45
Гортензия

Не успела я выйти из тесной кабинки лифта, как дверь распахнулась и на пороге я увидела Софию. Вид ее меня поразил – она была в старом шелковом пеньюаре. Со словами «входи, я тебя ждала» София посторонилась, давая мне пройти. Стараясь не касаться ее и не притронувшись к подставленной для поцелуя щеке, я прошла в гостиную. До меня донесся звук закрываемой на ключ двери, чего она никогда не делала во время прежних визитов. Тогда я вдруг осознала, что заперта с ней один на один в квартире. Кто знает, может, она была опасна?

Главное, чтобы она ничего не заподозрила, твердила я себе, пока она шла от входной двери до гостиной.

– Сегодня ты меня не поцелуешь?

– Конечно же, София!

От прикосновения к дряблой коже во мне поднялась волна отвращения. И как это я могла к ней так привязаться?

– Ты промокла до нитки, только взгляни на юбку! – воскликнула она. – Переоденешься?

– Да нет, и так сойдет.

– Простудишься.

– Говорю же, нет!

– Будь по-твоему.

Дрожащим голосом, выдавшим волнение, голосом, который я уже успела возненавидеть, София произнесла:

– Ты сегодня что-то не в своей тарелке, дочка. – Потом, после секундной паузы, окинув меня взглядом, добавила: – Давай приготовлю тебе что-нибудь горячее? В такую погоду всем не по себе…

– Чай у тебя есть?

– Моя девочка говорит мне «ты»? – улыбнулась она. – Это звучит гораздо лучше!

Впервые за время нашего знакомства я сказала ей «ты». Получилось само собой. София продолжила:

– У меня есть чай «Эрл грей» и печенье. Расслабься немного, я мигом приготовлю.

Я устроилась напротив кухни, в которой скрылась София, и услышала позвякивание ключей. Интересно, где она их прятала? Вскоре она вернулась, держа поднос с единственной чашкой.

– Вот твой чай, заварила, как любишь, – сообщила она.

Пеньюар на Софии был совсем изношенным и порванным в нескольких местах. Один из карманов разошелся по шву, и я, увидев розовевшую сквозь прореху кожу, догадалась, что надет он был прямо на голое тело. Зато мокрые седые волосы были аккуратно зачесаны назад; на шее до сих пор поблескивали капельки влаги.

Заметив, что я ее разглядываю, София произнесла:

– Под дождем я совсем продрогла и приняла горячий душ, это безумное удовольствие.

Она улыбнулась. Как я ненавидела эту ее притворно-благожелательную улыбку!

– Может, останешься поужинать? В холодильнике кое-что найдется.

Солгать мне уже было раз плюнуть:

– Да нет, нужно быстро вернуться в ресторан, шеф попросил выйти в вечернюю смену.

– Теперь ты работаешь по воскресеньям?

Я объяснила, что пришлось подменить заболевшую девушку. Она одобрительно кивнула:

– И в перерыв ты пришла навестить старушку Софию? Как мило!

Обычно, когда она называла себя старушкой, я начинала протестовать, но в тот вечер у меня не было на это ни сил, ни желания. Отпив глоток, я поставила чашку, мысленно отругав себя за неосторожность: а вдруг она подсыпала туда снотворное? Нужно быть готовой ко всему. Я спросила:

– Ну, чем ты сегодня занималась?

София воскликнула:

– Чем можно заниматься в такую погоду? Собиралась погулять, но сразу же пришлось вернуться.

Не бросить ли ей в лицо, что все это – ложь? Что я знаю о ее слежке, тайных путешествиях и замалчивании многих подозрительных вещей? А если сказать, что с самого утра я тщетно разыскиваю отца, и посмотреть на ее реакцию?

Незадолго до этого, поднимаясь на шестой этаж дома отца, я уже была спокойна: скутер стоял на обычном месте, значит, наверняка отец был у себя. Мне показалось даже, что из окон гостиной пробивался свет. По-моему, выходя из лифта, я улыбнулась – не стоило так паниковать.

Я тихонько постучала в дверь, напрягая слух, – из квартиры не доносилось ни звука. Тогда я позвонила, потом еще раз, снова и снова, долго держа руку на звонке. Ответом была тревожная тишина. Попробовала толкнуть дверь, но та оказалась запертой на ключ. Я порылась в сумке, надеясь найти связку ключей, которые отец дал мне на всякий случай, но, видимо, они спокойно лежали у меня дома, так как я никогда не приезжала без предупреждения.

И тут мной вновь овладела паника. Я постучала к соседям, вдруг кто-нибудь видел или слышал, как выходил отец? Никто мне не ответил.

Скорчившись, я села на коврик перед входом в квартиру, меня знобило от холода и беспокойства. Что делать дальше? Внезапно созрело решение: скорее поехать к Софии, может, там мне откроется правда. Если с отцом что-то случилось, она будет обязана мне сказать.

Загнав внутрь тревогу и слезы, я быстро спустилась. К счастью, такси стояло на прежнем месте. Пока мы ехали, я думала только об одном: как вырвать у Софии признание, как узнать, чего все-таки она от нас хотела.

Я старалась, я уговаривала себя не думать о худшем.

Теперь, когда я сидела у Софии, я очень надеялась, что сумею разбить ее скорлупу. Буду безжалостна к безумной старухе, если понадобится, применю силу, но обязательно попаду в запретную комнату. И наплевать мне, если она хлопнется в обморок… Вот что за мысли были у меня, когда она спросила слащавым голосом:

– Ты не пьешь чай, он тебе не понравился? Хочешь что-нибудь другое?

Я не ответила, и София вонзила в меня испытующий, почти недобрый взгляд. Не выдержав его, я отвернулась и взяла с прозрачного блюдца печенье.

– У тебя есть немного времени? – внезапно спросила она.

– Есть.

Она с трудом поднялась.

– Мне нужно кое-что тебе показать. Сейчас я приду.

Повернувшись, я проводила ее глазами. Меня душила ненависть.

София исчезла в глубине коридора. Послышался звук открывавшейся ключом двери. Тайная комната! София вернулась к столу с прижатой к груди небольшой деревянной рамкой. Отодвинув блюдце левой рукой, она, не говоря ни слова, положила ее на стол передо мной.

Стекло рамки было разбитым, с торчащими осколками. На фотографии – молодая женщина с маленькой девочкой.

София продолжала стоять возле меня. Подняв глаза, я увидела, что ее лицо залито слезами. Отразившееся на нем выражение невыносимой боли меня потрясло.

Она казалась очень искренней. И безмерно несчастной.