Почему Путин выпустил Ходорковского из тюрьмы и отпустил его за границу – этого, конечно, не знает никто, но предположение у меня есть. В глазах президента это стало выглядеть неэстетично – присудить уже отсидевшему почти одиннадцать лет третий срок, придумывать новые обвинения. Нет, это слишком, поэтому он все взвесил, счел (другой вопрос, ошибочно или нет), что угроза сущностной не является, прикинул: выигрываю это, это, это и это, проигрываю то… То есть – 4:1…

Почти сразу после того, как Ходорковский оказался в Берлине, я с ним встретился. Это было 7 января 2014 года. Я, собственно, летел в Берлин к Юлии Владимировне Тимошенко, но вместо нее мне «подсунули» Михаила Борисовича. Юлия Владимировна меня не приняла со словами: «Вы мужчина, а я плохо выгляжу. – Она же в больнице была. – Когда буду выглядеть хорошо, тогда со своим микрофоном и приходите». Так мне передали. Ну не зря же я все-таки летал – поняв, что Михаил Борисович тоже там, я нашел его и встретился. Мы с ним обсуждали Украину и Россию. Как мне кажется, он, как и большинство наблюдателей, не ожидал такого развития событий. Хотя аналитик вообще он по жизни крутой. Не ожидал, не верил, не допускал. Он мне не сказал этого, но я так понял.

В первом разговоре с ним я чувствовал политика, и когда через два с лишним месяца встретился с ним еще раз, то понял, что на происходящее он действительно, смотрит с этой точки зрения. Но с точки зрения политика не действующего. Политика – это все-таки борьба за власть, а он в ней пока напрямую не участвует. Мне кажется, что лично становиться неким публичным лицом (а политик – это, естественно, лицо публичное) он не очень-то и хочет. Участвовать идеями, организацией, деньгами, поддержками, наверное, может, а вот становиться публичным лицом, куда-то избираться – это вряд ли. Не почувствовал я в нем и президентских амбиций. Может быть, он меня обманывает. Меня все обманывают, а я обманываться рад. Но я не почувствовал. Хотя обычно чувствую такие вещи. Может, потом что-то будет. Но не почувствовал, второй раз не почувствовал. И это меня удивляет.

Конечно, Михаил Борисович является конкурентом Алексея Навального, а теперь и Сергея Удальцова. Конкурентом на роль альтернативного политического лидера, назовем это так. Если что-то случится и нынешняя политическая партия Путина, точнее, нынешняя политическая бюрократия вынуждена будет искать нового лидера не в своих рядах, то она будет выбирать между Ходорковским, Навальным и Удальцовым.

Ходорковский и Навальный абсолютно разные. Ходорковский является сторонником мирного транзита власти, а Навальный, грубо говоря, на сегодняшнем этапе считает, что главным является массовое движение, а не движение интеллектуалов. На мой взгляд, это принципиальная разница в выборе пути, в выборе стратегии. А цели у них одинаковые.

С одной стороны, Ходорковского эта десятилетняя отсидка, конечно, изменила. Я его знал до ареста, не очень близко, но знал. На мой взгляд, Ходорковский – мощный пример несломленного человека. Он изменился, но не поломался. Он мог договориться. Я знаю, к нему заходили и в ходе его отсидки, и после его отсидки. А вот до отсидки он договориться не мог. Потому что те меры, которые он предпринимал перед отсидкой, свидетельствуют о полном непонимании им – и теми, кто стоял за ним, теми, кто его подталкивал к этим действиям, – Путина.

Путин не собирался ни с кем делиться. Те люди, которые привели Путина к власти, считали, что он должен с ними поделиться властью, как это сделал Ельцин в 1996 году. Но Путин – не Ельцин. У него другое видение. Он тоже видит свою миссию. И она в другом. И поэтому столкновение между теми людьми, которые при Ельцине были могущественными, и теми людьми, которые пришли в лице Путина, было неизбежным. Вопрос был только в форме этого противостояния. Так что еще легко отделались – одним Ходорковским.

Михаил Борисович мог не рисковать и спокойно жировать. Деньги есть. Я знаю, что его товарищи в Лондоне предлагали его ввести в британский политический истеблишмент. Некоторые из его бывших партнеров являются крупнейшими спонсорами Консервативной партии Терезы Мэй. Но он отказался: «Нет. Я занимаюсь Россией…»

И в то же время он не изменился. Ходорковский, видимо, как-то заморозился там, если это возможно, – он такая же счетная машина: холодный, внимательный (глаз у него внимательный), скрытный, и если вы думаете, что он мне что-то открыл, ошибаетесь. Ничего! – вернее, то, что Михаил Борисович сказал, значения не имеет – это шелуха.

Ходорковский совсем не похож на Березовского. Ходорковский гораздо более стратегичен, чем Березовский. Тот был тактик. Ходорковский – стратег.

Он не изменился, и это, наверное, удивительная история. Своих друзей-каторжан – у меня много таких, которые сидели, – я спрашиваю: «Слушайте, а как это может быть, чтобы человек на десять лет как бы замерз? Вот он из своей богатой комфортной жизни переместился в тюремную камеру, и это все сопровождалось унижением. За решеткой он провел десять лет с сознанием того, что, вероятно, никогда оттуда не выйдет и там же, когда умрет, его и похоронят… И вдруг: бах – оказался в Берлине. Сначала был ошарашен, на первой встрече было видно, что еще в себя не пришел, а сейчас все по-прежнему».