Хаста спускался по лестнице, обдумывая данное ему поручение. Что мудрить – на службе у святейшего Тулума он не только освоил грамоту и счет, не только познал тайный смысл древних свитков Ясна-Веды, но и изрядно развил врожденную ловкость и изворотливость. Мысли его крутились вокруг идеи тайно проникнуть в городскую крепость накхов: как-нибудь прокрасться, тихо затаиться, покуда не будет меняться стража, и прошмыгнуть юркой мышью…

Однако его быстрый холодный ум решительно отметал привычные, но негодные в данном случае уловки. Ему вспомнился Ширам в ту ночь, когда Учай обстрелял мамонтов огненными стрелами. Израненный саарсан, едва живой, открыл глаза и принялся убивать с той же неотвратимостью, с какой делал это всегда. А в крепости воинов, подобных Шираму, – сотни. Уж точно они не станут расспрашивать лазутчика, для чего это он хоронится в тени, – схоронят его сами, да так, что больше никто и не найдет…

«Нет, плохая мысль. А если броситься к стенам крепости с криком, что мне нужно говорить с саарсаном? Тоже глупо. Тогда стрелами угостят арьи, так что и рта открыть не успею. Хотя, может быть…»

Хаста разжал кулак и подкинул на ладони золотую пластину. На пластине была выгравирована печать святейшего Тулума, окруженная словами благословения. Что ж, если нельзя пройти лунной тенью, то придется прибегнуть к ослепляющему сиянию Исвархи.

Никогда прежде со дня основания столицы Верхний город не спал столь тревожно. Дома знатных накхов, каждый из которых представлял собой неприступную башню, были объединены в одну крепость. Напротив нее во всех улочках, прилегавших к главной дороге, ведущей к воротам, стояли отряды городской стражи и телохранители высших вельмож Аратты. Ворота были закрыты. Никто не мог ни покинуть Верхний город, ни войти в него. Объявленное государем перемирие, кажется, мало что изменило.

Плохой мир, конечно, лучше доброй битвы. Но веры накхам больше не было. Будто пелена упала с глаз арьев, и только сейчас они поняли, что извечный коварный враг, столетия копивший силы, наконец поднялся и ударил, словно притаившийся в камнях змей. Тому, кто им доверится, не будет спасения.

Городские стражи, оградившись щитами, в молчании наблюдали за угловатой каменной громадой, ожидая вылазки. И чем дольше ее не было, тем больше в сердцах стражников крепло убеждение, что под предлогом перемирия накхи замышляют нечто ужасное. Осталось только понять, что именно…

– С дороги! С дороги!

Воины храмовой стражи, расталкивал народ, освобождая путь невысокому, но очень важному с виду рыжему жрецу в ослепительных златотканых одеяниях, – целая дюжина телохранителей, как положено высшим служителям Исвархи. На голове у жреца красовалась двенадцатилучевая диадема, подобная той, в которой выходил встречать Зимнее Солнце сам государь, а в руках он держал высокий посох, увенчанный золотым полудиском.

Сотник отряда городской стражи поспешил навстречу нежданному гостю. Тот глянул на него, как на бродячего пса:

– Где это произошло?

– Что – это?

Достославный Хаста не удосужился объяснять. Впрочем, польщенный вниманием столь высокопоставленного лица глава стражи и без объяснений догадался, о чем его спрашивают, и ткнул острием копья куда-то вперед:

– Да, считай, прямо здесь. Там напали на царевича. Потом, увы, государь на своей колеснице приехал и затоптал следы…

Рыжеволосый жрец отмахнулся от него:

– Осветите землю факелами!

Храмовые стражники окружили место, где состоялось похищение, и склонили факелы к земле.

– Сомкните щиты надо мной! – с надменностью прирожденного вельможи продолжал распоряжаться Хаста.

Затем он опустился на колено, приложил к земле правую руку, прижал левую к сердцу и прикрыл глаза, будто вслушиваясь в собственные ощущения.

Свидетели происходящего замерли, благоговейно глядя на волшебное действо. Наконец жрец шумно вздохнул, вновь открыл глаза, поднялся и воскликнул звучным голосом:

– Свидетельствую и объявляю именем храма всемогущего, всеведущего Исвархи, что саарсан накхов Ширам, сын Гауранга, не похищал царевича Аюра и непричастен к его похищению!

Толпа стражников, поставленная здесь приказом нового Хранителя Покоя, дабы никого не впускать в твердыню мятежников и не выпускать их наружу, издала дружный вздох, в котором отчетливо слышалось облегчение. Стоя здесь, почти на виду у остроглазых накхов, каждый из стражников уже мысленно попрощался с жизнью. Ибо начнись что – мало кто из них уцелел бы. А если Ширам ни при чем, так, может, и схватки не будет?

– Ширам, сын Гауранга, – между тем громко вещал Хаста, – ты сказал правду, но ты сказал не все! Я желаю говорить с тобой с глазу на глаз!

Услышав голос, громко выкликавший его имя, Ширам остановился и оглянулся. Впрочем, его не слишком интересовало происходящее сейчас на улице. Ночная стража на стенах несла привычную службу с удвоенной бдительностью, а все прочие старались как можно меньше привлекать к себе внимание. Каждому из накхов отчетливо казалось, что Ширам желает убить именно его и непременно самым изощренным из тысячи известных ему способов. После заката вся крепость накхов была обшарена от крыши до самого глубокого подвала. Невеста саарсана исчезла, растворилась в ночи, будто и не было ее тут вовсе.

Ширам самолично осматривал одни покои за другими, пока вдруг не застыл у смертного ложа Мармара.

– Плащ, – выдохнул он.

Он повернулся к шедшим за ним воинам:

– Пропали и его плащ, и лук. Никто из нас не взял бы вещь мертвеца, ибо мертвые возвращаются за тем, что им принадлежит. Это Аюна, и она сбежала! Вы слышите меня, накхи? Изнеженная царевна сбежала из-под носа у сотен воинов! Чем мы смоем этот позор?

Он обводил немигающим взглядом лица собравшихся, и каждый, на кого падал этот тяжелый взгляд, хотел умереть прямо здесь, на месте. И как высокую милость готов был просить дозволения умереть, кинувшись в самую гущу боя.

– Мы должны найти ее и вернуть, прежде чем государь узнает о ее побеге…

Ширам задумался. Для того чтобы отыскать Аюну, следовало выбраться из собственной твердыни, окруженной городской стражей, как сахарная голова – осами. Конечно, дело может закончиться схваткой, но придется на это пойти…

Он вспомнил девушку, отчаянно похожую на своего брата, запустившую в него обручальным браслетом. Сейчас, когда все зашло так далеко и каждый новый шаг грозил неминуемой гибелью не только воинам, чья участь – вечный поединок со смертью, но и всей еще совсем недавно великой державе, – чего он ждал от этой девушки, чего хотел? Да, она была прелестна. Не так, как бывают хороши накхини, гибкие и сильные, будто виноградная лоза, черноокие или зеленоглазые, с резкими чертами лица. Золотоволосая Аюна казалась нежной и мягкой, цветком, который легко стоптать неосторожным шагом…

Но стоила ли эта красота всего того, что уже свершилось и неминуемо свершится вскорости? Что такое женская привлекательность? Надолго ли она переживает красоту цветка? Увянет и забудется, как и не бывало. Но все прежние мысли саарсана о новом мире, о едином народе, в котором не будет ни арьев, ни накхов, – все то, с чем он связывал будущую женитьбу, – неужели все это развеется по ветру? Еще недавно Ширам хотел лишь просить свою невесту о помощи – найти объяснение внезапной немилости государя. И вот теперь, как отсеченная голова, летящая наземь, все еще смотрит на бегущее тело, последним усилием желая понять, что происходит…

В этот самый миг внизу раздался громкий голос, зовущий его по имени, и на этот раз Ширам его узнал.

– Должно быть, боги услышали мои слова и шлют мне помощь, – тихо прошептал саарсан, дивясь, что в помощники ему Отец-Змей избрал жреца своего противника Исвархи.

Но уж точно не ему обсуждать причуды богов!

– Впустить жреца, – приказал саарсан. – Но только его одного.

Хаста с некоторой опаской глядел, как из-за зубцов боевой галереи выдвигается толстый брус и с него вниз опускается большая плетеная корзина на крепкой веревке. Наблюдая за ее спуском, он обдумывал, стоит ли громко возмутиться столь неподобающим важному жрецу способом перемещения в пространстве, как вдруг перед храмовой стражей появился молодой арий в роскошных бронзовых доспехах – должно быть, предводитель отряда чьих-то телохранителей.

– Ясноликий Киран, под рукой которого столичное войско, запретил пускать кого-либо в крепость наших врагов, – заявил он. – Будь то солдат, торговец или жрец!

– Мне нет дела до слов военачальников, как солнцу нет дела до криков осла. Мой повелитель там. – Хаста высокопарно простер длань в сторону чернеющего неба. – Лишь святейший Тулум имеет право отдавать мне приказы.

– Может, и так, – не унимался юнец в дорогих доспехах. – Но я получил приказ. И не позволю…

Хаста кивал в такт его словам, задумчиво втирая в руки подобающие жрецу маслянистые благовония. Потом, сняв с пояса изукрашенную флягу из тыквы-горлянки, откупорил ее и тремя глотками утолил жажду, едва удержавшись, чтобы не поперхнуться. Затем протянул флягу одному из храмовых стражей и приказал:

– Полей мне на руки – я касался земли, на которой было совершено преступление.

Стражник щедро плеснул из фляги в сомкнутые ладони жреца.

– Итак, я сейчас поднимусь в башню. Вы будете ждать меня здесь.

– Достопочтенный жрец! – резко напомнил о себе арий. – Покуда я не получу приказа от ясноликого Кирана или от самого государя, я не пущу тебя.

– Вот даже как?

Хаста широко улыбнулся:

– Что ж, не пусти. Вот тебе мои руки, держи их, и да поможет мне Исварха исполнить его волю.

Рыжеволосый жрец поднял руки, будто в молитвенном жесте, так что они едва не коснулись пламени одного из факелов, – и в тот же миг ладони Хасты вспыхнули. Шагнувший было к нему юноша в страхе отпрянул.

– Что ж ты? Держи! – как ни в чем не бывало предложил жрец, делая шаг вперед и протягивая горящие руки. – Ведь ты хотел меня удержать! Ты очень хотел!

Его голос утратил насмешливость и обрел силу:

– Этим пламенем, ниспосланным мне небом, я прокляну тебя и род твой! Да не взойдет на поле твоем семя! Да будут отныне плоды в садах твоих пристанищем червей! И вода в источнике да наполнится солью!

– Нет, нет! – в ужасе пятился ошеломленный арий.

Хаста встряхнул руками, и пламя погасло.

– Убирайся, выродок. – Не глядя на убегающего юнца, жрец молча направился к спустившейся на землю корзине, силясь за безучастностью скрыть глубокое удовлетворение.

Как же долго он мечтал прилюдно выкрикнуть эти слова арию… Но об этой его мысли не узнал никто. И вскоре скрип ворота возвестил о начале подъема.

Ширам бросился к раззолоченному жрецу и обнял его так, будто после долгой разлуки встретил любимого брата. Наблюдавшие эту встречу накхи замерли, не зная, что и подумать.

– Хаста, друг! Как я рад тебя видеть! Слава богам, ты здесь!

– Одному богу, храбрейший саарсан. Не забывай, что я все же представляю здесь властителя небес Исварху.

– Не беда, пусть даже и его. Пойдем! Может, хоть ты объяснишь мне, что происходит в столице…

– Честно говоря, – произнес Хаста, – я шел сюда с тем же желанием.

– В таком случае ты пришел зря, – нахмурился Ширам, выпуская жреца из могучих объятий. – Мне представляется, что в столице, во всяком случае в Верхнем городе и уж точно в Лазурном дворце, все сошли с ума. Ополоумели, одурели… Не знаю, как еще сказать. Утром Ардван встретил меня так, словно я плюнул на его тень. Я бы не позволил себе просить награду за то, что не раз и не два спасал его сына. Но с дворцовыми рабами говорят любезнее, чем он со мной! Чтобы найти объяснение этому, я отправился к своей невесте. Перед солнечным богом Исвархой она произнесла слова обета стать мне женой. Она приняла обручальные браслеты, такие же священные для каждого из накхов, как для арьев – двенадцатилучевой венец на твоей голове. – В голосе Ширама заклокотал утихший было гнев. – И что же? Прелестная Аюна сегодня швырнула мне их в лицо, требуя, чтобы я убирался прочь! Тем самым она оскорбила и Мать Найю, и Отца-Змея. Исварха свидетель – я был очень мягок! Любой другой накх просто отсек бы ей голову, не спрашивая, чья она дочь! – Саарсан на миг умолк, но все же продолжил: – А потом она сказала такое, от чего всякий мужчина, даже и дикий ингри, пришел бы в неописуемую ярость…

– Я не спрашиваю, что наговорила тебе эта вздорная девчонка… – начал Хаста, не скрывая любопытства.

– Не смей так ее называть! Как бы то ни было, она все же дочь государя и моя нареченная.

– Это, конечно, высокая честь – быть твоей нареченной. Но мне почему-то кажется, что она ее не оценила. И после этого ты хочешь, чтобы я не называл ее вздорной девчонкой?

– Да, я так хочу, – хмуро ответил Ширам.

– Как скажешь. Я буду именовать ее мудрой старицей. Так что же рассказала тебе мудрая старица?

Саарсан молча схватил Хасту за плечо и поволок за собой вниз по лестнице с крепостной стены.

– Ладно, ладно, я пошутил! Она не старица и не мудрая!

– Молчи! – цыкнул Ширам. И добавил куда тише: – Я просто не желаю, чтобы все прочие слышали о том, что моя невеста связалась с мохначом.

– Что?!

Накх притащил оторопевшего жреца во внутренний дворик к фонтану в виде многоглавой змеи.

– Она выкрикнула мне в лицо, что любит Аоранга.

Хаста изумленно поглядел на него, не веря собственным ушам. Конечно, он и сам пообещал дикарке Айхе прожить с ней год, но это был его личный подвиг. Но кто мог принудить дочь государя? Да, Аоранг не таков, как прочие мохначи, но уж точно не ровня царевне…

– Это правда?

– Не знаю. Поверь, мне нелегко об этом говорить. Но она сама так заявила мне на этом самом месте.

– Должно быть, она солгала, чтобы досадить тебе. Но все же… Какой странный выбор! Это так нелепо, что даже похоже на правду! Послушай меня, Ширам, – заговорил Хаста, быстро обдумав услышанное. – Сейчас я тебе скажу не как жрец, а как друг – если ты и впрямь считаешь меня другом. Наверняка эта любовь Аюны – просто блажь. В этом возрасте все девицы – полные дурочки. Да, я помню, что она царевна, средоточие всех прелестей и достоинств. Но я же обещал сказать тебе правду – вот ее и говорю. Скорее всего, она своими дерзкими речами взбаламутила отца, а тот сорвал злость на тебе. Самое худшее, что можно было сделать, – это идти за объяснениями к самой Аюне. Но ты это уже сделал… Я прошу тебя – забудь о ее воплях. Прости ее кощунство, если сможешь. Каждому из нас приходится делать выбор между «плохо» и «совсем отвратительно». Я сейчас вернусь к святейшему Тулуму, объясню ему, что произошло, а он убедит брата…

– Аюны здесь нет, – выдавил Ширам.

– Как – нет? Что ты с ней сделал?

– Ничего! – рявкнул саарсан. – Она сбежала! И не смотри на меня так! И не смей ничего говорить об этом, или я не вспомню, что недавно ты спас мне жизнь!

Хаста покачал головой, будто проверяя, крепко ли она держится на плечах, и примиряюще воздел руки:

– Я и не думал ничего говорить. Сегодня воистину день чудес! Впрочем, господь Исварха за день обегает все небесные пределы, так почему бы его земной дочери не пробежаться…

– Оставь свои шуточки, мне не до них.

– Честно говоря, мне тоже. Но все же это лучше, чем биться лбом о стену и заламывать руки, причитая без толку… Но если Аюна уже у отца, то можно объявить, что ты намеренно отпустил ее… Впрочем, нет. Если бы царевна вернулась во дворец, все бы об этом уже знали. Где же она? М-да, полагаю, Ардван будет недоволен таким поворотом…

Ширам пожал плечами:

– Какое мне дело до недовольства Ардвана? Накхи ему больше не повинуются. Он забыл то, в чем присягал сам и присягали его предки, принимая клятву верности у двенадцати великих родов Накхарана…

Жрец тяжело вздохнул:

– Погоди, погоди, Ширам! Я не спорю с тобой. Если ты говоришь о нарушении клятвы, значит так оно и есть. Я лишь хочу уточнить, касаются ли твои слова лишь Ардвана или же и его сына?

Саарсан на мгновение задумался и произнес холодно и резко, как говорил в прежние времена:

– Аюр не принимал клятву верности у накхов. Стало быть, мой народ не обязан ему служить. Но в то же время царевич непричастен к клятвопреступлению своего отца. И более того, перед тем как быть похищенным, Аюр примчался сюда, чтобы искать мира. А значит, моя верность ему нерушима, как и прежде, и я сделаю все, чтобы отыскать его. Но после этого я и мои люди вернемся в Накхаран. Уж во всяком случае – до восшествия на престол нового государя. Вот когда это произойдет – тогда и поговорим.

– Ты прекрасно сказал, Ширам! – притворно восхитился Хаста, глядя на саарсана со скрытой печалью. – Не всякому ученому мужу такое удастся. Твои слова и мудры, и глупы одновременно. Мудры они – потому что ты и впрямь говоришь, как подобает властителю. Ну а глупы – потому что жернова уже запущены и они смелют в муку все, что попадет между ними. И ты, и твой народ, и повелитель Ардван, и святейший Тулум, и я, и сама великая Аратта могут превратиться в зерно между жерновами.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты видел головы на въезде в город?

– Да, это мятежники, которых Хранитель Покоя хотел поднять на своего государя.

– Так и есть. А теперь мятежником стал ты. Не знаю, сменит ли твоя голова голову Артанака – я бы этого не хотел, – но только что у трона подрубили еще одну ножку. Согласись, на двух ножках сидеть очень неудобно!

– К чему ты клонишь?

Хаста поглядел собеседнику в лицо:

– Ты ведь осознаёшь, что следующей после Артанака жертвой заговора стал ты и твои накхи? То, что заговорщики пытались совершить в лесной веже, сегодня им удалось с блеском прямо перед твоими воротами. Да еще ты сам им помог, увезя Аюну. Об этом знает весь город, и никто уже не поверит, что Аюра похитил не ты. Теперь ты кругом виноват в бедах Аратты.

– Я видел тех, кто похитил царевича, – возразил Ширам. – Это была девица из леса, которая чуть не вышибла из тебя дух. И тот самый сакон, в которого Аюр всадил стрелу.

– Тот самый? Ты хочешь сказать…

Хасту передернуло. На память тут же пришли слышанные в детстве страшные сказания о ходячих мертвецах, поднятых заклятиями из земли. Он и сам не знал, верить им или нет. Бьярские чародеи были способны на многое…

– Для мертвеца он был очень быстрым, – добавил Ширам. – Но я готов поклясться, что узнал его.

– Очень странное дело, – тихо проговорил Хаста. – Сначала – Артанак, много лет бывший правой рукой государя. Теперь вот накхи. Следующая – храм. А если подломится и третья ножка трона, то останется одна-единственная, почти незримая. Именуемая божественностью государевой особы. Но устоит ли она перед жаждой власти?

– Ты красиво говоришь, Хаста. Но полагаю, ты пришел сюда не просто для того, чтобы я послушал твои речи.

– Маханвир, как всегда, мудр.

Ширам поморщился:

– Я больше не маханвир.

– Вот о том как раз и речь. Те, кто ножка за ножкой выбивает опору из-под трона, добивались именно этого и получили свое. Получили даже легче, чем рассчитывали. Теперь, когда царевич пропал, арьев натравят на накхов, те же в ответ примутся резать арьев. До тех, кто сеет и пашет, конечно, нет дела ни тем ни другим. Но скажу тебе по секрету – им придется тяжелее всего. В итоге Аратта останется без хлеба. И вскоре перестанет существовать.

Ширам вновь пожал плечами и хотел что-то сказать, но жрец опередил его:

– Быть может, тебе все равно. Но невелика честь для гордых накхов стать тряпичной куклой на пальцах бродячего лицедея.

– Чего ты хочешь, Хаста? Говори прямо.

– Мы должны действовать сообща. Ты и я, храм и накхи. Мы должны отыскать Аюра. Он станет залогом будущего союза. Да, Ардван вспыльчив и подозрителен, но вовсе не глуп. И когда успокоится, непременно начнет искать пути к примирению. Я слышал, вы уже заключили перемирие?

– Так и есть.

– Возвращение Аюра даст тебе возможность заключить новый мир. Полагаю, куда более выгодный для накхов. Если только…

Он не успел договорить. Со стороны улицы послышался рев трубы.

– Что-то произошло, – насторожился Ширам. – Похоже, пока мы тут беседуем, они готовятся к бою!

Он оттолкнул жреца и бросился к лестнице, ведущей к стенам. Хаста, подобрав длинные полы густо расшитого золотом одеяния, пустился следом.

Этим вечером коридоры и залы Лазурного дворца казались Ардвану непомерно большими и устрашающе гулкими. Обычная суета и многолюдье, десятки придворных, спешивших почтительно преклонить перед ним колено, едва он появлялся на пороге, – сегодня всего этого не было. Даже те немногие слуги, которые помогали ему разоблачиться, чтобы отойти ко сну, то и дело вздрагивали и прислушивались, ожидая шума с улицы. Конечно, государь в безмерной мудрости своей заключил с накхами перемирие, но можно ли верить этим порождениям Первородного Змея? Даже то, что у покоев государя сегодня не стояли те самые пресловутые порождения змея, отчего-то пугало. Будто мироздание одним махом изменило свой устоявшийся порядок, и никому не ведомо, что принесет эта перемена.

Перед закатом во дворец прибыл Киран и привел полсотни воинов городской стражи. Они встали у всех входов и у опочивальни государя, сменив Жезлоносцев Полудня. Те устроились спать прямо во дворце, готовые в случае необходимости вскочить и ринуться в бой.

– Прикажете мне остаться здесь? – склонив голову, поинтересовался зять государя.

– Нет, ступай к войску. Ширам непременно сдержит данное слово. Так что здесь можно ничего не опасаться. И вот еще что – завтра поутру я желаю видеть здесь всех вельмож, допущенных в Лазурный дворец. Эти трусы разбежались и заперлись в своих особняках, прячась за спинами телохранителей. Они что же, полагают, что моей власти недостанет подавить восстание? Что я не справлюсь с мятежным саарсаном? Он уже запросил мира! И где, я спрашиваю, где все те, кто еще утром клялся мне в верности? – раздраженно говорил государь. – Почему они не здесь? Где эти потомки храбрейших арьев? Прикажи утром собрать их здесь!

– Я все исполню, мой повелитель.

– А теперь ступай. Ты всегда был мне предан. Ты всегда первым видел измену под маской лживой верности. Я не забуду этого, покуда жив.

Киран поклонился, чуть придерживая ножны меча, и, выпрямившись, направился к выходу.

– Настало время, когда измена стала законом и слова чести бряцают, как истертая медь в кружке нищего, – вслед уходящему тихо проговорил Ардван.

Когда пришло время отойти ко сну, молчаливые слуги положили в постель серебряные грелки с горячей водой и тихо вышли, оставив государя одного. Ардван сидел на краю своего ложа, закрыв глаза, ощущая вокруг пустоту. Он чувствовал себя брошенным всеми. Хоровод теней кружился вокруг него.

Вот Артанак, которого он когда-то готов был считать братом. С которым отправлялся на свою Великую Охоту, карабкался по скалам, добывая горных львов, шкурами которых и сегодня покрыт его трон. Хранитель Покоя, всю жизнь служивший ему нерушимой защитой. Что посеяло в нем ядовитые семена измены? Какие слова нашли путь к его сердцу, вырвав прежние воспоминания о дружбе?

Да что Артанак! Вот и родной брат – можно ли верить ему? Его жрецы шастают повсюду, высматривая и вынюхивая, но об измене и заговоре ему стало известно от Кирана. А ведь Тулум наверняка знал, но медлил… Выжидал? Искал выгоду? Лишь верный Киран, которого заговорщики пожелали втянуть в свой круг, немедленно открыл ему глаза.

«Господь Исварха, как же я одинок! Совсем как ты там, в небе… Неужели и ты страдаешь в вышине так же, как я? Неужели моя боль – часть твоей? Ведь и ты, как и я, ходишь один и не можешь встретиться с той, кто была тебе дороже всех под небесами, черными и голубыми…»

Светильники гасли один за другим, из распахнутого окна веяло ночной прохладой. Ардван все не спал. Он сидел на краю постели, раскачиваясь и бормоча запретное во дворце имя.

– Аниран… Проклятье сладкозвучных песен забрало тебя у меня! Нет мне ни в чем опоры… Тяжело путнику без посоха! Невыносимо государю без верных. Зачем ты покинула меня, Аниран? Зачем погубила нашу любовь? Нет мне без тебя ни покоя, ни тени в палящий зной. Жажда иссушает меня, и сердце будто кусок засохшей грязи…

– Я здесь, Ардван… Я здесь. Открой глаза… Услышь меня, мой муж и повелитель…

От неожиданности Ардван вскочил с постели и начал озираться в поисках говорившей.

– Я здесь…

Голос разносился сверху. Она парила возле открытого окна, будто ночная птица, влетевшая в царские покои. Легкие одежды ее развевались, и золотистые распущенные волосы волнами сбегали на плечи.

– Ты?! Но как…

– Исварха услышал твою молитву, – звучал ее нежный голос. – Он не дал мне смерти в тот день. Он дал мне крылья и обратил в птицу. Сейчас же он сжалился над тобой. Иди ко мне… Иди ближе… Я научу тебя летать!

Ардван сделал шаг, затем еще один.

– Дай мне руку! Почувствуй, я живая! Теперь мы всегда будем вместе!

Государь как во сне протянул руку, прикоснулся к воркующей деве-птице и вдруг отпрянул:

– Ты – не она!

Веревка с узлами в тот же миг обвилась вокруг его шеи, резко натянулась… Ардван захрипел, хватаясь за удавку, но золотоволосая красавица повисла на нем, обрывая последние мгновения жизни повелителя Аратты. Наконец он дернулся и затих.

– Готово, – прикладывая к шее мертвеца два пальца, прошептала она. – Жаль, что он так и не захотел учиться летать. Так было бы куда забавнее!