30
Гортензия

В моей жизни бывали моменты, когда я могла простить отцу все, что угодно. Расстреляй он выходивших из школы детей, придуши беззащитных старушек, укради последнее у прикованного к постели инвалида – простила бы и это. О чем я ему и сказала, после чего мы оба залились хохотом. С важным видом отец сделал мне признание, что не далее как вчера воспользовался беззащитностью девяностолетней карги, предварительно накачав ее «другом насильника», а потом мы принялись выдумывать преступления одно отвратительнее другого, проявив такую изобретательность, что на глазах у нас от смеха выступили слезы. Наша чудесная близость с отцом – это самое ценное, что есть у меня в жизни…

Наконец мы немного успокоились, когда поняли, что эта невинная игра привлекла внимание других клиентов. Но нам понадобилась еще четверть часа, прежде чем мы решились уйти из бара.

Для меня нет ничего дороже таких вот моментов, когда на всей планете нас только двое – он и я. Тогда мне кажется, что я единственная, кто имеет для него значение в этом мире.

Он способен пожертвовать жизнью ради меня, я уверена.

Часто, когда я засыпала, ко мне приходил один и тот же сон. Отец нес меня на руках. Сначала он шел, потом переходил на бег. Сзади были слышны голоса рассерженной толпы, они становились все громче. Жестокие, переполненные ненавистью люди пытались нас догнать. Я очень боялась, что отец меня покинет, но на его лице сияла ободряющая улыбка. И тогда, чтобы уйти от преследования, мы поднялись ввысь и полетели над домами, лесами, океанами. И я так была счастлива, что хотела одного – чтобы этот дивный полет никогда не кончался. Но тут отец говорил, что я тяжелая и у него больше не было сил скрываться от погони, и мы опускались на крону огромного дерева, наблюдая с высоты за вопящей внизу толпой, выкрикивавшей мое имя. Отец шептал, что теперь мы спасены, и в этот момент я просыпалась, вне себя от счастья.

В детстве я любила в объятиях отца рассказывать ему этот сон. И спрашивала иногда, что он мог означать. Покрывая меня поцелуями, отец говорил, что сон означал, что мы счастливы вместе, что никто другой нам не нужен и что это будет длиться вечно, пока мы оба будем живы. С наивностью ребенка я переспрашивала:

– Всю жизнь вместе?

– И даже дольше, детка! – провозглашал он.

Не знаю почему, но как только отец ушел, в моей памяти всплыл этот сон. Мы едва расстались, а мне его уже не хватало. Правда, он предложил мне пойти к нему, но я не захотела, он и не настаивал, зная, что я предпочитаю не встречаться с Изабеллой. Мне, в общем-то, не в чем ее упрекнуть, она всегда была ко мне внимательной, но, когда мы оказывались втроем, меня не покидало ощущение, что я теряла отца. Это был уже не совсем тот человек, который говорил, что только я имела для него значение. Я понимала, что Изабелле удалось занять огромное место в его жизни, куда большее, чем у подруг из прошлого.

Уже много лет я не видела этого сна. Порой вечером я молилась, чтобы он ко мне вернулся. Но все напрасно. Наутро я так и не могла вспомнить толком, что видела во сне.

«Может быть, сегодня или завтра…» – напевала я давно забытую песенку, подходя к трамвайной остановке. Как бы мне хотелось, чтобы сейчас он оказался рядом, и мы вместе бы ее спели, как в детстве. Я обернулась, чтобы махнуть ему рукой – пусть вернется! Но поздно, он уже свернул вправо. До здания, в котором жил отец, оставалось всего метров двести-триста. Что ж, не судьба. В этот момент я услышала звук приближавшегося трамвая. Но я в него не села. Я знала, отец не рассердится, что я передумала, а напротив, будет доволен, что я решила провести вечер с ними. Да и других планов у меня не было. И тогда я вернулась, перешла улицу, не обращая внимания на машины, потом еще ускорила шаг и почти побежала, так сильно захотелось снова его увидеть! Громко крикнув его имя, я наконец поняла, что он меня заметил.

Отец подождал, пока я с ним поравняюсь, и с улыбкой произнес:

– Прекрасно, дорогая, Изабелла тоже будет очень рада!

Невозможно объяснить, почему (позже я пойму, что сработало шестое чувство) в этот момент я обернулась и посмотрела по сторонам.

И тут я заметила, как в подъезд дома на противоположной стороне улицы юркнула чья-то фигура.

Видение было мимолетным и не привлекло бы моего внимания, если бы у меня не возникло вдруг ощущение, что кто-то старался спрятаться. И я разглядела тень, которую отбрасывала таинственная фигура, замершая на пороге дома и считавшая, что ее никто не видит. Мне показалось, что я узнала в этой тени серый плащ Софии. Конечно, хорошо было бы в этом убедиться, но отец меня уже торопил.

Что она могла делать здесь, рядом с домом отца?

Когда мы поднялись на шестой этаж, я, едва поздоровавшись с Изабеллой, бросилась к окну. Высунувшись наружу и обшарив улицу взглядом в поисках серого плаща, я ничего не увидела и решила, что мне померещилось.

– Что ты там высматриваешь, даже не поцеловав Изабеллу! – упрекнул меня отец, и я снова была очарована его красивым голосом. – А не пригласить ли мне вас, девчонки, в ресторан? – с небрежной веселостью бросил мне он.

Изабелла восторженно захлопала в ладоши, я же никак не могла отделаться от чувства тревоги, которое внезапно сдавило мне грудь.

Это тревожное чувство не оставляло меня весь вечер и всю ночь тоже.