Формально Подкейн Фрайз появилась на свет в 1963 году в издательстве «Putnam», но у людей, населяющих Марс, формальная дата дня рождения мало что значит. Технология появления на свет третьего поколения марсианских колонистов такова, что процесс легко растягивается на долгие годы или десятилетия. Люди как будто скопировали эту особенность у коренных марсиан, которые годами созревают в яйце, потом еще сотню лет существуют в виде полуразумной личинки, затем в виде куколки, и лишь спустя полвека из куколки на свет появляется настоящий марсианин. Впрочем, это тоже промежуточная форма марсианина, но не будем отвлекаться. Забудем о марсианах и даже на какое-то время о марсианках.

Первое промежуточное рождение Подди состоялось в 1948 году – это был эксперимент писателя, которому внезапно захотелось попробовать себя в женской подростковой прозе. При рождении она получила имя Морин (она тезка матери Лазаруса Лонга), а Подди ее называл папочка, и это не имело отношения к имени марсианского святого, а просто-напросто означало «Пышечка» (от английского Puddin). Рассказы о Подди вышли у Хайнлайна исключительно карамельными и совершенно, на мой взгляд, замечательными. Образ девочки-подростка, симпатичной, чрезвычайно деятельной, с самомнением, которое было старше своей хозяйки лет на десять, и неизбежными подростковыми комплексами, был самой настоящей золотой жилой… которую автор – увы – не спешил разрабатывать. Знакомый образ раз мелькнул в фантастическом рассказе «Угроза с Земли» – и на этом, собственно, все закончилось.

В «скрибнеровскую» серию женские персонажи проникали медленно и очень осторожно, пока редактор Хайнлайна Алиса Далглиш не пересмотрела свои взгляды на умение писателя изображать девушек, – тогда она открытым текстом предложила Хайнлайну ввести в сюжет подругу главного героя. Это произошло в начале 50-х, и с тех пор девушки стали регулярно появляться на страницах ювенильной серии. Дело оставалось за малым – совершить сексуальную революцию, то есть, я хотел сказать, сменить пол главного геро… нет, совсем не то, ну, в общем, вы поняли.

14 октября 1958 года Хайнлайн сел за пишущую машинку и напечатал:

«…Всю свою жизнь я хотела побывать на Земле. Не жить, конечно, просто посмотреть. Как всем известно, Терра – прекрасное место для туристов, но не место для жизни. Не очень подходит для проживания людей.

Лично я не уверена, что род человеческий возник на Земле. Я хочу сказать, разве можно полагаться на мнения антропологов, которые обычно противоречат друг другу плюс доказательства в виде нескольких килограммов старых костей, если их теории противоречат всему здравому смыслу? Ускорение свободного падения на поверхности Терры, очевидно, слишком велико для сложения человека, оно приводит к плоскостопию, грыжам и неприятностям с сердцем…»

И так далее и тому подобное. Это была революционная задумка, рушащая все прежние наработки Хайнлайна в области подросткового фантастического романа. Во-первых, женский персонаж в качестве главного героя. Во-вторых, роман от первого лица. В-третьих, роман в письмах (в качестве вариантов названия фигурировали «Марсополис, Главпочтамт», «Марс, до востребования» и т. п.). Путевые заметки юной провинциальной марсианки, отправившейся в круиз на Землю, должны были стать чередой приключений и открытий, которые подпитывало столкновение двух очень разных человеческих культур.

Хайнлайн, по его собственному признанию, уже не мог писать всю эту «популярную» фантастику. Ему нужна была свобода, которую давали новые горизонты.

Но дальше завязки текст не продвинулся, и роман «Марсиане не плачут»/«Марсианка Подди» отправился пылиться в архив. Вместо него в 1958 году в издательство «Scribner’s» ушел более традиционный «Есть скафандр – готов путешествовать», а девушка Подди на какое-то время канула в небытие. Вы, конечно, можете встретить Подди на страницах ювенильной серии, например в «Гражданине Галактики», но это будет отнюдь не прелестная юная особа, а всего лишь толстый полицейский сержант.

Через два года грянул космодесантный скандал, и Хайнлайн покинул «Scribner’s», хлопнув дверью. Издательство «Putnam» тут же схватило «Космический десант», а после проглотило и «Чужака». Но выяснилась одна неприятная вещь: после ухода из «Scribner’s» все редакторы радостно пожимали Хайнлайну руки, улыбались и кивали, выслушивая его планы, а после говорили: «Да-да, Боб, это замечательно, Боб, ну а когда ты напишешь для нас подростковый роман?» «Дверь в лето», «Двойную звезду» или того же «Чужака» книжные боссы считали не более чем курьезными развлечениями «популярного детского писателя» Хайнлайна.

И осенью 1961 года скрепя сердце Хайнлайн поддался на уговоры.

21 ноября 1961 года

Роберт Э. Хайнлайн – Говарду Кади

Счастливого Дня благодарения и всех благ.

Упомянутым взрослым романом была «Дорога славы» – чистый эксперимент на поле фэнтези для писателя. Разумеется, и в детском романе ничего традиционного a la «Scribner’s» Боб писать не собирался. Он вернулся к прежней революционной задумке – «Космической кадетке», «Девушке в небе», «Марсианке Подди».

Но изначальную идею романтического путешествия с приключениями он отверг. Вместо этого он обратил внимание на весьма актуальную в начале 60-х тему безнадзорных детей. «Latchkey kids» – «дети с ключами» – так называли детей вполне благополучных, но полностью занятых родителей, которые оставляли детям ключ и допоздна оставались на работе. Эти дети представляли собой ходячую психологическую проблему, и Хайнлайн не преминул вставить ее в роман, показав два крайних результата такого воспитания: законченного социопата Кларка, замкнутого в мире личных интересов, и наивную доверчивую Подкейн, полную жажды общения.

Теперь он назывался «Подкейн Фрайз, ее жизнь и ее время» – это название превращало обычную маленькую девочку «с сильными эмоциями и мыслями, которые, как кузнечик, постоянно перескакивают с предмета на предмет», в свидетеля эпохи, потому что фоном романа служили события накануне серьезного межпланетного кризиса.

И заканчиваться эта история должна была шекспировской драмой: в результате политического заговора Подкейн гибнет – причем по вине собственного брата.

14 января 1962 года роман был дописан – и шекспировская концовка никому не понравилась. Она не понравилась Джинни, она не понравилась Питеру Израэлю, сменившему Говарда Кади на посту главного редактора «Putnam», она не понравилась даже литературному агенту Хайнлайна.

8 марта 1962 года

Лертон Блассингейм – Роберту Э. Хайнлайну

Хайнлайн отчаянно спорил, пытаясь доказать свою точку зрения, – в конце концов, он выводил такой милой девочку Подди именно для того, чтобы ее убить и заставить читателей сожалеть о ее смерти.

10 марта 1962 года

Роберт Э. Хайнлайн – Лертону Блассингейму

Но нажим на писателя продолжался.

Хайнлайн изначально не планировал журнальной публикации (контакты с редакцией скаутского журнала «Boy’s Life» он разорвал, а прочие журналы прогорали на глазах, как бенгальские огни). Тем не менее он направил (чисто по привычке) рукопись Джону Вуду Кэмпбеллу в «Astounding». По мнению Хайнлайна, Кэмпбелл не мог ее принять, потому что зациклился на своих излюбленных темах: а) «псионика»; б) «ортодоксальная наука подавляет гениев»; в) «демократия – дерьмо, и наша система ничуть не лучше русской» – и заполняет журнал написанными под заказ рассказами на эти темы. Но в романе была одна идея, которая, несомненно, понравится Кэмпбеллу, – идея целой планеты (Венера), существующей как частная собственность, где нет ни закона, ни правительства, кроме тех, что предоставляются частными совладельцами.

«Он может принять роман из-за этой темы. Или может попросить, чтобы эта функция была усилена. Или может попросить написать другую историю, объясняя, насколько прекрасна такая идея. С Джоном невозможно заранее догадаться. Но он действительно платит хорошие ставки».

Кэмпбелл прочел рукопись и предсказуемо разнес ее, как выразилась Джинни, «в нескольких тысячах тщательно подобранных слов». Разумеется, Кэмпбелл, у которого были две дочери, имел собственное видение проблем воспитания (в отличие от бездетного Хайнлайна), но формулировка «что ты можешь понимать в воспитании молодых девушек?» выглядит излишне резко. Зато внезапно к рукописи проявил интерес Фредерик Пол, предложивший напечатать роман в журнале «Worlds of IF».

19 марта 1962 года

Лертон Блассингейм – Роберту Э. Хайнлайну

(Наверное, следует упомянуть, что Фред Пол зажал рукопись и не возвращал ее Блассингейму, чтобы она не досталась конкурентам. Блассингейм прокомментировал в следующем письме эту неуклюжую тактику с легкой насмешкой: Пол не знал, что у Лертона есть еще один экземпляр рукописи, с которым он ходил к Кэмпбеллу. Иногда мне кажется, что во многом великие редакторы золотого века были сущие дети малые.)

Хайнлайн счел продажу романа в журнал маркетинговым чудом Лертона Блассингейма. Однако его радость была немного подпорчена: получив согласие на публикацию, Фред Пол тут же подключился к хору защитников Подди. Теперь против ее смерти выступали два редактора, литагент и жена. В конце концов Хайнлайн не выдержал и сдался:

9 мая 1962 года

Роберт Э. Хайнлайн – Лертону Блассингейму

Роберт произвел с текстом мастерскую хирургическую операцию: он вычеркнул несколько слов и добавил несколько абзацев и превратил драматическую развязку в хеппи-энд. Он считал, что эта правка нарушит весь замысел романа, так что основная его мысль перестанет быть понятной. Лертон Блассингейм предложил ему решить эту проблему простой вставкой, где эта мысль проводится открытым текстом. Хайнлайн считал, что это невозможно по целому ряду причин: Боб опасался делать подобные вещи, потому что, как только он в своих текстах вставал в позу и начинал проповедовать, его начинала ругать Джинни, – она не одобряла лобовых решений. Кроме того, он был ограничен в тексте голосом самой Подкейн, которая не могла сказать подобных вещей. Лертон разрешил эту проблему, предложив ввести в роман подслушанный одним из подростков разговор двух взрослых людей. Так в последней главе появился телефонный диалог-монолог дяди Тома, предельно четко поясняющий основную мысль Хайнлайна.

В результате писатель удостоился похвалы агента:

25 мая 1962 года

Лертон Блассингейм – Роберту Э. Хайнлайну

Это действительно красивая работа, я вставил текст оригинальной концовки в конец статьи, чтобы вы в этом убедились. Но Хайнлайн отнюдь не был доволен «красивой работой». Позже он жаловался своей коллеге-писательнице:

8 августа 1963 года

Роберт Э. Хайнлайн – Мэрион Зиммер Брэдли

Разумеется, после правки текста редактор также предпочел изменить название романа. Но это уже были сущие пустяки.

20 мая 1962 года

Роберт Э. Хайнлайн – Лертону Блассингейму

В сентябре роман был набран, в октябре были вычитаны гранки, и в феврале 1963 года Хайнлайн получил телеграмму:

И это рождение Подди можно считать окончательным.

«Похоже, закончить это должен я.

Я еще раз объяснил, что мы собираемся делать, и моя сестра тут же уснула. Я растянулся на полу, но сон не шел. Я беспокойный, не то что она. Я пересмотрел мои планы, пытаясь сделать их более надежными. Потом я уснул.

У меня хорошие внутренние часы, и я проснулся как раз в то самое время, какое запланировал, за час до рассвета. Немного позже – и слишком велик шанс, что Джоджо уже на свободе; немного раньше – и будет слишком темно. А джунгли Венеры опасны, даже когда вы видите хорошо; я не хотел бы, чтобы Подди вступила во что-нибудь липкое или натолкнулась на что-нибудь, что повернется и откусит ее ногу. Или чтобы это случилось со мной.

Мы должны были либо рискнуть в джунглях, либо остаться и позволить старой мерзавке убить нас, когда ей будет удобно. В первом случае у нас были хорошие шансы выжить, в последнем все было очень однозначно, хотя мне пришлось ужасно долго убеждать Подди, что миссис Грю убьет нас. Это самый главный недостаток Подди, по-настоящему слабое место в ее голове, во всем остальном она не слишком глупа – но она никак не может понять, что некоторые действительно такие плохие, какими кажутся. Зло. Подди никогда не понимала зла. Озорство, непослушание – вот предел ее воображения.

Но я понимаю зло, я вполне могу поставить себя на место таких, как миссис Грю, и понять, как она думает.

Возможно, из этого вы сделаете вывод, что я сам полон зла, или хотя бы отчасти. Ладно, ну и что дальше? Да какая разница! Главное, я раскусил миссис Грю, прежде чем мы сошли с „Трезубца“… когда Подди (и даже Герди!) души не чаяли в этой корове.

Я не доверяю человеку, который смеется, когда нет причины для смеха. Или который всегда добродушен, что бы ни случилось. Если все так замечательно, то это притворство, фальшь. Поэтому я стал за ней наблюдать… и понял, что она мухлюет не только в пасьянсе.

Так что, выбирая между джунглями и миссис Грю, для себя и своей сестры я предпочел джунгли.

Правда, еще могло получиться так, что аэрокар был бы здесь, и тогда мы могли бы угнать его. Но это было бы сомнительным везением, поскольку означало, что нам придется справиться с двоими, причем они будут вооружены, а мы нет (бомбу я за оружие не считаю, ее не приставишь к голове).

Прежде чем разбудить Подди, я разобрался с крылатой псевдочеловекообразной обезьяной, то бишь феей. Злобная маленькая тварь. У меня не было оружия. Но я об этом и не жалел: они знают, что такое оружие, и сразу нападают, а на лету в них трудно попасть.

Зато в запасных ботинках у меня были стальные супинаторы, запасная одежда была перетянута резинками, а в карманах – много эластичной ленты и несколько двухсантиметровых стальных шариков из подшипника.

Добавьте две барашковые гайки, и длинные части супинаторов превращаются в стальную вилку. Добавьте резинки, и вот вам рогатка. И не смейтесь над рогаткой; многие „песчаные крысы“ добывают себе пропитание исключительно с помощью рогаток. Они бесшумны, а боеприпасы обычно возвращаются обратно.

Я прицелился, взяв превышение почти втрое больше, чем дома, учтя здешнюю силу тяжести, и попал ей прямо в грудь, сбив ее с насеста. Я раздавил ей череп каблуком и провернул его, чтобы отомстить за прокушенную руку Подди. Детеныш начал скулить, так что я пнул тело в угол, с глаз долой, а детеныша положил сверху. Он заткнулся. Я позаботился обо всем этом прежде, чем разбудил Подди, потому что помнил ее сентиментальные фантазии насчет этих фей и не хотел, чтобы она нервничала и хватала меня за руку. Поэтому все было сделано чисто и быстро.

Она все еще храпела, поэтому я скинул ботинки и провел быструю разведку.

Все было не очень хорошо – наша местная ведьма уже встала и потянулась за своей метлой, через несколько минут она выпустит Джоджо, если уже не сделала этого. Мне не удалось увидеть, стоит ли снаружи аэрокар, зато удалось не попасться. Я поспешил назад и разбудил Подди.

– Под! – прошептал я. – Ты проснулась?

– Да.

– Совсем проснулась? Мы должны начать прямо сейчас. Давай, громко и убедительно.

– Принято.

– Помоги мне взобраться на насест. Твоя больная рука выдержит?

Она кивнула, быстро выскользнула из постели и заняла позицию у двери, подставив руки. Я уперся в ее ладони, подпрыгнул, встал ей на плечи, зафиксировался, она ухватила меня за голени, я отпустил ее руки – и оказался на насесте над дверью. Я просигналил ей рукой.

Подди выскочила за дверь и завопила: „Миссис Грю! МИССИС ГРЮ! Помогите! Помогите! Мой брат!“ У нее действительно вышло убедительно.

Она вбежала в комнату, едва опередив миссис Грю, которая, пыхтя, ввалилась следом за ней.

Я спрыгнул на плечи старухи, свалил ее на пол и выбил пистолет из ее руки. Я свернул ей шею прежде, чем она смогла отдышаться.

Подди оказалась на высоте, надо отдать ей должное. Пистолет оказался у нее, прежде чем успел откатиться в сторону. Теперь она сжимала его в руках с одурелым видом.

Я осторожно отобрал у нее оружие.

– Захвати свою сумочку. Мы уходим прямо сейчас! Держись сразу за мной.

Джоджо был на свободе, я справился с ним без лишних слов. Он стоял в гостиной и озирался – видимо, пытался понять, отчего такой шум. Я пристрелил его.

Потом я искал аэромобиль, держа пистолет наготове на случай встречи с водителем. Никаких следов ни того ни другого – и я не знал, радоваться по этому поводу или плакать. Я уже настроился застрелить его, но, возможно, он выстрелил бы в меня первым. Жаль, машина была бы очень кстати по сравнению с походом через джунгли.

В этот момент я был почти готов отказаться от прежнего плана, и, возможно, мне стоило бы это сделать. Я имею в виду, держаться вместе и идти прямо на север до кольцевой дороги.

Все решил пистолет. С ним Подди могла защитить себя – а я мог просто внимательней смотреть, куда ставлю ноги. Я вручил ей оружие и велел двигаться медленно и осторожно, пока не рассветет, – но не останавливаться!

Она повертела пистолет в руках:

– Но, брат, я же никогда ни в кого не стреляла!

– Ну, ты же сможешь, если понадобится.

– Я думаю, да.

– Ничего особенного. Просто направь его куда надо и жми кнопку. Лучше держи обеими руками. И не стреляй попусту.

– Хорошо.

Я шлепнул ее и сказал:

– Давай, вперед. Увидимся позже.

И сам двинулся в путь. Я оглянулся один раз, но она уже скрылась в тумане. На всякий случай я отошел на небольшое расстояние от дома, а затем сконцентрировался на том, чтобы держать направление примерно на запад.

И я заблудился. Вот и все. Мне нужен был курсограф, но я полагал, что смогу обойтись без него, а Под он был необходим. Я безнадежно заблудился. Не было ветерка, который можно бы было ощутить, послюнив палец, а провернуть трюк с поляризованным светом, чтобы отыскать Солнце, гораздо труднее, чем вам кажется. Час назад я должен был достичь кольцевой дороги, а я все еще блуждал среди трясины и открытой воды и старался не попасть кому-нибудь на обед.

И внезапно свет стал невообразимо ярок, и я упал ничком и лежал, прикрыв глаза рукой и ведя отсчет.

Я вообще не пострадал. Взрывная волна окатила меня грязью, и грохот был довольно неприятный, но я оказался далеко от реальных неприятностей. Полчаса спустя меня подобрала полицейская машина.

Конечно, я должен был обезвредить ту бомбу. Я так и собирался поступить, если все пойдет хорошо; она и предназначена-то была только для того, чтобы исполнить трюк типа „Самсон в храме“, если все пойдет плохо. Последнее средство.

Возможно, я должен был задержаться, чтобы обезвредить ее, как только свернул шею старухе Грю, – но тогда нас мог поймать Джоджо, все еще под кайфом от „блаженства пыльцы“. Как бы то ни было, я этого не сделал, а потом я был очень занят, стреляя в Джоджо, решая, что делать дальше, объясняя Подди, как пользоваться пистолетом, и отправляя ее в путь. Я не думал о бомбе, пока не оказался в нескольких сотнях метров от дома, – и я, конечно же, не захотел возвращаться, даже если бы мог отыскать его в тумане, что сомнительно.

Очевидно, Подди сделала именно это. Вернулась в дом, я имею в виду. Ее нашли позже в тот же день, приблизительно в километре от дома, за пределами зоны полных разрушений, – но ее зацепило взрывом.

С живым детенышем феи в руках – ее тело защитило его; он, кажется, вообще не пострадал.

Вот почему я думаю, что она возвращалась в дом. Я не уверен, что это тот самый детеныш, которого она назвала Ариэлем. Может, она подобрала другого в джунглях.

Но это кажется маловероятным, дикий бы ее исцарапал, а его родители разорвали бы ее на части.

Я думаю, она сразу собиралась спасти этого детеныша и решила мне об этом не говорить. Очередной ее сентиментальный заскок. Она знала, что я буду вынужден убить взрослую, – и она ни словом не возразила. Под могла вести себя разумно, когда это было абсолютно необходимо.

Тогда, взволнованная нашим освобождением, она позабыла взять его с собой, так же как я забыл обезвредить бомбу после того, как она нам была больше не нужна. Поэтому она вернулась за ним.

И потеряла курсограф, так или иначе. По крайней мере, его не нашли на ней или около нее. Ей пришлось нести пистолет, сумочку, детеныша феи и курсограф. Возможно, она уронила его в болото. Должно быть, так и было, потому что у нее было достаточно времени, чтобы вернуться в дом и успеть убраться от него подальше. К этому времени Подди должна была оказаться уже километрах в десяти, так что, скорее всего, она очень быстро потеряла курсограф и потом только ходила по кругу.

Я рассказал обо всем дяде Тому и готов был повторить людям Корпорации, м-ру Кунье и так далее, а потом понести свое наказание. Но дядя велел мне держать рот на замке. Он согласился с тем, что я заслужил наказание и что я действительно крупно облажался – впрочем, как и он сам, да и все остальные. Он был мягок со мной. Жаль, что он не ударил меня.

Мне обидно, что так получилось с Подди. Временами она доставала меня своими попытками командовать и своими нелогичными идеями – но все равно мне жаль ее.

Жаль, что я не умею плакать.

Ее маленький диктофон лежал в сумочке, часть записи удалось восстановить. Хотя в ней не много смысла, она не рассказывает, что делает, а просто что-то бормочет, типа:

„…Там, куда я иду, очень темно. Люди не острова, которые сами по себе. Помни об этом, Кларк. Ох, мне так жаль, что я все испортила, но помни об этом, это важно. Их всех нужно иногда обнимать. Мое плечо – святой Подкейн! Святой Подкейн, ты слышишь? Дядя Том, мама, папа – кто-нибудь меня слышит? Пожалуйста, слушайте, пожалуйста, потому что это важно. Я люблю…“

На этом все обрывается. Так что мы не знаем, кого она любила.

Может быть, всех.

М-р Кунья заставил их задержать „Трезубец“, и теперь мы с дядей Томом снова летим. Детеныш феи все еще жив, и доктор Торланд говорит, что у него нет лучевой болезни. Я называю его Ариэль и, видимо, буду ухаживать за ним долгое время; говорят, феи живут столько же, сколько мы. Он хорошо привыкает к жизни на корабле, но иногда ему становится одиноко, и приходится его брать на руки и обнимать, чтобы он не плакал».