5
София

Роды прошли легко, несмотря на кесарево сечение и внушительный шрам. Гортензия появилась на свет меньше чем за два часа, почти не доставив мне страданий.

Акушерка сказала, что это добрый знак:

– Значит, ребенок никогда вас не огорчит. Посмотрите, как она прелестна. Девчушка уже улыбается!

Моя мама решила ее поддержать, явно преувеличивая:

– Да, она – вылитая София!

Оставив это замечание без внимания, я пристально посмотрела на малышку, которую положили мне на грудь. Если не считать тонких белокурых волосиков, которые, несомненно, передались от меня, ее тонкие правильные черты лица напоминали проклятого Сильвена, которого я месяцами тщетно пыталась забыть. Ах, как бы мне хотелось, чтобы она вовсе на него не походила!

– А где же отец этого маленького чуда? – поинтересовалась акушерка игривым тоном.

Не успев задуматься, я услышала свой голос:

– У нее нет отца, он умер.

Не знаю, почему это пришло мне в голову. Мама, застигнутая врасплох, сочла необходимым прибавить:

– В автокатастрофе, он погиб на месте.

Конечно же, она не хотела новых расспросов. Момент был неподходящий, чтобы рассказывать о мерзавце, который меня бросил.

Акушерка вскоре ушла, чтобы мы побыли в кругу семьи, как она глупейшим образом выразилась.

К счастью, мама с первых же дней приняла мою сторону. Она настояла на том, что будет присутствовать при родах.

– Если этот негодяй тебя покинул, то уж семья всегда будет с тобой, дорогая! – заверила она меня.

Я никогда не посвящала маму в детали того, как развивались наши отношения с Сильвеном, и мне удалось ее в конце концов убедить, что я нисколько не нуждаюсь в этом подонке и стану прекрасной матерью для моей Гортензии.

– Такой же, как ты была для меня, – заключила я, чтобы сделать ей приятное, а заодно положить конец разговору.

– Ну что ж, тогда я очень счастлива, – вздохнула она.

Отец, как всегда в таких случаях, был категоричен:

– Пусть только попробует сюда явиться! – заявил он и с тех пор не произносил имени Сильвена, называя его исключительно «дерьмом», «паразитом» и «сволочью».

А ведь Сильвен с самой первой встречи с моей семьей завоевал ее расположение. Мать, отец, братья с их женами – все были от него без ума. Он очаровал их всех, и эта мгновенная и взаимная приязнь – ну, я оказалась полной идиоткой, что тут скажешь, – наполняла мое сердце несказанным счастьем. Никто не осмеливался спросить, во всяком случае у меня, каким образом мне удалось заполучить такого парня, но я уверена, что этот вопрос задавал себе каждый. Когда я им объявила, что на Рождество приведу друга, все они рассчитывали увидеть некую посредственность, бесцветного типа, которого мне удалось подцепить среди министерских коллег. Я же предстала перед ними с великолепным образчиком мужчины, «необычайно, необычайно симпатичным». В присутствии моих родственников он то и дело осыпал меня поцелуйчиками, проявлял нежную заботу, постоянно шутил, был предупредителен и внимателен к остальным гостям. У меня такое поведение Сильвена сразу должно было вызвать подозрения, так как наедине со мной проявления привязанности день ото дня становились все более редкими. Но могла ли я в чем-то сомневаться, если гордость от обладания им делала меня слепой? Я считала, что справедливость восторжествовала и мне воздалось сторицей за годы страданий, когда все считали меня жалкой уродиной, неспособной заинтересовать кого бы то ни было. Блистательное присутствие Сильвена рядом со мной доказывало, что я была достойна гораздо большего, чем они полагали.

После исчезновения Сильвена из моей жизни вопрос о нем больше никогда не стоял. Малышка Гортензия росла чудесным ребенком, до краев заполнив мое существование.

Восхитительная девчушка, другого и не скажешь. Изящные черты, голубые глазки, сияющая улыбка. К моему огорчению, она все больше и больше походила на своего «прародителя», да, именно так я его называла, никогда не употребляя слова «отец». Когда же при мне произносили имя «Сильвен», к горлу всегда подкатывала тошнота. Увы, я смогла передать дочери только соломенно-белокурый цвет волос.

Однажды мама воскликнула:

– Боже, да она просто вылитый Сильвен!

Моя реакция была ужасной:

– Никогда не произносите его имя при мне, и главное – при ней! Дочь принадлежит только мне, мне одной! У нее нет отца, ее отец умер, его никогда не существовало.

– Но ведь придет день, когда ей нужно будет узнать… – пробовала возразить мама.

И тогда я зарычала ей в лицо, как разъяренная тигрица:

– Это касается только меня, но уж никак не тебя! – Я была настолько разгневана, что, продолжай она в том же духе, дала бы ей пощечину.

Мама пробормотала какие-то извинения, но я вышла, громко хлопнув дверью, с испуганной, дрожавшей Гортензией на руках.

Я не давала о себе знать целых две недели. Урок был усвоен, и, видя отчаяние мамы, которая не могла примириться с разлукой, я взяла с нее клятву никогда больше не говорить о Сильвене. Мы даже расцеловались с мамой, чего не делали со времен моего детства.

Да, семья всегда поддерживала меня в несчастье.

Я сама решила порвать с ней все связи и больше не видеться.