33
Гортензия

Перед тем как сесть завтракать, София задернула шторы, чтобы уберечь квартиру от полуденного солнца. Она казалась спокойной, веселой и счастливой от того, что принимает меня у себя; легкая неприязнь, которую я почувствовала в ней в среду вечером, исчезла без следа. Стол был отлично сервирован и выглядел очень элегантно. Я была напряжена, но, когда она открыла духовку, чтобы полить водой курицу, и до меня донесся чудесный аромат, у меня потекли слюнки.

– Почти готова, – возвестила она. – Ты проголодалась?

– Да, София, курица на вид изумительна.

– Еще бы, двенадцать евро за кило…

Тон ее изменился, сделался резким, что меня немного озадачило. Больше не сказав ни слова, она убрала с круглого столика вазу, куда обычно ставила розы, которые я ей приносила. Но на этот раз цветы вылетели у меня из головы.

Я почти заставила себя прийти к Софии, в голове крутились тысячи вопросов, которые вряд ли мне удастся ей сегодня задать.

Неприятное впечатление, которое произвела на меня ее ложь, никак не хотело меня отпускать. В тот вечер мне было настолько не по себе, что я даже не смогла вернуться на работу. Для Максима была придумана история о том, как Софии стало совсем плохо и пришлось вызывать скорую. Не думаю, что он мне поверил, однако на этот раз он не рычал по его обыкновению и не грозил, что выгонит к чертовой матери, а удовольствовался мирным замечанием:

– Надоела мне твоя старуха, скажи наконец, когда мы от нее избавимся?

Я не переставала думать о событиях прошлой субботы, пытаясь дать логическое объяснение поступку Софии. Но мне это не удавалось. Если все-таки тогда я видела ее, почему она за мной следила? Но я постаралась себя успокоить: даже если я и не ошиблась, какая разница? Обычное любопытство пожилой женщины, которой нечем заняться. Застигнутая на месте преступления, не могла же она признаться, что шпионила за мной, ей оставалось только выкручиваться да лгать. Но мое волнение, вернее тревога, не отпускало меня, и я никак не могла от нее отделаться.

Изо всех сил я старалась не показывать виду, что испытываю неловкость. Однако София, накладывая мне в тарелку курицу с чудесной золотистой корочкой, не преминула заметить:

– Ты совсем ничего не съела, доченька, у тебя тарелка полная. Что-то тебя беспокоит?

– Нет, все замечательно. Может быть, от жары нет аппетита.

– Оставь жару в покое, Эмманюэль. Ты ведь знаешь, что мне можно рассказать все.

Вместо объяснений я задала вопрос:

– В среду вы плохо выглядели и казались продрогшей, вам нездоровилось?

– В моем возрасте всегда что-нибудь болит, не забывай, что мне пятьдесят один год.

– Разве это старость? Вы еще молоды.

Улыбка сошла с ее лица.

– Ну, раз ты говоришь… – затем после недолгой паузы добавила, как бы беседуя сама с собой: – Пятьдесят один год, прожитый впустую, если не считать…

Фраза повисла в воздухе. Закончит она ее, в конце концов?

– Если не считать, что? Расскажите, пожалуйста!

– Если не считать…

В словах Софии было столько горечи, что внезапно воздух словно зарядился ее болью, и меня накрыла волна сострадания к этой женщине с невидимыми миру ранами. Несмотря на всю мою настороженность, я почти забыла о вопросах, мучивших меня уже неделю. Горе Софии сделалось моим горем.

Не желая упускать этот момент, я взяла Софию за руку и нежно ее погладила. Она опустила глаза, и я чуть не разрыдалась. Заговорила я с необычайной мягкостью в надежде ее поддержать:

– Нет ничего прекраснее жизни, – изрекла я очередную банальность. – Всегда повторяю это себе, когда теряю самообладание.

– Мою жизнь вряд ли назовешь прекрасной.

Встав из-за стола, я подошла и обняла ее. София прижалась ко мне, теперь уже рыдала она.

– Не плачьте, пожалуйста! – Все, что я могла сказать.

Через мгновение она высвободилась из моих объятий, вытерла мокрые от слез щеки обшлагом рукава.

– Давай доедим курицу, а то совсем остынет.

– Вы в порядке?

– Ну конечно, в порядке. Извини, накатило что-то, и я расчувствовалась. Видишь, все уже прошло.

София смахнула последнюю слезинку и широко улыбнулась.

– Я в отличной форме, не волнуйся, – проговорила она.

Я снова села и взялась за куриную ножку. Но я не собиралась на этом успокаиваться, особенно в столь подходящий момент.

– Вы были когда-нибудь замужем?

– Какая же ты любопытная, Эмманюэль! Нет, никогда. – Потом бросила на меня лукавый взгляд: – Но в моей жизни были мужчины, ведь я тоже была молодой!

Не знаю почему, но я ей не поверила, и смешок Софии показался мне притворным. Однако стоило поддержать игру, может, она пустится в откровения? Я слишком уж мало о ней знала.

– Значит, вы были еще та шалунья?

– Не стоит преувеличивать.

– Могу дать голову на отсечение, что да! И у вас никогда не было детей?

София спокойно ответила, словно этот вопрос не имел большого значения:

– Была дочь, но она исчезла.

– Исчезла? Что вы хотите сказать?

– Умерла.

– Умерла?! – невольно вырвалось у меня.

– Все это было очень давно. Такова жизнь. Давай поговорим о чем-нибудь другом…

У меня все похолодело внутри от признания Софии, я чувствовала себя раздавленной. Однако я продолжила:

– Но ведь это ужасно! Сколько вам, наверное, пришлось страдать.

Наступила тишина. Потом я тихонько спросила:

– Как ее звали?

– Тебе действительно интересно?

– Конечно.

– Гортензией, любопытная девочка.

– Гортензия… Красивое имя.

Я потянулась к ней, чтобы снова взять ее руку, разузнать подробности страшной трагедии. Но София отшатнулась и встала с места.

– Не хочу сегодня об этом вспоминать. Ради бога, не будем портить себе такой замечательный день. Когда же ты доешь свою курицу? Уверена, она совсем холодная.

С трудом заставила я себя проглотить еще кусочек. Признание Софии полностью отбило у меня аппетит.

– Да нет, все отлично, она еще теплая.

– На десерт у нас фруктовый салат, но у меня осталось немного фисташкового мороженого. Что предпочитаешь?

Я выдавила из себя улыбку.

– Фруктовый салат, я его обожаю.

София выбором осталась довольна.

– Он превосходно мне удался, вот увидишь. Я добавила туда листики свежей мяты.

Она снова замкнулась в себе, и я поняла, что сегодня уже ничего от нее не добьюсь, она и так много сказала. В следующий раз, возможно, она еще что-нибудь мне откроет. Вспомнив о запертой комнате, я подумала, что наконец-то ее тайна раскрылась: в ней хранились воспоминания об умершем ребенке Софии и ее прошлой жизни, полной страданий.

Вот о чем я размышляла, пока София, что-то мурлыча себе под нос, готовила нам кофе. И я могу поклясться, что напевала она детскую считалочку.