8

Джессика ощутила на лбу легкое прикосновение от поцелуя своего мужа, украдкой вышедшего из комнаты. Она улыбнулась. Глупости, связанные с беременностью, определенно имели свои преимущества. Вместо того чтобы, уткнувшись в нее носом, разбудить ее и быстренько заняться сексом, а потом настаивать на том, чтобы вместе попить кофе перед тем, как он уйдет на работу, теперь он каждое утро позволял ей понежиться в кровати столько, сколько она могла выдержать. Она выполняла очень важную задачу, вынашивая ребенка, поэтому Мэттью принял на себя большую часть домашних забот, боясь, что она ушибется. Хотя она не могла понять, как мог бы травмировать ее пылесос или тряпка для пыли.

Вчера вечером перед тем, как лечь спать, он снова читал ей вслух книгу для молодых родителей.

– О боже! У нашего малыша есть отпечатки пальцев! Настоящие отпечатки пальцев, представляешь? А если это девочка, в ее яичниках уже есть яйцеклетки. Это потрясающе. – Он покачал головой.

Джессика улыбнулась. Ей нравилось, что Мэтт так заинтересован, так волнуется за будущее и так опекает ее. Иногда он заходил слишком далеко, например, когда они яростно спорили о том, должна ли она брать новый заказ на иллюстрации или нет. Он небрежно пробормотал с набитым ртом, что ей нужно расслабиться, не то чтобы она работала по-настоящему… Она накричала на него, и он умолк. Это была одна из ссор, вспыхивающих между ними с некоторого времени, и она лишь прояснила то, что Джессика давно подозревала. Мэттью попытался идти на попятный, но только усугубил ситуацию.

Запинаясь, он произнес:

– Но моя мать была рада тому, что ей не пришлось работать, у нее было время на то, чтобы содержать дом в порядке…

– Ты считаешь, что моя работа должна заключаться в том, чтобы содержать дом в порядке? – взвизгнула тогда Джессика.

– Нет! Ну, отчасти. Да! – Разволновавшись, он не понимал, почему это оскорбляет ее.

– Господи Иисусе, Мэтт, сейчас что, 1950-й год? Почему бы тебе не сказать мне, за кого, по-твоему, я должна голосовать?

– Не прикидывайся, – сказал он. – Ты понимаешь, о чем я. Просто представь, если бы твоей маме не нужно было каждый день ходить на работу, которую она не любит, ее жизнь была бы намного интереснее.

– У моей мамы неинтересная жизнь потому, что она работает подавальщицей и недостаточно богата для того, чтобы сидеть дома? – громко и визгливо прокричала она.

– Я не это имел в виду! – Он надавил на глазницу большим и указательным пальцами.

– Да, но прозвучало именно так. И для твоего сведения, мое творчество – очень важная составляющая моей личности!

Мэттью рассмеялся.

– О господи! Ты говоришь так же, как один из этих претенциозных типов, которые носят рюкзаки и собирают винтажные чайные чашки.

Скоро он перестал смеяться, поняв по выражению ее лица, что ее это ранило. Он быстро извинился, и они должным образом все обговорили. Впрочем, в конце она согласилась с тем, что его предложение на самом деле имеет смысл, и все-таки отказалась от работы. Она очень любила свою работу, но желание сделать его счастливым перевесило. Да, ее жизнь стала чуть скучнее, ей недоставало удовольствия, которое она получала от выполнения заказа, ощущения перспективы, которую сулили ей острие только что заточенного карандаша и чистый лист бумаги. Но то была малая цена за то, что теперь она могла спать столько, сколько захочет.

Зарывшись лицом в подушку, Джессика растянулась на кровати. Несмотря на то что сначала ее одолевали дурные предчувствия, она была вынуждена согласиться с тем, что ей нравится по утрам оставаться одной. Она могла спать, раскинув руки и ноги, как морская звезда, и храпеть с открытым ртом, зная, что может проснуться тогда, когда выспится. Не нужно было думать о работе или о том, что позвонит босс. Прежде, движимая стремлением к успеху и наслаждению, она просыпалась без будильника. Она любила поспать. В докладе, написанном ею в старших классах средней школы, она написала: «Если бы способность мгновенно засыпать повсюду, например, в церкви, на собрании или во время прослушивания четвертого альбома группы «Кэатейкер», признавалась в качестве учебной дисциплины или спорта, Джессика была бы круглой отличницей». Тогда она собиралась сделать ксерокопию этого высказывания и повесить ее в уборной.

Внезапно ее разбудил громкий стук в дверь. Подняв голову и отбросив назад копну густых волос, загораживающих глаза, она попыталась разглядеть будильник на прикроватном столике Мэттью. Было одиннадцать часов. Неужели она проспала до одиннадцати? Но так оно и было.

Схватив клетчатый домашний халат, Джессика просунула руки в рукава и открыла входную дверь. Сначала она подумала, что стучавший убежал: это была любимая проказа школьников, которые, по дороге на учебу, проходили мимо их дома. Она почти захлопнула дверь, когда ее внимание привлек взмах руки справа, ему сопутствовал звук льющейся тонкой струйкой воды.

– Ради всего святого, что ты здесь делаешь? – Джессика была шокирована, заметив свою подругу, присевшую на небольшой замощенной площадке, где под эркерным окном стояли мусорные контейнеры на колесах.

Подняв голову, Полли улыбнулась.

– Я писаю.

– Господи, Полли! Почему ты писаешь в палисаднике? Ты не можешь воспользоваться уборной, как все нормальные люди?

Полли фыркнула от смеха.

– Я совершенно отчаялась! Я сошла с поезда и побежала. Не знаю, как я выдержала, правда не знаю. Я просто добежала сюда. Я барабанила в дверь, но больше не могла ждать ни секунды. Я почти закончила. Не смотри. – Жестом руки она отогнала Джессику.

Выдохнув, Джессика собиралась было ответить, когда услышала, как захлопнулась дверь миссис Плезент.

– О, доброе утро! – Джессика промахала ей рукой из-за кустов и миниатюрной стены.

– Доб… – Миссис Плезент не могла выговорить ни слова, увидев, как с лужайки на нее смотрит девушка со спущенными до колен джинсами.

– Прошу прощения за свою подругу, – промямлила Джессика. – Она не здорова и вынуждена делать это тогда, когда ей приспичит и… Я только рада, что ей удалось вовремя спрятаться за живой изгородью. – В знак извинения она кивнула.

– Мы обе рады! – снова фыркнула Полли.

Миссис Плезент, не проронив ни слова, застегнула свой макинтош и, повесив на плечо хозяйственную сумку, направилась вниз по Мертон-авеню.

Джессика широко улыбнулась проходящей мимо мамочке с прогулочной коляской, стараясь выглядеть так, будто она спала целую вечность.

Полли вприпрыжку вбежала в коридор.

– Иисусе Христе, ты ленивая корова! Давай, вставай, одевайся.

– Я встала, только не оделась. Надеюсь, ты собираешься помыть руки! – воскликнула Джессика.

– Конечно! У тебя есть работа? – спросила Полли, она сама была не у дел, закончив временную работу, и теперь собиралась учиться на флориста.

Джессика покачала головой.

– Нет. Я пока отказалась от заказов на иллюстрации. Мэтт считает, что мне лучше сосредоточиться на ребенке и доме, понимаешь…

– По правде сказать, не понимаю. То есть он сказал тебе «прекрати работать» и ты ответила «ну ладно»? – недоверчиво спросила Полли.

– Что-то вроде этого. – Джессика опустила глаза.

– Опять твои что-то вроде этого! Но ты же любишь рисовать! И у тебя еще не родился ребенок.

– Я знаю. Но он прав, так будет проще.

– Черт побери, подруга, потом он возьмется за пылесос и заставит тебя сидеть, поджав ноги! – с досадой воскликнула Полли.

Джессика улыбнулась.

– Упаси бог!

– Я хочу перекусить! – Полли щелкнула пальцами и, отстранив подругу, направилась на кухню, разумеется, прямо к холодильнику. Еда в доме Джессики всегда казалась Полли более привлекательной, чем то, что она могла найти на собственной кухне, расположенной в каких-то семи милях отсюда.

– Разве в твоем районе нет супермаркетов или кафе? Я вполне уверена, что есть. – Джессика зевнула и потянулась, вскинув руки. Из-под задравшейся майки показался пока еще только намечающийся животик.

– Не язви, уши твоего нерожденного младенца все слышат. – Полли глубокомысленно кивнула и заткнула уши. – Нужно поговорить, – сказала она, роясь в буфете, а потом – в холодильнике и кладя свою добычу на стол. – Я наметила для себя цель, и мне нужны совет и помощь, если я решу действовать.

Так они всегда говорили о новых любовных увлечениях.

– Бедный парень, – снова зевнула Джессика. – Он знает, что его дни сочтены?

– И да, и нет. – Полли засунула в рот крекер, за которым последовал ломтик сыра. – Да, потому что он знает, что я существую, и нет, что он не знает, что является моим потенциальным будущим мужем.

– Где ты с ним познакомилась? – Джессика наполнила чайник и улыбнулась, наконец вполне очнувшись после глубокого сна.

– Ну, в том-то все дело. Я разговорилась с ним на фермерском рынке, он, судя по всему, ведет занятия по йоге для беременных в зале совсем рядом с метро Хай-стрит-Кенсингтон, и я, как лучшая на всей Земле подруга… – она прижала руку к груди, – я готова отвести тебя туда ради здоровья твоей задницы и твоего пузыря. – Она указала на животик Джессики.

– Ты хочешь, чтобы я потащилась на йогу на Хай-стрит-Кенсингтон, потому что ты влюбилась в инструктора? – Джессика собрала густую шевелюру в конский хвост и завязала лентой, висевшей у нее на запястье.

– Два слова, Джесс! – выкрикнула Полли, поднимая вверх два пальца, что сразу сделало ее похожей на могущественного, но не столь внушительного Уинстона Черчилля.

– Ох, нет, не произноси их! – Джессика заткнула пальцами уши.

Полли, схватив подругу за руки, притянула ее к столу.

– Нет! Я произнесу их!

– Пожалуйста, НЕ произноси! – завопила Джесс.

– Слишком поздно, Джесс. Я произнесу их прямо сейчас. Конор Баррингтон!

– Нет! Прошу тебя, не вспоминай Конора Баррингтона снова! – Джессика тяжело опустилась за обеденный стол, обхватив голову руками.

– Да, Конор Баррингтон! Уговор дороже денег. – Усевшись напротив подруги, Полли улыбалась, накладывая на крекер острый чеддер, намазывая его любимой томатной приправой Мэттью и заталкивая в рот.

– Мне тогда было четырнадцать лет! – Джессика хлопнула по столу ладонью.

– Ну и что? Разве это что-то меняет? Когда ты попросила меня пойти на свидание вчетвером вместе с тобой и Ричем, похожим на Чарли из группы «Бастед», ты сказала, я цитирую: «Когда бы в любое время, вплоть до самой старости, тебе ни понадобилась моя помощь в том, чтобы добиться мужчины…» – твоей мечты… – закончила Джессика цитату, навсегда запечатлевшуюся в ее памяти и преследовавшую ее до сих пор. – Я знаю, но, Полли, на что я не рассчитывала, так это на то, что с тех пор мне, черт побери, каждый год придется помогать тебе добиваться мужчины твоей мечты.

– Это было самое ужасное воскресенье в моей жизни! Стоит ли напоминать тебе о том, что от Конора пахло сыром и луком? О его привычке распускать руки? О его потных ладонях, болтавшихся в опасной близости от моих сисек? Его постоянном фырканье? О скучном разговоре? Это была пытка хуже пытки!

Джессика покачала головой.

– Нет, не стоит напоминать. Ты говорила мне об этом уже много-много раз. Не забудь также о том, что он рассказал всему хору мальчиков о том, что ты позволила ему залезть себе под лифчик.

– Мне ПРИШЛОСЬ забыть об этом! Правда, ты решительно моя должница, – усмехнулась Полли.

– Как имя твоего тренера по йоге? – Джессика взяла крекер и, откусив от него половину, начала жевать с громким хрустом.

– Его имя? – Полли уставилась на сыр.

– Да, как его зовут?

Полли вздохнула.

– Его имя Топаз.

Джессика прыснула от смеха, выплюнув крошки крекера на подругу.

– Топаз? – истерически захохотала она. – О господи! Ты придумала? Когда я еще училась в школе, мне доводилось встречаться с мужчиной по имени Топаз. Ты разыгрываешь меня? Я так и вижу, как ты привозишь его домой в Ромфорд: «Мама, папа, это… Топаз». Твой отец буквально описается. А мама задернет шторы, чтобы никто из соседей не увидел его. Не одет ли он в спускающиеся до колен мешковатые штаны и не носит ли он с собой магический кристалл? – Джессика снова засмеялась.

– Да-да. Но, когда ты увидишь тело, скрывающееся под штанами в стиле «Хаммер», тебе не захочется смеяться.

– Думаю, что я и вправду могла бы рассмеяться.

– Посмотри на дело с лучшей стороны: ты сможешь получить скидку на детскую йогу для своего пузыря.

– Полли, ты должна перестать называть моего ребенка пузырем.

– Правда? Почему?

– Потому что… – Джессика старалась объяснить свои чувства, не желая показаться слишком старомодной, зная, что это лишь рассмешит ее лучшую подругу. – Потому что он отнюдь не пузырь. У меня уже больше тринадцати недель беременности, и у этого пузыря часто бьется сердце, он может шевелить руками и ногами, и у него есть отпечатки пальцев! – Джессика почувствовала, как волна счастья прокатилась по всему ее телу. Она положила руку на живот. – Это невероятно, не правда ли? – Она засияла. – Завтра у нас ультразвуковое исследование! Я не могу дождаться! – Она захлопала в ладоши.

Полли положила крекер с сыром на стол.

– Ты не против, если мы перестанем говорить об этом?

Джессика обняла подругу за спину.

– Разумеется, родная. На тебя это нагоняет скуку?

Полли замотала головой.

– На самом деле нет. Меня от этого тошнит!

– Как тебя может от этого тошнить? Господи, Полли! – Джессика покачала головой.

Подруга пожала плечами.

– Просто тошнит. То есть не думаешь ли ты, что все это немного противно, когда процессы происходят в твоем теле? Ты выращиваешь новое живое существо! Это неестественно.

Джессика снова покачала головой и, подняв ноги, положила их на стул.

– Нет, это любопытно, прекрасно и волнующе! И на самом деле, Полли, в мире нет ничего более естественного. В этом наше предназначение.

– Твое – возможно. А я думаю, что обойдусь. Мне нравится моя грудь, которую не нужно прятать в панцирь, и я решительно не хочу иметь целлюлитные складки – моим бедрам они категорически противопоказаны. И даже не говори мне ничего о грудном вскармливании. – Полли сделала вид, что ее тошнит.

– Я жду не дождусь, когда смогу кормить своего ребенка. – Джессика ощутила, как напряглись ее соски при этой мысли, с нетерпением ожидая предвещаемой ею близости.

Полли пристально посмотрела на подругу.

– Но не думаешь ли ты, что грудь слегка…

– Слегка что?

– Слегка сексуальна. Да, именно это я имею в виду. – Она выдохнула. – Когда я представляю свою грудь, я вижу, как она сексуальна, и не могу вообразить, что дам ее ребенку. – Было заметно, что она при этом вздрогнула.

– Ты невыносима. Конечно, грудь сексуальна, но ее первейшее назначение – кормить младенцев. Вероятно, ты думала бы иначе, если бы когда-нибудь забеременела.

– Если бы – важное слово. Я могла бы задуматься об этом, если наступит такой момент, когда я добьюсь всех своих карьерных целей и захочу подцепить греческого миллиардера, владельца торгового флота.

– То, о чем ты мечтаешь, не имеет отношения к йогу.

– О, он просто забавный. На самом деле я не думаю, что влюбилась в него на всю жизнь.

– Полли, будь осторожнее с мыслями, которые ты озвучиваешь. Они могут преследовать тебя всю жизнь!

Полли усмехнулась.

– О, прошу тебя, ты что, собираешься пудрить мне мозги философией хиппи, заставлять меня вязать себе джемперы и распевать песни китов для релаксации?

– Нет, Полли, это я оставлю для Топаза. Господи, я даже не могу произнести без смеха имя Топаз. Если честно, подруга… – Джессика рассматривала акриловые ногти своей подруги, наращенные рыжеватые пряди и брендовую сумку ограниченной серии «Бой Шанель», брошенную на стол. – Не могу представить себе, что ты подцепила тренера по йоге.

– Почему бы и нет? – Полли перестала жевать и выглядела слегка обиженной.

– Потому что… – Джессика обдумывала, как бы лучше сформулировать свою мысль. – Потому что ты поверхностная и материалистичная, а он, вероятно, не такой. Но я, невзирая ни на что, несомненно, люблю тебя.

– Несомненно, – согласилась Полли. – И я знаю, что ты права. Я – именно такая. Но я думала об этом, и у меня есть план.

– О, отлично, здорово. – Джессика была заинтригована. – Что за план?

– Я собираюсь соврать.

– Это несложно. А что, если ложь раскроется? – рассмеялась Джессика.

– Ты можешь смеяться, но я все обдумала. Я просто буду соглашаться со всем, что он скажет, и походя немного освою его философию. Я даже купила себе эластичные трико и плакат с надписью «Любовь, Свет, Вселенная», который повесила на кухне.

– Что это значит? – спросила Джессика.

– Черт его знает, может быть, Топаз объяснит мне, – ухмыльнулась Полли.

– Думаю, ему для того, чтобы он поверил в твою духовность, потребуется несколько больше, чем плакат у тебя на кухне и эластичные трико. Он тоже вегетарианец? Как Мики?

– О, черт, не вспоминай о нем. Когда я слышу его имя, у меня начинается рвота! – содрогнулась Полли.

– Но разве ты не видишь, что ты снова наткнулась на Мики. Это повзрослевший Мики, но в мешковатых штанах! Ты говорила ему, что ты – жесткая вегетарианка?

– Мне пришлось! Он водил меня в вегетарианский ресторан на Кингс-роуд. Я целых три месяца ела чертовы ростки фасоли и пила сок брокколи! – Полли отрезала толстый кусок сыра и запихнула его в рот, словно желая стереть память о неприятном вкусе.

– И почему же ты рассталась с ним? – Джессика понимала, что подталкивает ее, как учительница начальной школы.

Полли вздохнула.

– Потому что он поймал меня…

– На чем он поймал тебя? – Джессика не могла угомониться, не выслушав все до конца.

Полли что-то недовольно пробурчала и закатила глаза.

– Он застал меня в три часа ночи в сушилке, когда я ела сэндвич с беконом! Не знаю, что его взбесило больше – свежеопаленные ломти свинины, которые я с жадностью поедала, или то, что я сбегала за белым хлебом и неорганическим кетчупом.

Джессика хлопнулась на столешницу и громко захохотала:

– Точно. Вот почему, подружка, ты не сможешь притворяться перед Сапфиром или как там его зовут.

– Топаз, – поправила ее Полли.

– Да. Он самый. – Джессика улыбнулась и погладила свои темно-каштановые волосы. – Вот что я скажу тебе. Ты, вероятно, думаешь, что у меня в животе растет маленький грязнуля, но у меня прекрасные волосы, даже гуще, чем прежде, и такие блестящие! – Она сняла ленту с волос, и они распустились, накрыв собой спинку стула.

– У тебя и так были чудесные волосы, отчасти поэтому я тебя ненавижу. Корал все еще советует тебе остричь их каждый раз, когда вы встречаетесь?

– О, Джесс, короткая стрижка смотрится намного красивее! – хором повторили они, а потом рухнули на стол.

Джессика встала.

– Сэндвич с беконом? – Она внезапно проголодалась.

– Да, с белым хлебом и кетчупом. А то мне придется съесть его в сушилке! – с улыбкой ответила Полли.

Два часа спустя Джессика, словно желая чихнуть, поднесла два пальца к носу.

– В комнате воняет, – прошептала она Полли, которая была занята тем, что мазалась кремом для искусственного загара и прикалывала к волосам накладные пряди. – Здесь пахнет как в старом спортивном зале.

– Не может быть, – повысила голос Полли. – Просто подбери сопли, Джесс. Это так важно для меня. – Она пристально посмотрела на нее.

– Подбери сопли? Я беременна, проклятье, я ехала сюда в общественном транспорте, надела на себя легинсы из лайкры, а теперь стою в комнате, где пахнет сыром и потом. Ты должна быть благодарнее!

– Я благодарна, но я просто пытаюсь справиться с ситуацией, а если ты будешь все время напоминать мне о застарелом запахе потных ног, меня стошнит. Я и так нервничаю. – Полли погладила себя по на зависть плоскому животу.

Джессика состроила подруге гримасу и оглядела комнату, в которой находились десять женщин и двое мужчин, казавшихся гибкими и проворными, они готовились к занятию. У всех были полотенца и бутылки с водой. Она пожалела о том, что у нее нет таких же реквизитов, которыми можно было бы занять руки.

Внезапно откуда-то сзади раздался громкий голос с крайне аристократическим акцентом:

– Доброе утро, леди, джентльмены, друзья и те, кого мы привели сюда.

Джессика бросила взгляд на Полли, но та сделала вид, что не заметила его, не время было веселиться без причины. Но Джессика поняла, что, если он еще раз повторит «тех, кого мы привели сюда», она, вероятно, не выдержит. Она уставилась в пол и попыталась думать о чем-нибудь грустном.

Голос продолжал:

– Добро пожаловать, новички. Я – Топаз, и я буду вашим тренером по йоге, я помогу вам достичь просветления и высшей релаксации для вас и ваших малышей. Теперь возьмите маты, найдите место и будьте как дома…

Джессика почувствовала, что кто-то легко дотронулся до ее макушки – это Топаз, с поднятыми вверх руками проходил по комнате, дотрагиваясь пальцами до макушек всех, до кого он мог дотянуться. Джессика невольно вздрогнула, но также почувствовала, как сердце затрепетало от радости, это было довольно приятное ощущение.

Топаз с важным видом расхаживал перед ними, а потом встал, расставив руки, откинув голову назад и закрыв глаза. Полли толкнула Джессику в бок локтем. Джессика посмотрела на подругу, а та беззвучно произнесла: «КРУТО!» И ей пришлось согласиться, это действительно было круто!

Топаз, красующийся в ярко-розовых индийских шароварах, был раздет до пояса, его обнаженный торс был смуглым и мускулистым, что в сочетании с гибкой фигурой и манерным подергиванием головы – при этом он смахивал с лица светлые и темные пряди своих доходивших до плеч волос – решительно относило его к категории рок-звезд, обеспокоенных своим сценическим образом. Его ярко-голубые глаза сверлили каждого из находившихся в комнате, а улыбка, игравшая на губах, создавала атмосферу таинства. Джессика была готова поставить последний грош на то, что этот парень способен добиваться успеха ежечасно и каждый божий день, даже с таким именем, как Топаз.

Неожиданно он оглядел группу и сообщил, словно обращаясь к аудитории:

– Будущие матери – вы творцы чуда! Желанные сосуды, благословенные природой даровать жизнь!

Джессика пристально смотрела на блестящие розовые ногти Полли. Нагнувшись вперед и почти доставая головой до пола, она едва сдерживалась, чтобы не хихикать. Она, черт побери, надеялась, что Полли добьется свидания, потому что стараться сдерживать смех и в то же время не описаться было довольно проблематично.

Сегодня я разозлилась. «Итак, вы не хотите, чтобы вас навещали ваши родители? Вы любите их?» Именно об этом спрашивала меня врач-психоаналитик в беседе с глазу на глаз, а мне хотелось кричать. Не то чтобы я не люблю их, разумеется, люблю! Я люблю их, я очень люблю их и всегда любила. Но дело в том, что я не хочу, чтобы они или кто-нибудь из любимых мной людей приходил сюда. Здесь мерзко от запаха вареных овощей и грязно-белых стен, и мне просто невыносима мысль о том, что они останутся здесь, пусть даже на час. Я пыталась объяснить это, а психоаналитик протирала очки, держа наготове ручку, чтобы зафиксировать какие-то важные слова, слетавшие у меня с языка. Волнение и чувство вины перед теми, кого я люблю, лишило меня всякой радости от их визита. Я знаю, что, уходя, они говорили о том, как я плохо выгляжу, как я равнодушна, как печальна. Что же, они правы. Я печальна. Печальнее, чем это возможно, по моему мнению. И мне стыдно. А когда я вижу их здесь, я горюю и стыжусь еще больше. Это порочный круг.

Она, как ни странно, попросила меня описать свой стыд, как будто это не было очевидно. Но я все-таки попробовала. Я понимала, что чем больше я буду с ней сотрудничать, тем скорее я дам ответ, которого она ожидает, тем скорее закончится сеанс, и мне поставят отличную отметку в моем дерьмовом досье. Я всегда думала, что депрессия – это про других. Помню, как мама говорила: «Ах, бедная миссис Такая-то, у нее легкая депрессия!» А я думала: «Эй, женщина, встряхнись!» Я считала, что быть в состоянии депрессии – то же самое, что быть несчастной или, что еще хуже, больной. Даже когда мама потеряла Дэнни, она не впала в депрессию. Страшные вещи постоянно происходят с людьми, и они, видимо, справляются, они видят проблеск надежды. А я?.. Я не могу это объяснить. Что я такого сделала для того, чтобы впасть в такую депрессию? Я получила сполна.

Потом, на групповом занятии, одна из девушек рассказывала о своем приятеле, вспоминая, как они познакомились, как он ухаживал за ней, даря музыкальные сборники и посылая любовные письма. Было приятно и удивительно узнать с лучшей стороны кого-то из немногочисленной группы в моем отделении. Я ни с кем не делилась – я никогда не делаю этого, в моем старом досье ничего об этом не написано, но я позволяю себе мысленно возвращаться в те дни, когда мы познакомились с Мэттью на барбекю, это то, что я обычно пытаюсь вспомнить и представить. Стоял солнечный день. Мы с Полли опоздали. Мы колебались, идти или нет, поскольку это был дом друга нашей подруги. Иногда я думаю, как сложилась бы моя жизнь, если бы мы решили остаться в пабе. Я рада, что мы не остались.

Все было как обычно. Сложенные стопкой куски обуглившегося мяса, на которые каждую минуту налетали пьяные гости, они хватали их руками и грызли, болтая со своими приятелями. У одного из парней на шее была надета веревочка в цветах национального флага. Двое детей бегали по саду, а жена хозяина, вспотевшая от волнения, беспокоилась о том, достаточно ли пива. Мэтт стоял под деревом и болтал с Дженни, они над чем-то смеялись. Я обратила на него внимание потому, что он, откинув назад голову, смеялся очень натурально и громко. Он казался счастливым, а мне очень хотелось быть счастливой. Повернув голову, он увидел, что я пристально смотрю на него, и случилось нечто невероятное. Он посмотрел на меня, потом в сторону, затем мгновенно обернулся, словно был не в силах оторвать от меня глаз. Его губы еще шире растянулись в улыбке.

Сердце стучало у меня в груди, и мы, без всякого стеснения, разглядывали друг друга. Мне казалось, он говорит: «Я ждал тебя». А я мысленно отвечала: «Что же, теперь я здесь».

Подходя ко мне, он поскользнулся на траве. Я схватила его за руку за секунду до падения, и он сказал:

– Я не знаю, как вас зовут, – словно должен был знать.

Полли ответила:

– Она – Джессика, а я – ее близкая подруга, Полли.

– Потанцуй со мной, Джоанна! – сказал он, схватив меня за руку, и я улыбнулась. Было неважно, что он перепутал мое имя или что никто больше не танцевал. Он склонился ко мне, и я поняла, что люблю его, просто люблю. На мне был надет топ, завязывающийся на шее, и он назвал меня золотой птицей. Как я уже говорила, в действительности я совсем не была такой.