Часть 2. Лес за кромкой

Челн-однодревка, спрятанный в утиной заводи, чуть просел, когда Высокая Локша и ее «дочери» втащили в него упирающихся Кирью и Мазайку. Одна из добродей встала с веслом, еще одна села сзади, рядом с пленниками, а Локша расположилась впереди, где лодка становилась узкой и острой.

– Ведите себя тихо, – устраиваясь поудобнее, объявила верховная жрица Ивовой керемети. – Незачем ерепениться. Ваш путь уже вас навсегда выбрал. Если захотите свернуть – сколько бы ни блуждали, все равно на него вернетесь. Так что ни к чему руками махать.

– Это мы еще посмотрим, к чему или ни к чему, – буркнул Мазайка. – Никто меня не выбирал! Все ты придумала!

Высокая Локша расхохоталась. Лицо ее выглядело будто замершим во времени. Ей можно было дать тридцать, и сорок зим, и даже сотню – таких лиц не бывает у живых женщин. Ее полуседые волосы свисали лохмами до пояса, подхваченные только расшитой речным жемчугом повязкой. Было в ее смехе что-то неприятное, каркающее, отчего неуютно стало не только похищенным детям, но даже молодым жрицам. Та из них, что стояла у весла, наклонилась, с силой оттолкнулась от берега и начала грести – умело, без плеска и брызг, опуская широкую лопасть весла.

– Никогда впредь со мной не спорьте! – ледяным голосом сказала добродея. – Глупы еще, ума не набрались.

– Набрались не набрались – наше дело, – дерзко ответил Мазай. – Мне есть кому ум в голову вложить. Меня дед обучит.

– Вергиз-то? Этот обучит! Помолчал бы уж.

Мазайка хмыкнул и отвернулся. Он много слышал об Ивовой керемети и живущих там добродеях. О дарах, которые привозят туда из всех земель ингри и даже дальше. Вот этот челн – тоже из даров. Такие народ Бобра делает, ходкие и остроносые. Вроде все как у всех, но нет – за таким не угонишься…

Локша восприняла молчание пленника как знак покорности и отвернулась, задумавшись о чем-то своем. Мазайка откинулся назад так, что губы его оказались совсем рядом с ухом Кирьи.

– Как буза пойдет, за борт прыгай, – еле слышно прошептал он.

– Какая буза? – в тон ему ответила девочка.

– Тихо, сама увидишь.

Он сел поудобнее и затянул негромко и заунывно, так что у сомов под водой от этой песни, должно быть, заныли зубы.

Дальше песня призывала водяников и всех, кого они забрали к себе на дно с начала времен, прийти на зов, дабы забрать чужаков, посмевших стоять на пути у колдуна.

– А ну замолчи! – озираясь по сторонам, прикрикнула жрица, сидевшая рядом с ним.

– В том дому песен не слыхать… – тянул Мазайка.

– Умолкни!

Но парень не унимался, расписывая, как хозяин речной возьмет утопленниц в жены да изукрасит их раками, словно бусами. Жрица возмущенно схватила его за плечо и тряхнула – но не тут-то было. Мазайка обвил ее обеими руками за шею, обхватил затылок, резко запрокинул голову и лбом, будто камнем, ударил ее по носу. Добродея взвыла, зажимая разбитый в кровь нос и падая на дно долбленки. Ее подруга с веслом наперевес попыталась было развернуться, но поздно – Мазайка уже был рядом. Схватив ее руками за лодыжки, толкнул под колено плечом, дернул ноги на себя – и вторая жрица с возмущенным криком полетела в воду.

– Прыгай! – крикнул Мазайка и тут же бросился в воду с противоположной от барахтающейся жрицы стороны.

Не ожидавшая такой прыти Кирья первое мгновение замерла было. Этакими прихватками могли бы похвалиться ее братья Урхо или Учай, но никак не волчий пастушок! В тот миг, когда девочка пришла в себя и наклонилась над бортом, крепкая рука сцапала ее за ворот и бросила на дно возле стонущей от боли молодой жрицы.

– Ишь, злыдень, – прошипела Высокая Локша. – Вот, значит, как говорить будем? Ну так и по-иному можно!

Она повернулась к «дочери», подплывающей к долбленке с зажатым в руке веслом:

– Давай поскорее! А ты, – она сурово глянула на отрока, – отправляйся к своему деду, коли тебе ее участь без разницы! Давай плыви! Гнаться не буду, сам далеко ли убежишь!

Добравшийся уже почти до камышей Мазайка оглянулся. Увидел Кирью с глазами, полными слез. Сдвинул брови и повернул обратно к челну, будто его тянула к нему неведомая сила.

Учай запнулся перед дверью на пороге отчего дома и закрыл лицо руками, словно не желая отпускать видения последней схватки. Он уже почти победил. Оставалось совсем чуть-чуть! Едва живой Ширам позорно сбежал от него, бросив всю добычу. Еще день погони, от силы два – и в родовых песнях ингри на празднествах прославлялась бы его победа. Начало его великого правления!

А теперь он вернулся в родное селение, плетясь хвостом позади недавних соратников. Лишь пятеро самых молодых шли рядом с ним, браня трусость соплеменников. Угрюмые охотники ингри шагали впереди понурившись, словно с тяжелого похмелья. Многие из тех, кто вышел из селения в погоне за арьяльцами, больше никогда не увидят родной берег Вержи. Не сядут за стол, не лягут с женами, не отведают свежего хлеба. Преследование чужаков, вначале сулившее успех и богатую добычу, принесло много крови и мало толку.

У ворот селения возвращающихся из похода ждала толпа родичей. Вместо победных кличей воздух полнился стонами и плачем. Каждый третий из тех, кто отправлялся в погоню, раньше срока отправится нынче в Дом Дедов. Словно моровое поветрие вошло в земли рода Хирвы.

Затылок Учаю жгли неприязненные взгляды родовичей. Невысокий, тощий, нескладный, почти отрок – как они могли пойти за ним? Уж не злой ли дух овладел ими всеми? Будто прошел тот морок, когда сын вождя вел их в битву и они откликались с той же буйной яростью, с какой он взывал к ним. Никто не радовался его возвращению. Даже младшая сестра не вышла его встретить.

– Эй, Кирья! – крикнул он, переступая через порог.

Отчий дом встретил его тишиной и сумраком – только сестрин ручной ужик темной лентой проскользнул по земляному полу. Очаг совершенно остыл – было видно, что его не растапливали уже несколько дней. Под крышу прокралась зябкая сырость, влага проступила из земли и стен. Из еды в доме нашлась только крынка со скисшим молоком да зачерствевшая краюха хлеба. Из лаавы пищу никто не приносил – хочешь, так сиди, хочешь, иди на двор. Там все запасы на дереве, в клети на человеческий рост от земли от зверей упрятаны.

Учай вдруг ощутил, насколько устал. Он уселся на лавку, пустыми глазами оглядел темные закопченные стены, чувствуя, насколько чужой он под отчим кровом. Словно поход на Холодную Спину выдернул его из привычного круговорота жизни и выбросил, как занозу.

И все же где сестра? Девчонка непременно должна была выскочить вперед всех, дабы приветствовать старшего брата. А теперь и не просто брата, а старшего в роду! Но ее нет. И в дом она, похоже, давненько не заходила.

И дружка ее Мазайку в толпе вержан тоже видно не было. А это уже совсем нехорошо. От сестрицы пользы немного, одна радость – дом выметен да каша сварена. А вот внук Вергиза с его волчьей стаей – совсем другое дело… Там, на Лосиных Рогах, он, похоже, не на шутку разобиделся на Учая. Но обиды мальчишки – дело пустое! А вот оставлять селение без волчьей стражи…

Учай принялся грызть найденный сухарь, раздумывая, что ему делать дальше.

Мысли его метались; он знал, что надо действовать быстро. Сын Толмая отлично понимал: когда отступит первая острая скорбь, вержане будут искать виновного в поражении и гибели сородичей. И найти такового будет совсем не сложно… Стало быть, нужно опередить их.

Уж точно просить о милости нельзя. Жить в селении из жалости – хуже не придумаешь. Последнего ужа и то больше привечают, чем его. Что же делать-то?

Ища ответы на мучивший его вопрос, Учай вдруг кое-что вспомнил. Он встал, подошел к маленькой божнице и нашарил на полке давнишний подарок отца. Много лет назад, когда Учай еще и ходить-то не умел, Толмай привез с торжища в Ладьве мальцу потешку – сверху ручка, снизу шип и бегущие по кругу восемь глубоких, загнутых на концах прорезей – солнечных лучей.

– Это не просто забава, – назидательно сказал тогда Толмай. – Дривы такие вертушки из кости режут, чтобы вопрошать богов. Вот погляди сюда. – Он поставил подарок на стол и крутанул.

Солнечное колесо начало бег; резные дуги сплелись в дивном танце, завораживая и притягивая взгляд.

– Если крутишь его посолонь – вопрошай о грядущем. Если богам будет угодно, они тебе ответят. А если не знаешь, что прежде было, – крути противосолонь.

Толмай закрутил волчок в обратную сторону, и дуги начали разбегаться к краям.

– А когда боги-то заговорят? – нетерпеливо спросил маленький Учайка.

– Ну теперь жди, – усмехнулся отец. – Думай, гляди и спрашивай. Если суждено узнать – узнаешь…

Прежде Учаю никогда не доводилось испробовать отцов подарок ради вопрошания богов. Наигравшись в детстве, он о нем надолго забыл. Ну, видать, пришел срок…

– Что мне дальше делать? – прошептал он. – Тут ли мне жить?

Он крутанул волчок посолонь. Тот резво пробежался по столешнице, спрыгнул на пол и продолжил крутиться там.

За дверью послышались шаги.

– Учай! – послышался встревоженный голос Кежи, его лучшего друга и первейшего из его соратников. – Тебя там старейшины зовут!

Ну вот все само и решилось. Сын Толмая поднял с пола волчок, сунул в поясную суму и выдохнул:

– Пора.

За порогом столпились его друзья и соратники – жалкая кучка растерянных юнцов. Учай прикусил губу с досады. Его охватила злость. К чему уныние и страх? Сдаваться нет причин. Он все еще военный вождь ингри, и старикам придется с ним считаться!

– Вы еще заплачьте тут! – бросил он. – Идите за мной!

Дверь общинной избы распахнулась, и собравшиеся на совет старейшины дружно повернули голову к вошедшему. Их хмурые лица совсем не понравились Учаю. Старики глядели на него так, будто он был не сын Толмая, а невесть откуда взявшийся чужак.

– Я пришел говорить с вами, – громко и властно произнес Учай, чтобы не дать старейшинам опомниться.

– Говори, – помедлив, кивнул седобородый дед Райну, помнящий еще те времена, когда Толмай ходил на свою первую охоту.

– Мы гнали врага из наших пределов, так что он не мог остановиться, – заговорил Учай, вскинув голову и расправив костлявые плечи. – Мы преследовали его даже на Холодной Спине, в землях мохначей, и едва не истребили его окончательно. Но страх овладел сердцами охотников. Почти настигнув добычу, они стали мягкими как воск и трусливыми как зайцы. Не я – они потребовали возвращаться домой! Взрослые мужи, ходившие на медведя и росомаху, сбежали, так и не отведав вкуса настоящей победы! Они не добили раненого зверя! И теперь, зализав раны, враг вернется к нам, горя жаждой мести. Чем мы его встретим? Кто встанет частоколом копий на пути арьяльцев?

– Помолчи, слепень борзоязыкий! – сердито прервал его старик. – О каком частоколе ты твердишь? Ты напоил нашу землю кровью! Напоил допьяна! И что ж, думаешь, теперь из нее вырастут воины, как мухоморы после дождя? Посмотри, сколько из тех, кто пошел за тобой, не вернулись назад. Ты хочешь, чтобы и все остальные легли рядом с ними? Ты желаешь, чтобы арьяльцы пришли сюда и сожгли наши дома? Чтобы они засыпали солью раны нашей земли?

– Так что ж, – вспыхнул Учай, – вы станете ужами под пятой врага еще до того, как он придет сюда?

– У ингри нет врагов, – угрюмо сказал другой старейшина. – Мы не станем ни с кем биться. Ты поднял оружие, возмутив своими речами добрый люд. Ты – наш враг. Мы изгоняем тебя.

– Сами вы слепни, не видящие дальше собственного носа! – яростно заорал Учай, подавляя невольный ужас. – Я, только я – ваша единственная защита! Без меня вы ничто! Думаете, если вы отдадите арьяльцам все, что награбили в их лагере, они помилуют вас?! Только это, – он выхватил кинжал, и клинок его блеснул в тусклом мигающем свете лучин, – дарует крепкую защиту. В нем и право, и правда!

Старейшины ничего не ответили. Кряхтя, они начали разворачиваться спиной к Учаю.

– Ступай прочь! Ты изгнан, – гневно провозгласил седобородый Райну. – Тебя больше нет в роду Хирвы.

Он поднялся и нарочито медленно подошел к очагу, будто ожидая, что Учай бросится к нему в ноги, моля о пощаде. Зачерпнул горсть остывшей золы, поднес к губам… Сын Толмая видел, как старейшина шепчет слова, призывающие богов и предков забыть о том, что в роду Хирвы родился и жил Учай, сын Толмая. Вслед за Райну к погасшему очагу один за другим начали подходить и остальные старейшины.

Учай опасался такого исхода, но сейчас все леденело у него внутри от этих страшных слов. Он вернул кинжал в ножны и направился к двери. Злость и ужас душили его, ища выхода. Не выдержав, он повернулся на пороге и заорал:

– Я уйду! Но я еще вернусь, чтобы плюнуть на ваше пепелище!

– Прочь, чужак! Мы тебя не знаем!

Учай открыл ногой дверь и сбежал с крыльца.

Старший из дедов, подойдя к порогу, швырнул ему вслед горсть золы и, чтобы защититься от сглаза, трижды сплюнул на землю.

Пятеро молодых охотников ждали своего предводителя возле общинной избы.

– Что, что там? – наперебой принялись спрашивать они.

– Страх отнял разум у стариков, – презрительно процедил Учай. – Они гонят меня, потому что боятся смотреть дальше собственных ворот. Все они обречены. Я ухожу. Кто со мной?

– Мы идем с тобой, Учай! – в один голос закричали собравшиеся. – Веди нас! Отомстим арьяльцам!