45. Тяжейшая и дюжейшая
Мы возлежали в доме Сероштановых (я на раскладушке, Гарри на полу, Мишка на диване) и слушали утреннюю беседу Мефодьевны и Сергея Ивановича. Чувствовали они себя плохо, поскольку и вчерашний вечер не обошелся без шумного застолья.
– Трэба нешта рабиць, – говорил дед, кряхтел и вздыхал, присвистывая носом. – Трэба рабиць. Рытка, гэта. Дай-ка мне паулитравы слоечак малака и кавалачак сала.
Дочка Сероштановых Маргарита, проживавшая в соседнем доме, приходила в субботу помочь старикам по хозяйству. Она вымыла пол на кухне, составила в шкаф посуду, а сейчас принялась чистить картофель над маленьким эмалированным тазом. Ритка была полная, кругловатая, но подвижная и, судя по всему, на удивление смышленая. Она поднесла отцу банку молока, кусок черного хлеба и кусок сала на подносе и удалилась на кухню.
Сергеич поел и промолвил вновь:
– Трэба нешта рабиць. Ты чуеш? Рыта, няси малако и кавалачак сала.
Было слышно, как Мефодьевна прыснула со смеха, но продолжала молчать, отвернувшись к гобелену, плотно приколоченному по периметру к стене рядом мелких гвоздиков.
Приближался полдень. На сено они так и не поехали.
– Рыта, гэта. Вазьми пастау вады у чайнику. – Он опять вздохнул и важно добавил: – Буду чай рабиць. Чай папьем – паедзем сена грабиць.
Мы с мужиками прислушались. История о том, как Марыся Мефодьевна пошла ночью в свою родную школу воровать ботвинью, стала вчера дежурной шуткой. Тем более ботвинью она сварила самую что ни на есть знатную и подавала ее по всем правилам – с соленой рыбой.
– У вас же здесь нельзя рыбу ловить, – вспомнил Теляк содержание многочисленных транспарантов, встреченных на пути. – Она ведь радиоактивная!
Но слова Федора все приняли за шутку. Повсюду действительно висело множество табличек, запрещающих разводить костер, ловить рыбу и охотиться. Вряд ли местные жители следовали этим указаниям. Сероштановы собирались ехать грабить сено, и нам, городским жителям, это представлялось бандитской вылазкой кота Базилио и лисы Алисы.
Сергей Иванович опять зашевелился и призвал народ к немедленной работе.
– Трэба ехаць, – сказал он, не поднимаясь с кровати. – Марыся, чуеш ци што? Сярожа, памаги нам даехаць, – обратился он ко мне неожиданно. – Ты знаешь дарогу.
– Почему вы так решили, Сергей Иванович? – удивился я.
– Вставай. Иначе нихто не встанет…
Я поднялся, надел джинсы, прорванные вчера на коленке во время работы с миной, выпил на кухне квасу из надбитой пивной кружки. Сидеть дома было невмоготу, а Теляк с фронтом новых работ почему-то задерживался. На рассвете он уехал в административный центр заповедника Хойники и велел нам дожидаться его в хате у Сероштановых.
Мефодьевна в длинной ночной рубахе перебралась через старика с альпинистской сноровкой, сделала мне пару бутербродов с салом, выключила закипевший чайник.
– Маргарыта, сабирайся, – сказала она. – Сярожа, зъездзи з нами. Там работы на пару часов.
Не знаю, чем я им приглянулся. С другой стороны, идти на дело мне не хотелось. Нет, грабить – это не по мне. Мефодьевна рассмеялась, сказала вдруг на чистом великорусском:
– Сережа, сено надо в кучу сгрести, перевернуть. Оно просохло просто. Поворочать надо. – Она хитро посмотрела на меня. – Вы тут про мою свеклу судачите? Так она на школьном дворе росла. Опытное хозяйство. Детки посадили ради эксперимента. Что же ей пропадать? Вас вот вчера покормила…
– Марыся Мефодьевна, что вы… Мы и подумать не могли ничего плохого, – начал оправдываться я и, достав из кармана у Граубермана сигарету, выскочил во двор.
Старик еле втиснулся в свою пошарпанную «копейку»: его сиденье уже до этого было сломано и приперто необструганной доскою. Мефодьевна села рядом с водителем, я прилег на заднее сиденье. Ритка почему-то решила ехать на лошади: у них была белая такая кляча неопределенного возраста и нрава. Процессия тронулась в сторону леса на минимальной скорости. На каждом повороте Сергей Иванович тормозил и произносил сакраментальное:
– Трэба думаць! – И все находящиеся в автомобиле во время его движения должны были молчать, чтобы не сбить водителя с правильного курса. – Балиць нешта, – бормотал он, хлопая себя по бокам, – ци то печань, ци то почки.
Подъехав в горке, начинавшейся сразу за вёской, он привычно сообщил супруге:
– На гару не едзе! Злязай, Марыся, ты цяжэлейшая!
Пока Мефодьевна выбиралась из машины, он опустил усталую голову на руль и продолжал повторять: «Трэба рабиць… трэба ехаць…»
Благополучно миновав препятствие, мы выехали на оперативный простор. Сероштановские луга располагались неподалеку от местности, которую мы прочесывали вчера с моими «покойниками». Я рассказал про найденную вчера мину, но мои спутники никак не отреагировали, лишь старик в очередной раз не определился с поворотом и съехал правыми колесами в кювет.
– Эх, забывся, – сказал он. – Марыся, талкни, ты дужэйшая!
Мы с Мефодьевной вылезли из машины и синхронно напряглись, выпихивая ее из лужи. Брызги грязи полетели в стороны, обляпав белоснежный круп Риткиной кобылы. Я взглянул в лицо Маргарите, надеясь увидеть на нем хоть малейшее подобие улыбки, но Маргарита Сергеевна была темна, как ночь, и серьезна, как инструкция по технике безопасности.
