Глава двадцать первая
Письмо монаха

Обратная дорога заняла чуть больше времени, чем он рассчитывал, ибо нужно было двигаться со скоростью пеших арбалетчиков, кои изображали из себя сейчас копейщиков с мешками за спиной. Вид у сего воинства получался, по мнению Евпатия, слегка загадочный, но пойди разбери, что у них там в мешках. Если в жизни арбалета не видал никогда, то никто и не догадается подумать. А потому, когда они выбрались из леса и вышли на большую дорогу, он был почти спокоен насчет вражеского ока, покачиваясь в седле своего скакуна. Идет себе в Рязань отряд ратников с копьями под предводительством воеводы и идет. Обычное дело. Конь неторопливо переставлял копыта по неглубокому снегу в направлении к Рязани, а седок кутался от мороза в ездовой ферязь на меху и задумчиво смотрел на верхушки елей, размышляя о предстоящих делах.

Перед отъездом он успел наказать Макару отрядить соглядатаев походить за Тишилой: беспокоил его этот наперсник Ингваря, не выходила из памяти пряжка с золотым петухом. О Евпраксии он тоже вспоминал, но беспокоился меньше. Все же сноха самого князя рязанского, да и живет сейчас у него в тереме вместе с малолетним наследником. Юрий о ней позаботится. Хотя нападение то на реке так и осталось пока неразгаданным.

К вечеру отряд был уже на Соколиной горе, где сходилось несколько дорог, ведущих к столице княжества. Едва поднялись они наверх, откуда открывался уже вид на стены княжеского кремля, как слова верного помощника вывели Коловрата из задумчивости.

– Евпатий Львович, глянь-ка! – окликнул его Ратиша, кладя руку на висевший сбоку меч. – Воинство какое-то идет к Рязани. И немалое.

Коловрат выпрямился в седле, посмотрев в ту сторону, куда указывал Ратиша, и в изумлении остановил коня. На вершине сходилось три дороги. По одной, что выходила из густого леса, сейчас шагал небольшой отряд арбалетчиков под командой Евпатия и Ратиши. А по другой, что вела вверх по течению вдоль полноводной Оки, уже схватившейся довольно крепким льдом, мерцая доспехами, двигались многочисленные всадники в алых плащах и вслед за ними отряд пеших воинов. Пехотинцы растянулись так далеко, что едва был виден хвост отряда, еще пересекавший речку по замерзшему льду.

– Вроде не татары, – успокоился Ратиша, внимательно присмотревшись к гарцевавшим впереди всех всадникам и убрав руку с меча.

Это были два рослых богатыря в чешуйчатых доспехах поверх теплой одежды, опоясанные мечами. Оба были без шлемов, в роскошных меховых шапках. Длинные плащи, расшитые золотыми нитями, ниспадали с плеч и укрывали не только спины всадников, но и даже крупы лошадей. Позади них ехали оруженосцы. С первого взгляда было видно, что это не простые ратники, а предводители войска из знатного рода. Видом своим они были похожи друг на друга, с той лишь разницей, что один был постарше с окладистой рыжеватой бородой, а второй помоложе и бороды почти не имел.

– Это же муромские князья, – догадался Евпатий, рассмотрев приближавшихся всадников, – с дружиной на подмогу к нам идут. Юрий Давыдович и Олег Юрьевич. Наш-то князь их давно дожидается. Вот радостную весть мы ему привезем. Даже целых две сразу.

Тут Коловрат заметил еще двоих витязей, совсем отроков по виду, ехавших чуть позади, но тоже в золоченых доспехах и державшихся гордо, с большим достоинством. Оба узколицые и черноволосые, с пронзительным взором, их лица тоже показались ему знакомыми. «Ну, а это, видимо, сыновья Ингваревы – Олег и Роман, – вспомнил про себя Коловрат слова князевы, – тоже новость для меня, только вот не пойму, хорошая или плохая. До сих пор ходили мы разными дорожками».

Коловрат сделал знак своим бойцам остановиться и ждал подхода муромских князей. Когда голова прибывшего войска втянулась на гору и оба всадника оказались в паре дюжин шагов от Евпатия, присматриваясь к предводителю отряда копейщиков не без интереса, тот поклонился им, не слезая с коня, и витиевато поприветствовал:

– Будьте здравы, гости дорогие, многомудрый Юрий Давыдович и храбрый Олег Юрьевич – ждем вас давно.

– Ты кто же таков будешь, мил человек? – удивился Юрий Давыдович, останавливая коня и рассматривая своего собеседника. – Не припомню я тебя.

– Я боярин и воевода рязанский Евпатий Коловрат, – ответил предводитель копейщиков, еще раз поклонившись прибывшим.

– Воевода? – переспросил с недоверием Юрий Давыдович и удивленно посмотрел на своего спутника. – А где же Богдан?

– Погиб Богдан, – просто ответил Евпатий, – уже почитай месяц как в сырой земле лежит. Убили его лихие люди на южном порубежье. Теперь я за него.

– А о нас откуда прознал? – продолжал выспрашивать муромский князь, все еще не уверившись, что Коловрат тот, за кого себя выдает.

– Вот, послал меня князь Юрий к вам навстречу, – соврал Коловрат, – чтоб не заплутали.

– Что-то ты, воевода, больно кружным путем нас встречать отправился, – поддел его молодой Олег Юрьевич, кивнув головой в сторону леса, откуда вышел отряд Евпатия.

– А для бешеной собаки семь верст не крюк, – отшутился Коловрат, не найдя другого объяснения.

Больно уж въедливые были эти муромские князья. Да и Ингваревичи молодые тоже на него волком смотрели из-за их спин.

Но неожиданно шутка понравилась. Юрий Давыдович и Олег Юрьевич рассмеялись, и висевшее в воздухе недоверие рассеялось.

– Ну, тогда веди нас, воевода к своему князю, – махнул рукой старший муромский князь, – да дорогой побеседуем.

– И то дело, – согласился Евпатий.

Он тронул коня и пристроился рядом с муромскими князьями, сделав знак Ратише вести отряд в город вслед за прибывшим войском. «Так оно еще лучше будет, – обрадовался он выпавшему случаю, – затеряются среди муромцев на входе, никто и не поймет ничего». Немногим ранее они условились отвести отряд в мастеровой квартал и разместить его тайно в пустовавшем амбаре на ночлег, выставив охрану, чтобы никто любопытствовать не вздумал. У Евпатия в хозяйстве много дорогих и воинских заказов было, о которых требовалось печься усерднее, а потому и охрана у амбаров была не редкостью. Так, обычное дело.

Но и о муромском войске тоже требовалось позаботиться. А потому порешили они по дороге с Юрием Давыдовичем, что простых ратников в Среднем городе разместят, там купеческих строений немало имелось, пустовавших по случаю наступления зимы. А самих князей муромских да Ингваревичей молодых он прямиком в терем княжеский к Юрию препроводил. Сам же домой отпросился, сославшись на нужду неотложную. Но от краткого разговора с Юрием уйти не удалось. Впрочем, князь долго не задержал.

– Привел кого следует? – вполголоса спросил он, отведя Коловрата в сторонку, после того как обнялся с Юрием Давыдовичем и Олегом Юрьевичем, да усадил их за стол с яствами, что быстро собрали по такому случаю.

– А как же, целую сотню, – кивнул Евпатий. – Ратиша их в амбар мой пока определил, подальше от любопытных глаз.

– Хорошо, – кивнул князь, – тайно дошли?

– Весь путь по лесам. Ни души не встретили. А по дороге шли как копейщики. Все одно никто не прознал бы. Вот и муромских гостей повстречали на Соколиной горе, так и они внимания не обратили. Воины как воины.

– Ладно, – кивнул Юрий, – иди.

– Весточек не было от княжича, покуда я отлучался? – не удержался от вопроса Коловрат.

– Нет ничего. Иди, – махнул рукой рязанский князь, – завтра поговорим.

Но едва боярин направился к выходу, как услышал за спиной окрик.

– А чего ж это воевода твой, – удивился старший из муромских князей, – с нами не отужинает?

– Простите, гости дорогие, дела у нас неотложные, – ответил за него Юрий, – после потрапезничаем. Нам и так с вами есть о чем поговорить.

– И то верно, – согласился Юрий Давыдович, принимая чарку с вином из рук слуги и опрокидывая ее одним махов в рот. – Эх, хороша медовуха.

Спустя мгновение он уже забыл о существовании Коловрата.

Дома боярин оказался ближе к ночи. И там его ждала еще одна новость. Мечтал он после поездок в холодный лес и походной жизни побыстрее уединиться в горнице с женушкой, но пришлось заняться совсем другими делами. В тереме его дожидались Макар с Ратишей. У обоих было такое выражение лица, словно они обнаружили философский камень и теперь знают ответы на все вопросы. Особенно у Макара.

– Ну, рассказывайте, что стряслось, – перешел к делу Коловрат, не поднимаясь к себе наверх, а уединившись с ними в одной из комнат для прислуги на нижнем этаже. – Вижу, распирает обоих.

Он все еще надеялся быстро закончить этот разговор.

– Тут такое дело, – начал мямлить Макар, – ты только не серчай, Евпатий Львович.

– Не томи, – пригрозил боярин и так зыркнул на Марфу-ключницу, которая случайно отворила дверь, что она тут же испарилась, захлопнув ее со стуком.

– Помнишь, ты наказывал за Тишилой походить немного, людей толковых к нему приставить, – начал Макар.

– Ну, – начал догадываться Евпатий.

– Так мы и походили маленько, – продолжал Макар, отчего-то поглядывая на Ратишу, словно искал поддержки, – и третьего дня, и вчера, и сегодня даже. И все спокойно было, ничего интересного, да не замечал он ничего вроде. А вот сегодня с утреца…

Боярин молчал, еле сдерживаясь, чтобы не дать пинка медлившему Макару.

– В общем, утром он вышел из терема Ингваря и направился в один питейный двор. Там даже спозаранку народу много толчется. Медовуха отличная и мясо коптят знатно, доложу я вам… а свиные ребрышки там – пальчики оближешь!

Коловрат не выдержал и все же дал пинка Макару сапогом по ноге.

– Ну, так вот, – застонал Макар, – в том заведении он устроился за дальним столом в самом углу, и вскорости к нему подсел один собеседник, по виду странноватый.

– А чего же в нем странного? – ухмыльнулся Евпатий. – Ты, небось, когда три баклажки медовухи опростаешь, тоже странным покажешься.

– Так в том то и дело, Евпатий Львович, – наклонился вперед Макар, – что взяли-то они медовухи только для отвода глаз, а сами не пили вовсе, а разговоры вели. А странный он оттого показался, что хоть и одет он был по-нашенски, да только сильно смахивал на монаха из тех, нищенствующих, что летом здесь проходили. Ну, ты их еще у князя нашего видел.

– Доминиканцев, что ли? – не поверил своим ушам Коловрат.

– Во-во. На них. Да и говорили-то они не по-русски, Евпатий Львович. Это мой человек тоже расслышал.

– Это что же, Тишило, значит, латынь изучал? – изумился Коловрат, откидываясь к стене. – Интересно, где это он успел. Да и зачем?

– Латынь, али что другое, про то мне неведомо, – ответил Макар. – Соглядатай мой в языках ни бум-бум. Может, они по-татарски говорили. Зато подсел он поближе и разглядел из-за спины, что Тишило тому монаху ряженому отсыпал знатно в ладонь золотых монет, а сам от него свиток под столом получил запечатанный.

– Послание?

– Оно самое, – кивнул Макар, просияв.

– Узнать бы от кого? – процедил сквозь зубы боярин.

– Вот и я о том же подумал, да и соглядатай мой толковый парень оказался, – поддакнул приказчик, – и, когда они расстались, решил за монахом проследить. А Тишилу другой до терема проводил. Он более никуда и не заходил. А вот монах, хитрый лис, тот сразу слежку почуял. На втором перекрестке улизнуть попытался, среди амбаров затеряться, но не тут-то было…

– Это ты о чем? – напрягся Коловрат.

– Ну, в общем, Евпатий Львович, – пожал плечами приказчик, – ребятки мои его в темном переулке прижали, а он раз – ножик из сапога выхватил. Зарежу, говорит. Ну, они его дубиной и приголубили. А потом, не бросать же его на морозе было. Помрет еще, не рассказав ничего. Кинули на сани, шубейкой прикрыли, как пьяного, и к нам привезли.

– Где он? – подался вперед боярин, удивленный таким поворотом событий.

– Так ведь… здесь, – развел руками Макар, как бы извиняясь, – в подполе сидит. К столбу привязанный. Где раньше татары были. Вот и Ратиша уже с ним словечком перемолвился.

– Пытал? – поднялся во весь рост Коловрат.

– Да не, Евпатий Львович, – отмахнулся Ратиша, – так, чуть по ребрам железом провел для острастки, чтобы он помягче к разговору с тобой уже был. Так этот латинянин хлипкий оказался. Сразу начал рыдать и тараторить на ломаном нашем наречии что-то про папу латинского своего и великого князя. А потом ругаться стал, что, мол, гореть нам всем скоро в геенне огненной, ежели князь наш на верный путь не встанет. От страха, наверное, умом поехал, пыток испугался, хоть и хорохорился сильно. В общем, я его больше не трогал, решил, что ты сам с ним поговорить захочешь.

– А письмо-то от кого и кому было послано-то, хоть спросил? – не выдержал Коловрат.

– Не спросил, Евпатий Львович, уж прости, – пожал плечами Ратиша. – Он такой припадочный сделался, что решил я его поберечь маленько до твоего прихода.

– Идем, – шагнул из-за стола Коловрат, – чего зря время терять.

Выйдя из теплого помещения на мороз, они проскрипели по хрустящему снегу сапогами с десяток шагов и, обойдя терем, оказались рядом с узкой дверцей, что вела в подземелье. «Холодную», как его здесь называли.

– Отворяй, – приказал Евпатий, подняв глаза на полную луну, которая словно специально показалась на темном небе в это мгновение, выглянув из-за сплошных облаков.

Макар нащупал в связке ключей, что висела у него на поясе, нужный и отомкнул массивный замок, толкнув дверь. Коловрат в нетерпении первым шагнул в холодную, наклонившись, чтобы не ушибить голову о низкий проем. Сбоку на стене был прилажен чадящий факел, дававший немного света. Небольшой подпол, разделенный столбами, оправдывал свое название – внутри было чуть теплее, чем снаружи. Пленник в расстегнутом на груди кафтане, чуть окровавленном и сильно измятом, был привязан за руки к дальнему столбу. Тело его свесилось недвижимо вниз, как мешок, так что он стоял коленями на мерзлой земле, но не мог лечь или упасть. Разглядев пленника, боярин сдернул со стены чадящий факел и направился к нему. Ратиша и Макар не отставали.

– Одежу мы хоть и порвали немного, пока за ним бегали, но решили ему оставить, чтоб не околел совсем, – объяснил Макар вид пленника, когда они оказались рядом.

Захваченный в плен латинянин висел недвижимо, голова свесилась на грудь, да так сильно, что лица было не видно, хотя коротко стриженные волосы вовсе не закрывали его.

– Чего это он, – озадачился Коловрат, присмотревшись, – не дышит, что ли? Так-то вы его сберегли для меня, помощники?

С этими словами он воззрился на Ратишу.

– Ей-богу, Евпатий Львович, – попятился тот, – только чуток железом по ребрам провел и все.

Коловрат выждал еще мгновение, а потом пнул носком красного сапога недвижимого пленника по ноге.

– Эй, папежник, слышишь меня?

Но тот не отзывался. Тогда боярин наклонился и, схватив его за волосы, развернул лицом к себе. Да тут же и обомлел. На него остекленевшим взглядом смотрел мертвец с красными кругами под глазами и синим вывалившимся языком. Такие же синие вздувшиеся вены бугрились по щекам и шее.

– Развязывали? – коротко спросил Коловрат, с отвращением отталкивая от себя обезображенную голову мертвеца.

– Один раз, по нужде, – признался Макар, – а чего это с ним. Неужто околел?

– Околел, – кивнул Евпатий, отступая на шаг, – только не от мороза. Яд он проглотил, пока выводили по нужде. А вы не доглядели.

– Да откуда же ему взяться, яду-то? – пожал плечами удивленный приказчик, разглядывая раздувшееся от синевы лицо. – Мы ж его обшмонали всего с ног до головы.

– Плохо, значит, обшмонали, – рассудил Коловрат, – да и латинцы по части людей травить большие мастера. Запрятали яд в какую-нибудь неприметную ладанку так, что и одной капли достаточно, а может, и просто – вдохнуть запах отравленный. Злые дела у них с выдумкой идут. Это они любят.

Вздохнул боярин, постоял мгновение молча над мертвецом.

– Жаль только, зря вы его сюда приволокли, про послание мы ничего теперь не узнаем, – проговорил он, глядя перед собой. – От кого оно, кому направлено. Только чую, не зря оно именно сейчас появилось у нас. Похоже, Ингварь крамолу задумал, а может, и не он один. Как бы нам со спины кто нож не вонзил.

– Ты это о чем, Евпатий Львович? – подал голос приказчик, изумленный такими речами. – Не пойму я тебя. Присказками выражаешься.

– Ладно, не бери в голову, – отмахнулся боярин, посмотрев на Макара, – а пока вот что. Людишки твои, что монаха сего выследили, пусть дальше за Тишилой ходят и за Ингваревым двором наблюдают. Чует мое сердце, что скоро он выкинет новую каверзу. Упредить бы его надобно.

– Сделаем, Евпатий Львович, – кивнул верный приказчик, – а с этим что?

– А этого, – боярин вновь бросил взгляд на синее лицо мертвеца, – сегодня же ночью отвезти в лес да закопать где-нибудь под елками, лесным зверям на съедение. Да так, чтобы до весны не нашли.