44
София

Ну как мне на себя не сердиться – я все-таки провалилась в сон. Посмотрев на часы – старинные часы матери, снятые с ее запястья на похоронах, я увидела, что проспала минут двадцать. Больше такого я не допущу.

Я включила ночник, стоявший на прикроватном столике, тот, что Гортензия всегда просила оставить зажженным, пока она не заснет. Но я редко поддавалась уговорам. Ребенок, даже самый маленький, обязан привыкнуть к темноте и встречать ее безбоязненно. Нынешние мамаши сочли бы мою суровость чрезмерной, но разве жизнь человека не должна подчиняться строгой дисциплине, которую надо воспитывать с раннего детства?

Иногда я упрекала себя за излишнюю строгость, но такая уж я и вряд ли когда-нибудь изменюсь. Сильвен, скорее всего, потакал всем ее капризам. Но отныне он больше не навредит моей дочери… При этой мысли на душе у меня стало легко. Наконец-то я освободила от него Гортензию.

Однажды после пылких объятий я настолько расчувствовалась, что мне пришла в голову идея завести ребенка, и я спросила голосом шаловливой девчонки, кого бы он предпочел – сына или дочку? Сильвен ответил, что было еще рановато для этого, прибавив фразу, которая до сих пор стоит у меня в ушах:

– Сейчас я хочу жить только для тебя, для нас двоих. Мы еще очень молоды, подумаем об этом позже.

И я восприняла это откровение как признание в неземной любви. Потом Сильвен заключил категоричным тоном:

– Думаю, у меня нет отцовской жилки. Возможно, когда-нибудь…

Вспоминая это, я вздрогнула. Сколько было в этих словах презрения и лукавства!

Несколько недель я не вспоминала о своем желании зачать ребенка. Да и Сильвена жизнь со мной полностью устраивала. Но он начал отлучаться из дома все чаще, говорил, что ездит в командировки по провинциям, а я не хотела знать большего и ничего не спрашивала. Мне хватало того, что он ко мне возвращался.

Но потом желание обзавестись потомством вернулось. Отъезды Сильвена давили на меня тяжким грузом. Когда появится ребенок, ему придется чаще бывать дома, и тогда нас уже ничто не разлучит.

Да, говорила я себе, лежа в кроватке дочери и лаская ее уже истрепанного от моих прикосновений медвежонка, да, признаюсь – если я и захотела Гортензию, то прежде всего потому, что надеялась его удержать. Отец не сможет отказаться от собственного ребенка, я была в этом убеждена.

И ничего не сказав Сильвену, я перестала принимать противозачаточные.

Как же я обрадовалась, когда мой гинеколог подтвердил, что я скоро стану мамой! Я улыбалась, на глазах выступили слезы – отныне Сильвен мне принадлежал полностью. На всю жизнь он мой – благодаря этому зародышу, подраставшему в моем животе. В душе я ликовала, но продолжала хранить тайну, никого в нее не посвящая.

Врач спросил тогда, кто же он, счастливый папа? Думаю, в таких случаях именно это и принято спрашивать. Я ответила:

– Человек, которого я люблю.

– Так это замечательно! – воскликнул доктор. – А он тоже вас любит?

– Разумеется, – с апломбом проговорила я.

Закрыв глаза и прислушиваясь к тому, что происходило у меня внутри, я продолжила наслаждаться своим счастьем. У меня возникло безумное желание побежать к Сильвену и все ему рассказать, так сильно мне захотелось, чтобы человек, которого я любила больше всего на свете, разделил мою радость. Но я все-таки опасалась его реакции. Боялась, что он меня бросит. И не знаю точно, от чего, у меня порой перехватывало дыхание – от радости ли, что я беременна, или от этой смутной перспективы.

Поняла я это гораздо позже: причиной боязни открыться Сильвену было то, что в глубине души я уже знала, что он меня отвергнет. И я, сколько могла, отодвигала этот крах, ведь каждый лишний день его неведения был днем, когда он мне еще принадлежал.

Неожиданно зазвонил домофон, вырвав меня из вязкого облака воспоминаний. Сегодня вечером я отомщу за свое прошлое, каждое его мгновение.

Мне даже не пришлось смотреть на экран – я знала, кто звонил.

– Я жду внизу, скажите мне код.

– 73А89.

Времени мне как раз хватило на то, чтобы войти в свою спальню и надеть нижнее белье. Но я осталась в шелковом пеньюаре.

Когда лифт остановился на моем этаже, я уже была у двери. Прежде чем Гортензия успела постучать, я ее открыла.