Глава 7
Все братья встретились у дверей в покои миледи.
Старший, Мудрый и Белый пришли вместе, за ними явился Гордый, а Дикий, Красный и Младший уже стояли и ждали, пока их позовут.
После десяти лет разлуки братья с любопытством рассматривали друг друга. Странно было видеть лица из воспоминаний, подернутые туманом времени, смутно знакомые и в то же время чужие. Фамильное сходство у каждого в чертах преломилось по-особому, и теперь было интересно сравнивать и оценивать.
— О, вот и вся воронья стая в сборе, — первым широко улыбнулся Гордый. — Как вам, братья, столица нашего королевства? Простите, что не встретили с распростертыми объятиями, но все эти дворцовые порядки… Этикет, регламент и так далее…
— Мы очень рады всех видеть, — любезно ответил Красный Ворон. Его умные серые глаза внимательно разглядывали старших. — Дома вас не хватало.
— Не всем же сидеть при матушке, — поддел Гордый. — Некоторым мужчинам в роду приходится проливать кровь за своего короля.
Дикий Ворон вспыхнул и сжал кулаки, но Красный покосился на него, давая понять, что открывать рот не стоит.
— Братья, не обращайте внимания на сотника Гордого, — вмешался Старший. — Он сегодня либо опять встал не с той ноги, либо под ним конь захромал. Я искренне рад вас видеть. Как бы то ни было, мы — одна семья, и я надеюсь, что ослабевшие за десять лет узы родства теперь будут восстановлены. Для короля вы гости, но для меня, Хранителя Большой Королевской Печати, братья.
Старший подошел и по очереди обнял гостей из родного дома. С Красным вышли полноценные объятия с похлопыванием по плечу, с Диким они едва прикоснулись друг к другу, а Младший застеснялся и неловко наступил брату на ногу, вызвав общие смешки.
Тут распахнулась дверь, и оттуда выглянул Ройле. Увидев, что все братья в сборе, он произнес:
— Мои лорды, миледи желает вас видеть.
— А это еще что за чучело? — рассмеялся Гордый Ворон, пропуская вперед старших братьев. — Чем вы его кормили? Сырыми быками вместе со шкурой, рогами и копытами?
Миледи Воронов в простом сером платье из тонко выделанного льна сидела в кресле. Волосы были забраны в привычную сложную прическу, в ушах покачивались серьги из турмалина. Миледи смотрела на входивших сыновей, задумчиво касаясь подбородка указательным пальцем правой руки, на котором мягко переливался перстень с большим сердоликом теплого осеннего оттенка.
— А вот и наша дорогая матушка! — распахнул объятия Гордый Ворон. — Сколько лет, сколько зим! Позволь припасть к твоей груди, по которой я так истосковался… Хотя, если я ничего не путаю, твоей груди-то мне и не досталось, у меня же вроде кормилица была?
— Я вызвала вас для серьезного разговора, и у меня не так много времени, чтобы смотреть на шутовское представление, — выпрямилась в кресле миледи. — Замолчите и выслушайте меня.
— Ого! — рассмеялся Гордый, оборачиваясь на братьев, которые встали рядом в нескольких шагах от кресла. — Да матушка-то будет похлеще маршала Лаувена!
— Закрой рот, — сверкнула глазами миледи.
— Тю! — удивленно присвистнул Гордый. — Ну и обращение для нежной маменьки с сыном, которого она не видала десять лет! А где же слезы умиления? Где положенные случаю женские причитания?
— Ройле, — чуть повернула голову миледи к лесорубу, почтительно замершему возле ее левого подлокотника. — Пожалуйста, сделай так, чтобы мой четвертый сын больше меня не перебивал.
Гордый все еще улыбался, когда Ройле шагнул к нему. Четвертый брат был самым рослым из всех, но лесоруб возвышался над ним больше чем на целую голову. Никто не успел и глазом моргнуть, как Ройле с быстротой крупного лесного зверя схватил Гордого за горло правой рукой и поднял вверх, одновременно перехватывая левой рукой его взметнувшуюся для удара левую руку.
Все братья застыли в молчании. Гордый был крупным мужчиной в самом расцвете жизненных сил, опытным воином, владевшим искусством борьбы. Он оказывал бешеное сопротивление: пытался правой рукой разжать стискивающие его горло пальцы, вырвать левую руку из стального захвата, бил противника ногами.
Но Ройле стоял с каменным выражением лица, словно не ощущая тяжелых ударов, и медленно поднимал Гордого все выше, пока наконец тот не повис на его вытянутой руке, хрипя и задыхаясь. Лицо Гордого побагровело, глаза налились кровью. В свою очередь, у Ройле на лбу вздулись вены, а по вискам заструился пот, но это были единственные признаки того, что он прикладывает какие-то усилия. Лесоруб хранил глухое страшное молчание, и только глаза у него горели, словно у дикого зверя.
Ни один брат не пошевельнулся, чтобы помочь Гордому. Миледи сидела, спокойно глядя на расправу, и ждала. Ройле начал медленно сжимать пальцы, и Гордый забился, как заяц в силках. Лицо страшно исказилось, из стиснутого горла рвались клокочущие звуки. Ройле встряхнул его, а потом резко разжал обе руки и отступил. Гордый Ворон рухнул на пол и судорожно схватился за горло, растирая его, кашляя, захлебываясь и давясь воздухом.
Прозрачные льдистые глаза миледи холодно наблюдали за его мучениями. Младший и Белый Вороны отвернулись, Старший смотрел в пол, Дикий — на свои сапоги, и только Красный и Мудрый Вороны с любопытством разглядывали жертву.
Наконец Гордый Ворон кое-как отдышался и вскочил на ноги. Лицо его все еще не утратило зловещую красноту, волосы слиплись от пота в сосульки, на шее расплывались безобразные отметины. Он тер горло и смотрел на мать налитыми кровью и ненавистью глазами. Гордый открыл рот, но вместо слов из его горла вырвалось только сипение. Он сразу же скривился от боли и снова ухватился за шею.
— Спасибо, Ройле, — как ни в чем не бывало кивнула миледи. — А ты умолкни и слушай. Я знаю, о чем ты думаешь: будь у тебя сейчас меч, ты бы разделал моего телохранителя, словно свиную тушу. Но меча у тебя нет, а без него весь твой опыт против Ройле бесполезен. Притихни, иначе я прикажу Ройле содрать с тебя штаны и выпороть как следует ремнем, если уж ты забыл, какое наказание получал в детстве, когда дерзил матери и выказывал непослушание.
Гордый Ворон дернулся, но потом опустил голову. Вид у него был жалкий, руки тряслись так, что ходуном ходили.
— Итак, я собрала вас здесь по очень важному делу, — не обращая больше на него внимания, произнесла миледи. — Вы, мои старшие сыновья, живете при дворе и занимаете высокие должности, а потому лучше всех знаете, что грядет война. Она будет долгой, кровопролитной и разорительной для всего королевства. Меня это все волнует потому, что если Эннобар проиграет, то война затронет и Серые горы, а этого я допустить не могу. Там стоит наше родовое гнездо, и мы должны приложить все силы, чтобы война туда не дошла. Завтра утром Эннобар проведет совет, куда вместе со мной пойдешь ты, мой старший сын.
Старший Ворон медленно кивнул.
— Однако нам нужно решить еще один вопрос, — продолжила мать. — Вы все прекрасно знаете, как были дружны ваш отец Аодх Ворон и король Эннобар. Но ко всеобщему горю, мой муж десять лет назад скончался от раны, полученной в поединке за честь короны, оставив короля без надежной опоры. Такой опорой должен стать один из вас. Тот, кто поведет к алтарю среднюю дочь короля, принцессу Лорну. Разумеется, им должен был стать ты, мой старший сын…
Миледи в упор взглянула на Старшего. Тот нервно провел рукой по волосам и сказал:
— Миледи, я полностью осознаю свою вину, крайне раскаиваюсь и желал бы принести вам все возможные извинения…
— Оставь их себе, — перебила мать. — Что сделано, то сделано, и говорить об этом не имеет смысла. Так вот, раз мой первенец встретил свою судьбу, обойдясь без моего участия, то породниться с королем должен один из вас. Мы с Эннобаром решили доверить выбор самой Лорне. Завтра вечером вы придете в покои короля, и тот, кто понравится ей больше остальных, станет ее счастливым женихом.
Дикий и Красный переглянулись. Белый Ворон стоял с отсутствующим видом, Мудрый смотрел на мать со своей неизменной полуусмешкой. Младший открыл рот и уставился на миледи во все глаза. Гордый все еще растирал горло.
— Да, конечно, — ответил за всех Старший. — Завтра я приведу братьев в покои Эннобара и подготовлю брачный договор.
— Отлично, — кивнула миледи. — А сейчас мне бы хотелось, чтобы вы все вместе пошли и посидели перед камином за приятной беседой, как и положено братьям. Мне же требуется отдых. Сегодня был тяжелый день, да и завтра предстоит непростой.
Миледи кивнула и протянула руку. Все братья по очереди подходили и целовали эту узкую белую кисть, сопровождаемые пристальным взглядом Ройле. Последним шел Младший, он же и закрыл за собой дверь, покидая покои.
— Моя госпожа, надо позвать служанок или миледи Маргарет? — спросил Ройле.
— Пока нет, — устало отозвалась миледи. — У меня совсем не осталось сил, не могу даже с кресла встать… Чтобы дойти до кровати.
— Может, мне помочь тебе? — простодушно предложил Ройле.
— Будь так любезен.
Миледи откинула голову на спинку кресла и в изнеможении прикрыла глаза.
Ройле примерился, осторожно поднял ее на руки и отнес на постель. Усаживая миледи на пышное ложе, Ройле краснел и старался не заглядываться на нее.
— Я так устала… — пожаловалась миледи, берясь пальцами за пояс и распуская его. — А от женщин столько шума… Не мог бы ты снова помочь мне?
— Конечно-конечно, — поспешно заверил ее Ройле.
Миледи села полубоком.
— Расшнуруй мне платье.
Ройле сначала попытался взяться за дело стоя, но с его ростом это было неудобно, а потому он тоже присел на ложе, заскрипевшее под его тяжестью. Бывший лесоруб осторожно потянул шнуровку, боясь сделать неловкое движение и порвать ее. Лоб покрылся потом, щеки покраснели от волнения. Ройле сопел и осторожно тянул шнурки.
— Можно не так трепетно, — усмехнулась миледи, завела руки назад и быстрыми резкими движениями распустила всю шнуровку. — А теперь помоги мне его снять.
Ройле, следуя указаниям, помог миледи избавиться от верхнего платья. Она осталась в шелковом нижнем, крепившемся только на поясных завязках. Второе платье миледи сняла сама, оставшись в тонкой льняной рубашке с открытыми руками и низким вырезом, едва доходившей ей до колен.
— Ну, видишь, не так уж это все и сложно, — заметила миледи, бросив по очереди оба платья на стоявшее у изголовья кресло. Потом она сняла тяжелые серьги и медленно распустила волосы.
Откинувшись на постели, миледи Воронов устроилась на высоких подушках, сунув под одну из них серьги, и прикрыла веки. Ройле стоял над ней, рассматривая нежную, словно яблоневые цветы, кожу, упругую грудь, вздымавшуюся в вырезе рубашки, и округлые колени. Миледи блаженно вздохнула и чуть раздвинула ноги. Рубашка поползла, задираясь, и обнажила стройные бедра. Ройле стало жарко — пот тек с него градом, но он не смел пошевелиться, чтобы утереть его.
— У меня все болит, — открыла глаза миледи и посмотрела на него взглядом, полным непереносимого страдания. — Особенно шея. У тебя такие сильные пальцы, не мог бы ты мне слегка размять ее?
— Конечно, — сглотнул Ройле, опускаясь на постель.
Его грубые огромные ладони несмело потянулись к шее миледи. На ощупь ее кожа была словно лепестки цветов. Серые, чуть помутневшие глаза смотрели на краснеющего Ройле в упор.
— Скажи, а у тебя есть невеста? — спросила миледи вкрадчивым, медвяным голосом, от которого у Ройле по всему телу хлынула волна мурашек.
— Ну, так-то мне отец присматривал, и даже сговор готовили, да все откладывали из-за денег, — ответил Ройле, мягко разминая миледи шею. Подушечки пальцев покалывало. — У меня две сестры, и надо было сначала их замуж выдать, чтобы с приданым, а то бы в девках остались. Потому со мной отец и не торопился…
— А ты любишь свою невесту?
Ройле замер: ладони миледи мягко легли ему на руки.
— Так-то она вроде хорошая девушка, — пробормотал Ройле. — Я, правда, ее особо не знаю, я же с раннего детства с отцом в лес ходил, мне особо некогда было с девушками миловаться, я с топором больше.
— Это… очень мило, — томно протянула миледи, и ее губы, оказавшиеся внезапно очень близко, слегка задели щеку Ройле.
С виду Ройле производил впечатление сущего бревна, но суровая жизнь в лесу выработала у него живой острый ум и умение быстро ориентироваться в непредвиденных обстоятельствах. К тому же красота миледи Воронов способна была вызвать желание даже в столетнем старце, а Ройле только недавно исполнилось семнадцать.
Как он избавился от одежды, Ройле потом и не вспомнил. На вкус губы миледи были словно молоко и мед, а когда ее ногти впились ему в спирту, Ройле окончательно перестал понимать, на каком свете он находится.
Миледи прикусила ему кожу на плече и задушенно мычала, стараясь сдерживать стоны, пока ложе мерно скрипело в такт их слаженным движениям. В запале Ройле наставил своей госпоже синяков по всему телу, но в пылу любовной борьбы они этого не заметили. Опыта у Ройле не было никакого, но они с миледи каким-то чудесным способом сразу разобрались, что да как, и спустя немного времени Ройле вдавил госпожу в постель и охнул ей в ухо, зарывшись носом в пышные волосы.
Миледи некоторое время не двигалась, потом завозилась под ним и спихнула его с себя на постель. Волосы у нее растрепались, как у ведьмы в осеннюю бурю, губы вспухли, а лицо так и сияло. Рубашка находилась в полном беспорядке, но она на это не обращала ни малейшего внимания.
Ройле смотрел на нее и не мог признать в этой в один момент расцветшей женщине холодную и жесткую миледи Воронов. Тем временем миледи сыто потянулась, сладко-сладко, вся затрепетав от макушки до пяток, открыла глаза и посмотрела на него сверкающими веселыми глазами. Внезапно щелкнула Ройле по носу и захохотала, стуча пятками по кровати и колотя руками по подушкам.
Ройле смотрел на нее, опешив, и опасался, что она лишилась рассудка.
— И даже не вздумай сейчас ничего сказать, — сквозь смех выдавила миледи, всхлипывая и моргая мокрыми от слез ресницами. — Просто лежи и молчи.
Ройле никогда бы не посмел ослушаться своей госпожи.
