– Н-да… заварили вы кашу, док, ее век не расхлебать, – сказал Пьер, задумчиво листая лежащий перед ним Times.

Мы сидели в приемной президента. Мы – это президент собственной хмурой персоной, я, Ариэль и другие официальные лица: Коннингтон, Барт, Бельмондо (я про себя именовал его только так или Пьером, величать его Сципионом Пуго у меня и мысли не появлялось) и Барби. Посреди стола грудой лежали английские, американские и журналы континентальной Европы. Среди них был даже японский журнал, и на его обложке, в окружении иероглифов, красовалось одно из двух постоянно повторяющихся фото: я стою, вытянув руку, пытаясь ладонью закрыть объектив телекамеры, а за мной прячется перепуганная Ариэль.

– «Большая тайна маленького государства – блеф или?..» – прочитал вслух Барт. – Я ошибся в вас, док. Вы не только наш город поставили на уши – похоже, вам удалось повторить этот трюк со всем остальным миром.

Ариэлий больше не был нашей тайной. Перед отъездом я, пользуясь неотъемлемыми правами профессора Британского Королевского научного общества, созвал экстренное заседание ученого совета. Меня трясло, я был словно в горячке, в буквальном смысле этого слова. Во Франции про такое состояние говорят «голова в облаках», и я чувствовал, как эти облака плывут сквозь мое сознание, но они были не безобидными сгустками мечты и пара, а грозными черными тучами гнева и решимости. Это был и мой ответ Джереми, и вызов всему враждебному миру.

Я показал все – и всплеск энергии при ращеплении ариэлия, и процесс уменьшения, вызвав при этом буквально животную ненависть у «зеленых». Еще бы, на глазах у консилиума профессоров мне пришлось уменьшить кролика. Кстати, в данный момент этот кролик чувствовал себя прекрасно, я даже забрал его с собой в Хоулленд, и теперь он, а точнее она, ибо это была самочка, с аппетитом точила морковку в уютной клетке в нашем доме. Но защитникам природы все это было до лампочки. Для них был важен сам принцип.

Но главное, я показал огромную энергоотдачу при работе ариэлия. Пока ученый мир приходил в себя от шока, мы с Ариэль быстренько смылись обратно в Хоулленд. Никаких интервью, никаких докладов, никакой информации!

Я пожал плечами:

– Блейк, мне кажется, мы все вместе решаем одну проблему. Теперь, когда Хоулленд в центре мирового внимания, нашим противникам будет намного сложнее интриговать против нас и вести свою подковерную борьбу. Чтобы тараканы разбежались, достаточно включить свет в комнате, не так ли?

– Да, разумеется, у нас была проблема, – с жаром ответил мой тесть, – но все же она решалась банальным скучным путем, хотя бы длительной судебной тяжбой. Но вместо этого вы сделали Хоулленд…

Он замялся.

– Чем? Чем я сделал Хоулленд? – спросил я. – Вы думаете, мы долго могли бы сохранять эту тайну? Блейк, когда мы решили убрать Кохэгенов и Харконенов, мы встали на путь перемен. И сворачивать с него нельзя. Посмотрите, что происходит с Россией, после того как она замедлила свои реформы. А пылающая Украина? А Сирия?

Блейк закрыл лицо ладонью:

– Но ведь не таких перемен! Да, Хоулленд при прежней власти прозябал…

– Он не прозябал, – живо возразила Ариэль. – Он медленно и верно шел к банкротству. Что было бы с Хоуллендом, если бы не Фокс и его действия? Если бы имущество Харконенов перешло к другим хозяевам?

– Ну, знаете, – запальчиво возразил Блейк. – Неразумно бороться с крысами, устраивая в доме пожар!

– Я вообще не понимаю, о чем вы спорите, – заметил Барт. – О нас узнал весь мир. Что в этом страшного?

– Образно говоря, весь мир узнал не о нас, а о том, что у нас есть нечто, чем очень хочется завладеть. Сколько пройдет времени, прежде чем сверхдержавы разберутся, что представляет собой ариэлий?

– Они разберутся очень быстро. И нам надо успеть подготовиться к этому, – я чувствовал, что начинаю раздражаться. – Так что нам с вами, Блейк, не следует проводить время в пустых спорах, а надо обсуждать конкретные действия по подготовке к этому…

– Подготовке к чему? – спросила Барбара.

– Тут все исходят из того, что, узнав об ариэлии, крупные игроки мировой политики пожелают им завладеть, – пояснил ей Пьер. – Я и сам об этом думал и скорее согласен с доком. Шила в мешке все равно не утаишь, и просто чудо, что об этом никто не узнал раньше. Ваш брох, сэр, – Бельмондо обернулся к Блейку, – торчит здесь, как пирамиды в Гизе, и я поражаюсь тому, что за эти века не нашлось ни одного Шлимана…

– Шлиман в Трое копался, – поправил его донельзя эрудированный Барт. – Пирамидами занимался сэр Говард Картер.

– Вы меня, я думаю, поняли, – ответил Бельмондо. – Si vis pacem para bellum, а лучшее средство защиты – это нападение. Что толку сидеть и ждать, когда рок обрушится на тебя? Как по мне, лучше сразу положить на стол флеш-рояль.

– Если он у тебя есть, – Блейк сделал движение рукой, словно хотел стукнуть по столу, да передумал. – Кажется, Пьер, вы не понимаете, что Хоулленд – это даже не Бельгия и не Люксембург. Мы маленькое мирное государство. Нам…

– Маленькие мирные государства тоже могут стать лакомой добычей больших и грозных хищников, – ответил Барт. – Если бы ежик уповал на то, что он – маленькое мирное животное, у него не было бы иголок. Но тогда не было бы и ежей.

Коннингтон, доселе молчавший, согласно кивнул и сказал:

– Будем говорить предметно. Мы с Пьером усиленно занимаемся подготовкой городской полиции. Благодаря Фоксу и Пьеру мы теперь неплохо экипированы, а мои ребята к тому же хорошо мотивированы. Умений нам пока не хватает, но зато энтузиазма не занимать.

– Я закупил для полиции самое лучшее, что мог найти, – деловито доложил Пьер. – Мой отчет вы видели. Кроме того, я постарался превратить брох в неприступную крепость. Вокруг него я расположил несколько хорошо замаскированных огневых точек. Есть и русское изделие типа «мухомор» – не знаю, что означает это слово, но звучит оно довольно неприятно. Один человек с пульта в брохе может вести оборону против целой армии: на вооружении «мухомора» есть и ракеты, одинаково хорошо действующие по танкам и летательным аппаратам, и автоматические гранатометы, и пулеметы. Такие же «мухоморы» стоят на крыше броха, а в самом здании есть несколько замаскированных огневых точек. Все это дело управляется по проводам, так что противник не сможет «ослепить» и «оглушить» нас. Брох теперь очень крепкий орешек.

Все мы посмотрели на Пьера с уважением. Он говорил обо всем этом спокойно, как о чем-то обыденном. На мой же взгляд, работа им была проделана поистине титаническая. И так считал не только я один.

– Пьер, вы столько сделали для Хоулленда… и для моего цирка, – с благодарностью в голосе сказал Блейк.

Пьер отмахнулся:

– Блейк, знаете, каждому наемнику хочется обрести свой надежный дом, за который не жалко отдать жизнь. Потому-то Денар в свое время и осел на Коморских островах. Хоулленд теперь мой теплый надежный дом, здесь моя семья, и за него я глотку перегрызу, – он кашлянул, как будто прерывая поток патетики. – Но давайте продолжим. Что мы имеем на сегодняшний день? Лучше, чем ничего, – укрепленный брох и полсотни вооруженных полицейских, которые проходят обучение в ускоренном темпе. Это, конечно, хорошо, но этого все-таки мало. Нам надо продолжать укрепляться.

– Какие у вас предложения? – спросил Блейк.

– Мы с Пьером думаем, что у нас есть от месяца до трех до дня «Ч», – сказал Коннингтон. – За это время мы постараемся, чтобы все мужчины города прошли всеобщее воинское обучение. И нам надо пополнить наш арсенал. Оружия все-таки не хватает. Нужны деньги на его закупку.

– Я добуду алмазы, значит, деньги будут, – кивнул я. – Вообще-то у меня еще есть запас добытых алмазов. Сколько, по-вашему, нужно денег?

Пьер пожал плечами:

– Чем больше, тем лучше. На этом лучше не экономить. Но ведь на армии свет клином не сошелся. Есть еще и экономика, и финансы. Полагаю, до дня «Ч» Хоулленд должен полностью рассчитаться с внешним долгом.

– Консолидированный внешний долг страны составляет почти два наших годовых ВВП! – тут же уточнила Ариэль.

– Это без учета алмазов? – спросил я. Ариэль кивнула. – Алмазы будут.

– Если вам, док, нужна помощь, – начал было Пьер, но я его остановил:

– Конкретно для вас находиться в шахте вообще небезопасно. И потом я прикупил в Лондоне кое-что из горного оборудования, так что теперь процесс добычи алмазов пойдет быстрее и интереснее.

В состав «кое-чего из горного оборудования» входил маленький промышленный робот, основным предназначением которого был ремонт повреждений на небоскребах. Занятное и полезное устройство. Я повозился с ним, кое-что подкорректировал, и теперь он был вполне в состоянии заменить меня в шахте. А еще я купил небольшой радиоуправляемый квадракоптер, который планировал запустить в шахту. Мне очень хотелось увидеть, как выглядит наш метеорит.

– Хорошо, – сказал Блейк, заметно успокоившись. – Тогда обсудим детали. И кстати, когда все-таки стоит ожидать дня «Ч»?

– И что это вообще за день такой – «Ч»? – уточнил педантичный Барт.

– Мы полагаем, – терпеливо пояснил Пьер, – что крупные мировые игроки рано или поздно захотят заполучить наш ариэлий. Скорее рано… Думаю, мы ничего не будем иметь против этого, если дела с нами будут вести честно. Но надеяться на честное ведение дел Штатами или ЕС – все равно что садиться играть в карты с опытными шулерами, увы. Потому мы считаем, что Хоулленд попытаются заполучить без особых затрат, тепленьким да еще и в подарочной упаковке.

– Ну уж нет, – возмутился пламенный патриот Барт. – Не для того мы спихнули собственных Харконенов с Кохэгенами, чтобы менять их на иностранных!

– Вот именно, – подтвердил Пьер. – Так вот, я бы сказал, что день «Ч» можно ожидать где-то с середины октября. У нас не так уж много времени, господа.

Как я уже говорил, мы были самым непрофессиональным правительством в мире. У нас не было даже привычного разделения на посты министров – мы всем занимались практически коллегиально. Блейк, Бенджен, Барт и Ариэль, как местные, больше решали внутренние проблемы, тогда как я с Пьером и Барби, как «понаехавшие», скорее были заняты вопросами, если можно так выразиться, внешней политики. Но я, например, занимался еще и наукой, горнорудной промышленностью, сиречь добычей алмазов, финансами (вкупе с Ариэль и Блейком), юриспруденцией и внешней торговлей. В торговых вопросах я опирался на Пьера и получившего хоуллендское гражданство Чандру. Еще я занимался здравоохранением, но это до приезда профессора Уэлшмена, прибывшего в город через неделю после нашего с Ариэль возвращения. Другие были заняты не меньше моего, если не больше.

Я передал Пьеру добытые алмазы; взяв их, он предупредил меня, что может немного задержаться после перевода денег.

– Хочу попробовать поиграть в «семь самураев», – туманно пояснил он. – Народная милиция – это, конечно, хорошо, но лучше, если у нас будет профессиональная армия. Пусть даже совсем небольшая.

– Вы собираетесь нанять наемников? – уточнил я. – Может, стоит обсудить это с президентом?

– Не совсем наемников, – ответил он. – Хотя платить им, конечно, придется. А Блейку об этом сообщите вы. Кажется, вам он доверяет больше.

Я пожал плечами. Лично мне все больше казалось, что Блейк в последнее время не доверяет мне совсем. Такой уж он мнительный человек. Хотя думать об этом мне было просто некогда – я буквально разрывался между лабораторией и шахтой. Я наконец-то впервые увидел наш метеорит – он лежал на глубине тысячи двухсот футов, черный, даже чернее, чем стены шахты, но окутанный тем самым туманным сиянием, какое я видел ранее. На следующий день я, мысленно передав привет «Гринпису», спустил к метеориту на квадракоптере живого кролика-самца. На выходе я имел ожидаемо уменьшенного грызуна, так что теперь у крольчихи – жертвы лондонской демонстрации – появилась компания.

Пьер позвонил мне из порта и сказал, что хочет увидеться со мной перед отбытием. Я приехал в порт. Он встретил меня на пирсе у своей яхты.

– Не думаю, что против нас пошлют регулярные части, – озабоченно сказал он, – хотя к этому тоже стоит готовиться. Скорее всего, это будет спецназ, например, отряд «Дельта». Так мне сообщили мои источники, не доверять которым у меня нет оснований. Я бы тоже послал именно их, они в таких делах профи. В общем, я постараюсь вернуться побыстрее и захватить все, что нужно. Но вообще-то этого мало. Если бы мы могли чем-то поразить их так, чтобы впредь они больше и не думали соваться к нам!

– Если бы… Но только чем?

– Не знаю, – пожал плечами Пьер, – буду думать.

Он поежился, хотя день был теплым: сентябрь только-только начинался.

– Как-то мне не по себе. Боюсь уезжать из Хоулленда, когда над ним висит такая опасность. Умом понимаю, что наш противник так быстро не среагирует, – и все равно боюсь. Фокс, пообещайте мне быть осторожным.

– Я всегда осторожен, – ответил я. Меня удивило, что Барбара не провожает Пьера, как в первый раз. И я не совсем понимал, зачем он позвал именно меня. Но вскоре он, помявшись, все объяснил:

– Бэйб что-то не в духе… Знаете, док, еще я хочу просить вас… Понимаете, мне нужно кое-что сверх моей доли.

– Что именно? – я искренне удивился. После первой операции по продаже алмазов мне трудно было подозревать Пьера в алчности.

Он достал из кармана небольшой мешочек из черной фланели и распустил шнурок:

– Вот этот камушек. Могу ли я считать его своим?

Камень был из крупных, по моей оценке, карат десять-двенадцать после огранки. Но я согласно кивнул:

– Конечно, Пьер. Камень ваш.

Он как-то странно улыбнулся, а затем сказал:

– Хорошо, что мне не нужно теперь отправляться в Гвиану. На сей раз я еду в Нидерланды, так что вернусь быстрее. Ну, счастливо оставаться!

– Счастливого пути, – напутствовал его я, и он легко, как кошка, перемахнул через леер и поднялся на мостик. А я дождался, пока яхта не пропадет из виду, и лишь потом направился к своей машине.

Мы внимательно следили за новостями с Большой земли. Как ни странно, статьи и всяческая информация о Хоулленде не сходили с первых полос газет. Наша крошечная страна жила своей обычной жизнью, вызывая при этом недюжинный ажиотаж во всем мире. Такой одиозный интерес действительно мог выйти нам боком.

Мрачные предчувствия Пьера не выходили у меня из головы. Я думал об этом, занимаясь своими делами – мне нужно было закончить устройство, о котором я втайне давно уже думал, боясь признаться в этом даже Ариэль. Уж очень дерзким и обоюдоострым был мой замысел.

Да, я решил сделать «аппарат уменьшения», способный оказать воздействие на высокорослого человека. Не просто воздействие – аппарат должен был создать поле такого напряжения, в котором человеческий организм уменьшился бы сразу весь. Нет-нет, я вовсе не собирался уменьшать кого-то в принудительном порядке: устройство было мне нужно для того, чтобы не повторилась история Джилл и Долли. Их беда заключалась именно в частичном облучении, часть их органов и тканей уменьшилась, часть осталась прежних размеров. Именно это и стало причиной их гибели, ведь одномоментное уменьшение, насколько я мог судить по Кэмерону и кроликам, организм переносил без проблем. Меня удивило то, что беспечный пес, казалось, вообще не заметил произошедшей с ним перемены, да и кролики, уменьшившись, отнюдь не нуждались, как я в свое время, в какой бы то ни было адаптации к своим новым размерам.

Меня смущало, что аппаратом могут завладеть люди с недобрыми намерениями. Но существуют же надежные способы защиты подобных изделий. Ведь не каждый может стать обладателем ядерной бомбы?

Ладно, была не была!

Поскольку я детально продумал устройство такого аппарата, то на его изготовление у меня ушло не так уж много времени. Аппарат был готов через несколько дней, и я притащил в лабораторию в брохе овцу, чтобы испытать его. По пути я столкнулся с Барбарой, направляющейся к цирку.

– Решили воспользоваться последними теплыми деньками и устроить барбекю? – улыбаясь, спросила она, но я почувствовал в ее голосе напряжение, ранее ей совсем не свойственное. Я просто обязан был заподозрить нечто неладное, но моя голова по-прежнему парила в облаках, и я, словно хвастливый школьник, рассказал ей, зачем мне понадобилась эта мирная лохматая овца.

– А можно мне поприсутствовать при эксперименте? – спросила она. Я, не ожидая никакого подвоха, кивнул. За безопасность предстоящей процедуры у меня никаких опасений не было, я хорошо экранировал устройство и добился максимальной концентрации поля только в нужном мне месте. К тому же Ариэль все равно должна была присутствовать при испытании аппарата, так что одним зрителем больше, одним меньше…

Эксперимент прошел на ура: уменьшившись вдвое, овечка как ни в чем не бывало продолжала флегматично поедать сочную траву. Я обследовал животное, думая, что, если бы «Гринпис» завладел хоть одной гильотиной, в числе кандидатов на услуги оной я был бы в первых рядах, если не самым первым. Я увел крошечную овечку из броха и оставил ее пастись на заднем дворе. Мне нужно было еще проконтролировать ее физиологические изменения, проследить, как теперь проходят у нее естественные процессы питания, обмена веществ и так далее. Ариэль тем временем общалась с Барби.

Когда Барбара ушла, я продолжил заниматься доводкой аппарата, точнее, просматривать логи эксперимента. В процессе я записывал показания различных датчиков и теперь имел довольно полную картину происходивших изменений.

Затем мы с Ариэль поужинали. За ужином я обратил внимание на то, что Ариэль выглядит как-то необычно. В ее взгляде появилось что-то новое, но я никак не мог понять, что именно. Я поинтересовался, о чем они говорили с Барбарой, и Ариэль, неопределенно качнув головой, коротко ответила:

– Секретничали.

Я не стал допытываться, о чем это они секретничали, и, наверно, зря. Хотя сомневаюсь, что, узнай предмет их разговора, я сумел бы что-то предпринять. Уж если женщина чего-то захочет, она обязательно добьется.

Мне опять снился Игги. Время от времени он появлялся в моих снах, как правило, безгласной тенью, этаким немым соглядатаем, но в том сне, непривычно ярком и подробном, решился, вероятно, вновь пооткровенничать.

Игги сидел в моей лаборатории на столе и пил «Будвайзер», несколько банок которого стояли на том же столе. Одет он был в мою домашнюю одежду: линялые джинсы, которые Ариэль постоянно грозилась выбросить, найковские кроссовки и красную футболку с Шелдоном Купером из фильма «Теория Большого взрыва». Тем не менее глаз у него по-прежнему не наблюдалось, лишь зияющие чернотой глазницы, и запястье было перечеркнуто лиловой чертой разреза, отчетливо контрастирующей с совершенно бледной кожей.

– Хотите пива? – спросил он вместо приветствия. – Настоящие пол-литровые банки, скоро таких днем с огнем не сыщешь.

– Я не очень люблю пиво, – вежливо ответил я. – Особенно это. Чем обязан вашему визиту?

– А что, обязательно должна быть причина? – выражение его лица можно было бы описать словами «лукаво прищурился», если бы не полное отсутствие глаз в черных провалах глазниц. – Возможно, я просто решил повидать вас. Поболтать о том о сем…

– И для этого переоделись в мою одежду? – Даже во сне я отчетливо понимал, что вести беседы с покойником, к тому же являющимся продуктом твоего же собственного подсознания, контрпродуктивно, но смутная логика сновидений подсказывала мне именно такую линию поведения.

Игги пожал плечами:

– Считайте меня вашим фанатом, док, – усмехнувшись, сказал он. – Есть чему завидовать и подражать: вы не только поймали за хвост преследующего меня демона, но и заставили его крутиться в колесе, как белку, вырабатывая для вас ток. Мне и в голову не могло прийти, что разгадка кроется в простом метеорите.

Я сел на стул, на котором обычно любила сиживать Ариэль, и взял одну из банок пива:

– Тем не менее вы все-таки догадались об этом.

– Не преувеличивайте мои заслуги, сэр, – небрежно отмахнулся он. – Вы имеете в виду тот рисунок?

Я кивнул.

– Полноте, это не более чем рисунок. Мной овладела характерная для самоубийц меланхолия, а рисунок был отсылкой к Мильтону. Или к Священному Писанию.

Удивительно, как странно выглядит человеческая мимика, если у лица нет глаз. Что означала очередная гримаса Игги – мечтательность, гнев, иронию? Без глаз это было трудно, даже невозможно понять.

– «И низвержен был великий дракон, древний змий, называемый диаволом и сатаною, обольщающий всю вселенную, низвержен на землю, и ангелы его низвержены с ним…» – процитировал он. – Вот я и нарисовал, как с неба низвергли его, падшего ангела Денницу извергли и заточили в кладезь Бездны.

Я невольно поежился. Голос Игги, цитирующий «Апокалипсис», был ровным и спокойным, но от него почему-то становилось не по себе.

– А вы, сэр, со свойственным нашему брату любопытством не могли пройти мимо кладезя Бездны, чтобы не заглянуть в него. И Бездна взглянула на вас.

– Знаете что, Игги, – решительно сказал я. – Вы совершенно зря пытаетесь меня напугать. Я…

Он ткнул мне пальцем в грудь так неожиданно, что у меня даже пиво расплескалось:

– Не напугать. Предупредить. Вы полагаете, что у вас все под контролем? Чувствуете себя всадником-победителем? Но вы оседлали Левиафана вместо коня, и если вы всадник – то всадник Апокалипсиса.

– Который из них? – я попытался придать своему голосу максимальную ироничность. Самое смешное, что при этом я отчетливо понимал, что пытаюсь оставить в дураках собственное подсознание.

– Третий, сэр. Но остальные, поверьте мне, воспоследуют, – Игги спрыгнул со стола. – Пиво, с вашего разрешения, я заберу с собой. Вам оно ни к чему, а мне пригодится. Я все-таки остался нормальных размеров…

Не сказать чтобы я проснулся в холодном поту, вовсе нет. Скорее я проснулся озадаченным. Рядом мирно посапывала Ариэль. Во сне ее лицо становилось по-детски безмятежным, и один взгляд на него способен был унять самую сильную тревогу. Я осторожно встал с постели и вышел в коридор – мы с Ариэль на время, в целях безопасности, перебрались в брох.

Я закурил и стал размышлять, но вовсе не о мрачных пророчествах Игги. Я думал об идее, которая пришла ко мне не так давно, но которую я со всем своим энтузиазмом уже начал воплощать в жизнь. Я хотел создать ариэлевый реактор. В общем, я разрывался на части: столько всего мне надо было сделать.

Ограниченность энергии – основной сдерживающий фактор для развития человеческой цивилизации. Львиную долю энергии мы получаем путем сжигания полезных ископаемых. Возобновляемые источники вроде гидроэнергии очень ограничены по мощности и альтернативой в этом отношении быть не могут. Надо ли говорить, что это совсем не эффективный способ добывания энергии. А сколько вредных выбросов, невосполнимого ущерба природе, сколько факторов, губительно действующих на здоровье человека, несет с собой процесс добывания энергии.

Ариэлий был в данном случае настоящим кладом. Реактор на ариэлиевом ТВЭЛе в виде куба с гранью в один фут мог десятки лет удовлетворять все потребности такой страны, как Великобритания. И не только в электроэнергии – он мог взять на себя и отопление. С его помощью можно было распрощаться со всеми двигателями внутреннего сгорания, заменив их экологическими электромоторами.

Для маленького Хоулленда достаточно было бы небольшого стержня длиной в один фут. И этот стержень, с которого специальное устройство каждый час снимало бы тончайшую оболочку, давал бы столько энергии, что Хоулленд навсегда забыл бы об этой проблеме.

А поскольку замыслы у меня никогда не расходились с делом, я сразу же занялся реализацией этого проекта. Попутно я составлял список того, что нужно стране, что она может себе позволить при наличии подобного реактора. Это отчасти были грезы наяву: я уже видел многоэтажные теплицы, в которых круглый год вызревают экологически чистые фрукты и овощи, парящие над землей машины на магнитной подушке, центр лазерной хирургии и даже лазерное оружие для самообороны.

Впрочем, лазерное оружие было разработано давно, еще в семидесятых годах прошлого века, но не применяется как раз в связи с проблемами энергии. Лазер – идеальное средство обороны (для нападения он малопригоден, слишком быстро луч лазера рассеивается атмосферой), но каждый выстрел из него, во-первых, невероятно дорог, а во-вторых, требует громоздких аккумуляторов. С ариэлитовым реактором это не составляло бы проблем, и оружие нашей крошечной армии самообороны могло действительно стать самым мощным в мире.

После общения с безглазым Игги мне больше не спалось, поэтому я решил заняться своим реактором, благо комната, которую мы с Ариэль приспособили для проживания, находилась недалеко от лаборатории.

Неладное я заметил почти сразу же – из-под дверей лаборатории выбивалась полоска света. Я не обеспокоился, просто отругал себя за безалаберность – забыл выключить за собой свет, разиня. Ворча на свою рассеянность, я вошел в лабораторию и застыл соляным столпом. Включен был не только верхний свет, но и все мое оборудование.

И оно сработало. И сработало совсем не вхолостую.

Вероятно, Барбара внимательно наблюдала за мной во время эксперимента с овцой и хорошо запомнила последовательность моих действий. Я горько корил себя за то, что не догадался поставить пароль на доступ к терминалу, управляющему миниатюризатором. Но кусать локти было уже поздно – прямо на полу возле фокусной зоны аппарата сидела Барбара, кое-как подкатавшая рукава и штанины одежды, внезапно ставшей для нее очень большой.

– Я не могу встать! – жалобно сообщила мне она. – Мир… Фокс, почему мир не такой?

– Потому что вы уменьшились, – сухо сказал я, отключая терминал, хотя что толку ставить мертвому припарки? – Как вам вообще такое в голову взбрело? В то, что вы сделали это случайно, я не поверю. Можете даже и не убеждать меня.

– Да, я специально сделала это, – покаянно кивнула она. – Я давно хотела, а тут такое… Помогите мне встать, пожалуйста.

– Вы думаете, вы сможете нормально стоять? – сказал я. – Боюсь, что нет. Ближайшие пару дней в лучшем случае вам придется провести на этой кушетке.

– Почему это? – испугалась она.

– Потому что ваш мозг еще какое-то время будет считать вас высокой фотомоделью, игнорируя реальность, – я кое-как поднял ее на руки и потащил на кушетку. Вот теперь я мысленно поблагодарил Барби за ее вечное сидение на диете.

Уложив Барбару на кушетку, я осторожно попытался выяснить, что же произошло. Выяснилось вот что: перед отъездом у Пьера с Барби состоялся, что называется, разговор по душам. Из этого разговора он узнал о прошлом Барбары.

– Каком таком прошлом? – уточнил я.

Она попыталась махнуть рукой, но у нее это пока не получилось:

– Теперь уже все равно, могу и рассказать. Я работала в эскорт-сервисе.

– Охранницей? – удивился я. Для меня слово «эскорт» ни с чем иным не ассоциировалось.

Она посмотрела на меня, как на ребенка.

– Фокс, вы местами потрясающе наивны. Нет, не охранницей. Я сопровождала состоятельных господ на официальных приемах и… вообще, скрашивала их досуг после. Так понятнее, или вам непременно нужно услышать термин, которым это называют?

Теперь-то я понял. Что ж, для меня лично от этого Барбара не стала хуже. Слишком многим я ей был обязан. Но Пьер… Он, конечно, мог расценить это совсем по-другому.

– И что он? – спросил я.

– Сказал мне, что его зовут Сципион Пуго, – криво улыбнулась Барби. – А потом взял и уехал.

Я сел за стол и озадаченно покачал головой:

– Ничего не понимаю. Пьер уехал по делу. И это не было его спонтанным решением. Ведь об этом было известно заранее. Вы считаете, что он после вашего разговора должен был отложить командировку?

Она энергично закрутила головой, при этом с непривычки стукнувшись о кушетку:

– Нет-нет. Я знала, конечно, что он уедет. Но он был такой странный перед отъездом. О чем-то думал, а мне ничего не говорил.

– И в чем же дело? – пока она говорила, я вошел в сеть. Деньги от продажи алмазов поступили на счета Хоулленда, все, за исключением заранее оговоренной части, которую Бельмондо взял для оплаты средств самообороны.

– Я… – Барбара внезапно покраснела. – Я решила, что он больше никогда не вернется. А без него я… В общем, мне давно хотелось стать такой же, как почти все остальные в этом городе. Вот я и…

Я проверил почтовый ящик, ругая себя за то, что давно в него не заглядывал, поскольку с головой ушел в работу. Письмо Пьер отправил в тот же день, как перечислил деньги:

«Начну с плохого – в ближайшее время алмазы лучше не продавать, наши камушки начинают привлекать нездоровое внимание. Кроме того, я сам тоже не хочу появляться на континенте – к моей персоне здесь уже наблюдается повышенный интерес. А за мной водится много такого, за что можно при желании зацепиться.

Теперь хорошие новости: камни я продал, шопинг тоже прошел удачно. Мне пришлось зафрахтовать посудину под именем «Русалочка», сегодня я отправил ее в Хоулленд с грузом. Коннингтон в курсе, что куда разгружать. Сам я задержусь на пару дней, есть одно незавершенное дело. Ах, да, с рок-группой я договорился, они прибудут вместе со мной.

P. S. Помните, вы обещали мне авиацию?

P.P.S. Передайте Бэйб, что я ее люблю».

Я показал это письмо Барбаре. У нее на глаза навернулись слезы:

– Боже, какая же я…

– Не надо плакать, сделанного не исправишь, – сказал я. – Лучше подумайте, как вы все это объясните Пьеру. Хотя я не удивлюсь, если он сначала сделает фарш из меня, а потом уже предоставит вам слово.

Барби беспомощно всхлипнула.

Тем не менее адаптация к своим новым размерам у Барбары прошла намного легче, чем у меня, хотя и не так непринужденно, как у Кэмерона и овечки с кроликами. Во всяком случае, к возвращению Пьера она уже более-менее уверенно передвигалась на своих двоих. Все эти два дня я раздумывал, стоит ли написать Пьеру о произошедшем, и мои размышления завершились только с приходом его эсэмэски с просьбой встречать его возле «Гроба» через полчаса. Сначала я не понял, почему именно возле «Гроба», но вскоре все стало понятно – плоская крыша фабрики оказалась вполне удобной взлетно-посадочной площадкой для вертолета.

Такое в нашем городе происходило впервые, поэтому персонал фабрики тут же выбежал во двор и глазел, как на плоскую крышу приземляется небольшой вертолет в камуфляжной раскраске. Первым из вертолета, не дожидаясь приземления, выскочил, пригибаясь, здоровенный бородатый детина. Он был похож на типичного рестлера. Или на викинга, каковыми их изображают в псевдоисторических фильмах. Следом за ним появились еще четыре не менее габаритных персонажа. Трое из них носили бороды, четвертый был не только гладко выбрит, но еще и щеголял совершенно лысой головой в многочисленных шрамах.

Вслед за ними появился довольный Пьер.

– Встречайте гастролеров, Фокс! – крикнул он, стараясь заглушить стихающий шум замедляющегося винта. – Рок-группа Зи-Зи-Топ! Они играют на любом инструменте, от кремниевого ружья до ASW…

И тут он увидел Барби, заботливо поддерживаемую Ариэль. За мгновенье в его взгляде сменилось множество эмоций. В их числе были такие, которые не сулили мне ничего хорошего. Затем он осторожно подошел к девушке, присел на корточки и тихо спросил:

– Зачем, Бэйб?

Глаза у Барби блестели, что, как ни странно, делало их только более выразительными:

– Я думала, ты уже не вернешься, – ответила она так же тихо. И тогда Пьер, опустившись на одно колено, обнял ее и притянул к себе.

– Mère de Dieu, vous êtes tous fous, – сказал он. – Разве я мог не вернуться, когда ты осталась здесь?

Она сделала слабую попытку вырваться:

– Зачем я тебе? Теперь, когда ты знаешь, какая я…

Он положил пальцы на ее губы.

– Знаю, – ответил он, и на его глазах блеснули слезы. Кажется, это заметил только я. – Ты моя, Бэйб. Все твои пять футов и девять дюймов.

– Уже меньше, – прошептала она, а он тем временем вынул что-то из кармана своей куртки, и через миг в его руке блеснула искорка. Барби несмело протянула руку – все-таки у нее еще плохо было с координацией движений – и взяла искорку. Это был перстень с крупным бриллиантом, его грани, отражая свет, превращали камень в маленькую сверкающую звездочку.

Почему-то мне вспомнились слова старины Игги: Sie gewinnen Sternenlicht aus dem Boden. Камушек, вероятно, был тем самым сверхштатным алмазом, что я отдал Пьеру, и я понял, почему он задержался на континенте.

– Барбара Твардовски, я хочу, чтобы вы стали моей женой, – сказал Пьер предельно серьезно, и по лицу Барби было ясно, каков будет ответ.

– Я согласна, Сципион Пуго! – твердо ответила она.

Пьер скривился:

– Бэйб, не называй меня так при людях, – прошипел он, но было поздно – у зизитопов ушки оказались вполне себе на макушке.

– Как она его назвала, Борода? – обратился «викинг» к лысому, гладко выбритому коллеге, который уже начинал похохатывать. Видно, раньше он тоже носил бороду, но сбрил ее, а вот прозвище осталось.

– Сципион… Пуго! – выдавил из себя тот и заржал уже в голос, а затем громогласный смех подхватили и остальные зизитопы.

Но молодым, кажется, было на это наплевать.

Шло время, но Хоулленд продолжал оставаться в центре внимания мировых, по крайней мере европейских и американских, средств массовой информации, и как-то незаметно отношение к нашему государству изменилось. Если изначально оно было иронично-снисходительное и Хоулленд был чем-то вроде общеевропейского курьеза, то со временем тон статей становился все более и более неприязненным. Я видел в этом козни Харконенов и Кохэгенов, вчистую проигравших нам в LCIA, но продолжавших затянувшийся процесс «Бристоль энд Вест» против Хоулленда».

Пьер упорно связывал это с интересами более серьезных мировых игроков, которым нужен был ариэлий, да и алмазы совсем не помешали бы. Я был несогласен с ним, но именно его точку зрения мы взяли за основу, вырабатывая политическую и военную доктрины нашего государства.

Постепенно мы с Блейком в глазах мирового сообщества стали узурпаторами власти, авантюристами, расшатавшими устои мирного и консервативного Хоулленда, а сама наша страна превратилась в гнездо отщепенцев, маргиналов и изгоев. Для подобных выводов имелись веские основания: в Хоулленде во множестве появились эмигранты. Хоулленд стал своего рода землей обетованной. Некоторые из прибывших были карликами, прельщенными идеей создания государства себе подобных. Но были и другие – мечтатели, которым было неуютно в удивительно консервативном обществе Большого мира, непризнанные гении, мечтатели, скитальцы, хакеры и просто те, которым не по душе была атмосфера, царившая в мире за пределами Хоулленда.

Новоприбывшие поселялись у Мэри-Сью в «Дыре» и, прежде чем влиться в ряды хоуллендцев, тщательно проверялись. Этим вопросом занималась негласно образовавшаяся оперативная группа под началом Пьера, состоявшая из здоровенного лысого мужика по кличке Борода, Барта, Мэри-Сью и ее сына. Кое-кого пришлось развернуть на сто восемьдесят градусов, но большинство оставалось. Вскоре в отеле «Харконен Энтерпрайз» был открыт научно-прикладной центр под моим личным руководством, где непризнанные гении и хакеры трудились на благо Хоулленда.

Исходя из рабочей гипотезы Пьера, мы еще с сентября принялись готовиться к визиту непрошеных гостей. Кроме вышеописанных мероприятий, полным ходом шла подготовка к активной обороне от возможного вторжения. В конце концов мы пришли к выводу, что наличных полицейских сил вкупе с зизитопами для этого будет недостаточно, и Блейк, созвав общегородское собрание, объявил о создании Народного ополчения Хоулленда. Откровенно говоря, я опасался, что из этой затеи ничего не выйдет, и был поражен тем энтузиазмом, с которым народ стал записываться в ополченцы. Простые тихие хоуллендцы, и лепреконы, и «обычные», и мужчины, и женщины, и аборигены, и «понаехавшие» один за другим спешили встать на защиту страны от неведомой пока еще опасности. Так что работы зизитопам прибавилось – теперь Пьер и компания, кроме подготовки полицейских сил, тренировали и обучали многочисленное ополчение.

На этом фоне проявилась еще одна странная тенденция. Когда в городе узнали о произошедшем с Барбарой, ко мне обратилось сразу несколько человек с неожиданной, по крайней мере для меня, просьбой об уменьшении. Я резко отказал им, но меня продолжали донимать подобными просьбами.

Но еще больше я удивился, когда с этой просьбой ко мне обратился не кто иной, как Фредди Харконен. От Коннингтона я узнал, что парень не так давно вернулся в город. Бенджен хотел дать ему от ворот поворот, но тот сумел тронуть сердце полицейского рассказом о том, что напрочь разругался с отцом, изменил свое отношение к жизни и теперь ему просто некуда больше податься. В конечном итоге он был отправлен в «Дыру».

– Я ничего не понимаю, – сокрушенно сказала Мэри-Сьюзен на следующем заседании Кабинета министров. – То ли я совершенно перестала разбираться в людях, то ли парень действительно «перековался».

Ее выводы подтвердили и другие «независимые эксперты» – Барт и Борода. Скрепя сердце пришлось вернуть Фредди гражданство. А через две недели он явился ко мне с просьбой об уменьшении.

– Я очень виноват перед вами, – сказал он, потупившись. – Надеюсь, вы понимаете, что все произошедшее было результатом моего неправильного воспитания. Я ни в чем не знал отказа, на все мои выходки отец смотрел сквозь пальцы. И поэтому я считал, что мне все дозволено.

– А теперь вы так не считаете? – с недоверием спросил я.

– Теперь я знаю, к чему это приводит, – робко улыбнулся он. – Мы имеем право наступить на грабли, но от последующего за этим удара наше право нас не спасет. Лучше извлечь из этого урок и больше не наступать на грабли.

– Но почему вы решили вернуться? – спросил я. – И зачем вам уменьшение?

– Здесь мой дом, – просто ответил он. – Куда же мне идти? А уменьшиться… Я хочу навсегда распрощаться со своим прошлым и… с идеей собственной исключительности. Стану таким, как все, и в физическом смысле тоже. Если вы, конечно, дадите добро.

Добро я ему не дал. Пускай подумает еще. Это, в конце концов, не игра, и единожды уменьшившись, в прежние размеры уже никогда не вернешься.

Приближалась зима, и жизнь изменялась все больше и больше. В Хоулленде открылось несколько магазинов известных глобальных сетей, ранее напрочь игнорировавших эту страну. Появился «Макдоналдс», не пользующийся, впрочем, здесь популярностью, разве что приезжие заворачивали туда по привычке. На выезде открылась заправка «Эссо» – в городе заметно прибавилось автомобилей, поскольку нашими трудами благосостояние хоуллендцев росло, пусть медленно, зато неуклонно.

На Самайн – старинный кельтский праздник по уборке урожая – в цирке было назначено большое гала-представление. В связи с этим ожидалось значительное стечение публики. И мы еще с сентября полагали, что наши неведомые недоброжелатели не могут не воспользоваться этим – уж очень удобный предоставлялся повод. Конечно, цирк, который посещает множество приезжих зрителей, мог бы быть постоянной «дырой» в нашей системе безопасности, но мы это хорошо понимали и усиленно готовились. В цирке постоянно находился дежурный отряд самообороны, на входе стояли рентгеновские и магнитные детекторы, с помощью которых можно было обнаружить скрытое оружие. При этом магнитные рамки играли чисто декоративную, отвлекающую роль – обнаружить средства спецназа они все равно не могли, зато с этим прекрасно справлялись рентгеновские сканеры.

Мы зафиксировали несколько попыток проникновения в брох с оружием – сначала одиночных, а затем сразу группой из пяти человек. «Инсургентами» занимались зизитопы, но противник, вероятно, просто проводил разведку боем, поэтому этих «оруженосцев» не стали задерживать и обезоруживать, и супостаты мирно убрались восвояси в полной уверенности, что цирк охраняется из рук вон плохо.

Подобную хитрую тактику разработал Пьер:

– Если симметрично отвечать противнику, демонстрируя, что мы готовы к отражению агрессии, он может постараться придумать план похитрее. А я очень надеюсь, что все ограничится «сейшельским регби».

Примерно за неделю до Самайна, рано поутру, мне позвонил Пьер.

– Док, полагаю, нам следует немедленно собраться в узком кругу, – заявил он. – Есть любопытные новости.

– Плохие или хорошие? – уточнил я.

– Долгожданные, – ответил он, но я уже все понял.

И вот еще затемно мы собрались на военный совет. Мы с Ариэль и Блейком постоянно зевали, так как вчера поздно легли – до полуночи готовили программу гала-концерта в цирке. Однако новость, принесенная Пьером, подействовала не хуже чашки крепкого кофе. По сведениям Пьера, в Дандолке появился небезызвестный благодаря одноименному фильму отряд «Дельта» ВВС США.

– Поздравляю вас, Блейк, – улыбнулся он. – «Дельты» абы к кому в гости не ходят. Значит, нас уважают.

– В гробу я таких гостей видел, и отнюдь не на фабрике, а в самом что ни на есть настоящем, – совершенно искренне ответил Блейк. – А в чем дело-то?

– Мой источник совершенно надежен, и его сведения вполне достоверны. Итак, отряд «Дельта» официально считается контртеррористическим подразделением, но реальное его предназначение – государственные перевороты. Организовать в Хоулленде цветную революцию не представляется возможным, поэтому наши заокеанские друзья решили действовать дешево и сердито.

Пьер включил на планшете карту Хоулленда:

– Все будет сделано на праздник Самайн. Часть «Дельты», две-три опергруппы, под видом туристов проникнут в цирк.

– А опергруппа – это сколько? – уточнил Барт.

– Двадцать – двадцать пять человек.

– Зачем им вообще мой цирк нужен? – возмутился Блейк.

– Во-первых, это место массового скопления народа, – терпеливо объяснил Пьер. – Во-вторых, они прекрасно знают, что некоторые из нас из цирка носа не кажут. А в-третьих, вы, Блейк, забываете, что как раз цирк и есть то, что им нужно. Точнее, то, что находится под цирком.

Блейк удрученно кивнул. Пьер продолжил:

– Одна группа возьмет под контроль порт…

– Если мы дадим, конечно, – пробасил «викинг», кстати, бывший действительно человеком нормандских кровей, уроженец Швеции Кнут Лодброкссон. – Я им там теплую встречу организую, можете не сомневаться.

– …одна пойдет на электростанцию, – продолжил Пьер. – На узел связи и телецентр пойдет еще одна. По одной на «Гроб», «Дыру», «Харконен-центр», полицейский участок и резиденцию правительства… Может, еще одну в больницу и пару пустить по центральным улицам для создания паники – я бы сделал так.

– А если они решат как-то по-другому? – уточнил Блейк.

– Не решат, – заверил его Пьер. – Какой смысл что-то придумывать? Эта тактика у них обкатана годами практики, а у нас они вообще не рассчитывают на какое-либо серьезное сопротивление.

– Ну и кретины, – прокомментировал мрачный Барт. Ему в последнее время нездоровилось. – А у нас людей хватит?

– Должно хватить, – пожал плечами Пьер. – Но перед тем как привести в действие план обороны, я вынужден сказать нечто неприятное. Это касается вас, Блейк, вас, Фокс, и вас, Ариэль. И меня, если быть уж совсем точным.

Лицо Пьера было спокойным, и я, хоть и хорошо знал его, совершенно не ожидал того, что он сказал:

– Мой источник, а он, повторяю, вполне надежен, говорит, что по нам четверым принято особое решение.

Мы втроем недоуменно уставились на него.

– Нас приказано ликвидировать. То есть в плен не брать. Им совершенно не нужен еще один Милошевич, пусть и четырехфутовый.

Сначала все во мне буквально замерло от страха. Страх сковал мою душу: она оцепенела от одной только мысли о том, что с Ариэль что-то может случиться.

– Почему Ариэль? – спросил я глухо.

– То есть остальные кандидатуры, Фокс, по-вашему, вполне заслуживают… – хмуро начал Блейк.

– Потому что именно мы можем убедительно доказать, что переворот в Хоулленде – не необходимость, а преступление, – ответил Пьер.

Но меня это не удовлетворило. Я почувствовал, как страх в моей душе уступает место другому чувству. Говоря образно, ледяные оковы страха обращались в пар от огненного дыхания гнева. К моей голове горячей волной прихлынула кровь. Мне стало жарко, как в сауне, я даже расстегнул ворот рубахи.

Они не должны были даже упоминать имени Ариэль! Теперь эти «дельты» в моем представлении перестали быть людьми, существами одного со мной вида. Они превратились в чудовищ, столь же чуждых и омерзительных, как Чужие Ридли Скотта.

Я совершенно не запомнил, что происходило дальше. Все плыло, словно в тумане. Я с чем-то соглашался, но мысленно я был не здесь, а в наполненном разрядами молний мире гнева и ненависти. Как ни странно, заметил это только Пьер.

– Как-то вы, мой друг, приуныли, – сказал он, когда совещание окончилось. – Полноте, a la guere comme a la guere.

Я хотел было резко возразить, что ему легко говорить, ведь не его женщину приговорили к смерти, но вовремя одернул себя. Во-первых, Пьер и сам был в расстрельном списке, а во-вторых, не думаю, что Барбаре было бы легче, останься она в живых после его смерти. Уж очень настоящими и сильными были их чувства друг к другу.

А Пьер лукаво прищурился:

– Держу пари, что добрый доктор пылает жаждой мести и уже обдумывает, какое из его лекарств позволит пациентам подольше помучиться перед некрасивой смертью. Ну что – угадал?

– Станете меня отговаривать, гуманист несчастный? – ощетинился я. – Разумеется, обдумываю, и еще как обдумываю.

– Отговаривать? Да ни боже мой, – ухмыльнулся он. – Кто, я гуманист? Я больше перебил народу, чем вы лабораторных крыс. Это раз. А во-вторых…

Его глаза, всегда безмятежные, как небо в солнечный летний полдень, внезапно ожили и заблестели, как пламя вулкана.

– А во-вторых, я вас очень хорошо понимаю, сэр. И очень надеюсь, что вы придумаете что-то такое, отчего у наших врагов… – и далее он описал нечто физиологическое, но не столь приятное и приличное, чтобы обсуждать эту тему на светском рауте.

И я заулыбался. Никогда не был жестоким человеком, но тут, наверно, и ангел бы озверел. И очень хорошо, что кто-то понимал мои чувства.

Как говорил Пьер, a la guere comme a la guere, поэтому, вернувшись в брох, я с головой ушел в реализацию созревшего у меня замысла. О сути его я не сказал никому, даже Ариэль. Зря, наверно… Следующие несколько дней прошли как в горячке – народное ополчение готовилось к встрече непрошеных гостей, а наша компания карбонариев ежедневно устраивала военные советы, решая, как наиболее эффективно и с наименьшими потерями отразить коварное нападение. Я в этих прениях принимал мало участия и лишь перед самым Самайном созвонился с Бельмондо, Коннингтоном и Бартом и попросил их забежать ко мне в гости. Когда мои друзья появились, я почти торжественно подвел их к кушетке, на которой некогда лежала Барбара после ее безумной выходки. Теперь на ней было выложено четыре одинаковых предмета, весьма напоминающих электрические фонарики. Собственно, у них был корпус большого китайского фонаря, изнутри экранированный синтетическим эквивалентом того самого риголита, который удерживал излучение ариэлия в шахте.

– Каждому по одному, – сказал я, – налетай, разбирай.

– И что это за чудо военной техники? – поинтересовался Барт.

– Названия у него пока нет, – ответил я. – Это наше вундерваффе против отряда «Дельта».

– Вот эти четыре китайских электрофонарика? – недоверчиво произнес Бенджен. Вместо ответа я взял один из девайсов, навел на клетку с очередным кроликом (вот и еще один привет беззаветным защитникам животных!) и нажал кнопку.

Кто-то присвистнул.

– Не свистите, денег не будет, – весело сказал Пьер. – Портативный уменьшитель?

Я кивнул, Пьер довольно кивнул в ответ:

– Забираю свои слова назад, док. Добро пожаловать в Лигу гуманистов.

Он взял один из фонариков и покрутил его в руке:

– Как далеко он бьет?

– Метров на пятьдесят, – сказал я. – Сами понимаете, мне негде было узнать его дальнобойность, я из броха теперь не выхожу. Но за полсотни метров ручаюсь. Мертвая зона – три метра. Точнее, если противник находится ближе, он уменьшится не весь, и этого стоит избегать. Кроме того, вы, Пьер, должны быть осторожны с этой штуковиной – самострел для вас чрезвычайно опасен.

– Закончится эта бодяга – я и сам миниатюризируюсь, – пообещал Пьер. – Когда жена тебе по пояс, это, согласитесь, непорядок.

Сейчас я понимаю, насколько мы тогда были отчаянны и опрометчивы. Шутка ли, пусть и на своей земле, но мы надеялись с нашей непрофессиональной армией да горсткой наемников разгромить, как выразился Бельмондо, самых профессиональных профессионалов, съевших не одну собаку на смещении неугодных правительств в странах, куда как более подготовленных к внешней агрессии. Но и наш враг недооценил нас. Недооценил Бельмондо и его зизитопов, недооценил ребят-хакеров, благодаря которым мы вскрыли каналы связи интервентов, недооценил, наконец, нашей всеобщей решимости защищать Хоулленд.

Нам с Блейком предстояла рискованная роль. Мы знали уже, что часть дельтовцев проникнет в брох под видом зрителей гала-представления. Эта группа должна будет арестовать нашу четверку, именно арестовать – а ликвидировать нас будут уже без свидетелей. Ариэль и Барбару мы решили отправить в подземелье, поближе к шахте, благо она им ничем не грозила. Пьер с несколькими своими людьми до поры должен был скрываться в коридорах, чтобы потом нейтрализовать ту часть «зрителей», которая выделена на «внешнюю зачистку» Но другая часть гостей, как мы полагали, в разгар гала-представления должна будет взять под контроль зал и арестовать нас. И мы с тестем должны были служить для них приманкой.

Риск заключался в том, что дельтовцы могли поддаться соблазну и тихо шлепнуть нас в самом процессе представления. Еще больший риск состоял в том, что в случае, если даже все пойдет по плану, противник, видя крушение своих расчетов, вынужден будет, отбросив всякую щепетильность, открыть стрельбу в самом цирке. Этого нельзя было допустить ни в коем случае.

За сутки до празднования Самайна наши программисты зафиксировали активные радиопереговоры «дельт». Переговоры шли через спутник, по узконаправленным каналам связи, и перехватить их не представлялось возможности. Зато было точно установлено число групп, приготовленных для вторжения. Похоже, «дельты» решили ограничиться самым-самым минимумом – всего восемь групп, то есть около двухсот человек. Но эти двести бойцов были суперпрофи, а противостояли им всего лишь обычные граждане во главе с Коннингтоном и Бартом.

Утром Самайна очередную новость принес Бельмондо.

– Наши друзья только что расселились в харконеновской гостинице, – сказал он вместо приветствия. – Сорок человек на двух автобусах. Старательно делают вид, что они туристы. – Пьер хохотнул: – Чего-то мои коллеги совсем мышей не ловят. Расслабились… Туристы они, ага. Сорок здоровых лбов, рожи серьезные, пиво не пьют. Приехали на цирковое представление поглазеть, янимагу…

Подготовка к гала-концерту проходила нервно – сознание того, что четверть тысячи вооруженных людей находится в городе и окрестностях, дамокловым мечом висело над головой, не позволяя ни на чем сосредоточиться толком. Мы нервничали и все же ждали начала представления так, как жених ждет молодую невесту, как рыбак ждет рыбу своей мечты, как капитан Ахав из «Белого Кита» Германа Мелвилла ждал Моби Дика. Все прекрасно понимали, насколько наш моби дик опасен, сознавали, что малейшая наша ошибка может оказаться фатальной.

Люди Коннингтона вместе с тем внимательно следили за всеми прибывающими в город туристами. К счастью, наш противник не стал заморачивать себе голову и решил, что двух групп будет вполне достаточно.

Действительно, как говорил Пьер, они явно расслабились: предстоящая операция не казалась им серьезной. Подумаешь, какие-то карлики. Пара пустяков для таких матерых вояк, как они…

День тянулся мучительно медленно, как патока, а когда начало темнеть, небо заволокло тучами, и стал падать первый, легкий снег.

Я встречал гостей в фойе: Бельмондо с его людьми находился где-то в обширной утробе броха, Блейк – у себя в кабинете. Ариэль я отправил с Барбарой и Мэри-Сью в подземелье, предварительно вручив ей пятый «фонарик» – береженого бог бережет. Коннингтон и Барт были в городе. Со мной не было никого из друзей, к которым я уже успел сильно привязаться, и я чувствовал себя одиноким в толпе гостей, словно брошенный на Луне астронавт. У моих ног, правда, крутился Кэмерон. Кстати, с момента уменьшения он больше не боялся броха и теперь, когда на улице заметно похолодало, постоянно ошивался внутри него. Со мной в фойе работала пятерка ополченцев, в том числе один из полицейских Коннингтона. Мы все с нетерпением ждали появления «дельт». И они не замедлили появиться, причем один из них, поджарый седеющий блондин, чем-то похожий на Чака Норриса, внезапно направился прямо ко мне. Я подобрался, сжав в кармане «фонарик», но дельтовец внезапно расплылся в улыбке, которую можно было бы, при других обстоятельствах, назвать приветливой.

Вот только глаза у него оставались холодными, как тот самый айсберг, который потопил «Титаник».

– Если я не ошибаюсь, вы – доктор Райан, – сказал он, глядя на меня сверху вниз. Я подтвердил. – Я Эрих Шнайдер, руководитель труппы силовых акробатов Blue Light. Только не подумайте чего-то такого, название у нас не менялось с семидесятых, а тогда этот цвет ни с чем подобным еще не ассоциировался.

На миг я даже усомнился, уж не ошиблись ли мы, столь убедительно заливал Эрих. Но один из моих подчиненных, вероятно, увидев растерянность в моем взгляде, осторожно провел ребром ладони по правому боку, показывая: эти люди с оружием, оно подвешено на боку под одеждой.

Я взял себя в руки и приязненно заулыбался в ответ:

– Приехали посмотреть на нашу работу, коллега?

– О да! Говорят, ваш цирк – настоящее чудо. А ваши силовые акробаты не имеют себе равных. Пусть мои ребята посмотрят, может, какие трюки у ваших и переймут, не возражаете?

Я пожал плечами:

– Вопрос не ко мне, а к директору цирка. Я всего лишь скромный канцлер этой маленькой страны.

– А с ним можно будет… как-то встретиться? – почти застенчиво спросил Эрих.

«Вот ведь как тонко выведывает. Интересно, как он будет выспрашивать о Пьере и Ариэль?»

– Он непременно будет присутствовать на представлении, – вежливо сказал я. – И после представления он, как правило, еще надолго задерживается в цирке.

Это был пробный шар. Может быть, удастся оттянуть «выступление» этих гастролеров до конца нашего представления?

– Спасибо, вы меня очень выручили! – рассыпался в благодарностях мой собеседник. – Мы следим за вашим государством и его успехами. Ведь не секрет, что Хоулленд фактически опирается на цирк, как дом на фундамент. Можно даже сказать, что цирк и Хоулленд – это одно целое.

– В некотором роде так оно и есть, – подтвердил я, – но не забывайте, что у нас имеется еще и полиграфический комбинат, и другие учреждения.

– Не забудем, – пообещал Эрих, и в его взгляде на миг проскользнуло что-то хищное, кровожадное. – Я слышал, что вы недавно женились, и несколько удивлен, что вы находитесь здесь без супруги.

«Какое трогательное внимание…» – ехидно подумал я, но в сердце неприятно кольнуло, а ярость вновь холодным пламенем поднялась в моей душе.

– Увы, она сегодня неважно себя чувствует и решила остаться дома, – соврал я, а потом запоздало подумал, что они, в принципе, могли знать, что в последнее время мы квартируем в брохе.

Но Эрих только кивнул:

– Сочувствую. Ну что ж, не будем вам надоедать. Пойдем занимать места повыше, чтобы моим ребятам было лучше видно. Спасибо за ваши любезные ответы.

– Всегда пожалуйста, – кивнул и я.

«Силовые акробаты» пошли в зрительный зал, а у нас закипела работа – теперь мы могли постараться сделать так, чтобы рядом с дельтовцами оказалось как можно меньше случайных людей, которые могли бы пострадать, случись что-то.

Например, перестрелка.

Когда все закрутилось, я даже с облегчением вздохнул. Разумеется, мне было очень страшно. Хотя бы потому, что я и близко не представлял себе, как на самом деле действуют «дельты». В какой-то момент «братья-акробаты» мгновенно разделились на две группы. Одна тут же исчезла из зала, люди второй, словно тени, скользнули на почти пустую в тот момент арену.

Мы с Блейком сидели в директорской ложе – небольшой выгородке у выхода из-за кулис. Еще там находились Одетт и Одиль, а также бородатый женщина, в свободное от выступления время следивший за исправностью световой и звуковой аппаратуры. Когда «дельты», уже обнажив оружие, появились на арене, Одиль перепугалась, но Одетт тут же успокоила сестру. Вообще, лепреконы сохраняли относительное спокойствие, чего не скажешь о глухо загудевшем, почти впавшем в панику зрительном зале.

Эрих бесцеремонно завладел микрофоном, кашлянул в него и сказал:

– Прошу всех не волноваться и оставаться на своих местах.

При этом у кого-то из его людей лязгнуло оружие. Они, как теперь было видно, вооружились небольшими складными автоматами, что, конечно же, не способствовало спокойствию в цирке.

– Мы пришли сюда, чтобы освободить народ Хоулленда от узурпаторов, – заявил Эрих. – От людей, обманом сместивших законное правительство, и…

– Дядя, ты бредишь? – крикнул кто-то из местных. – Мы это правительство сами избрали на всенародных выборах, и весь мир видел…

Эрих поднял автомат и дал очередь в воздух, в зале раздались испуганные крики и женский визг.

– Попрошу меня не перебивать, – спокойно сказал Эрих. – Мы никому не хотим причинить никакого вреда. Мы лишь арестуем диктаторов…

– Сам ты диктатор! – заорали из другого угла цирка. – Ишь ты, приперся сюда с оружием, сорвал такое представление! Я ж тебя по судам затаскаю!

– Это кто там такой смелый? – холодно поинтересовался Эрих. – Спускайся на сцену, обсудим…

– С адвокатом моим будешь обсуждать, – взвизгнул неизвестный и все же притих.

Эрих, пристально обведя зал немигающим взглядом, продолжил:

– В общем, чтобы никто из вас не пострадал, мы требуем выдачи Блейка и Ариэль Кэрриганов, Фокса Райана, Сципиона Пуго…

– Кого? – не удержался Байрон, а Одиль-Одетт, уперши все четыре руки в боки, громогласно заявила хором в два голоса:

– Дока с директором и крошку Ариэль захотел, значит? Да я тебя…

И тут сестры (в лице Одетт) живописали нечто такое, чего даже я с моими неплохими познаниями в анатомии не мог бы себе представить. При этом упомянуты были все предки несчастного Эриха до седьмого колена. И если верить Одетт, нормальной сексуальной жизни в его семье в принципе не было никогда вообще, а процесс деторождения проходил таким заковыристым путем, что поставил бы в тупик любого акушера. Говорят, что спецназовцы всегда невозмутимы, но Эрих по мере прогулок сестер по его генеалогическому древу становился постепенно все более и более пунцовым, пока, наконец, не направил прямо на них свой автомат:

– Еще одно слово, сука, и я тебя…

– Ах, какой смелый человек! – сказал я, выходя вперед. К этому моменту, по моим расчетам, в фойе все должно было быть уже закончено, и, каким бы ни был этот конец, с группой на арене в любом случае следовало что-то решать. – Воевать с дамой!

– Да ты посмотри на эту даму… – начал было Эрих, но затем узнал меня. – О! Да на ловца и зверь бежит. Мистер Райан, а где же обещанный мистер Кэрриган?

– Здесь, – Блейк решительно перешагнул через бортик арены, и я некстати подумал, что мое лекарство ему и правда помогло. – А вы, как я понимаю, как раз из тех, кто считает, что знает, что именно нужно людям, лучше самих этих людей? Тогда подойдите и попробуйте меня арестовать, но учтите – этим вы идете наперекор народу Хоулленда…

– Зачем? Зачем арестовывать? – спросил Эрих. Глаза его были совершенно безумны. – Мне кажется, проще вас ликвидировать прямо здесь и сейчас. И никаких проблем с Гаагским трибуналом.

– Только через мой труп! – заорали Одетт и Одиль, выпрыгивая на арену. Вслед за ними туда же молча выпрыгнул Байрон, из-за кулис выбегали другие члены труппы, кто-то выскакивал из зрительного зала…

Эрих был озадачен, но такое развитие событий нарушало и мои планы. Потому я набрал в грудь побольше воздуха и заорал:

– Все немедленно назад!

Все тут же отступили, даже часть ошарашенных дельтовцев. А я продолжил, благо фонарик уже был у меня в руке:

– Я – канцлер этой страны и не хочу напрасных жертв среди ее населения. Эти люди вторглись в Хоулленд с оружием. Они сорвали мирное представление. Они считают, что имеют моральное право указывать, как нам жить, только потому, что мы – лепреконы, а они нормального роста. Но знаете, Эрих, или как вас там, можно быть человеком маленьким физически, но с очень большой душой, а можно быть дылдой вроде вас, душонку иметь крохотную. Впрочем, это поправимо.

И прежде чем он опомнился, я включил миниатюризатор и направил его на «дельт», стараясь, чтобы луч не задел никого из зрителей.

К счастью, мне это удалось.

Жестоко? Конечно, жестоко, но в тот момент я думал не о том, что лично моя нить жизни намотана сейчас на палец Эриха, даже не о том, что он может открыть стрельбу из автоматического оружия в переполненном людьми цирке. Я думал только об Ариэль и о том, что у них был приказ убить ее.

К тому моменту, как Пьер со своими людьми, быстро справившись в фойе (он тоже, ничтоже сумняшеся, обработал вышедших из зала «дельт» излучением ариэлия – a la guere comme a la guere), пришел мне на помощь, «дельты» были уже не опаснее новорожденных котят. Кто-то из них без сил лежал или сидел на манеже, кто-то в голос ревел, кто-то упрямо пытался поднять автомат, ставший вдруг невыносимо тяжелым…

А зрители рукоплескали, словно увидели необычный атракцион. Да так оно, собственно, и было. Рукоплескали все – и гости, и хоуллендцы. А я стоял с фонариком наперевес и прекрасно понимал, что сделал нечто чудовищное. Совесть, которая в каждом неблаговидном поступке видит вселенское зло, наверное, является проклятием каждого ученого. Мне было жаль этих людей, даже несмотря на то что они меня бы точно не пожалели и вряд ли были бы снисходительны к Ариэль.

Блейк пришел в себя быстрее, чем я. Он силой отнял микрофон у Эриха, толкнув его так, что тот упал навзничь и беспомощно забарахтался на арене, и объявил:

– Дамы и господа, сохраняем спокойствие! Угроза, как вы видите, ликвидирована, но убедительно прошу вас не покидать пределы цирка до выяснения обстановки снаружи.

Байрон тем временем умчался в контрольную комнату – переводить системы охраны броха в боевое положение на случай штурма извне. Пьер и его люди занимались связыванием «дельт». Тягомотное, замечу, занятие. В полиции Хоулленда наручников было всего пять пар, зато они в большом числе оказались в магазине Барби – ей когда-то продали их целую партию, списанных по цене металлолома. А я стоял и смотрел на все это, будучи не в силах двинуться с места. Я видел знакомых хоуллендцев, бросившихся на мою защиту. К моему удивлению, в их числе оказался Фредди, причем он был даже среди пострадавших – кто-то из дельтовцев успел хорошенько приложить его по уху прикладом. В моей голове страх смешивался с ощущением нереальности происходящего. Но где-то на периферии сознания, как свет в конце тоннеля, было ощущение того, что мы победили.

Да, мы победили! Но нашей победой мы в большей мере обязаны отчаянью и нахальству, чем доблести или умениям. Проще всего получилось в администрации, где прибывших встретил Барт с фонариком-миниатюризатором, и в полицейском участке, где оборону держал аналогичным образом вооруженный Коннингтон. На электростанции и в порту не обошлось без перестрелки, а центр связи дельтовцам даже удалось захватить и удерживать, пока и там не появился Коннингтон. Тяжелее всего было справиться с диверсионно-разведывательными группами, но в конце концов отловили и их, причем одну зажали на стоянке у «Дыры», а вторую – как раз там, где я когда-то получил по физиономии от Фредди.

Были раненые с обеих сторон. К счастью, не было ни одного убитого. Барту все же прострелили плечо, когда он бросился в атаку у «Дыры». Один из полицейских Коннингтона был ранен в шею – единственные серьезные ранения среди хоуллендцев. Дельтовцы отделались еще легче – сказалось то, что наши ополченцы, несмотря на усиленное обучение, оказались никудышными стрелками.

– В общем, док, не будь ваших миниатюризаторов, черт его знает, чем бы все обернулось, – заявил Пьер, но я только отмахнулся. Я думал, что делать с почти двумя с лишним сотнями пленных, пусть даже уменьшенных, деморализованных и слабых, как котята. Иногда победа приносит не меньше проблем, чем поражение.

Это было очень сумбурное время и в то же время какое-то праздничное – настоящий Самайн. Напрасно люди считают, что в маленьких государствах маленькие проблемы. То есть, возможно, они и кажутся маленькими со стороны, но все познается в сравнении. Итак, у нас было около двухсот пленных, которым требовались охрана и медпомощь. При этом необходимо было еще обеспечить разъезд туристов. А нападение, как мы понимали, могло повториться когда угодно – нами было разбито только одно из подразделений, а силы специального назначения США – это отнюдь не одна «Дельта». Кому-то наше положение показалось бы безнадежным, но, к чести моих сограждан, скажу – ни у кого не возникло даже идеи сдаться.

Вместо этого поутру у меня появилась делегация высокорослого населения Хоулленда во главе с Фредди. У того полностью заплыл глаз, но держался он, можно сказать, молодцом.

– Сэр, – начал он, не глядя мне в глаза, – мы вчера как бы видели действие, хм, этого вашего супероружия. Вот… И решили, что все хоуллендцы нормального роста тоже как бы должны уменьшиться, вот…

Я проспал всего часа два, потому соображал туго:

– Зачем это вдруг?

– Чтобы как бы любого чужака, хм, было видно издалека, вот. Не станут же они как бы создавать спецназ карликов. То есть если даже и станут, то как бы для этого же время нужно, вот!

Я поглядел на пришедших с Фредди. Здесь были и старожилы, и «понаехавшие» изгои.

– И что, вы все с ним согласны? – спросил я.

Все дружно закивали, да так энергично, словно я оказался в лавке китайских болванчиков прямо в разгар девятибалльного землетрясения.

– Я никого насильно уменьшать не буду, – сказал я, капитулируя. – Но если кто желает, приходите. Но только не сейчас. Пусть сначала все наладится, а вы еще раз хорошенько подумаете.

Забегая вперед, скажу, что первым пришел Фредди. И даже сам доковылял потом до кушетки, а затем, отлежавшись полчаса, самостоятельно ушел домой.

Но все это было уже в другом мире.

Мы ждали повторения атаки в любое время, но его не было. В эфире царила полнейшая тишина. Более того, Хоулленд, словно по мановению волшебной палочки, вовсе исчез из новостных лент. Двое суток все мы были как на иголках, но утром третьего дня, ровно в девять по Гринвичу, у Блейка зазвонил мобильник.

– Господин президент? – голос его собеседника был ровным и спокойным. – Мне необходимо встретиться с вами как можно скорее.

– Кто вы? – спросил Блейк, не выказывая, впрочем, удивления.

– Генерал ВВС США Дуглас Херн, – ответил его собеседник. – Уполномоченный представитель НАТО. Я сейчас в вертолете в Дандолке. Где у вас можно приземлиться?

Блейк отреагировал мгновенно:

– Когда будете подлетать, увидите здание, с воздуха напоминающее, простите, гроб. На него и приземляйтесь, – и, прикрыв, но неплотно, динамик, подмигнув, сказал: – Пьер, будьте любезны, скажите нашим пэвэошникам, пусть пропустят вертолет из Дандолка. И прикажите первому полку взять «Гроб» под охрану.

– Спасибо, – ответил генерал и отключился, а мы, словно по команде, встали с мест.

– Первому полку? – расплылся в улыбке Пьер. – А почему не седьмой танковой дивизии?

– Потому что у нас нет ни одного танка, – засмеявшись, ответил Блейк. – Поговорим с этим генералом прямо в «Гробу», незачем тянуть его в администрацию. Небось, сейчас будет стращать шестым флотом.

Мы прибыли вовремя – черный «Блэк Хок» как раз опускался на крышу «Гроба». Когда мы поднялись наверх, Лодброкссон и его ребята уже встретили прибывшего. Это был высокий, статный мужчина с открытым, располагающим англосаксонским лицом, чем-то похожий на Шона Бина. Седина в его пшеничных волосах была едва заметна. На нем были армейское кепи и плащ, под которым оказалась парадная форма ВВС США. Но в застегнутом плаще он казался самым обычным человеком.

– Где мы можем поговорить? – спросил он, протягивая руку.

– В «Гробу» поговорим, – предложил Блейк, пожимая ему руку. – В бывшем кабинете директора.

– В гробу? – бывалый генерал не больно-то и удивился. – Жаль, что со мной нет представителей прессы. Представляю себе заголовки завтрашних газет: «Эпохальные переговоры в гробу!»

Генерал пожал руки мне и Пьеру, после чего мы покинули крышу и проследовали в кабинет. В святая святых Кохэгена я был впервые. Здесь даже больше, чем в администрации президента, все было выдержано в духе старой доброй классики. Добротная мебель красного дерева, книги в кожаных переплетах, которые вряд ли читал предыдущий хозяин, и бар, а точнее, даже два бара – в «горке» и отдельный в глобусе, стоящем у стола.

Блейк по-хозяйски сел за стол. Генерал расположился напротив. Мы с Пьером заняли места ошуюю и одесную Блейка. Несколько секунд мы молчали, затем генерал обратился почему-то ко мне:

– Мистер Райан, мы поражены.

– Я просто счастлив, – холодно заметил я. – Надеюсь, вы не настолько поражены, чтобы нам пришлось повторять все на бис?

Генерал приязненно улыбнулся:

– Ну что вы… могущественная ПВО Хоулленда может расслабиться – шестой флот США вряд ли пойдет к вашим берегам.

Блейк едва заметно вздрогнул и перевел дыхание, а генерал продолжил, открывая небольшую кожаную папочку:

– Теперь серьезно, господа. Вот бумаги, подтверждающие мои полномочия на ведение переговоров и заключение сде… договоров. Если вы не знаете, то вон та закорючка – это подпись президента США, а вот тот длинный росчерк – генерального секретаря НАТО. Так что в данный момент я вовсе не пятизвездный генерал ВВС, я – Евроатлантический союз во всей его полноте.

– Хорошо, – медленно сказал Блейк. – И что Евроатлантический, во всей его полноте, союз предлагает скромному Хоулленду в свете последних событий?

Генерал помедлил и сказал:

– Откровенно говоря, нам с вами не повезло. Наша коса в вашем случае серьезно нашла на камень. Вы слишком маленькие, чтобы устроить вам оранжевую революцию, а лежащий в вашей земле камушек не позволяет нам поступать с вами, как с ИГИЛ, например. Вероятно, теперь, показав нашим спецназовцам немного уличной магии, вы окончательно уверились в своей непобедимости. Да, Фокс?

– Нет, – покачал я головой. – Это не так. Но учтите, мы без боя не сдадимся. Вы не возьмете Хоулленд голыми руками. Несколько пальцев мы вам откусим.

– У нас тысячи этих пальцев, – усмехнулся генерал Херн. – И в другое время я бы пожелал вам приятного аппетита, но… не сейчас. Увы, не та конъюнктура. Благодаря непрофессионализму последних наших кормчих мы сейчас не можем позволить себе роскоши получать по шапке еще и от карликов… Простите, лепреконов, вы, кажется, так себя называете?

– Уже получили, – сказал Блейк мстительно. Сентенция про карликов ему, как и мне, пришлась не по душе. – Вы считаете, вам удастся это скрыть?

– Считаю, что да, – прямо ответил Херн. – В потайных шкафах АНБ скелеты стоят стройными рядами, как воины императора Шихуанди. Но это, сэр, сугубо наши проблемы. Вернемся к вашим.

– А у нас есть проблемы? – уточнил с ледяной вежливостью Блейк.

– Есть, – жестко ответил Херн. – Скажем, вы еще не знаете, что такое всемирная изоляция. И это только верхушка айсберга. У нас много чего в запасе… Но я приехал сюда не угрожать вам. Собственно, я потому и не углубляюсь во всякие подробности. Не хочу настраивать вас против себя. Мне нужен конструктивный диалог, в итоге которого вы приняли бы наше официальное предложение.

– Полагаю, мы бы куда лучше к нему отнеслись, если бы не ваши оригинальные поздравления с Самайном, – фыркнул Блейк.

– Мы готовы вас выслушать, генерал, – торопливо вмешался я, чтобы предотвратить начинавшуюся перепалку. – Надеюсь, генерал, ваше предложение привлекательно не только для вас.

– Ну что вы, – генерал подался вперед, на мгновение напомнив изготовившегося для прыжка тигра. – Мы сделаем вам предложение, от которого не отказался бы даже монах-исихаст.

– Какое же? – спросил Блейк с недоверием.

Генерал вновь расслабился.

– Англосаксонское право, как вы знаете, строится на прецеденте, – сказал он. – И у нас есть прецедент для Хоулленда. Мы предлагаем вам стать этакими новыми Эмиратами. Понимаете, что это значит?

– Превратиться в безводную пустыню у моря? – пошутил Пьер.

Генерал посмотрел на него едва ли не с осуждением:

– Упаси Господь! Нет, Хоулленд станет раем на земле, в том смысле, в котором его понимает белый человек. Монако и Давос в одном флаконе, так сказать. Мы даже проведем у вас следующую зимнюю Олимпиаду…

– На фига нам Олимпиада? – удивился Блейк.

– И что вы потребуете взамен? – поинтересовался Пьер. – Все это в обмен на метеорит? Тогда…

– А разве мы отняли у шейхов их нефтяные поля? – парировал генерал. – Нет-нет, метеорит ваш, так сказать, от киля до клотика. И алмазы в придачу. При этом вам, Сципион, не придется больше продавать их из-под полы, как воришке. И вообще, хотите мы сделаем вас героем? Дадим вам «Пурпурное сердце» или, скорее, орден Почетного Легиона, как вашей любимой певице?

– Вы это все, надеюсь, серьезно? – недоверчиво спросил Блейк. – Звучит это…

– Фантастически, да? – улыбался Херн. – А что в этой истории не фантастика? Ваш камень, который сможет навсегда, хм, решить главнейшие проблемы человечества – не фантастика? И вы, народ лепреконов, владеющий этим камнем… добавим лавэ в нашу сказку!

Он достал из папочки еще несколько листов:

– Собственно, вот контракт. Ознакомьтесь с ним. Можете подключить юристов, но прошу, не снимайте копии, это и не в ваших интересах. А если вы хотите подтвердить мои полномочия, – он положил на стол совершенно безликий смартфон неизвестной модели. – Здесь есть прямые телефоны генсеков ООН и НАТО, Председателя АНБ…

– Президента США? – предположил я.

– Зачем? – спросил он. – Президент – это только говорящая голова, чуть повыше рангом, чем Мэри Харп. Все решают другие люди. И это довольно здравомыслящие люди. Их далекие предки через поколения передали им простую мысль: если не можешь отнять – заключи сделку. Там, где бессилен Оруэлл, побеждает Хаксли. Там, где не возьмет закаленный булат, мягкое золото добьется большего. У них есть то, что нужно вам. У вас то, что нужно им. Почему бы не устроить, для разнообразия, честное, взаимовыгодное сотрудничество?