29. «Пражская зима»

Теляк исполнением своих поручений остался доволен. Расплатился согласно договоренности. Когда я заехал к нему, встретил во дворе с двумя золотистыми рыбинами, только что закопченными.

– Рыбачите?

– Да нет. Люди приносят, а я копчу. Купишь? Это вкуснее угря. Знаешь, что это такое?

– Это сиг, Федор Николаевич. Рыба редкая.

– Экий ты натуралист. Полмиллиона за обоих.

Я купил одну рыбину, надеясь обрадовать домашних. Копченой рыбы в наших краях одно время было много, но горячего копчения в магазинах лежали лишь угорь и карп.

– У меня сюрприз для тебя, Сергей Юрьевич, – сказал Теляк загадочно. – Зайди в избу. Дам тебе хлеба и зрелищ. Я свои обещания выполняю. Проходи-проходи, не стесняйся.

По коридору беззвучно прошелестела супруга Теляка, Ганарата. Теляк взял у меня рыбину и повесил ее на вешалку для одежды рядом с тростью и зонтиком. Получилось колоритно.

– Добро пожаловать в мои казематы, – сказал он, указывая на дверь в подвальное помещение. – Застенок гестапо. Пройдем-с.

Мы спустились в полутемный подвал по бетонной лестнице, пошли по коридору с рядами комнат по обеим сторонам. У двери с цифрой 5 Теляк остановился, постучал условным стуком – поскреб по металлу костяшками пальцев. Открыл ему мрачный Гройс, раскрасневшийся, как упырь. Никакой радости по поводу моего появления он не выказал. Коротко поздоровался и прошел в глубину помещения. Мы последовали за ним. На диване я увидел развалившегося Гарри, листающего какой-то местный журнал. На стуле около узкого окна сидел на табурете Максим Шаблыка, прикованный наручниками к батарее. Теляк посмотрел на него недружелюбно, вдруг выхватил что-то из кармана и прицельно метнул менту в лицо. Коробок спичек шмякнул Макса по лбу, ему пришлось отпрянуть и стукнуться затылком о стену.

– Полюбуйтесь, Сергей Юрьевич. Представитель политического подполья. Занимается отстрелом коммунистов, перешедших на сторону демократии в бывших социалистических странах. Боевая бригада «Пражская зима». Шантаж, подметные письма. Списки всех, кто оказывал сопротивление Советской армии в Венгрии и Чехословакии в шестидесятых годах прошлого века. От возмездия не уйти никому.

– Неплохо придумано, – согласился я. – Зачем вы его? Любите Вацлава Гавела?

Теляк нехорошо хохотнул, уловив иронические нотки.

– Он, Сергей Юрьевич, по сговору с господином Матюшонком Андреем Сергеевичем совершил в ночь на Ивана Купалу на вас покушение. Думал, сойдет с рук. Связи в ГБ республики у него есть. Но у меня тоже есть связи.

Гарри встал с дивана и умело, с оттягом, вписал Шаблыке-младшему в табло. Ранее я не замечал за ним садистских наклонностей.

– Всю руку отшиб об этого урода. Не люблю фанатиков. Никаких. Ни красных, ни белых, – сказал он в свое оправдание, взял Макса за лицо и сдавил щеки. – Пупсик, бля. Давайте его кастрируем.

Мишка помалкивал, видно, ожидая распоряжений начальства. Макс посмотрел на меня, взгляд его взывал к милосердию.

– Мы хотели его попугать, – запричитал он. – Меня Матюшонок уговорил. Мы пьяные в ту ночь были. Очень пьяные. Хотите, я перед ним встану на колени? Мы не хотели его убивать. Что мы, идиоты, что ли?

– Идиоты, – подтвердил Теляк. – Кастрировать тебя не стоит, а вот сдать правоохранительным органам можно. Там твоей деятельностью очень даже могут заинтересоваться. Международный терроризм. Это тебе не взрыв в Минском метрополитене.

– Вы не поддерживаете левую идею? Против справедливости? Буржуазия вновь подняла голову. В Европе, России. Вся надежда на нас, на Беларусь. Вы знаете, кто верховодил в Праге шестьдесят восьмого? Гольдштюкер, Кригель, Пеликан, Лустик, Лим, Лебел, Винтер… Сионисты все до одного.

– Неуловимый мститель, бля. – Мишаня неожиданно влепил Шаблыке подзатыльник. – Евреи – авангард либерализма. Консерватор вонючий.

– Давай принесем его в жертву, – пошутил Гарри. – Я запамятовал имя нашего бога. Мамона?

Мне экзекуция над Шаблыкой была не по душе. Хватало того, что тайное стало явным. Пьяная выходка. Хулиганство. Как я мог забыть о существовании Матюшонка? Как ни верти, враг, недоброжелатель. Я поблагодарил Теляка за работу.

– А что вы с ним предполагаете делать? Я считаю себя отмщенным. На колени он может не вставать. Отпустите его. Пусть проваливает.

– Нет, Сергей Юрьевич, так просто он от меня не уйдет. Он поработает на нас. Вся его организация поработает, – проговорил Теляк, тщательно артикулируя каждое слово.

Возражать Теляку никто не стал. Прикованный мент неожиданно заголосил, попытался подняться:

– Федор Николаевич, сегодня суббота. Отпусти! У меня лекция в «Зубренке». Дети – это святое. Подрастающее поколение.

– Лекция? Какая лекция? Основы международного терроризма? Оборотень ты, Максим Эдуардович. Оборотень в погонах.

– Я осуществляю взаимодействие детей и молодежи с органами госбезопасности, – скромно потупив взор, сказал Шаблыка. – Рассказываю. У нас даже свой лагерь есть. «Дзержинец». Детям интересно. Все в детстве мечтали стать разведчиками. Может, после моей лекции в органы придут новые, кристальной чистоты люди.

Во время его педагогической речи Теляк тяжело молчал.

– Хм… – пробормотал он. – А с Чехословакией он хорошо придумал.

Макс встрепенулся:

– Они кидали в нас бутылки с зажигательной смесью, а мы не имели права стрелять. Сейчас – то же самое. Самодовольные откормленные инородцы подстрекают наших парней на сопротивление ОМОНу. Я слышал, что в Москве и Киеве эта мразь требовала отбирать у полиции каски, видел разбитые головы охранников правопорядка. Это и есть истинное лицо буржуазии! Мы должны были воспринять урок шестьдесят восьмого года. Сначала воспитывается племя фуфлогонов: стиляг, битников, дармоедов. Они готовы за джинсы и зарубежную пластинку продать Родину. При послаблении начинают бузить, митинговать, шантажировать фальсифицированными жертвами. Все это делается в столицах, в то время как народ безмолвствует. Теперь эти твари стали героями, добрались до власти. Актеры погорелых театров, полухудожники, люмпены, педерасты. Они думают, что останутся безнаказанными. Не волнуйтесь. Каждый предстанет пред судом нашей бригады. Вслед за «Пражской весной» приходит «Пражская зима»!

Мы дали Шаблыке выговориться, подивившись стройности его мышления. И хотя его рвения не разделяли, прониклись к террористу уважением. «Никто не забыт, ничто не забыто». Подход правильный. По всем законам кармы.

Телефон у Теляка внезапно зазвонил, хозяин поднес телефон к уху, промычал слова приветствия.

– Ятва охвачена, не волнуйтесь. Все по высшему разряду. Расставлены точки в Дайонове, Криве, Понемонии. Все под контролем. Завтра едет курьер в Мозову. Да. Да. Да. Категорически да. Есть проблемы с Дарагичиным, но я решу это сам. Все отлично, Станислав Казимирович. Я доволен.

Теляк разговаривал не на кондитерские темы. Мои поездки на запад страны тоже вряд ли были связаны с бизнесом Федора, но я надеялся в скором будущем войти в курс дела. Станислав Казимирович на другом конце линии продолжал вещать. Его голос с шипящим балтским акцентом лился из телефонной трубки, и хотя смысла сказанного разобрать было нельзя, был понятен властный тон произнесенного. На каком-то участке фронта командовал именно он, Станислав Казимирович. Теляк слушал, соглашался, гримасничал в такт речи высокопоставленного коллеги. Использование археологической терминологии обоими участниками разговора сбивало с толку окончательно.

– На территории Прусской конфедерации у меня агентуры нет. Я знаю несколько человечков в Натангии, Вармии и Хелминской земле, но для наших целей они недостаточно подготовлены. Что? Обучение здесь не поможет. Кровь, Станислав Казимирович. Никакое обучение не улучшит вашей крови.

Начальник вновь разразился шипящими тирадами. Теляк накалялся на глазах, багровел, и мне стало понятно, что его подчиненное положение достаточно условно.

– Извините, но я вообще не предусматриваю выхода за границы Литвы, – ледяным тоном произнес он. – Скаловия находится в устье Немана, а Новогрудок в его истоке. Вы видите разницу, пан Саганович? О готах и гепидах я разговаривать не буду. Это не в моей компетенции. Нет, я не читаю Геродота.

Теляк преображался на глазах и, по-видимому, не только глубже знал материал, но и лучше владел собой. Шаблыка, слушая его речь, озирался по сторонам и тупо хлопал глазами. Мы с приятелями делали вид, что исторический контекст нам знаком. Помалкивали, переминаясь с ноги на ногу. Гарри вновь погрузился в изучение польского.

– Да, пан Саганович. Я согласен. – Теляк подошел к Шаблыке, вынул нательный крестик из-под его рубахи, посмотрел на свет и отбросил назад, как ненужную вещицу. – Да, Станислав Казимирович. В Поморье и в Смоленск поеду я сам. Лично. До видзення. Служу Отечеству.

Старик отключил телефон и вернулся к повестке дня как ни в чем не бывало.

– Итак, сучонок, ты собираешься учить моего сына в «Зубренке» любить Родину? – Он вновь схватился за крестик Макса, но на этот раз чуть не оборвал цепочку. – Ты член ДОСААФ, а? Состоишь в Молодежной охране правопорядка?

Сообразив, что беседа приобретает все более личный характер, Теляк махнул рукой, веля нам разойтись.

– Сергей Юрьевич, не забудьте вашу рыбу!

Я вышел на улицу, помахивая золотистой пахучей копченостью, и чуть не наступил в блюдце с молоком, стоявшее на крыльце. Вздрогнул: вокруг моей лодыжки, будто играя, обвилась змея. Другая выползла откуда-то из щели в сайдинге, привычно начала лакать молоко. Ужи. Я видел их каждое лето на Белом озере в больших количествах. Не знал, что ужи бывают ручными и вполне могут сосуществовать с человеком.