41. Святая вода и ее заменители
Хоронить людей мы не умели. Инициативу взял на себя дядя Коля Зубкевич, сосед. Пару лет назад он схоронил по православному обряду свою жену и считался на улице Щорса специалистом. Неду перевезли с четвертого этажа хирургии в подвальное помещение морга, отвезли в загс паспорт, чтобы обменять его на свидетельство о смерти. Дядя Коля взял из дома отглаженную новую одежду, которую Илана специально приобрела для этого случая. От мамы Глафиры происхождение одежды было решено держать в секрете. В морге специальная женщина омыла новопреставленную, переодела, связала руки и ноги, наложила на лоб белую повязку. Зубкевич заехал в церковь, отстоял службу, велел Илане договориться с батюшкой и вместе с Воропаевым мотанул на кладбище в Выселки выбирать место.
Когда Рогнеду привезли на Щорса, она была еще теплая и родная. Глаза открыты, рот крепко сжат. Кто-то сказал, что на глаза нужно положить монеты: их начали судорожно искать. В Беларуси в настоящее время металлические деньги не чеканят. Мы нашли пятаки советского времени, российские десятки казались до обидного маленькими. Часов в шесть пришли две старушки-плакальщицы. Похожие друг на друга как сестры, с одинаковыми дерматиновыми сумочками бежевого цвета. Они сели по разные стороны от гроба, поставленного на табуретки в гостиной, и запели Каноны. Пели долго. При гробе поставили свечи, на грудь покойнице Илана положила своего Спаса, которого потом заменила новой иконой.
После Канона и пения стихир бабуси на время поумолкли, дом погрузился в молчание, лишь Глафира на кухне методично громыхала посудой.
Илана привезла пол-литровую баночку с крещенской водой и передала ей на всякий случай. Пожилая женщина возмутилась:
– Зачем это? Занимаются всякой ерундой… Ересь, которую выдумывают старые бабки.
Илана нашла в себе силы промолчать. Я только что подъехал из Купы с плохими новостями: погребальные венки в здании телеграфа продаются, но ленточек никто не пишет. Ленка, дочка Зубкевича, вызвалась проводить Лану до погребальной конторы в Мяделе, где «ленточки пишут». Девушки в срочном порядке уехали. До закрытия сервиса оставалось двадцать минут.
Я остался в комнате с покойницей: худой до неузнаваемости, хрупкой, восковой. Я не узнал бы ее, увидев такую при жизни.
Она лежала в новых одеждах посередине гостиной, в которой я видел ее обычно приносящей кушанья на праздниках. Смотрел на остроносенький гордый профиль, ладони, сложенные на груди и застывшие в неизъяснимом жесте. Сашка хотел, чтоб она умерла дома: тогда еще успели бы свозить ее в любимый дендросад, на Шишковичи, в Веричиту. Не получилось. Не хватило настойчивости и воли. Плакальщицы вернулись в комнату, перекрестились, расположились по разные стороны от гроба и запели опять. На этот раз они пели что-то, напоминавшее «По диким степям Забайкалья», но все же похоронное. Подходили проститься женщины-соседки, подруги по работе. Они не видели Неду в последние месяцы такой изможденной и изменившейся. Войдя, они вздрагивали и начинали плакать во весь голос. Мы побаивались, что своими криками они разбередят Глафиру. Та держалась хорошо, но в любой момент могла сорваться. Кто-то посоветовал поставить под гроб два ведра воды. Когда Чеся внесла их в комнату, мы слышали, как Глафира разразилась тирадой по поводу бабкиных предрассудков:
– Никогда не видела такой ерунды. Это святая вода? Крещеная? Вам надо торговать святою водою. Разливать ее по бутылкам. И продавать вместо водки…
Бабки пробыли в доме с семи вечера до одиннадцати. Потом вдруг поднялись как по команде, попрощались до завтра, дали указания. Ночью с Недой кто-то должен был остаться для молитвы. Вызвались Илана и Алка, ее одноклассница из Мяделя. Решили дежурить по очереди. Я распрощался, чтоб поехать к детям. В сенях встретил Костю и Сашку, вернувшихся с кладбища. Константин с тяжелой серьезностью поблагодарил меня за визит. Я стеснительно кивнул.
Утром я должен был отвезти детей к Шнурапетам, забрать Шевцовых и привезти их в Мядель. Мы встретились на Октябрьской, поехали. Ритка по дороге бормотала, что на Щорса в Мяделе водится какая-то зараза, вызывающая рак. Вспоминала Ленку Куцкевич. Я отвечал, что рак – болезнь не заразная и инфекционным путем не передается. От этих разговорчиков становилось не по себе. Добравшись до Мяделя, я обнаружил, что в доме не продохнуть: родственники, друзья, толпящиеся в коридоре незнакомые люди.
Я послонялся по дому с отсутствующим видом и вскоре отправился на автовокзал. Эльза приехала на втором по счету автобусе. Я удовлетворенно выключил радио и посадил тетушку на сиденье рядом с собой.
– Ланка с мальчиками в церкви, – сказал я. – Должны скоро вернуться. Мы договорились встретиться дома.
На Щорса уже приехал батюшка, вот-вот должен был начаться чин отпевания. Илана с родственниками уже вернулась из храма, где они умудрились поссориться с Глафирой из-за Нединой кофты. Старая зеленая вязаная кофта Неды была в тот день на Илане, и матушка решила, что та растащила все ее наследство. Кофту моя жена сняла, жалела потом, что не подумала о превратностях восприятия. Костя раздал народу свечки перед отпеванием. Попа я узнал. Именно он приходил отпевать нашу Ленку. Мне он не нравился: важный, холеный, напомаженный. В нем было что-то излишне правильное. Я вышел на улицу покурить и встретил Эльзу. Она не скрывала своей иронии по отношению к православному обряду. То ли давали о себе знать еврейские корни, то ли атеистическое воспитание.
– Ты мне скажи, когда они закончат, – сказала она. – Я лучше здесь пока постою.
– У нас проблема, – сказал я в ответ. – Линка с Алкой вчера полили цветы святою водой. Настоящей, крещенской. С зимы хранили ее, а ночью забыли. Не спали, забегались, вот и решили позаботиться о цветочках.
– Вот и хорошо, – согласилась Эльза. – Цветочкам будет лучше.
– Нам на кладбище эта вода нужна. Была еще банка, но ее случайно вылила Глафира.
На крыльцо вышел Сашка и добродушно сказал, что воду как раз только привезли из церкви. Народ зашевелился: лесники вынесли из дома гроб. Провожающие разобрали венки и цветы. По традиции гроб было решено нести до поворота дороги. Далее он водружался на грузовик и ехал до кладбища.
Мы двигались в сторону трассы Минск – Мядель. Я подвозил Эльзу, Глафиру и ее сестру Лидию. Ехали прямо следом за гробом. Процессия проходила мимо здания больницы, где умерла Неда, и я заметил, как Илана, Костя и Сашка одновременно повернули свои головы к окну на четвертом этаже, где еще несколько месяцев назад можно было увидеть родного человека.
На кладбище выяснилось, что святую воду забыли на Щорса. Илана вызвалась сгонять в Мядель, ей решила помогать Мячеславовна, деятельная женщина-католичка. Батюшка подозрительно посмотрел на нее и попросил привезти православную святую воду.
– Не вздумайте меня обмануть, – добавил он, помахивая кадилом.
Мы прошли в дальний конец кладбища. Здесь, около забора, за которым начинался лес, была вырыта могила: чистый желтый песок, на время вынутый из нее, напоминал, что мы находимся у соснового бора. Люди долго распределялись в пространстве погоста, пропускали вперед родню и близких. Гроб, усыпанный живыми и пластиковыми цветами, смотрелся ярким пятном на фоне скудного лета: в нем было что-то от именинного торта, вокруг которого собрались настороженные гости.
Батюшка запел «Трисвятое», когда лесники начали опускать Неду в могилу на длинных светлых кусках материи. Когда гроб заколачивали, многие женщины рыдали: сейчас слышались лишь затихающие всхлипы. В группе могильщиков я заметил парня, похожего на Гарри, но решил, что обознался. С Недой мои новые друзья знакомы не были, а Теляку о происшествии я не сообщал. Все, начиная с Глафиры и Кости, бросили в могилу по горсти песка, после чего мужики взялись за лопаты, быстро сровняли могилу с землей, утрамбовали ладонями аккуратный могильный холм. Венки и многочисленные цветы положили поверх кургана. В банки и обрезанные пластиковые бутылки поставили розы и расположили их в головах покойной. Мячеславовна в длинной черной юбке и белой блузке взяла на себя роль распорядителя, указывая, где и чей венок должен находиться. Когда прощальные работы были завершены, мы еще долго стояли вокруг погребения, пока наконец Костя не собрался с силами пригласить всех на поминки в кафе «Нептун», что около больницы. Собственно, из тех мест мы и выдвигались.
Прощальный обед длился недолго, часа полтора. Еда в «Нептуне» оказалась вкусная, домашняя. В напитках не было недостатка. Выступающие сказали о Неде много добрых, искренних слов. Речи завершил лесник, который встал и просто заплакал, сказав, что такого хорошего начальника у него больше не будет. Бабки-плакальщицы, прощаясь, ссыпали конфеты в свои вечные сумки. Эти сумки казались нам необходимой деталью обряда. Уже на улице я спросил Илану, успели ли они с Мячеславовной набрать правильной святой воды. Она печально улыбнулась:
– Мы привезли католическую. Подумали, какая теперь разница… – Она серьезно посмотрела на меня. – Давно хотела тебе сказать… Сережа, я опять беременна. Уже на четвертом месяце… Я знала, что Неда умрет… Решила родить новую…
Я удивился ее скрытности, но не подал виду.
– А чего не сказала-то? Я, как ты догадываешься, не против…
Илана опустила глаза.
– Да так… В этой суете… И потом я думала, вдруг ты заругаешься…
