От звука взрыва нервы у всех натянулись, как струны. Казалось, какой-то невидимый гигант ударил их толстой палкой прямо в мозг, а содрогнувшуюся плоть подхватило вихрем горячего воздуха. Душа взывала к разуму, чтобы тот помог ей выбраться из засасывающей темноты; мозг, борясь против милосердного небытия, пытался подчинить себе парализованные ужасом конечности; широко раскрытые глаза, взиравшие на катастрофу, отказывались посылать сигналы в оглушенный мозг. Подобно кораблю, терпящему крушение и уходящему под воду, огромный дом, казалось, неторопливо поднялся в воздух, потом медленно осел, превратившись в груду обломков, рассыпавшихся по зеленым лужайкам. Когда рассеялась пыль и все, дрожа и задыхаясь, пришли в себя от ударной волны, Элен закричала:

– Моя девочка!

И, сделав несколько шагов, лишилась чувств и упала на землю.

Опередив всех, Эдвард сломя голову помчался вверх к разрушенному дому и, прыгая через две ступеньки, ворвался в холл и побежал наверх. Когда он поднялся на площадку второго этажа, лестница обрушилась и падающая балка задела плечо. Он бессознательно схватился за руку и, поддерживая ее, посмотрел вниз. В холле стояли Филип со Стивеном и, отмахиваясь от падающей штукатурки, беспомощно смотрели на него. Более поздние пристройки к дому превратились в груду дерева и штукатурки, а крепкий георгианский кирпич гордо выстоял перед натиском врага, которого клавшие его каменщики даже представить себе не могли. Перегнувшись через резные деревянные перила, Эдвард крикнул им:

– Я заберу ее! Идите скорее отсюда! Встаньте под балконом, и я спущу ее сверху.

Было очень страшно отпускать прочные дубовые перила, но Эдвард, пересилив себя, все же оторвался от них и, держась за раненую руку, стал пробираться к комнате ребенка, уворачиваясь от падающих кирпичей и балок. Но там, где все было разрушено и держалось на честном слове, дверь проявила неожиданное упорство – видимо, ее заклинило. Эдвард бешено заколотил в нее здоровой рукой. За его спиной загорелись деревянные перила рухнувшей лестницы – их лизнул маленький язычок пламени, но сквозняк мигом превратил его во всепожирающий огонь.

Стена вместе с дверью обвалилась ему на голову. Оглушенный и ослепленный, он ощупью пробрался к кроватке ребенка. Но Антонии там не было. И вдруг сердце его екнуло от радости – где-то в углу послышалось громкое хныканье. Эдвард пошел на звук, неуверенно продвигаясь сквозь пелену поднявшейся пыли. Он хотел окликнуть девочку, успокоить ее, но не смог произнести ни звука. Приложив руку к горлу, он измазал ее в крови, сочившейся из небольшой ранки на виске, хотя боли он не чувствовал.

К счастью, девочка не пострадала, но нести ее одной рукой было тяжело, тем более что она все время вздрагивала от страха. А он не мог ничего сказать, чтобы утешить ее. Эдвард с трудом дотащился до окна. Через проломленную крышу и дыры в стене в комнату вливался немыслимый солнечный свет и, пробиваясь сквозь плотную завесу пыли, создавал поистине фантастическую картину. Рев пламени за спиной придавал силы подкашивающимся ногам.

Филип со Стивеном сорвали с окон гостиной тяжелые полотняные шторы и пытались соорудить из них что-то вроде люльки, чтобы Эдвард мог сбросить туда ребенка. Но взрывом ткань здорово посекло, и толку от нее было мало. Эдвард стоял на краю маленького балкона, опираясь на каменную балюстраду.

– Отступи назад! – крикнул ему Филип. – Не облокачивайся на нее! Она сейчас упадет! Кидай девочку вниз, мы ее подхватим. Только осторожнее, балкон может обвалиться.

Эдвард наклонился и отпустил ребенка. Девочка соскользнула вниз и, пролетев несколько футов, была подхвачена двумя парами рук. А Эдвард, быстро отступив назад, успел упасть в комнату как раз в тот момент, когда балкон обрушился на террасу. Вместе с ним рухнула и внешняя стена, и он очутился в ловушке, к которой подбиралось бушующее пламя.

На какой-то момент он даже почувствовал радость – спас ребенка и теперь может отдохнуть здесь в одиночестве. Девочка была в безопасности – малютка, танцевавшая на террасе перед прадедушкой, сидевшая на лужайке в веночке из лютиков и маргариток, еще вчера встречавшая мать в белом шелковом платьице с ожерельем из незабудок на шейке. Ребенок был спасен, и он, бедный сумасшедший Эдвард, отдал за это жизнь. Большего ему и не надо – он, который пережил столько ужаса, боли и предательства и никогда больше не познает счастья, сейчас был по-настоящему счастлив.

Нет, сдаваться еще рано, хотя жизнь не сулит ему никаких радостей. Конечно, умереть легче, чем бороться, но не такой же смертью – в мучениях, огне и удушающем дыму. И Эдвард побрел к двери, еле волоча налитые свинцом ноги.

Жар пламени заставил его отшатнуться, но в языках огня он успел заметить небольшую брешь. Если пробраться на площадку, то можно спрыгнуть в холл, или даже спуститься по обломкам стен. Ведь раненая голова может и не вынести нового сотрясения.

«Что бы ни случилось, голова должна оставаться ясной», – подумал он.

Оторвав кусок простыни, он приложил его к кровоточащим ранам и, закрыв пропитанной кровью тканью нос и рот, стал пробираться к площадке сквозь огонь и дым, гася о стены искры, падавшие на его разорванную одежду. Дым разъедал поврежденное горло, горячее дыхание огня обжигало глаза; плача и задыхаясь, он пробивался через этот ад, пока не попал в крошечный оазис спокойствия и безопасности под углом крыши, защитившим его от падающих кирпичей и языков пламени.

Снаружи, под ярким солнцем, таким невероятным и неуместным сейчас, Белла с Элен, плача, хлопотали над Антонией, одновременно наблюдая, как медленно рушится горящий дом. А Пета, Клэр и трое мужчин остервенело раскидывали кирпичи и куски бетона, похоронившие Эдварда. Внутри, съежившись в углу, он боролся с отчаянным желанием сдаться, уступить смерти, невзирая на все мучения, что будут сопутствовать обретению покоя. Покой! Мир и покой! Конец борьбы, метаний и страха. Капитуляция, потеря сознания, смерть. Полное поражение…

И только сила духа заставляла его идти. Голова раскалывалась от боли, жар, дым и запекшаяся кровь слепили глаза, в висок и плечо словно вонзались стальные когти, по руке и груди струилась кровь, а в разодранной плоти белела кость, временами скрывавшаяся под сгустками крови.

«Все, не могу больше, – подумал он. – Это конец. С такими ранами не живут».

Ноги у него подкосились, и на мгновение наступила темнота, словно его завернули в черный бархат, чтобы отправить на вечный покой.

«У меня больше нет сил. К чему бороться? Ведь я умираю. Дайте мне спокойно отойти в мир иной».

Но сила духа подгоняла протестующую плоть, заставляя идти дальше, и Эдвард стал спускаться по обломкам в холл, цепляясь за шатающуюся кирпичную стену. Там, в этой разбитой вдребезги мраморной пещере, красотой которой так гордилась Серафита, он подполз к входной двери и, как запертая в доме собака, лег под ней, тяжело дыша и обливаясь слезами.

«Я хочу умереть, зачем вообще мне жить? Чтобы меня поймали, посадили в тюрьму и приговорили к смерти, потому что я убил собственного деда, потому что я сумасшедший, а может быть, и нет – один бог знает – и убийца. Зачем менять одно заточение и смерть на другое?»

Эдвард припал к усеянному обломками полу, прикрыв здоровой рукой глаза, чтобы не видеть приближающегося пламени.

«Я лучше умру. Пусть смерть заберет меня. Бедный помешанный Эдвард, ты уйдешь навсегда и покончишь со всем этим…»

Вход в дом был завален кирпичом, обломками дерева и битым стеклом, но портал устоял и пока держался. Филип, Стивен и Кокрилл отчаянно пытались пробиться внутрь.

– Но неизвестно, что мы там найдем. Мы даже не знаем, удалось ли ему спуститься вниз.

Клэр, как самая маленькая и легкая, взобралась по груде обломков до поперечной балки.

– Если немного разобрать мусор, я смогу заглянуть в холл…

Ее маленькие ручки энергично заработали, разбрасывая кирпичи и куски штукатурки.

– Я проделала здесь дырку! Сейчас загляну внутрь…

Она на минуту затихла, с ужасом вглядываясь в темноту.

– Господи, да там пожар! Внутри полный кошмар. Но горит пока только наверху, до холла еще не добралось…

Раскопав, как терьер, мусор, она увеличила дыру и, просунув внутрь голову, позвала:

– Эдвард! Эдвард!

Потом протиснула туда плечи и окликнула его снова.

Через минуту она вылезла обратно.

– Я его видела. Он в холле. Похоже, ранен. Я полезу к нему.

Она снова нырнула в отверстие, извиваясь, протиснулась внутрь и исчезла.

Портал пошатнулся, сдвинулся с места, и дыра исчезла.

Но, когда Клэр приземлилась рядом с Эдвардом, они оба увидели лучик света – это к ним пробивался Филип.

– Подожди, Эдвард, сейчас разберем завал и тебя вытащим.

Эдвард, сжавшись, лежал на полу, прижимая к горлу руку.

– Клэр, зачем ты здесь? Огонь доберется сюда раньше, чем они успеют тебя спасти. Ты погибнешь. Ну, что ты наделала?

– Я пришла тебе помочь. Вытащить тебя отсюда.

Его израненное горло, наконец, обрело способность говорить.

– Клэр, я не оставлю тебя здесь одну.

Он закашлялся, корчась на каменном полу.

– Когда они пробьются сюда, я подниму тебя одной рукой – правая у меня не работает – и тебя вытянут. А потом…

Эдвард посмотрел на заваленный вход.

– Одно лишнее движение, Клэр, и вся эта громада рухнет. Двоим нам не выбраться…

К ним продолжали пробиваться мужчины, неутомимо разгребая шаткий завал. А они спорили в душной темноте, где метались языки пламени.

– Эдвард, ради бога, у нас нет времени препираться. Когда Филип нас откопает, ты пойдешь первым! И не теряй понапрасну время. Ты ранен. Я тебя подсажу, и тебя вытащат!

Дыра над ними становилась все больше. Времени на споры и вправду не оставалось.

– Послушай Клэр, выбраться отсюда сможет только один из нас. Эта стена обязательно рухнет. И спасать нужно вовсе не меня. Зачем мне жить? Меня все равно упекут в тюрьму или в психушку, а то и повесят. Для этого меня спасать? Я сам этого не хочу. Это тебя надо вызволять, а я останусь здесь умирать. – Эдвард в отчаянии огляделся. – Ну почему я не могу умереть сейчас и покончить со всем этим? Что я должен сделать, чтобы меня оставили в покое и не спасали?

Справа от них сквозь языки пламени смутно зияла руина без крыши, которая когда-то была гостиной. Серафита на портрете, пощаженном взрывом, но слегка покосившемся, с жеманной улыбкой взирала на них с проломленной стены.

«Нужно что-то сделать, чтобы заставить Клэр спастись. Одно последнее усилие».

Эдвард с трудом поднялся на ноги и, прежде чем она сумела остановить его, спотыкаясь, побрел куда-то сквозь дым и исчез из вида. И только потом, когда пламя вдруг вспыхнуло особенно ярко, Клэр увидела, что он лежит под портретом, протянув к нему руки.

Филип со Стивеном и Кокриллом продолжали разбирать завал.

– Скоро здесь все рухнет. Стена еле держится. Но другого выхода нет. Мы можем пробиться к ним только отсюда.

Кокрилл, маленький и юркий, как обезьянка, балансировал на вершине груды, заглядывая в дыру.

– Там все горит и затянуто дымом… я ничего не вижу… да вот она, прямо подо мной.

Его маленькие смуглые руки отчаянно заработали, расширяя пролом. Стивен первым высказал ужасную правду:

– Это бесполезно. Одного из них мы вытащим, но потом все это рухнет. Не выдержит такой нагрузки. – Продолжая раскидывать мусор, он с ужасом повторил: – Мы сможем спасти только одного.

– Верно, – согласился Филип.

Он не колебался ни минуты.

– Вы можете окликнуть Клэр? – спросил он Кокрилла. – Она наверняка вас услышит, даже если не сможет ответить. Скажите ей, чтобы была готова. Эдварда придется оставить. Скажите ей, что мы можем вытащить только одного из них.

Внизу на разрушенной террасе плакала Пета.

– Филип, не смей так говорить! Как ты можешь? Она не может оставить его умирать!

– Либо Клэр, либо Эдвард, – отрезал Филип. – Если стена не рухнет, я сам спущусь и вытащу его. Давайте, Кокрилл, зовите ее.

– Он прав, дитя мое, – сказал инспектор, повернувшись к рыдающей Пете. – Если нельзя спасти двоих, а один из них убийца, то его и надо там оставить.

Наклонившись над дырой, он что-то крикнул в заполненную дымом темноту. Ему ответил голос Клэр, слабый и звенящий, и в тот же момент стена осела и дыра внезапно увеличилась. Кокрилл наклонился вниз, пошарил в темноте и намертво вцепился в чьи-то поднятые руки. Стивен с Филипом успели схватить его за ноги и, обхватив нижнюю часть тела, вытащили наружу как раз в тот момент, когда рухнула стена. Сквозь грохот донесся пронзительный крик, потом все стихло. Изрядно потрепанного Кокрилла сбросило на террасу, где он с трудом поднялся на ноги и, уворачиваясь от падающих кирпичей, проковылял вниз по лестнице и положил свою бесчувственную ношу на траву.

Остальные, спотыкаясь, побежали за ним, на ходу вытирая запорошенные и залитые потом глаза, и молча столпились вокруг лежащего на лужайке тела.

Наконец Филип шепотом произнес:

– Вы же нам говорили… вы сказали… что мы должны оставить там убийцу!

– Мы так и сделали, – ответил Кокрилл и, опустившись на колени рядом с Эдвардом, начал осторожно осматривать его раны.