Я так подробно описал свой первый, очень долгий день в Хоулленде не только потому, что он навсегда врезался в мою память. В тот день я многое узнал о городе и даже успел его полюбить, но, как оказалось, узнал я все-таки слишком мало. Сейчас, зная, как все закончилось, очень странно вспоминать события того дня. Иногда я корю себя за то, что не замечал, казалось бы, очевидных вещей. Но чаще всего я с интересом вспоминаю, какими тогда были те люди, и сравниваю их с тем, чем они стали.

Теперь я думаю, что в те дни я просто искал тихое, спокойное место, где можно было бы забыть о прошлом и просто наслаждаться каждым прожитым днем. Но наше прошлое – это мы сами; наша жизнь – это проекция нашей личности на окружающий мир. От самого себя невозможно ни скрыться, ни уехать, ни забиться в укромную кроличью нору. Ты всегда наедине с собой.

Так уж получилось, что вместе со мной и Ариэль в Хоулленд ворвался «ветер перемен» – так, кажется, говорили в Восточной Европе в конце XX века. Да, именно мы стали провозвестниками последовавших событий.

Тем не менее я не думаю, что в Хоулленде ничего бы не поменялось, выбери я для своего уединения какой-нибудь другой маленький город. Но и той ответственности, которая лежит на мне, я с себя не снимаю.

Я прежде всего ученый, а плох тот ученый, который не мечтает преобразовать мир. Ученый не может не создавать нового, как соловей не может не петь по весне. Хоулленд устраивал меня именно таким, каким он был – тихим и по-хорошему глубоко провинциальным. Мне нравились его кирпичные особнячки под деревьями, усеянные трубами черепичные крыши. Нравились два маршрута его городского автобуса, чьи машины вполне могли бы служить в качестве музейных экспонатов. Даже плохо заасфальтированные улочки нравились и окружавшие его, похожие на игрушечные домики маленькие фермы и мохнатые маленькие шотландские коровы, деловито жующие сочную весеннюю траву. Я полюбил его крохотный порт с небольшими рыболовецкими судами и небольшой, но оживленный, особенно по выходным, рынок. Нравился его воздух, в котором причудливо смешивались запахи моря и ароматы лугов…

И тем не менее время, которое, казалось, замерло в этом городе, с моим приездом медленно двинулось вперед, к неведомому пока будущему.

Но я об этом еще ничего не знал. У меня были совсем другие хлопоты. Перво-наперво я присмотрел себе дом – небольшой двухэтажный коттедж на окраине, как говорят, в шаговой доступности от цирка. Дом пустовал уже несколько лет: жившая в нем пожилая чета умерла, а их наследники давно перебрались в Дублин. Мое желание купить этот дом их несказанно удивило. Они даже не думали, что кто-то заинтересуется приобретением этой хибары, а еще меньше собирались туда вернуться. Хибара, при ближайшем рассмотрении, оказалась вполне прочной и столь же уютной, как и дом Блейка. На первом этаже находились кухня, прихожая и гостиная, на втором – две небольшие комнатушечки, чулан и ванная. В одной из комнат второго этажа, с эркером, я решил обустроить свой кабинет. От эркера отходил длинный балкон с навесом над ним, на котором стояло укрытое брезентом ротанговое кресло-качалка, вполне исправное. Сидя в этом кресле и легонько покачиваясь, я мог видеть вдали цирк и даже крышу домика Блейка с Ариэль.

Купив дом и оформив все документы, я затеял в нем капитальный ремонт, поэтому пока продолжал жить в «пансионе» Мэри-Сьюзен. Как и предсказывал Блейк, туда сразу же началось паломничество страждущих. Люди шли со своими различными застарелыми хворями, причем первой моей пациенткой стала сама хозяйка пансиона. Мои отговорки об отсутствии у меня врачебной практики никому не были интересны. Пришлось мне заняться самообразованием в области преимущественно клиники различных болезней – диагнозы я и так мог ставить. Вероятно, по дороге в город ко мне в машину подсел ангел какого-то опытного целителя древности, поскольку диагнозы мои всякий раз, к моему искреннему удивлению, бывали точны. Во всяком случае, основной принцип медицины – «не навреди» – я, слава богу, ни разу не нарушил. В общем, уже к концу первой недели моего пребывания в городе я окончательно и бесповоротно превратился в местного знахаря. Правда, знахаря, вооруженного компьютером и Интернетом.

Зато благодарные пациенты старались не остаться в долгу, хотя плату я ни с кого не взимал. Тем не менее моя борьба с попытками вознаградить меня была столь же бесславно проиграна, как и борьба с попытками сделать меня местным целителем. Платой могло служить все, что угодно – от свежих пирожков и вязаного свитера до нескольких упаковок черепицы и посильной помощи в ремонте моего дома. Местный ученик безумного архитектора, избавившись с моей помощью от застарелого нефрита, самолично облазил мой дом от чердака до подвала и составил прекрасную ремонтную ведомость. А затем руководил процессом, уже чисто по дружбе. Слесарь городской котельной привел в порядок паровой котел в подвале за то, что я привел в порядок его шейный остеохондроз. Иными словами, я был по уши вовлечен в местные коррупционные схемы и даже ждал визита конкурентов от официальной медицины. Я думал, что они вот-вот явятся ко мне с какой-нибудь подлянкой, но забежавший в гости на чашечку чая Бенджен (попутно лечившийся у меня от артрита) объяснил мне, что городские эскулапы только довольны тем, что назойливые пациенты теперь досаждают мне, а не им.

– Город все равно оплачивает их «честный труд», – говорил он с нескрываемой неприязнью. – Независимо от того, болеем мы или нет, лечат они кого-то или нет. Зато медобслуживание граждан производится совершенно бесплатно! Кохэген этим очень гордится, с-скотина…

Тот же Бенджен предложил мне вполне приемлемый способ легализоваться в своем нежданно обретенном статусе.

– Вы могли бы открыть здесь аптеку, – посоветовал он. – А то в муниципальной аптеке лекарств кот наплакал. Те лекарства, что вы рекомендуете, людям приходится доставать через экскурсоводов из «Харконен Энтерпрайзес», а они, подозреваю, себя при этом не обижают. А так вы могли бы и консультировать, и торговать лекарствами. И имели бы свой верный гешефт.

Я воздел глаза горе:

– За кого меня принимают в этой стране? К коммерции у меня склонность еще меньше, чем к врачеванию. И потом, а как же всякие лицензии? В Лондоне даже купить лекарства можно только по рецепту.

– Лечите вы, во всяком случае, лучше наших эскулапов, – возразил Бенджен. – Никаких лицензий на подобную деятельность у нас, к счастью, не предусмотрено. Здесь все решается просто. А с коммерческой стороной, я думаю, вам с удовольствием помогут. Полагаю, вам не составит труда нанять кого-то, кто стоял бы у кассы и вел бухгалтерию. А если у вас нет денег, чтобы начать свое дело, то горожане скинутся, чтобы набрать первоначальный капитал.

– Деньги у меня есть, – не сдавался я. – И по-хорошему их действительно стоило бы вложить во что-то дельное, пусть работают. Не в этом дело! Я абсолютно ничего не понимаю ни в маркетинге, ни в аптечном деле, а уж про бухгалтерию и налоговую отчетность вообще промолчу.

– Скромничаете, док, – похлопал меня по плечу Бенджен. – Я вам по секрету скажу, народ в вас верит. И, повторяю, найдутся у вас надежные помощники. Здесь у многих есть экономическое образование. Толку от него, правда, в Хоулленде кот наплакал. А у вас место вакантное создастся, можете выбирать самых лучших.

– Ну и где я размещу эту аптеку? – проворчал я, постепенно сдаваясь.

– Да хоть бы и у меня, – сказала Барбара, которая незаметно подошла к нашему столику в столовой Мэри-Сьюзен и некоторое время, очевидно, слушала наш разговор. – Я занимаю только треть бывшего магазина, остальное помещение пустует. Въезжайте и торгуйте. Действительно, это не дело, что в здешней лавке ничего круче панадола и витаминов не купишь. За простым мирамистином приходится ехать в Дандолк полчаса на этом трясучем автобусе!

– Похоже, мое мнение здесь никого не интересует, все решают за меня, – хмуро проворчал я, постепенно капитулируя, но затем спросил: – А как в Хоулленде с регистрацией предприятий?

– С этим обращайтесь к Кохэгену, – сказал Бенджен и подмигнул. – Впрочем, теперь этот вопрос решить проще. По крайней мере, для вас.

И я знал, почему. Дело в том, что Блейк сумел-таки устроить Ариэль на, как он выражался, тепленькое местечко – не куда-нибудь, а непосредственно в аппарат канцлера. Точнее, она и была этим аппаратом, выполняя все функции, вплоть до модерирования сайта канцелярии. Да, у канцелярии (которая заменяла Хоулленду Кабмин) и аппарата президента были свои сайты, а у Хоулленда – даже собственная доменная зона. Откуда она взялась у застывшего вне времени микрогосударства – тайна за семью печатями, но она все же была. Имелся и довольно хороший интернет, учитывая наличие собственных серверов, расквартированных все в том же скобкообразном здании. Так что на следующий день я отправился к Ариэль на работу.

До этого дня наши отношения с Ариэль складывались как нельзя лучше. Я несколько раз заходил в гости к Кэрриганам, кстати говоря, передав Блейку обещанное лекарство – за ним мне пришлось ехать в Дандолк, куда его через два дня после нашего разговора доставил курьер. Конечно, мой приятель не отказал мне в просьбе, но, в свою очередь, обязал меня тщательно наблюдать за состоянием пациента и писать ему подробные отчеты. Все же он сильно рассчитывал на нобелевку. Может, вполне резонно, ведь после первого же приема этого препарата Блейк почувствовал некоторое облегчение, что, естественно, обрадовало Ариэль. Радовалась она, как ребенок, даже приплясывала от восторга. Я строго предупредил их, что болезнь может давать рецидивы, особенно если невнимательно проводить курс лечения. Ариэль пообещала мне лично наблюдать за этим, но, конечно же, не могла, да и не собиралась скрыть своей радости.

А Блейк по такому случаю презентовал мне контрамарку на все выступления своего цирка. Практически тут же он признался, что в этом подарке есть некоторая толика корысти: если произойдет несчастный случай, лучше, чтобы я был под рукой. Я ничего не имел против, тем более что мое новое жилье находилось от цирка не дальше особняка Блейка (фактически цирк находился почти на полдороге между нашими домами). Определенно маленькие люди оказались весьма смекалистыми и быстро взяли меня в оборот. Но мне это даже нравилось. Почему?

Потому что они были очень искренними даже в этой своей бесхитростной корысти. В характере лепреконов (раз уж они сами себя так называют, я решил тоже именовать их именно так) были потрясающая детская чистосердечность и непосредственность. Возможно, именно этим они и подкупили меня, возможно, именно поэтому я и согласился на авантюру с аптекой, как до того согласился на нелицензированное целительство, а после того…

Все дело в том, что в Хоулленде я почувствовал потрясающую, ни с чем не сравнимую свободу. Нет, я и раньше совершенно не чувствовал себя скованным, как не чувствует себя скованной мельничная лошадь, всю жизнь изо дня в день толкающая ворот, вращающий жернова. Я тоже изо дня в день топтался по своему кругу, не чувствуя, что прикован к нему. Я просто не мыслил себе другого существования. А в Хоулленде я сам стал капитаном своей судьбы. Я не знаю, город ли так на меня повлиял, или я уже приехал туда таким, но, как ни парадоксально, в этой маленькой стране, в ее крошечных строениях, среди ее крошечных людей мне было просторно, как нигде.

Я с радостью принял контрамарку Блейка и с того дня стал завсегдатаем цирковых представлений, а подчас и репетиций, по крайней мере тех, на которых имелся элемент риска. Откровенно говоря, я в свои годы был, как ребенок, зачарован труппой лепреконов. На арене они творили какое-то волшебство, и их бесхитростные выступления были способны вызвать восторг у практически любой публики. К счастью, после случая с конем возможности применить свои навыки врачевания мне не предоставлялось, чему я, откровенно говоря, был только рад. Но самое главное – цирк был неплохим предлогом еще раз увидеться с Ариэль.

У нас с девушкой завязались очень теплые, по-настоящему дружеские отношения. Мы могли часами говорить на разные темы, могли молчать, но нам было хорошо в обществе друг друга. Вскоре, когда Блейк выхлопотал для Ариэль место в канцелярии, Ариэль стала появляться в цирке только во время представлений. Но мы все равно виделись едва ли не каждый день. После окончания программы Ариэль закрывала цирк, и я провожал ее до дома, а иногда заходил к ним в гости. Признаюсь откровенно – я даже набивался в гости. Мне не хотелось уходить, общество Ариэль и Блейка было мне очень приятно.

Так что в тот летний день, когда я все-таки решил заняться аптекарским бизнесом, я шел по Тринити-лейн с легким сердцем и ожиданием чего-то хорошего.

Например, общества Ариэль.

Говорят, в моменты, когда судьба человека меняется, он испытывает какие-то смутные предчувствия, какую-то неясную тревогу. Ничего подобного со мной никогда не было. И в тот день я спокойно шел по Тринити-лейн, как всегда, не слишком оживленной, смотрел, как воробьи купаются в оставшихся от прошедшего ночью дождика лужицах и как играют на асфальте солнечные зайчики, отраженные от оконных стекол. На душе было легко и спокойно.

Приближались выборы, о чем красноречиво свидетельствовали малоприятные рожи Харконена и Кохэгена, красующиеся на развешанных повсюду плакатах. Действующий президент ратовал за стабильность, канцлер укорял его в косности и отсутствии радикальных перемен. Честно говоря, сейчас меня политическая обстановка в стране интересовала в последнюю очередь, так что я игнорировал их обоих, удивляясь только такому обилию наглядной и довольно-таки агрессивной агитации. Похоже, на каждого жителя города было распечатано по плакату каждого претендента и еще столько же про запас. Впрочем, у Кохэгена своя типография… В которой он, кстати, печатает агитацию и для своего оппонента, как ни странно. Площадь также украшали два огромных портрета – Кохэгена на фасаде «скобки» и Харконена на центре его имени. Последний был вдвое больше, примерно как и шансы его протагониста на президентское кресло.

Я зашел в крыло канцлера, поднялся на второй этаж и постучал в дверь кабинета Ариэль. Кабинет ей достался маленький, но старательные ручки девушки привели его в божеский вид. Замшелая рухлядь, гордо именуемая здесь мебелью, смотрелась, как сейчас говорят, винтажно, а новые занавески, настольная лампа с зеленым абажуром и множество мелких безделушек на полках привносили в казенную атмосферу кабинета столь необходимый ей уют.

Ариэль сосредоточено глядела в экран новенького «эппла» последней модели. Впрочем, когда я вошел, она моментально оторвалась от своего занятия и приветливо улыбнулась мне.

– Привет, Фокс Райан, рада вас видеть, – сказала она. – К сожалению, сегодня я совершенно здорова.

– Хорош подкалывать, – буркнул я. – Над чем работаете?

Ариэль включила электрочайник и достала из недр стола небольшой заварочный чайничек в виде домика:

– Над новым проектом, «электронные выборы» называется, – гордо сказала она. – Я сама это придумала и предложила Харконену. Надо идти в ногу со временем. Он подумал-подумал и согласился.

– Странно, что он вообще задумался, – сказал я. – Он так падок на все новое, как сорока на блестящее. А что наш мистер Стабильность?

Ариэль разлила чай по чашкам. Я присел у ее стола.

– Харконен его уговорил. Понятия не имею, как.

– Не иначе как презентовал ему бутылку «Коннемары» с меня ростом, – предположил я и кивнул на компьютер. – Откуда это чудо, от Харконена?

Внезапно Ариэль на миг смутилась, а затем рассмеялась и рассказала, что у нее, оказывается, появился ухажер, да не абы кто, а сам Харконен-младший. Сын ныне действующего канцлера и будущий преемник был представителем немногочисленной «золотой молодежи» Хоулленда. Все эти юноши и девушки были, конечно, из нормальных, а самого Фредди можно было даже назвать высоким – его рост навскидку превышал шесть футов дюйма на два. Фредди был обладателем белого BMW-кабриолета (похоже, в стойле Харконенов водились лошади только этой породы), был на год младше Ариэль и учился в Оксфорде – вот и все, что я о нем знал.

На какое-то мгновение мне почему-то стало не по себе, не знаю, по какой причине, но это сообщение меня огорчило. Но Ариэль так забавно рассказывала про своего ухажера, так неподражаемо иронизировала, что я невольно тоже разулыбался и начал в тон ей подшучивать с наигранной серьезностью.

Это могло продолжаться довольно долго, но, допив чай, я решил все-таки перейти к делу. Очень коротко я рассказал Ариэль о своем (а если быть точным, то навязанном мне ушлым Бендженом) плане открыть аптеку. Ариэль мгновенно воодушевилась, одобрила мое решение, а я протянул ей папочку с документами, необходимыми для регистрации предприятия. Собственно, там была копия моего хоуллендского паспорта, выписка с банковского счета, куда я депонировал будущий уставный капитал предприятия, договор аренды, наскоро составленный мной с Барбарой и заверенный единственным в городе нотариусом, и заявление-анкета. Определенно в отношении бюрократии Хоулленд был просто образцом для всей Европы.

– Я после обеда гляну на все это, хорошо? – деловито сказала Ариэль. – Хочу как следует разобраться с этой системой. Все-таки электронные выборы – моя инициатива, и мне очень хочется, чтобы она сработала.

– Как вам будет удобно, – сказал я и, оставив папочку, распрощался. Я надеялся увидеться с ней завтра в цирке и полагал, что к тому моменту она, как бы ни была занята, найдет время для того, чтобы рассмотреть мои бумаги. Собственно, все это было сделано, но совсем не так, как я думал. Во-первых, до начала представления я никак не мог найти Ариэль. В зале уже погас свет, а ее все не было. Я пошел на место, которое занимал постоянно, рассчитывая, что девушка присоединится ко мне чуть позже. Дальше зрелище, хотя уже и наизусть знакомое, захватило меня, и я даже не заметил, как пролетели полтора часа представления. Лишь когда Женевьева уже увела за кулисы своего жеребца, я понял, что все это время просидел в одиночестве. И тут же почувствовал странное волнение, практически тревогу.

Что с ней? Не случилось ли чего? Я бросился за кулисы, где наткнулся на Одиль и Одетт, и тут же спросил их, не видели ли они Ариэль.

– Сегодня ее здесь не было, – дружно ответили сестры, практически в унисон (иногда это у них получалось потрясающе), а затем Одиль добавила: – Спросите лучше у Блейка, он сейчас у себя.

Я пошел в кабинет директора. Блейк был там, но уже собирался уходить. Увидев меня, он растерялся:

– Фокс? Добрый вечер. Как вы?

– Спасибо, ничего, – внезапно я понял, что почему-то волнуюсь. – Как ваше самочувствие?

– Вашими молитвами, – ответил Блейк. – Вот, собираюсь домой. Хочу прилечь пораньше.

– А как Ариэль? – в лоб спросил я. – Сегодня ее, как ни странно, не было в цирке. Я вчера к ней забегал в обед…

– У нее много работы, – Блейк почему-то отвел глаза. – Эти выборы… она возвращается поздно, ее подвозит… сотрудник.

Я не сразу понял, о чем говорит Блейк. Потом внезапно меня осенило – уж не роман ли у Ариэль? Если да, то что же в этом плохого? Сейчас молодежь начинает бегать на свидания намного раньше, чем в наши времена.

Но почему-то после того как я понял, что у Ариэль, возможно, появился молодой человек, мое настроение закатилось, как солнце в короткий зимний день. На душе стало сумрачно и зябко. Не исключено, что и Блейк чувствовал что-то подобное?

– Может, зайти к вам на чашечку чаю? – спросил я. Отчего бы и нет, если человеку одиноко? С другой стороны, он ведь жил один очень долго, пока Ариэль училась. – Я, простите, не напрашиваюсь…

– В другой раз, хорошо? – ответил Блейк и почему-то опять отвел глаза. Я кивнул. В другой раз, так в другой раз. Настроение стало совсем скверным.

– Ну, я пойду, – сказал я, переминаясь в дверях. На душе было как-то непривычно пусто, и я совершенно не понимал, почему.

– Фокс, – внезапно остановил меня Блейк, запуская руку в карман видавшего лучшие времена черного пиджака из атласной ткани (он надевал его только в цирке). – Ариэль просила меня, ммм, передать вам…

С этими словами он протянул мне крупный светло-коричневый конверт с чем-то плотным внутри.

– Вот, – сказал он и на мгновение посмотрел мне прямо в глаза. Но я совершенно не умею читать по глазам, да и не верю, что кто-то это умеет. Но Блейк словно хотел мне сказать что-то, хотел – и не решался.

– Спасибо, – сказал я и забрал конверт. – Если что, звоните мне на мобильный. Удачного вечера. Не забудьте принять лекарство.

Я сел в машину и, прежде чем тронуться, распечатал конверт. Откровенно говоря, я думал, что это будет записка от Ариэль. Увы, в конверте лежал только торговый патент Хоулленда, оформленный по всем правилам и собственноручно подписанный президентом и канцлером. Отныне я мог осуществлять на территории Хоулленда оптовую и розничную торговлю всем: от лекарств и продуктов до охотничьего оружия. Патент был изготовлен на прекрасной бумаге, украшен золотым тиснением в виде государственного герба и, если бы не уголок печати, слегка почему-то размытый, выглядел безукоризненно.

Но отчего-то он совсем меня не радовал.

Я быстро доехал до «Дыры». С приходом устойчивого тепла Мэри-Сьюзен вынесла несколько столиков на террасу. Вообще я заметил, что у нее регулярно столуются несколько местных холостяков, включая дядю Бенджена (я по привычке называл его дядей, хотя, как я говорил, он был ненамного старше меня). Я решил тут же отужинать, поскольку с утра ничего не ел. Мэри-Сьюзен налила мне кофе, после чего умчалась на кухню готовить для меня еду, а я занял место за столиком.

Не успел я выпить свой кофе, как на террасе появилась Барбара со спортивной сумкой в руках. Наверное, ходила на фитнес. Мы поздоровались, и Барби спросила разрешения сесть за мой столик. Вид у нее был довольно удрученный. Что-то случилось? Я внимательно посмотрел на нее и согласно кивнул. Она поставила сумку на стул, но не присела, а пошла на кухню к Мэри-Сьюзен. Насколько я понимаю, Барбара и Мэри были давними подругами и общались между собой запросто. Вероятно, именно поэтому моя хлопотливая арендодательница и жила в «Дыре», вместо того чтобы снять жилье поближе к работе.

Вскоре хозяйка секс-шопа вернулась, неся на подносе свой и мой ужин. У нее была куриная паровая котлета и какой-то непонятный салатик, плюс стакан с морсом и кофе, у меня – жареные сосиски, омлет и все тот же восхитительный мэрисьюшный морс. Наша квартирная хозяйка готовила его сама из ягод, собираемых ее отпрыском. Расставив тарелки, Барбара устало села на стул.

Я с аппетитом принялся за трапезу, моя визави, напротив, ковыряла свою порцию без особого энтузиазма.

– Тяжелый денек выдался? – спросил я.

Она понуро кивнула:

– И это только начало. Сегодня вечером придется пересматривать всю бухгалтерию. А завтра рано вставать. К нам прибывает новая тургруппа.

– Так отложили бы бухгалтерию, пока не появится «окно», – посоветовал я.

Она вздохнула:

– Не выйдет. Меня тут внеплановой проверкой застращали, между прочим. И мне почему-то кажется, что эти угрозы не пустые.

– Кто застращал? – поинтересовался я. Финансами ведал Харконен, а его сынок единолично заменял всю налоговую полицию маленькой страны, хотя числился ответственным за культуру. В Хоулленде все было очень непросто.

– Нет, не он, – досадливо отмахнулась Барбара. – Наша новая секретарь кабмина, дочь директора цирка.

У меня чуть вилка из руки не выпала:

– Ариэль?

Барбара посмотрела на меня долгим взглядом и ответила:

– Ей-богу, не знаю, как ее зовут, и после сегодняшнего нашего разговора и знать не хочу! Скандалистка!

– Так, – сказал я, отложив вилку. – Что между вами произошло-то?

– В общем, она с самого утра прилетела в мой магазин. Я только-только открылась, даже кофе попить не успела. С утра ко мне никто почти не заходит, вот я и отдыхаю: читаю, кофе пью…

Я поймал себя на том, что нетерпеливо постукиваю пальцами по столешнице. Барбара прервалась, чтобы попить морс через трубочку, и продолжила:

– И тут она влетает! Ей-богу, как ангел праведного гнева, только крыльев и огненного меча не хватает. Волосы зато горят не хуже нимба, а глаза полыхают яростью. Чего я только от нее не наслушалась!

Барбара стала загибать пальцы:

– Во-первых, я – источник аморальности нашего городка. Мой бизнес – сплошной разврат и разрушение семей, и даже странно, что мне по ночам не снятся голодные и несчастные дети-сироты. Во-вторых, я спровадила на тот свет бедную миссис Штайнер, хотя старушка отдала Богу душу за полгода до моего приезда и этот дом мне продал ее ушлый племянник, давным-давно живущий в Дандолке. В-третьих, я, таким образом, уничтожила единственный в городке оплот и светоч культуры в лице… в смысле в виде замечательного букинистического магазина…

Барбара фыркнула:

– Племянник миссис Штайнер, кстати, предлагал мне топить этими книгами печку. Этот бывший владелец «светоча культуры», как я поняла, питает пристрастие исключительно к творчеству мистера Джона Джеймсона. А я, хоть и происхожу из семьи мормонов, где читать разрешается только то, что написал Джон Смит и его последователи, до такого варварства, чтобы жечь в печи книги, не опустилась и не опущусь никогда. Так что зря эта блюстительница нравов на меня наехала.

– А вы ей об этом сказали?

– А она позволила мне хоть слово вставить в свой обвинительный монолог? Говорят, святейшая инквизиция хотя бы слушала, что говорят ее жертвы. Здесь моих оправданий не ожидали и ими не интересовались. После обвинения в сживании со света несчастной миссис Штайнер меня превратили в прожженную мошенницу, скрывающую доход от подозрительного бизнеса, взяточницу, подкупившую местные органы власти во главе с мистером Кохэгеном, и, наконец, заявили, что в ближайшее же время с моими аферами как следует разберутся, – она тяжело вздохнула. – Шутки шутками, но в бухгалтерии я самоучка. Черную кассу не веду, но нахомутать где-то вполне могла, а по виду этой девицы думаю, что возьмутся за меня всерьез, – Барби с завистью глянула, как я нанизываю на вилку кусок омлета и кусок сосиски, обмакивая это в кетчуп, и отвела глаза.

– Сочувствую, – неуверенно сказал я. – Ума не приложу, что это с ней. Могу лишь предположить, что Ариэль очень расстроена тем, что букинистический магазинчик миссис Штайнер закрылся – она пользовалась им как библиотекой.

– А кто сказал, что он закрылся? – удивилась Барбара. – То, что книг нет на витрине, еще не значит, что их нет в продаже. Я продаю наследство миссис Штайнер в интернете и даже пополняю коллекцию. Просто не вижу смысла выставлять книги в зале – посетители моими игрушками интересуются больше, это я вам точно говорю.

– Вот как… – протянул я и невольно улыбнулся. Выходит, Ариэль своей горячностью сама закрыла себе доступ к столь ею любимой библиотеке! Сумей она подружиться с Барбарой, та наверняка разрешила бы ей брать и читать книги.

– А правду говорят, – Барбара опустила глаза долу, словно смущаясь, – что вы с ней близко знакомы?

Держу пари, она об этом прекрасно знала. В Хоулленде вообще трудно было удержать что-то в секрете. Возможно, это вообще справедливо для всех маленьких городков. Но я не подал виду, что заметил ее маленькую и наивную хитрость.

– Сущая правда. Мы с ней познакомились в поезде, когда я ехал сюда, и вместе приехали в город. И, знаете, она не показалась мне такой уж фурией, какой вы ее представляете.

Странно, но Барбара, кажется, не удовлетворилась моим ответом.

– Но почему она так поступает? Я ведь ей ничего плохого не сделала. Вы… Вы не могли бы замолвить за меня словечко при случае? Не то чтобы я боялась этих проверок-шмоверок, но все-таки…

Она откинулась на спинку стула и достала из сумки смятую желтую пачку сигарет и зажигалку. Мы закурили. Синие струйки дыма закудрявились в теплых сумерках.

– Я же совсем одна на этом свете. Мне только Мэри-Сьюзен по старой дружбе помогает, а так за меня и заступиться-то некому. С семьей я двадцать лет назад порвала, когда уехала в Лос-Анджелес. – Она невесело усмехнулась: – Мечтала покорить Голливуд. Ага, конечно, покорила… Самое парадоксальное, что мои фанатики-родители оказались чертовски правы, называя Лос-Анджелес гнездом порока и похоти. Возможно, существует какой-то другой Лос-Анджелес, тот, который показывают в кино, в который я и стремилась попасть, но… я попала в Лос-Анджелес моих родителей. Город греха.

Я заметил, что ее глаза поблескивают, возможно, от слез. Видимо, ее жизнь за океаном и правда была горше хинина.

– Знаете, о чем я мечтаю? – сказала она. – Я мечтаю стать такой же маленькой, как Мэри-Сьюзен. Мне так хочется этого, что порой даже кажется, будто с момента моего прибытия сюда я и правда стала меньше. Увы, я знаю, что это не так, можете не улыбаться. Человек уменьшиться не может…

– Это не совсем так… Я вот смог, пусть и не по своей воле, – нехотя сказал я. – Но то был… не совсем обычный случай.

Я допил кофе:

– Но зачем вам это? Зачем вы хотите… уменьшиться?

– Чтобы быть такой, как все здесь, – без раздумий ответила она. – Не потому, что от того, что я выше, ко мне относятся хуже. Лепреконы не обращают внимания на рост, когда общаются с тобой, и ты со временем перестаешь их воспринимать маленькими. Как будто никакой разницы не существует…

Она рассеянно стряхнула пепел в кофейную чашечку:

– Они живут как-то по-другому. Не так, как я или вы. Если с вами пообщаться, сразу становится ясно, что вы из Большого мира. Как и я. Мы с вами куда-то устремлены, за чем-то гонимся, а они просто живут. И их не напрягает то, что у них нет айфона последней модели. Они вообще от таких пустяков не парятся.

– Меня это, допустим, тоже не напрягает, – возразил я.

Она махнула рукой:

– Вы прекрасно понимаете, о чем я. Так вы с ней поговорите? – спросила она почти умоляюще. – Скажите ей, что если она так из-за книг переживает, то они в целости и сохранности. Пусть приходит, пользуется… – Она как-то странно посмотрела на меня: – А может, она переживает вовсе не из-за книг?

– Тогда из-за чего же? – внезапно мне захотелось быть с ней немного более откровенным. – Раньше мы с Ариэль виделись часто, но вот теперь я ее уже второй день не вижу. Как будто она меня избегает.

– Фокс, вы странный человек… – снисходительно улыбнулась Барбара. – Неужели вы ничего не понимаете?

Я отрицательно покачал головой:

– Абсолютно не понимаю, правда. Я, возможно, ее чем-то обидел? Но чем? Ума не приложу.

Барбара встала:

– Подумайте над этим, док. Возможно, вы и правда чем-то ее обидели. Мы, женщины, очень сложные существа. Ну, я пойду, пожалуй, мне еще всю ночь сидеть, возиться с этой чертовой отчетностью.

– Мне тоже, – сказал я, и это было сущей правдой. Раз уж я решил заняться фармацевтическим бизнесом, мне пришлось разбираться с вещами, дотоле мне неизвестными – тонкостями закупок лекарственных препаратов за рубежом. Впрочем, в торговле между Ирландией и Хоуллендом не существовало пошлин, только таможенный сбор, к тому же взимавшийся по факту реализации ввезенного товара. Но все равно надо было найти надежных поставщиков товара. Хорошо, что у меня среди фармацевтов было много добрых знакомых. Плохо, что они, как и я, были несколько «не от мира сего» и, чтобы наладить поставки препаратов в Хоулленд, требовалось время. И определенные усилия.

Но не думать о поведении Ариэль я не мог. Мне казалось, я неплохо ее знал, а тут внезапно она стала вести себя странно и непредсказуемо. И после слов Барбары во мне зародилось подозрение, что это из-за меня. Но, черт возьми, я совершенно не представлял, в чем тут дело! Я вроде ничем ее не обижал…

Возясь с документами, я непроизвольно думал над этим, но так и не смог найти ответа. Засыпая, я принял самое очевидное и простое решение – пойти к ней на работу и напрямую расспросить ее обо всем. Отчего-то мне было страшно, но раз уж я принял такое решение – значит, так я и сделаю.

Из моего плана ничего не вышло, вернее, вышло не совсем то, что я ожидал. Когда я пришел к «скобке», из живых людей там был только Барт, который сидел со своим бутафорским автоматом на крыльце и кормил рыжего пса бородатого женщины. Всеобщий любимец городка, пес по кличке Кэмерон, первую половину дня вел привольную жизнь обычной уличной дворняги, но к 15.00, когда в цирке начинались репетиции, привычно ждал на заднем дворе своего хозяина, который, если позволяла погода, как раз там обедал. Почему хозяина? Потому что бородатый женщина оказался мощным мужчиной по имени Байрон. Но грудь у него была вполне настоящая: женская. Свою историю он мне поведал сам, когда я лечил ему растяжение связок.

Байрон с детства мечтал покинуть Хоулленд, а в четырнадцать лет решил исполнить свою мечту – убежал из дому. Его отец был рыбаком; с ним Байрон с детства выходил в море. Мать Байрона, кстати, до сих пор преподает английскую литературу в одной из двух хоуллендских школ.

Итак, смывшись из отчего дома, Байрон прямиком отправился в Корк, где нанялся на первое попавшееся судно юнгой. С детства парень отличался недюжинной силой, и его с удовольствием наняли.

Беда приключилась в Сянгане. Тогда Байрон был еще совсем юн, неопытен и как-то перебрал с выпивкой. Что с ним было дальше, он совершенно не помнил. Очнулся он в плену. Оказывается, какой-то бонза гонконгского преступного мира возжелал себе экзотическую игрушку – карлика-мужчину с женской грудью. А поскольку Гонконг, именуемый теперь по-китайски Сянганом, слыл столицей черной трансплантологии, необходимую операцию немедленно произвели, причем, разумеется, без согласия самого Байрона.

Злоумышленники не учли одного – феноменальной силы и ловкости юноши. Когда наблюдение за ним ослабло, Байрон ухитрился освободиться и бежать от своих обидчиков. Ничего предпринимать против них он не стал, потому что понял – плетью обуха не перешибешь, схватка с мафией даже ему не по силам. Путь во флот теперь был ему заказан, а операция по восстановлению прежнего облика – не по карману. Одно время несчастный юноша даже подумывал о самоубийстве, но здравый смысл превозмог, и, навсегда завязав с выпивкой, Байрон с большим трудом вернулся домой и здесь нанялся в труппу Блейка.

Собаку он подобрал в Гонконге и каким-то чудом притащил ее с собой через все границы. Пес оказался удивительно смышленым и исправно веселил в компании Байрона почтенную публику различными трюками. Тот, впрочем, совершенно не возражал против того, чтобы другие гладили и подкармливали милягу Кэмерона, так что жилось наглой рыжей псине довольно вольготно.

Завидев меня, Кэмерон оторвался от трапезы и, помахивая пушистым хвостом, подбежал ко мне. Казалось, что он знает всех людей в городе и всех считает друзьями. Я погладил его по лобастой голове и повернулся к Барту.

– Привет доблестной президентской гвардии, – поприветствовал я его. – Как самочувствие?

– Спасибо, док, не жалуюсь, – ответил тот. – Есть еще порох в пороховницах. Как ваша аптека? И вообще дела?

– Да пока никак, – честно ответил я. – Лекарства и прочее только на этой неделе подвезут. Даст бог, в следующую субботу откроюсь.

– Дело хорошее, – кивнул бравый вояка. – Как говорится, семь футов под килем. А вы к нам по делу или так вышли, мордами начальства полюбоваться?

– Очень мне нужно ими любоваться, – отмахнулся я. – По делу, конечно.

– Тогда зря потратили время, – вздохнул Барт. – И тот, и другой благополучно урулили – Харконен в Дублин умотал, а где Кохэген, ведает только сам Кохэген. Должно быть, заперся в Гробу и злоупотребляет.

– Вообще-то мне нужна Ариэль, – ответил я. – В смысле мисс Кэрриган.

– Опять мимо, – Барт почему-то отвел глаза, напоминая мне давешнее поведение Блейка. – Она со своим новым хахалем уехала в сторону порта. За каким чертом, не скажу, она мне не докладывает.

Не знаю, почему, но я испытал то, что испытывает человек, у которого резко подскочило давление. Я словно провалился в яму, наполненную ватой. Никакого рационального объяснения этому у меня не было, но почему-то тот факт, что Ариэль уехала куда-то с молодым человеком, остро задел меня. Впрочем, я почти сразу понял, в чем дело. Она же сама мне рассказывала, что к ней подбивает клинья Харконен-младший. А этому семейству я абсолютно не доверял.

– С Фредди, что ли? – решил проверить я догадку, пытаясь придать голосу беззаботные интонации.

Барт только кивнул в ответ, а потом с досадой сплюнул. Крутившийся вокруг нас в расчете на остаток бартовского сэндвича Кэмерон озадаченно присел – видимо, счел, что подобное действие направлено против него. Но убегать все же не стал, поскольку сэндвич все так же был в руке Барта и надежда заполучить его у «циркового артиста» пока не рассеивалась.

– Вот холера, – сказал Барт с досадой. – И что, скажите, пожалуйста, делать с этой молодежью? Девочка – умница, росла у меня на глазах, всегда такая была рассудительная, разумная, а сейчас ее просто не узнать, словно ее покусали бешеные осы. А главное, ведь я же знаю, что этот шалопай ее поматросит и оставит на мели одну, а сделать ничего не могу. Когда такой же хлыщ к моей Марго подкатывался, я его подстерег в пустынном переулке и от души надавал пинков. Да так, что он потом неделю ходил на полусогнутых, а нашего дома боялся почище старой части кладбища, стороной за версту обходил. Но это была моя Марго… А тут ребенок-то чужой…

– И что, – спросил я каким-то не своим голосом, – у них все серьезно?

– У Фредди ни с кем серьезно быть не может, – отрезал Блейк.

– И часто они так… уезжают?

– Да вот уже в третий раз. Может, я, конечно, зря паникую, но Фредди-то я знаю. Этот гаденыш хоть и мал, но уже полдюжине девочек успел в душу нагадить. Боюсь, что и Ариэль это ждет.

– А Блейку вы не говорили об этом? – спросил я.

– Нет, – ответил Барт. – Хотя, может, и стоит. Слушайте, док, да вы голова!

– Вот что, – решил я. – Я сегодня сам с ним поговорю. Я в городе недавно, но уже успел эту вашу шатию-братию невзлюбить. Честно, не понимаю, почему вы этих паразитов все время выбираете.

– Тут все очень хитро устроено, – усмехнувшись, ответил Барт. – После… провального президентства, скажем так, городской совет порешил, что кандидат в президенты должен вносить в Избирком приличный залог, который он теряет в случае проигрыша. А таких денег, кроме этой двоицы, ни у кого в городе нет. Ну, и не стоит забывать, что вся наша жизнь завязана на «Гроб» и «Харконен Энтерпрайзес».

– Барт, а скажите мне, – внезапно мне захотелось задать еще один мучивший меня вопрос. – Кто был третий президент? Тот, которого они так и не пустили к штурвалу?

Неожиданно рубаха-парень Барт сжался, как пружина:

– Да какая, в сущности, разница? Был себе и был.

– Это был Блейк? – спросил я в лоб.

Барт поднял на меня усталый взгляд. Уголок его губы подрагивал, словно не зная, подняться ли ему до улыбки или скорбно опуститься вниз.

– Нет, док, не Блейк. Это был я.

Получив все-таки свой сэндвич, Кэмерон не остался с Бартом, а по какой-то своей собачьей логике решил сопровождать меня, а я, распрощавшись с несостоявшимся президентом Хоулленда, не спеша пошел по Тринити-лейн в обратном направлении. Я чувствовал себя каким-то оглушенным и опустошенным. Маленький уютный Хоулленд оказался совсем не таким городом-без-происшествий, каким казался мне поначалу. Чего стоит свергнутый президент, охраняющий с нестреляющим автоматом того, кто его фактически сверг!

Теперь мне совсем не казались удивительными произошедшие со мной перемены. И вообще… что-то в моей душе исчезло как-то совершенно для меня незаметно, но на месте этой утраты появилась дыра, и через нее дул ледяной сквозняк, от которого душе было зябко. Я посмотрел вокруг. Ясное поутру небо вновь хмурилось невесть откуда набежавшими тучами, готовыми вот-вот пролиться дождем.

Первые капли этого дождя упали на землю аккурат у заветного перекрестка, на котором теперь располагалась моя аптека. Но, как это часто бывает летом, накрапывающий дождь моментально превратился в ливень. Я хотел было добежать до дверей моей будущей аптеки, но это оказалось невозможно – ливень разошелся не на шутку. Будь я по-прежнему шести футов росту, мне бы это, наверно, удалось, а так я просто метнулся под навес кафе, чувствуя спиной полновесные удары крупных капель.

Под навесом я слегка отдышался, а затем решил, пользуясь вынужденной паузой, заказать себе кофе с рогаликом. На террасе находилось несколько человек, по большей части тоже прячущихся от дождя. Среди них я заметил и Барбару, перед которой стояла пустая тарелка со следами кетчупа – должно быть, она все-таки нарушила свою строгую диету, на которой фанатично сидела. Кстати, совершенно не понимаю, зачем ей это, она и так худа, как сушеная сардина.

Я взял кофе, рогалик и присел за столик к Барбаре.

– Если сейчас кто-то станет грабить мой магазин, я смогу только беспомощно смотреть на это, – сказала она, поздоровавшись. – Выскочила, называется, перекусить. Как ваши дела, дорогой док?

Я неопределенно пожал плечами:

– Так себе. Есть хорошие новости – мой коллега и друг Чандрасвами Утрахатамахратапрадеш, работающий на «Фишер-групп», обещал закупить не только нужный мне товар, но и все торговое оборудование, и даже приложить схемы размещения товара и все необходимое программное обеспечение.

– Потрясающе, что вы без запинки произносите его имя. Я точно не смогу, даже если потрачу на это полжизни. И вообще здорово! – засмеялась она. – А денег вам хватит? Ведь вы начинаете с нуля…

– Даже слишком, – ответил я. – У меня накопились неплохие сбережения, поскольку на себя я почти ничего не тратил.

– Ну, тогда дело у вас пойдет, – горячо заверила меня Барбара. – Вообще весь город ждет открытия вашей аптеки. Готовьтесь к наплыву посетителей.

– Вот черт, – ответил я. – Первый день на новой работе, и…

– Да не бойтесь вы, – ободряюще улыбнулась Барбара. – Лепреконы – народ дружелюбный и понимающий.

Мы помолчали, думая каждый о своем. Дождь, кажется, начинал ослабевать, хотя, возможно, это просто разум выдавал желаемое за действительное. Я подумал, что не помню, когда в последний раз попадал под дождь. Такие вещи проходили мимо меня. А ведь это природа, живая жизнь…

А Барбара смотрела на меня испытующе, словно ожидая чего-то.

– Как ваша бухгалтерия? – спросил я.

– Уныло, – ответила она. – Все выверила, хотя под конец пришлось в глаза спички вставлять. На Большой земле я бы, конечно, не справилась, но в Хоулленде бухучет не такой уж запутанный. Сами вскоре убедитесь.

От этих слов меня прямо-таки передернуло. Откровенно говоря, убеждаться в простоте и доступности здешнего бухучета мне совсем не хотелось, бухгалтерии я побаивался.

– А где вы были? – спросила она словно бы невзначай, мимоходом, но я почувствовал, что этот вопрос ей по-настоящему интересен. И решил, что следует обсудить сложившуюся ситуацию именно с ней. Все-таки она женщина, может, ей понятнее, что, собственно, происходит с Ариэль?

– Ходил замолвить за вас словечко, – сказал я, опустив взгляд. – Да только без толку. Ариэль на месте не оказалось.

– То есть как это не оказалось? – удивленно подняла брови Барбара.

– А очень просто. Она куда-то уехала с Харконеном-младшим. Насколько я могу судить, у них роман.

Барбара вздрогнула, словно ее ударило разрядом тока:

– С молодым Харконеном? Я, конечно, в городе недавно, но ничего хорошего не слышала про этого… – тут она употребила слово, которое я скорей ожидал бы услышать из уст портового грузчика.

– За что вы его так? – засмеялся я.

– А потому, что он такой и есть. Я в шоке от того, что он де-факто у нас министр культуры, или чего там? Все интересы этого примата лежат в области, которая находится ниже пояса. Человек с интеллектом морковки и похотливостью кролика. В общем, отвратный тип. – Она пристально посмотрела на меня: – Док… скажите честно, что вы думаете по этому поводу?

– Честно? – я пожал плечами. – Даже и не знаю, что мне думать. Вроде бы это их дело. Но мне не нравится, что сегодня я уже от второго человека в городе слышу об этом малом одно плохое. Ариэль…

Барбара подалась вперед, поставив острые локти на столешницу.

– …мне симпатична как человек. И я не хочу, чтобы с ней случилось что-то плохое.

– Симпатична как человек? И только? – переспросила она.

Я кивнул.

– Знаете, док, я, конечно, повторяюсь, но не могу не сказать, что вы, мужчины, порой слепы, как новорожденные котята.

– Что вы имеете в виду? – не понял я.

Она хотела было что-то сказать, даже наклонилась ко мне, но сдержалась. И, помолчав, сказала:

– И что же вы намереваетесь предпринять? Вы же не собираетесь бросить Ариэль на растерзание Фредди?

Вообще-то, сообразно нормам нашего общества, именно это я и должен был сделать. Каждый человек – личность, и никто не имеет права решать за него, что ему делать, с кем встречаться, какие совершать ошибки. Правильно?

Нет, в данном случае абсолютно неправильно. Почему-то я не мог позволить совершать ошибки Ариэль. Почему-то мне не хотелось, чтобы кто-то ее обидел. Было и еще что-то, то, чего я пока не мог понять, но темные глубины моего подсознания, кажется, вынесли свой вердикт намного раньше, чем ясное сознание и здравый рассудок, на которые я привык полагаться. Без всякой логики, без видимых причин, не имея на это никаких прав, я не собирался допустить, чтобы Ариэль было плохо. И мне не хотелось, чтобы она была с этим победительным красавчиком Харконеном.

– Думаю поговорить с Блейком, – сказал я. – Прямо сегодня. Надеюсь, у меня достаточно авторитета, чтобы он ко мне прислушался.

– О'кей, поговорите, – согласилась она. – Глядишь, и будет из этого какой-то толк. Но знаете, док…

– Что? – спросил я.

Она встала:

– Дождь закончился. Пойду-ка я в магазин. А вам советую подумать над тем, что вы чувствуете к вашей Ариэль.

– Какая она моя… – протянул я. У меня в чашке еще оставался кофе, а на тарелке лежал нетронутый рогалик, поэтому я остался на террасе, после того как Барбара ушла. А затем пошел в «Дыру» – мне надо было поговорить по скайпу с Чандрой, человеком, чью фамилию я мог выговорить без запинки. Предстояло обсудить детали моей закупки.

Блейка я оставил на вечер.

Разговор по скайпу затянулся, что и неудивительно – вопросов, нуждающихся в уточнении, накопилось довольно много. Хорошо, что у меня среди знакомых оказался Чандрасвами, молодой и почтительный парень-индус, чей отец был талантливым фармацевтом. Чандра не был столь же гениальным в области неорганической химии, как его отец, зато, несомненно, обладал незаурядной коммерческой и организационной жилкой. Он был кришнаитом, любил весь мир и с почтением относился к старшим, оттого и взвалил себе на плечи помощь мне в моем нелегком деле.

В конце наших переговоров все вопросы были утрясены: завтра контейнер с лекарствами и оборудованием должен был быть отправлен морем из Лидса и прибыть непосредственно в Хоулленд через сутки. Сопровождающие его представители фирмы Фишера обещали помочь мне не только с разгрузкой, но и с монтажом оборудования в здании. От своих щедрот фирма выделила мне даже собственную маленькую гелиостанцию, достаточно мощную, чтобы обеспечить энергией аптеку и лабораторию при ней, а также наделила меня статусом «официального дистрибьютора фирмы Фишера в Хоулленде». Я, в свою очередь, не устоял перед искушением заказать множество дополнительного лабораторного оборудования для собственных нужд.

Я чувствовал себя Элли, чей домик уносит в неведомые дали невиданной силы вихрь. Казалось, судьба ухватила меня за шиворот и несет куда-то, в одной ей известном направлении. Но о своем решении навестить Блейка и поговорить с ним я не забыл, хоть и закончил дела довольно поздно. Решив, что в цирке я его уже не застану, я отправился к нему домой. Я знал, что Блейк ложится поздно и мой визит не будет выглядеть как откровенное нахальство. К тому же у меня был шанс встретить там Ариэль.

На улице после дневного ливня было свежо, но тепло, дул приятный ночной бриз. Я быстро прошел по знакомому пути, свернул у будущей своей аптеки – все-таки я очень волновался по ее поводу – и вскоре оказался у особнячка Кэрриганов. Тут меня почему-то объяла странная робость – ноги, казалось, не слушаются и не желают идти дальше. Но я все-таки открыл калитку, поднялся по ступенькам и позвонил в колокольчик, заменявший здесь тривиальный звонок.

Дверь мне открыл Блейк; выглядел он неважно, как-то встревоженно, если не сказать взъерошенно. Я боялся, что он по каким-то своим причинам не захочет разговаривать со мной, но он, поздоровавшись, тут же впустил меня в дом и предложил чаю. Я согласился, некстати вспомнив, что чай этот всегда заваривала Ариэль. Пока Блейк священнодействовал в кухоньке, я успел лишь спросить, как у него дела, и рассказать немного о своих. Вскоре Блейк присоединился ко мне у камина, на столике появились чайник, чашки и печенье, и я понял, что пришло время говорить о том, зачем я, собственно, пришел.

Откровенно говоря, это вызвало у меня нешуточный приступ паники. Но усилием воли я его подавил.

– А где Ариэль? – спросил я тем невинным тоном, каким змей-искуситель в раю спрашивал Еву про установленные для них с Адамом запреты. Я чувствовал себя этаким паинькой-заучкой, пришедшим настучать учителю, что девочка из его класса целовалась с хулиганом в темном коридоре. Мне было гадковато от этого, но…

Дыма без огня не бывает, и если два человека, к чьему мнению я прислушиваюсь, уверенно считают, что от Фредди Ариэль грозит несомненная опасность, я пойду даже на столь неприятный шаг.

– На работе, – ответил Блейк, не глядя мне в глаза. – В последнее время она приходит очень поздно.

Я совершенно не знал, как сказать то, что хотел сказать, а потому сказал, как бог на душу положил:

– Я сегодня заходил к ней. По делу. И не застал ее на месте.

Блейк смотрел в сторону, выражение его лица на первый взгляд было равнодушным. Но только на первый взгляд.

– Дорогой Блейк, – выдохнул я. – Скажу без обиняков – Ариэль встречается с Фредди Харконеном.

– А вам-то что до того, док? Это их дело, – с горечью ответил он. Выходит, он уже знал об этом.

– Вы правы, это совершенно меня не касается, – ответил я, и мой голос прозвучал странно даже для меня самого – глухо, словно из-под земли, – но Ариэль была первым человеком из Хоулленда, с которым я познакомился. До недавнего времени я полагал, что мы с ней друзья. И мне совершенно не все равно, если с ней что-то случится. По слухам, Фредди Харконен не очень приятный тип.

– С каких это пор вы собираете слухи? – агрессивно спросил Блейк, по-прежнему избегая смотреть мне в глаза.

– С тех пор как поселился в этом городе, – ответил я спокойно, хотя внутри у меня все дрожало. – Кажется, у местных жителей это любимое занятие.

Мы помолчали.

– И что… – начал я, но Блейк перебил меня:

– И ничего. Ариэль – взрослая девочка. Запретить ей с кем-либо встречаться я не могу. А наставления стариков молодежь не особо слушает. Так что…

– Будь что будет? – спросил я.

Он обреченно кивнул:

– Выходит, так. Фокс, я…

И опять подавленно замолчал. Молчал и я. Мне все время казалось, что Блейк что-то хочет мне сказать, но почему-то никак не может произнести.

– Наверно, нельзя человека сбивать с предназначенного ему пути, – сказал он, наконец. – Это неправильно. Сколько раз я такое видел, столько раз это заканчивалось плохо. Так было с ее матерью, так было с теми злосчастными выборами, когда Барт на две недели стал нашим президентом…

– Нет, – возразил я. – Неправда. Не может быть такого. Кто знает о предназначенном пути точно? И так ли уж человек бессилен изменить свою судьбу… Надо что-то сделать… Ариэль грозит опасность.

– Я не знаю, что сделать! – отрезал Блейк. – Если бы знал, то сделал бы. Я не хотел, чтобы она… я хотел, чтобы она держалась подальше от всего этого – от цирка, от Хоулленда вообще! Я молился о том, чтобы она осталась в Лондоне. Но она упрямая девчонка…

Он устало махнул рукой.

Я встал и резко отодвинул стул:

– И все равно я с вами не согласен. Если что-то от меня будет нужно, вы мой телефон знаете. Я давал Ариэль свою визитку.

– Она ее в камине сожгла, – хмуро ответил Блейк. – Но телефон ваш я помню.

Я порылся в карманах и достал еще одну визитку:

– Возьмите. Вдруг пригодится. Ну, я пойду…

– Да, – сказал Блейк, забирая картонку. – Фокс…

– Что?

– Нет, ничего… Доброй ночи.

– И вам доброй ночи.

Он остался сидеть в кресле, а я вышел из дому и пошел к «Дыре». Словно в насмешку, ночь была просто прекрасной – теплой, звездной… Но я думал не об этой красоте, я думал об Ариэль. Рациональная сторона моей личности говорила, что мои опасения, возможно, преувеличены. Ну, встречается девушка с этим Фредди, и что с того? Она молода, как раз самое время.

Но темные глубины подсознания фонтанировали немым, нелогичным страхом. Меня снедала непонятная мне тоска и… злоба. Я не мог разобраться в своих чувствах и злился от этого.

В это время мимо меня проехала машина, ослепив меня фарами. Странно – машин в городе было мало, а в этой его части так и подавно. А тут в столь позднее время машина, и явно из дорогих… Возможно, кто-то из туристов заблудился и ищет выезд из Хоулленда? Хотя на эту улицу неизвестное авто могло свернуть только с Тринити-лейн…

Я пошел дальше и через несколько минут напрочь забыл о машине. Затем вышел на помянутую Тринити-лейн, остановившись у магазинчика Барбары, но Бенджена на его любимом месте почему-то не наблюдалось. Я двинулся по улице дальше, размышляя об Ариэль, о Фоксе, о том, правильно ли я поступил…

Внезапно у меня за спиной взвизгнули тормоза и, сверкнув фарами, остановился автомобиль. Я обернулся – мощные галогеновые фары слепили. Хлопнула дверца, и я увидел неясный силуэт водителя.

– Док? – спросил он, приближаясь. Это был высокий, подтянутый мужчина, судя по голосу довольно молодой, но лица его я разглядеть не мог.

– Можно и так сказать, – ответил я. – А с кем имею честь?

– А то ты не знаешь, – мне не понравился его голос. Он был уже совсем рядом, но проклятые фары не давали мне рассмотреть его лицо. – Ты зря сюда приехал, док. Запомни, здесь ты ни к чему.

Я даже не успел спросить его, что он имеет в виду, как внезапно почувствовал сильный удар в лицо, отбросивший меня на пару ярдов назад. Падая, я еще хорошенько приложился об асфальт затылком. А затем мне добавили пару раз ногой в живот.

– Короче, езжай туда, откуда приехал, – насмешливо заявил мужчина и удалился, а я ничего не ответил – все мое тело было пропитано болью, как губка римского легионера уксусом…