Чертежи регулируемого биплана
– Послушайте, капитан Голт, – обратился ко мне за обедом мистер Харпентуотер. – Наверное, нам пора обратиться к делу и поговорить о перевозке вами моих чертежей и модели…
Я нахмурился; немедленно умолкнув, он обратился к только что вошедшему в столовую дворецкому:
– Все в порядке, Бейнс. Я позвоню, если вы мне понадобитесь.
– Очень хорошо, сэр, – ответил дворецкий и масляной струйкой вытек из комнаты в той бесшумной и беззвучной манере, каковая как будто бы является неотъемлемой принадлежностью этой человеческой породы. Мы закрыли дверь, и наступила минута молчания.
Дело было в феврале 1915 года – задолго до того, как американские парни высадились в Европе. Я оставил свою старушку «Бандангу» в гавани Балтимора и обедал в обществе моего старого друга, изобретателя Харпентуотера.
– Так вот, о модели, капитан, – начал он снова. – Какую цену назначите вы за ее перевозку вместе с чертежами на ту сторону океана?
– Насколько велика ваша модель? – перебил я его.
– Сложенная поместится в портманто, – объяснил он, – весит двадцать четыре фунта четыре унции.
– Сделаю эту работу за тысячу долларов, деньги на стол, – проговорил я после недолгого раздумья. – Могу провезти ее как личный багаж, раз она настолько мала. Нет смысла фрахтовать груз. Возьму ее с собой и отвезу в такси.
– И едва ли доберетесь до своего корабля живым, капитан, – проговорил он с легкой прохладцей. – Если бы это дело представлялось мне настолько простым, я никогда не обратился бы к вам, но отправил посылку по почте. Нет, сэр! Я пришлю вам ее завтра между двенадцатью и часом дня, неведомым еще даже для меня самого способом, и никто не сможет предсказать точный момент, когда именно она попадет к вам в руки. Модель вместе с чертежами будет упакована в прочный ящик и опечатана; все, что вам нужно сделать, – это передать его моим агентам в Лондоне. А уже им придется передать этот ящик в военное министерство.
– На мой взгляд здравая мысль, – сообщил я ему.
– Значит, договорились, – согласился он. – Итак я плачу вам, и начинаем.
Мистер Харпентуотер извлек из кармана толстенную пачку денег, которой можно было бы заткнуть четырехдюймовую пробоину, отделил от нее десять сотенных и пододвинул их мне.
– Вечно буду благодарен вам, капитан, – проговорил он. – Впрочем…
Он бесшумно скользнул вон из кресла, в четыре молниеносных шага оказался у двери, схватился за ручку и распахнул дверь настежь.
– Ага! – произнес он заинтересованным голосом. – И чего же вы ищете здесь, Бейнс?
– Я уронил здесь запонку, сэр, – послышался голос дворецкого. – Простите, что я нашумел, разыскивая ее.
– Да ну что вы, Бейнс, никакого шума, – произнес мистер Харпентуотер без всякого возмущения. – Ступайте наверх и соберите свои вещи. Через десять минут приходите сюда, и я рассчитаю вас.
Бейнс ничего не ответил; мистер Харпентуотер вернулся в комнату, закрыл за собой дверь и возвратился к столу.
– Подслушивал? – спросил я.
– Похоже на то, – ответил он. – В любом случае я его увольняю, ибо не потерплю в своем доме никаких подозрительных слуг мгновением дольше, как у меня появились сомнения в них!
– Логично, – согласился я, допивая кофе.
Час спустя я оставил дом, но не прошло и пяти минут после того, как за мной закрылась дверь, а шайка из пяти хулиганов уже набросилась на меня еще перед фасадом дома.
Сперва я подумал, что посчитали меня за подходящего фраера – так сказать, случайную пташку; но, вламывая в голову второму (первого я сразу успокоил ударом в живот), я услышал, как один из тех, что были сзади, завопил:
– Молоти его, как следует, ребята! На этом парне тысяча «зеленых»!
Тут я сразу вспомнил о дворецком. Похоже, что Харпентуотер не ошибся, выставив его за дверь; однако правильное решение не сулило мне никаких выгод, если я не пошевелюсь, ибо из соседнего переулка на помощь нападавшим выскочили еще двое бандитов.
Затем последовали секунд пятьдесят, отведенных мною активным действиям. Я уклонился от двух ударов кистенем, каждый из которых вполне мог проделать дыру в моей голове, и уложил третьего оппонента, но пропустил два сильных удара кастетом, и тут один из них завопил:
– Ножи, ребята! Мочи его!
Тут я понял, что время тихих игр кончилось и начинается настоящее дело.
Достав из жилетного кармана автоматический «кольт», я четыре раза нажал на спуск: «бах-бах-бах-бах!».
Если вам случалось пользоваться автоматическим пистолетом, вы, конечно, прекрасно знаете, как легко он плюется смертью. Словом, через три секунды передо мной оказались четыре распростертых тела, подстреленных в разумном и деловом стиле – предназначенном не для того, чтобы убивать, но для того, чтобы принести боль. Не считаю возможным пресекать жизнь даже подобных личностей.
Оставшиеся на ногах бросились врассыпную, а я спокойно проследовал к кораблю.
Теперь, наверно, мне следует объяснить саму ситуацию.
Мистер Харпентуотер и есть тот самый изобретатель, который придумал американскую швейную машинку с педалью и бензиновый водоподъемный насос, что вы вероятно знаете не хуже чем я. На первом изобретении он заработал полтора миллиона, на втором, судя по всему, доход превзойдет эту цифру, ибо «водоподъемный ротатор», как его называют в рекламе, «мал даже рядом с гномом»! Сказано, конечно, чисто по-американски, однако я полагаю, что в том, что этот ротатор – «вещь», сомневаться не приходится.
Итак, водоподъемный ротатор естественным образом развернул изобретательские наклонности старины Харпентуотера в сторону аэронавтики, и новейшим результатом приложения оных сделался регулируемый биплан Харпентуотера, который представляет собой то самое, чего летающие люди просили с тех пор, как только у них появились крылья, или даже точнее: с тех пор, как эти самые крылья начали у них прорезаться!
Короче говоря, если особо не вникать в подробности, недостаток всех существующих летательных аппаратов заключается в следующем: для того, чтобы аэроплан летал быстро, нужно по возможности уменьшить площадь поддерживающих его в воздухе крыльев. Это, в свой черед, означает, что подобным образом устроенная машина способна расстаться с нашей доброй terra firma только на очень большой скорости. Отсюда равным образом следует, что возвращаться на землю летательный аппарат должен также на большой скорости, что при посадке сулит самые разнообразные поломки машине и человеку, если только Бог Удачи не станет между пилотом и оскорбленными законами природы. Это в отношении быстрых аэропланов.
Но если ты считаешь, что жизнь тебе дороже скорости, и предпочитаешь расставаться с землей, не торопясь, и возвращаться на нее тоже без особой спешки, нужно использовать крупные и спокойные нравом машины. А если твой самолет спокоен и никуда не торопится, это значит, что скорость как таковая не имеет значения… A вот на войне скорость необходима более всего, после стабильности.
Таким образом в вашем распоряжении оказывается секрет, заставивший Харпентуотера послать за мной, дабы обговорить доставку чертежей и модели его самолета за океан, в Англию; ибо этот широко разрекламированный джентльмен и американец германского происхождения считает себя в первую очередь обитателем страны, расположенной по сю сторону разделяющего континенты «пруда». Более того, он самым гениальным образом умеет вливаться в общества, занятые продвижением не столько американских интересов, сколько, представляете себе, «старой доброй Германии».
Остальное понять несложно. Регулируемый биплан Харпентуотера сочетает стабильность крупных самолетов – преимущество при посадках – со скоростью машин, страдающих сокращением летных плоскостей. Иными словами, взлететь на регулируемом биплане Харпентуотера, причем, с самого неровного поля, может самый неопытный авиатор. После чего он способен аккуратно и точно приземлиться на любом другом поле, столь же не подходящем для летных целей. Однако в воздухе этот биплан способен набрать скорость, заставляющую противника с излишней быстротой расходовать зенитные снаряды, а также сталь и никель для винтовочных пуль.
И все это сочетание качеств достигается (хотя бы отчасти) хитроумным изобретением мистера Харпентуотера. Как только регулируемый биплан благополучно окажется в воздухе, пилот его может с помощью особого штурвала и червячного механизма свести поверхность летных плоскостей к минимуму – хотя точная мера их исчезновения определяется скоростью аэроплана и следящего за выдвижением плоскостей регулятора.
Затем, когда авиатор пожелает спуститься, ему нужно прокрутить свой механизм в обратную сторону. При этом плоскости станут больше, как только скорость аэроплана и выдвижение винта уменьшатся. И наконец, на полностью выдвинутых плоскостях он парит, как вошедшая в пословицу невесомая пушинка чертополоха, дабы упокоиться на уже помянутом свежевспаханном поле или на чем-то еще, равным образом устраивающем авиатора.
Теперь вы знаете кое-что о регулируемом биплане Харпентуотера (во всяком случае, в той мере, в которой я готов просветить вас). И даже самый большой тугодум среди англичан может теперь понять, – пусть и осуждая, – ту жадность обладания этим изобретением, которая вдруг охватила внушительную часть американцев германского происхождения.
Теперь, если учесть, что количество подобных джентльменов в добрых Штатах исчисляется миллионами, и что они, как я уже сказал, в высшей степени соединяют свои усилия, дабы помочь своему Фатерлянду, то есть, отечеству, вы без труда поймете, против чего выступил благородный изобретатель Харпентуотер. Ибо известные представители этих глубоко чужеродных для Штатов миллионов обращались к нему с предложением крайне симпатичным, я бы сказал, но все-таки слишком уж по-германски сделанном по тону и духу. Короче говоря, они обещали ему выплатить за секрет регулируемого биплана ровно один миллион долларов наличными, при условии, что изобретатель сохранит его в тайне от прочих союзников в течение шести месяцев со дня продажи. После этого они позволяли ему обыкновенным образом использовать и продавать свои патенты, и вообще поступать согласно собственному желанию.
Очень симпатичное предложение, если бы только, как я намекнул выше, оно не было сделано в подлинно германском стиле, абсолютно непригодном для человека, свободного от рождения, – типичного самостоятельного и уже природного американского гражданина. Короче говоря, чтобы заручиться быстрым и решительным согласием мистера Харпентуотера на свое предложение, эти самоуверенные и чужеродные джентльмены самым милым и недвусмысленным образом намекнули, что в том случае, если он, мистер Харпентуотер, без промедления не примет столь щедрое предложение, то они могут забрать его и обратиться к негласной помощи своих собратьев, занимающих официальные посты. Выражаясь еще более кратко, они пригрозили изобретателю – при всей-то предлагаемой куче денег, – что, если он откажется, кое-какие их соотечественники, работающие в Департаменте зарубежной почты, обратят особое внимание на любую его попытку продать регулируемый биплан британскому, французскому или русскому правительствам и обязательно перехватят чертежи и модель по пути к адресату.
Естественно, Харпентуотер с «грохотом взорвался», насколько я понял, прекратив этим всякие дальнейшие попытки переговоров. И я верю ему! Представить себе не могу, чтобы такому человеку можно было безнаказанно угрожать. И конечно, теперь они не смогли бы вырвать из него чертежи даже парой американских зубоврачебных щипцов.
Как бы то ни было, этот мистер далеко не дурак. Обратившись к услугам собственного секретаря, он получил интересную информацию в виде нескольких фатомов официальной статистики, и в конечном счете пришел к твердой уверенности в том, что чужеродный люд вполне способен исполнить свою угрозу; ибо его собственные исследования и усилия секретаря равным образом свидетельствовали о том, что «граждане иностранного происхождения» в удивительно большом числе занимают официальные посты, начиная от копов или «блях» (быть может, это не совсем точное слово!), то есть полицейских сил Соединенных Штатов, до куда более доходных высот (или даже глубин) «политической номенклатуры».
Харпентуотер вполне очевидным для себя образом понял, что в том случае, если он отправит в Европу какое-либо конфиденциальное послание, конфиденциальным оно пробудет недолго. И тогда, следуя собственной изобретательной природе, он придумал способ обмануть врага, но к счастью, сперва опробовал его, послав дворецкого, своего старого слугу, за билетами на корабль, идущий в Англию.
Корабль отплывал в тот же самый день, и он приказал дворецкому взять пару портманто и отвезти их в его каюту.
Тактический ход принес ему знание двух вещей: во-первых, что за домом его следят, а во-вторых, что граждане иностранного происхождения готовы получить желаемое практически любой ценой.
По дороге к причалу такси, за рулем которого находился старый водитель, протаранила более мощная машина, и Харпентуотер в итоге узнал, что дворецкий находится в госпитале, a чемоданы исчезли. Впрочем, полиция обнаружила их через неделю – в заброшенном доме на Беллес-авеню. Не пропала ни одна вещь, но сами чемоданы были изрезаны на куски. Кто-то явно и усердно искал в них что-то, и Харпентуотер в точности понял, что именно.
Чуть погодя он нанял нового дворецкого, и в первый же день поймал его на излишнем любопытстве. Ничего не сказав, он стал приглядывать за дворецким. Примерно в это самое время мой корабль пришел в Балтимор, и общий друг напомнил Харпентуотеру о том, что у меня есть некая склонность к выполнению, скажем так, разных небольших, но требующих сметки поручений. Я всегда полагал, что обмануть людей несложно – если предварительно хорошенько подумать. И увы, тезис этот не смогут опровергнуть даже служащие американской таможни, хотя им-то как раз и следовало бы это сделать.
Итак, мистер Харпентуотер послал за мной, и я согласился взяться за работу. Остальное – большая часть – вам известна. Вечер того же дня застал нас уже в море.
Харпентуотер не промедлил со своим ящиком, однако германское землячество проявило куда большую прыть, так как примерно с дюжину молодцов (удивительно крепкого сложения, кстати) явились на борт перед полуднем, воспылав желанием вернуться домой на моей дряхлой «Банданге», и я не мог отказать им из-за щедрой оплаты, ибо это было бы нечестно по отношению к владельцам судна. Однако можете держать пари на собственные сапоги, я предпринял кое-какие предосторожности. Так что если бы эти ребята решили затеять в открытом море безобразие на моем корабле, не сомневайтесь: им предстояло получить полный отлуп!
Ящик на корабль принес некий боцман как раз к часу дня, и к этому времени две дюжины (точнее, двадцать три человека) моих американцев германского происхождения уже топтались в качестве пассажиров на палубах, стараясь изобразить полное отсутствие интереса к чему бы то ни было. Надо думать, компания эта уже считала чертежи и модель находящимися в своем кармане, всего лишь потому, что мерзавец-дворецкий ознакомил их с подробностями нашего скромного плана, с чего бы… ну, вы сами узнаете все своим чередом! Я мог без всякого напряжения с моей стороны выполнить свое дело, вне зависимости от того, присутствуют на корабле эти немцы или нет, причем, без всякой помощи в виде отряда армейской милиции США. «Бог помогает тем, кто сам себе помогает» – это речение всегда справедливо, и оно становится еще более справедливым в том случае, когда тебе удается помешать твоему оппоненту помочь себе! В любом случае, возвращать изобретателю тысячу долларов я не собирался. Я намеревался оставить эти деньги себе, причем, на законном основании.
Первым делом я перемолвился со своими двумя помощниками, мистером Элти и мистером Трассом, a потом послал за Виннером, старшим корабельным инженером, и поговорил с ним. После этого спустился в свою каюту, и посидел там, обдумывая, куда можно спрятать ящик с подобной ценностью.
Спустя полчаса я обнаружил подходящее место, и ящик оказался укрытым от посторонних взоров.
На следующий день все было спокойно, однако напряженность явно вызревала, и мы, капитан и оба помощника, выхаживали по кораблю, вооруженные до зубов! В каждом из карманов кителя у меня было по большому автоматическому «кольту», и это помимо любимца, пристроившегося в жилетном кармане; мистеры же Элти и Трасс были вооружены крупнокалиберными револьверами старого, но, тем не менее, эффективного образца.
Я еще раз переговорил со старшим инженером, и теперь трое подчиненных ему механиков были при оружии, не говоря уже о том, что они приготовили к действию паровой шланг в качестве последнего средства обороны. Старший инженер сообщил мне, что удержит машинное отделение, и я поверил ему… тем не менее, двадцать три вооруженных германца – a я не сомневался в том, что они вооружены – представляли собой внушительную проблему для нас семерых.
Хорошенько подумав, я послал за боцманом Келлером и описал ему положение дел. Он попросил разрешения взять матросов и кочегаров и немедленно вздуть немчуру, однако я напомнил ему, что у нас нет права даже пальцем коснуться своих пассажиров прежде, чем они совершат какое-нибудь беззаконие; и потом, нападение на них может закончиться гибелью кого-нибудь из матросов, если германцы начнут отстреливаться.
По сути дела, как я сказал далее боцману, мне приходится обращаться к нему для того лишь, чтобы обеспечить безопасность всех наших людей. И если начнется какая-нибудь заварушка, он должен отправить всех в носовой кубрик, закрыть за собой стальные двери и ни во что не вмешиваться. Видите ли, у нас насчитывалось всего шестеро матросов первой статьи, и в боевом плане они были способны не на многое даже в том случае, если были бы вооружены. А как я уже сказал, огнестрельного оружия у них не было, как и у кочегаров Виннера, поскольку на корабле имелись только те пистолеты, которыми располагали четверо инженеров, двое моих помощников и я сам.
Чем запаслись немцы, я, конечно же, не знал, но, судя по внешнему виду, все они были переодетыми в штатское опытными солдатами и в нужный момент определенно могли явить на свет целый арсенал!
Итак, я дал понять боцману, что рассчитываю на то, что он сумеет удержать своих людей от любой стычки с германцами. Еще он должен был держать у штурвала нашего человека, если только немцы не прикажут чего-то другого. Однако, чтобы он ни делал, нельзя позволить врагу ранить наших людей. Я был уверен в том, что если они ни во что не вмешаются, а поведут себя спокойно, то и немцы будут рады не трогать их.
Сложности начались прямо с первой вахты.
Для начала один из пассажиров, некий герр Деберсвинч, явился в мою каюту, чтобы поговорить. Помычав для начала и попрыгав вокруг да около, он оставил всякие претензии и откровенно заявил мне, будто бы знает, что планы и модель находятся на корабле, и уполномочен предложить мне за них пять тысяч долларов, чтобы в дальнейшем не случилось никаких неприятностей.
– Всякие неприятности на моем корабле возможны только в том случае, если я сам устрою их! – сообщил я ему.
– Но нас на борту двадцать три человека, кэптен! – проговорил он тоном, не скрывавшим наглой угрозы.
– Так-то оно так, однако! – ответил я, готовясь одним прыжком взять его, но в этот самый момент в дверь моей каюты постучали, а затем внутрь просунулись три головы.
– Эй, Деберсвинч, – произнес один из них так, словно меня вообще не существовало на свете, – что тебе сказал кэптен?
– Он сказал: немедленно убирайтесь из этой каюты! – вскипел я. – Все четверо! Живо!
Они посопротивлялись с минуту, однако Деберсвинч выставил их наружу, а затем, прежде чем выйти, повернулся ко мне и сказал:
– Мы даем вам несколько минут на размышления, кэптен. Надеюсь, вы сумеете увидеть свой путь к этим пяти тысячам долларов, если беспристрастно и честно рассмотрите факты. Но вы, конечно скажете «нет». – Тут он ухмыльнулся и, красноречиво похлопав себя по карману, давая понять, что у него там находится, добавил спокойным тоном: – Все мы – опытные солдаты, кэптен, и мы намереваемся получить свое даже в том случае, если для этого нам придется перестрелять всех вас, потопить корабль, и вернуться на берег в одной из шлюпок. Вам понятно?
– Вполне, – ответил я. – Полагаю, что мне следует сперва переговорить с обоими моими помощниками. Я дам вам ответ через десять минут.
– Хорошая мысль, кэп, – согласился он. – Я рассчитывал на то, что вы поймете, что сопротивляться бесполезно.
После этого они отправились восвояси, а я поднялся на мостик.
Оба моих помощника были заняты оживленной беседой после «чайного перекура», однако, услышав мои шаги, немедленно повернулись ко мне.
Я бросил на них короткий взгляд и кивнул в сторону штурманской рубки – стальные стены, стальные двери и все такое, – находящейся за рулевой рубкой.
– Игра началась! – проговорил я, как только они подошли ко мне. – Оба ступайте в штурманскую рубку, живо. Мистер Трасс, заверните стальные крышки задних иллюминаторов, a вы, мистер Элти, позвоните в машину мистеру Виннеру и предупредите его. Скажите, пусть держит ход в половину от полного до моего следующего приказа.
Метнувшись к двери ходовой рубки, я настежь распахнул ее.
– Пелтер, – обратился я к рулевому, – держите прямо и передайте боцману, что пассажиры начали скандалить. Затем до следующего приказа принимайте команды от него.
– Есть, сэр, – ответил матрос не без некоторых колебаний, поскольку понял, что я требую от него оставить штурвал без внимания прямо сию минуту.
– Действуйте! – приказал я. – Вам придется оставить штурвал. Боцман пришлет вас обратно, как только получит от меня соответствующее распоряжение.
– Есть, сэр, – повторил он, после чего выпустил из пальцев рукоятки штурвала и отправился выполнять поручение. Скорее всего, ему ни разу в жизни не приходилось видеть, чтобы на находящемся в море корабле штурвал оставили без присмотра.
Оставив ходовую рубку, я снова вышел на мостик. Позади меня группа германцев собралась вокруг своего герра Деберсвинча, заметившего меня и приветливо помахавшего рукой в знак того, что он идет за ответом.
Он шагнул ко мне навстречу вместе со всей шайкой, а я отошел на возвышение к моей штурманской рубке и остановился возле правой двери, которую мистер Трасс, мой второй помощник, придерживал для меня открытой.
– Итак, кэптен? – проговорил герр Деберсвинч, как только все они поднялись на бридждек.
– Чего вы хотите? – спросил я, изображая, будто не обратил внимания на его предшествовавшие речи.
– Слезайте со своей крыши, кэп, – ответил он. – Мы пришли за ответом. Итак, готовы ли вы передать нам чертежи и модель без лишнего шума, или собираетесь иметь неприятности?
– Не говорите ерунды, – сказал я. – Месяц будете искать, и все равно не найдете на корабле этот ящик. И если вы считаете, что я намереваюсь помогать вам, тогда вы несомненно больший олух, чем кажетесь с вида… могу и крепче сказать!
– Прекратите балаган, кэп! – проговорил германец тоном, явно свидетельствующим о том, что терпение его на пределе. – Отвечайте прямо: мир или война? Если война, просите, чтобы Господь помиловал вас, ибо через пять минут вы будете стоять передо мной на коленях и скулить как комнатная собачонка. Ну, что скажете?
– Ну, – начал я, очень неторопливым и даже задумчивым тоном, стараясь замаскировать тот факт, что я собираюсь немедленно перейти к действиям. – Что ж, мистер Деберсвинч, я не мастер говорить долгие речи, поэтому для вас у меня уготовано слово из трех букв…
Он понял смысл моего пожелания быстрее остальных и резким движением вырвал из внутреннего кармана увесистый «маузер», однако я опередил его, ибо обе мои руки в карманах сжимали рукояти пары «кольтов», и я стрелял через карманы… прямо-таки салют пятого ноября.
Учитывая помеху, стрелял я не совсем уж плохо, хотя, конечно, давно отрабатывал такую уловку, и продырявил при этом несколько вполне приличных пальто. Я попал герру Деберсвинчу в правое плечо, и еще раз, в левое предплечье. A потом, прежде чем его компаньоны успели прицелиться, произвел еще десять выстрелов по их ногам. Насколько помню, шесть или семь человек получили ранения в области, лежащие между лодыжкой и бедром. После чего я единственным мастерским прыжком нырнул вбок, в штурманскую рубку, а мистер Трасс захлопнул за мной дверь и запер ее на засов. И едва он это сделал, вся правая стальная стена рубки загрохотала под градом пуль, и целых полминуты, наверное, мы не могли толком слышать друг друга.
– Ей-богу! – проговорил я, когда грохот утих. – Приятно оказаться дома, вдалеке от капель этого дождя!
– Великий боже, сэр! – проговорил мистер Трасс. – Мастерская работа! Наверно, вы не одного убили?
– Ни единого, мистер, – сказал я ему. – И хочу, чтобы вы прямо сейчас поняли: если мы сумеем закончить это дело без трупов, своих или чужих, нам будет много лучше. Стреляйте себе сколько вам угодно, но только для того, чтобы причинить боль, а не затем, чтобы дать работу похоронных дел мастеру. Нам совершенно не нужно, чтобы старый добрый Дядя Сэм совал свой нос в это дело, и мне кажется, что я сумею укротить этих отбившихся от рук баранов, не отстреливая их поодиночке. Им придется еще многому научиться, и я намереваюсь выступить в качестве преподавателя… Мистер Элти, вы позвонили мистеру Виннеру?
– Да, сэр, – ответил первый помощник. – Он уже ждет их.
– Позвоните ему еще раз, – сказал я, – и скажите, чтобы не стрелял на поражение, если только этого можно избежать. Скажите еще, что я сам вот-вот позвоню ему… А теперь, мистер Трасс, помогите мне управиться с крышками передних иллюминаторов, прежде чем негодяи доберутся до них!
Стрельба к этому времени уже закончилась, и пока мистер Элти связывался со старшим инженером, мы со вторым помощником завинтили стальные оконные крышки. После этого я включил свет и, велев своим помощникам не производить ни звука, принялся слушать.
Минут десять никто из нас не шевелился; слышен был только негромкий скрип переборок чуть покачивавшегося с борта на борт корабля.
– Похоже, что вы испугали их и заставили попрятаться в щели, – проговорил мистер Трасс. – А не перебили ли вы случаем их всех, сэр?
Шутка его получила ответ, причем достаточно грубый, пока он еще говорил: раздался оглушительный грохот, который, по правде сказать, заставил меня заподозрить, что на воздух взлетел сам корабль. В буквальном смысле этого слова дернулся сам воздух в рубке, и на секунду или две в голове моей воцарилось некое головокружение, не сразу ушедшее и оставившее по себе ощутимую дурноту.
– С вами обоими все в порядке? – услышал я доносившийся откуда-то издалека собственный тусклый голос.
A потом, даже не ожидая ответа, повернулся к выходящей на правый борт двери. Она была сплющена, словно тонкий лист жести. Внизу, между косяком двери и самой дверью, появился зазор, в который я мог бы просунуть собственную руку, и сквозь него в рубку втекали тонкие завитки дыма.
Глазея на дверь, я заметил, что непонятное пение внезапно оставило мой слух, сменившись ватной тишиной. Я снова услышал скрип корабельного корпуса. Первый помощник за моей спиной неторопливым бесцветным голосом промолвил:
– Со мной все в порядке, сэр.
Тут откликнулся и второй помощник – уже более живым голосом:
– Я не ранен, сэр. А вы? Негодяи попытались взорвать нас…
Тут я заметил, что за щелью между косяком и дверью появилась чья-то физиономия, медленно и осторожно выглядывавшая из-за угла рубки. Постепенно она заняла собой всю щель. Затем ее сменила другая, еще одна и, наконец, четвертая. Мерзавцы подобрались близко к двери, и я видел, что они заглядывают внутрь со смесью страха и любопытства – скорее как напроказившие мальчишки, чем взрослые люди.
– Дверь-то устояла, – проговорил один из них.
– Как по-твоему: ударная волна оглушила их? – отозвался другой голос.
– Вполне возможно! – донеслось откуда-то слева. – Молчат, вроде. Толкни-ка дверь, Дуссоль.
Торопливо поднявшись на ноги, я на цыпочках прошел к выключателю, но не стал зажигать свет. Дав знак обоим помощникам не шевелиться, я достал из карманов оба «кольта» и начал бесшумно перезаряжать их. Через щель внизу двери в рубку проникало достаточно света, так что я мог видеть собственные действия.
Занимаясь этим делом, я услышал, как висевшая на петлях и верхнем из крупных болтов дверь скрипнула и завизжала. Нижнюю петлю с болтами как ветром унесло.
– Держится еще, – отозвался тот из них, которого назвали Дуссоль. – Доброе железо, раз выдержало взрывчатку Mark X. Жаль, что у нас с собой еще только одна канистра. В любом случае надеюсь, что эти трое у нас придремали, а это уже кое-что.
– Дело хреновое! – проговорил первый из них. – Этот тип понаделал восьмерым нашим дырки в ногах, а герру Деберсвинчу теперь еще неделю-другую придется соблюдать полный покой. Кто только учил малого так стрелять, черт бы его побрал?! А ну, возьмемся за дверь снова!
Усиленное пыхтение за дверью засвидетельствовало о приложенных физических усилиях, дверь причудливым образом завизжала и застонала, однако добрая сталь с берегов Тайна выдержала, и дверь осталась закрытой.
Наконец, они сдались.
– Надо взять те штуковины, которыми крутят кабестаны, – произнес голос того из них, который отдавал приказы. – Я бы воспользовался второй емкостью с Mark X, однако если ящик находится внутри этой рубки, мы можем причинить ему существенные повреждения. И потом, нам еще нужно потопить этот чертов корабль, когда мы оставим его!
Я уже перезарядил «кольты» и на цыпочках направился к тому месту, где сидели оба помощника.
– Мистер Элти, – обратился я к первому помощнику, – я собираюсь выйти на палубу и, если удастся, еще чуток пострелять. А вы приглядывайте за той дверью, которая по правому борту, и, когда они явятся с рукоятками кабестанов, вмажьте им по ногам. Я приперчу их из-за большого вентилятора, а затем прибегу сюда… Мистер Трасс, пойдите и откройте для меня левую дверь. Станьте возле нее с оружием в руках, чтобы немедленно впустить меня, когда подам знак. Только не растеряйтесь и не выпалите в меня по ошибке. Действуйте!
Первый помощник перешел в то место, откуда простреливалось открытое пространство у двери, a мистер Трасс, второй помощник, подошел к левой двери и выпустил меня через нее.
В воздухе уже сгущалась первая вечерняя серая дымка, что меня вполне устраивало; пригнувшись пониже, я пробрался вдоль комингса рубки к вентилятору, располагавшемуся в двух крытых брезентом проволочных коленах, и здесь присел на корточки, в полной безопасности на тот момент, сжимая рукояти пистолетов. Я слышал, как германцы переговариваются по ту сторону рубки; наконец, один из них крикнул пошедшим к кабестану, чтобы они поторопились.
– Иду! – услышал я чей-то голос, и тут впереди меня прозвучал выстрел. Сперва я решил, что это отстреливается первый помощник через брешь в правой двери, но потом раздался еще один выстрел, и на главной колодезной палубе послышались крики. После этого вразнобой прозвучала дюжина, а может и больше выстрелов.
«Какая чертовщина там творится?» – только и успел подумать я, сообразив в тот самый момент, что немцы, находившиеся за штурманской рубкой, бросились вперед по бридждеку, чтобы посмотреть, что происходит. После этого опять поднялась пальба, и я решил, что пора и мне отличиться чем-то полезным, тем более что в задней части колодезной палубы появились четыре пассажира, поспешавших вперед, заметно и отчетливо хромая. Боюсь, что улыбка моя вышла несколько ехидной, однако я постарался, чтобы они меня не заметили, ибо в руках у всех этих ребят были «маузеры», и я прекрасно понимал, что у них имеются ко мне некоторые претензии. Четверка эта явно собиралась принять участие в новом эпизоде событий.
Я не стал восхищать их видом на собственную персону. Снова опустившись на четвереньки, я быстро перебрался вдоль стенки рубки, укрывшись, наконец, за выступом палубы мостика, спрятавшего меня от этой компании «хромцов», которая продвигалась по задней части главной палубы. Тут я распрямился, на цыпочках подбежал к краю и посмотрел на переднюю часть колодезной палубы.
Там оказался Келлер, боцман! Нетрудно было понять, что человек с такой фамилией не может уклониться от драки. Находясь внутри собственной небольшой стальной полупалубы, он стрелял через один из иллюминаторов из старого флотского револьвера, который, должно быть, хранил в своем сундучке. Револьвер грохотал, словно четырехдюймовая пушка, и было понятно, что боцман явно наслаждается ситуацией; являя, впрочем, больше храбрости, чем мозгов, ибо враги могли вот-вот вломиться к нему внутрь, если бы я не появился на месте. Впрочем, сценка была достаточно любопытной: трое германцев, лежа на главной палубе, укрывались за большим кабестаном. У каждого в руках было по рукоятке от барабана, и я понял, что боцман выкатил свою артиллерию, как раз когда они похватали рукояти, стоявшие в стойке возле кабестана.
Люди, прятавшиеся за кабестаном, не пытались отстреливаться; они только смотрели из-за барабана вперед, в конец полупалубы, словно чего-то ожидая. И в следующее мгновение я понял, чего именно они ждут. Все германцы, оставившие штурманскую рубку, сгрудились с левой стороны полупалубы, вне досягаемости оружия боцмана, a еще два пассажира с опаской огибали ее переднюю оконечность, стараясь прижиматься к надстройке, так чтобы боцман не заметил их. Когда они окажутся рядом, один из них вырвет из руки Келлера выставленный револьвер, a второй выстрелит через открытый иллюминатор – и прощай, боцман, глупый и непослушный олух!
Однако, как уже говорил, я был на месте, и потому сделал пару выстрелов, аккуратно целясь пониже. Но как бежали эти немцы! А ведь я просто поцарапал их, так как намеревался всего лишь наказать и перепугать до потери сознания.
– Келлер! – взревел я. – Захлопни иллюминатор, идиот! Они подбираются вдоль надстройки и жмутся к ней. Закрой иллюминатор и убери свою пушку.
С громким щелчком захлопнулся иллюминатор Келлера, и в тот же самый момент воздух вокруг меня вскипел пулями, пущенными в меня из «маузеров» разочарованными в своем замысле германцами. Я выпустил по ним полдюжины пуль, просто для того, чтобы подбодрить, а затем рванулся к рубке, так как не забыл четверых немцев, ковылявших ко мне сзади. Впрочем, я оказался у левой двери штурманской рубки как раз вовремя, пока они еще не заняли задние трапы; если бы второй помощник не открыл передо мной дверь в то же мгновение, они превратили бы меня в решето: я слышал, как за моей спиной пули шмякаются в стальную дверь, закрывшую меня от них.
Так я целым и невредимым оказался в штурманской рубке, за закрытой дверью, гадая о том, что принесет нам ночь. Я был уверен в том, что нам необходимо придерживаться определенной жизненной линии.
Приход темноты не добавил никаких событий. Раз-другой слух донес звук чьих-то осторожных шагов по бридждеку слева от штурманской рубки. Мне показалось, что идущий был особенно осторожен, стараясь, чтобы мы его не услышали и не наградили парой пуль через иллюминатор.
Когда совершенно стемнело, я решил, что настало время воплотить в жизнь некоторые мои задумки, ибо, скажу откровенно, не намеревался задерживаться в штурманской рубке минутой дольше необходимого. Меня беспокоила вторая канистра со взрывчаткой Mark X, о которой, как я слышал, враги говорили возле рубки. В конце концов, они могли решить использовать ее против нас, и я бы сказал, что, на мой вкус, взрывов было для сегодня достаточно.
Еще я считал, что нам не худо бы посмотреть по сторонам, прежде чем открывать левую дверь. После моей небольшой вылазки было более чем вероятно, что к ней приставили караул, и я решил проверить свои подозрения, для чего начал открывать крышку одного из задних иллюминаторов.
Сделать это тихо оказалось почти невозможно, ибо крепежный винт скрипел и визжал, как расстающаяся с душой свинья. Однако я вспомнил, что в одном из ящиков завалялась масленка, и извлек ее. Внутри, как я и надеялся, еще осталось какое-то количество масла, которым я умастил чертов винт так, что он, наконец, перестал скрипеть. И полминуты спустя я без единого звука откинул стальную крышку.
Стражу нашу оказалось нетрудно засечь по огонькам сигар; их оказалось даже два, однако, обрабатывая скрипучий винт и открывая крышку иллюминатора, я узнал запах собственных сигар! Вот это уже невероятное хамство! Похоже, что каждый немец – природный пират! И я подумал, что если хочу, чтобы у меня осталась хотя бы одна сигара, нужно поторопиться.
Для начала я смазал маслом петли левой двери, чтобы вели себя потише, a после этого открыл одну из крышек по правой стороне рубки, подвергнув ее предварительно подобной же обработке. Затем я объяснил свой замысел обоим своим помощникам. Мистеру Элти, первому помощнику, надлежало стоять возле открытого иллюминатора с правой стороны рубки, a мистер Трасс был обязан следить за правой дверью. Мистеру Элти предстояло по моему слову стрелять из револьвера в открытый иллюминатор, отчего немцы-караульщики должны были со всей поспешностью броситься на ту сторону рубки. Тем временем мистер Трасс должен был открыть правую дверь, и всем нам надлежало самым осторожным образом выйти на палубу, закрыть за собой дверь и, взобравшись на крышу рулевой рубки, залечь там, приглядывая за ходом событий. Германцы должны были оставаться уверенными в том, что мы по-прежнему находимся в штурманской рубке, и я полагал, что внимательное наблюдение за ней доставит им уйму удовольствия. Ну, а если они все-таки решат воспользоваться второй канистрой с Mark X, чтобы ворваться внутрь рубки, мы сможем нанести им изрядный ущерб, прежде чем они обнаружат источник шума. Откровенно говоря, я чувствовал, что если они попытаются произвести второй взрыв, мне придется стрелять так, чтобы им мало не показалось.
Итак, замысел наш был осуществлен превосходно. Первый помощник занял место возле открытого иллюминатора, и при первом же револьверном выстреле огоньки сигар сорвались с места, чтобы установить, где и зачем пальба. Ну а мы беспрепятственно просочились в открытую левую дверь, закрыли ее и через тридцать секунд уже лежали втроем на крыше ходовой рубки, не поставив никого в известность о своем перемещении.
Через пятнадцать минут я понял, что догадка моя снова оправдалась: эти проклятые гады действительно решили пустить в ход свою вторую канистру с Mark X. Мы вовремя заметили это намерение и совместным залпом, должно быть, изрешетили диверсантам ноги. Действительно, за какие-то пять секунд или даже быстрее, все они ударились в великое бегство, так как просто не понимали, кто и как причиняет им это воздаяние, весьма, кстати, болезненное. С воплями они бежали, ковыляли и уползали во тьме! И еще до того, как все они должным образом ретировались, я спрыгнул с крыши ходовой рубки и выбросил канистру взрывчатки за борт, так как полагал, что штурманская рубка еще может понадобиться мне.
– А теперь, – распорядился я, – возвращаемся в наш уютный маленький домик. Теперь, когда мы избавились от этой взрывчатки, новых пакостей от них ждать не стоит, а я хочу хотя бы вздремнуть.
На следующий день произошла уйма всяких событий. Сон наш, как я и предполагал, никто более не нарушил, ибо немцы и так достаточно схлопотали от нас, как я, собственно и рассчитывал… Потери их были огромны, в чем я убедился, при первой возможности обозрев палубы после пробуждения.
Потом я познакомился с заготовленным, как они предполагали, сюрпризом для меня: посмотрев на контрольный компас, я понял, что ночью они развернули корабль в обратную сторону, и он уверенно, но не быстро, на половине хода, направляется в Америку. Тут я понял, что пора ковать железо, – сейчас или никогда, – и связался по телефону с мистером Виннером и машинным отделением.
– Останавливайте машину, мистер Виннер, – приказал я, – и что бы ни случилось, не пускайте ее в ход до моего распоряжения, понятно? Бедолаги повернули корабль носом к старым добрым Штатам, однако если они надеются на бесплатное путешествие домой после учиненных ими безобразий и бесчинств, то жестоко ошибаются. Наверное, они недостаточно хорошо знакомы со мной, так, мистер Виннер?
Он только хохотнул в трубку:
– Похоже, они уже кое-что заподозрили, капитан, но всю правду, вне сомнения, узнают до возвращения на американские берега. Так что останавливаю машину до следующего вашего распоряжения.
– Именно так, – согласился я. – Однако приглядывайте за шквалами. И еще: если они будут напирать на вас, и вам придется прибегнуть к помощи пара, – не увечьте, хорошо? Просто дайте возможность встряхнуться, не более того. Второй раз они к вам не полезут. Я еще не встречал человека, готового дважды пойти против струи пара!
– И я тоже, капитан, – ответил Виннер. – Но берусь за дело.
– Хорошо! – сказал я и повесил трубку.
Минуту спустя винт перестал вращаться. Через десять минут германская делегация проследовала к потолочному люку машинного отделения и начала переговоры, очень скоро превратившиеся в угрозы, и, наконец, во всякую суету вокруг потолочного люка, под которым командовал мистер Виннер.
Звуки стрельбы, наконец, приняли серьезный характер, и я уже подумывал выйти наружу и чем-то помочь, когда услышал рев паровой струи.
– Виннер решил попарить гостей, – с бодрой улыбкой произнес мистер Трасс. – Парная баня их успокоит. Они не захотят повторения сеанса!
Так и случилось. Более того, германцы окончательно утихомирились, и на несколько часов на корабле воцарилась истинно кладбищенская тишина.
Примерно к четырем часам дня наши противники пришли в отчаяние. Думается, кое-кому из них был безотлагательно необходим визит к врачу, так что они отправили ко мне на переговоры человека с белым флагом.
Он постучал в левую дверь и сквозь полудюймовый лист доброй стали объяснил цель своего прихода.
Осмотрев через разные иллюминаторы все палубы, мы открыли дверь, впустили его, а потом приступили к деловому разговору. Он хотел, чтобы я запустил машины, на что я резонно ответил, что в данный момент нос корабля обращен точно в сторону, противоположную его курсу. Последовало продолжение беседы, и я, наконец, втолковал этому типу, что именно думаю обо всех них. Я объяснил, что готов оставаться на месте до тех пор, пока все они не перемрут от гангрены, – если только они не оплатят обратный проезд, а также не внесут пять тысяч долларов на покрытие ущерба, нанесенного имуществу корабля, и еще десять тысяч – на компенсацию морального ущерба инженерам, моим помощникам и мне самому.
Сказать по правде, он воспринял новость настолько бурно, что я уже даже забеспокоился о том, что у них может не оказаться при себе столько денег, однако решил придерживаться назначенной цены. Дело в том, что я практически был уверен, что у них найдется больше, чем те пять тысяч, которые они мне предлагали, чтобы иметь возможность купить мою грешную душу за большую цену, если я проявлю желание продать ее. По чести сказать, думаю, что этим невинным младенцам даже не приходило в голову, что отнюдь не вся присутствующая в мире нравственность помечена клеймом «made in Germany». Словом, я отослал его обратно к ватаге и велел не возвращаться без денег.
Вернулся он через час с аккуратной пачкой, содержавшей всю требуемую сумму; пересчитав банкноты, я немедленно позвонил вниз мистеру Виннеру и распорядился дать полный вперед.
После этого я отослал немца и отправил на мостик мистера Трасса, а сам с мистером Элти засел в штурманской рубке караулить эту кучу долларов, ибо ни один из моих драгоценнейших пассажиров не был достоин доверия ни на цент.
В ту ночь каждые четыре часа мои помощники сменяли друг друга, и одну вахту я чисто проспал в штурманской рубке. Потом я укрепил поломанную дверь и запер левую. На мой вкус на борту корабля оставалось слишком много вооруженных чужаков. Тем не менее, ночь прошла тихо, хотя оба моих офицера признавались, что на их взгляд в воздухе, как говорится, пахнет порохом, да и мною самим владело такое же чувство.
Ближе к полудню мы заметили землю, и через два часа я приказал остановить машины: мы находились в полумиле от берега, примерно в десяти милях к северу от Балтимора.
Далее я послал своим пассажирам весть о том, что не намереваюсь подходить ближе, но если они желают сойти на берег, то должны приобрести у меня шлюпку, ибо я не могу отправить с ними на пустынное побережье ни одного из своих матросов, а тем более – офицеров. Я был с ними совершенно откровенен в этом вопросе, и через второго помощника объяснил им, что не могу поступить иначе, а раз некому будет вернуть шлюпку на корабль, то они должны заплатить за нее.
Возможно я назначил за шлюпку слишком высокую цену, ибо, в конце концов, корабельная спасательная шлюпка тысячи долларов не стоит. Готов согласиться с вами в том, что таковую нетрудно купить дешевле, чем за двести пятьдесят долларов, однако эта цена не учитывает тот нравственный ущерб, который я претерпел при предпринятой ими попытке похищения одной из моих шлюпок и спуска ее на воду.
Впрочем, для того, чтобы в открытом море снять с опор и спустить на воду шлюпку с борта покачивающегося на волне корабля, нужно определенное техническое умение! И когда это пытаются проделать люди сухопутные, тем более под огнем двух «кольтов» и четырех револьверов, зрелище приобретает комический характер, как они, в конечном счете, и установили. Ибо оба моих помощника и я сам еще раз отступили в нашу крепость в штурманской рубке, из которой открывается вид на весь корабль, от носа до кормы. Кроме того, мне удалось несколько удивительно точных попаданий.
Однако в итоге мои авантюристически настроенные пассажиры сдались, выплатили деньги и запросили мира.
Через полчаса корабль, наконец, избавился от них, и они удалились в сторону берега в собственной шлюпке под звуки куплетов некоего известного гимнописца, налегая на весла, быть может, без особой сноровки, но с явным рвением.
Спустя полтора часа после их отбытия я обнаружил еще одну причину, побудившую германцев немедленно распрощаться с нами и, не считаясь с расходами, оказаться на берегу. Ящика с чертежами и моделью как не бывало! Нашли все-таки!
До берегов старой доброй Англии, не получив в борт торпеду, мы добрались 20 марта и причалили к берегу в полдень того же дня. Закончив свои обязанности на борту, я первым же делом написал вот такое письмо этому инфернальному герру Деберсвинчу:
Пароход «Банданга».
Лондонский порт.
Дорогой герр Деберсвинч!
Надеюсь, у Вас не будет ко мне особых претензий. Тем более, что Вы получили и чертежи, и модель. Вы заплатили за них и получили купленный товар. Однако, полагаю, что кое-какие подробности могут заинтересовать Вас.
Мистер Харпентуотер, изобретатель, заплатил мне тысячу долларов за выполнение некоей работы. Она заключалась в том, что я должен был подсунуть Вам обманку. Так я и сделал, и Вам, очевидно, понравился запах успеха, достигнутого ценой пятнадцати тысяч долларов и стоимости шлюпки (неплохой, кстати, хотя акт купли-продажи был осуществлен несколько некорректно с моей стороны, так?). Кроме того, не стоит забывать и про стоимость обратного проезда и, наконец, изрядное число, скажем так, отметин, оставленных пулями моих «кольтов», представляющих собой пусть и невеликое, но надежное оружие в умелых руках.
Конечно, цена, выплаченная за обманку, оказалась слишком высокой. Видите ли, как Вы скоро узнаете от своих летных экспертов, чертежи и модель, в крайне злонамеренной манере доставленные Вами на берег, не имели ничего общего с чертежами и моделью регулируемого биплана мистера Харпентуотера. Они представляют собой комплект предварительных чертежей и экспериментальную модель, специально помещенных для отвода глаз в ящик.
И пока Вы со своим начальством усердно преследовали ложные чертежи и модель, которые мой корабль увозил на просторы Атлантики, подлинные чертежи и модель регулируемого биплана благополучно прибыли в Англию в обыкновенной посылке, отправленной по почте США, вне всяких подозрений со стороны Вашего начальства и многочисленных шпионов, использующих свое служебное положение для продвижения не американских, но германских интересов.
Изящный план, согласитесь со мной, мой дорогой герр.
Искренне Ваш,
Дж. Голт,
капитан.
notes
