Все последующие дни супруги разрабатывали план спасения двух вселенных, а заодно придумывали, как изменить дурное мнение обитателей их родного мира о Г.-Дж. Уэллсе. Или в обратном порядке. Для начала они как следует изучили свои трофеи – все запасы знаний и представлений, которые биологу удалось вытянуть из головы Исполнителя. Судя по всему, жестокие убийства совершались уже давно – где-то около десятка лет в пересчете на время их приемной родины. И сам факт, что Уэллсы так поздно столкнулись с первым Исполнителем, доказывал огромные масштабы вселенной, ее бескрайность. Но смогут ли ученые с Другой стороны победить эпидемию, поразившую бесконечные миры? Нет, не смогут. Если только кто-нибудь не укажет им дорогу к первому заражению… Тогда им удастся вырвать зло с корнем.

Заглянув в мозг Исполнителя, Джордж узнал: убийцы совершают прыжки между мирами благодаря своим тростям с восьмиугольной звездой на рукоятке. Скорее всего, трости помогают им гоняться за хронотемиками, перебираться с одной сцены на другую и прокладывать туннели в гиперпространстве, которые потом они закрывают, не оставляя даже намека на шрамы в ткани вселенной. Но главное – трости умеют путем сложных вычислений определять местонахождение зараженных. К тому же они ориентируются по молекулярным следам, оставленным хронотемиками. Хотя не исключено, что они смогли бы руководствоваться и картой математических координат, которую их трости без труда расшифровали бы.

– Карта, которая приведет любого из них в место и в момент первого заражения! – загорелся этой идеей Джордж. – Или еще лучше: за минуту до него… чтобы помешать заражению.

– Да кому же по силам создать такую карту? – простодушно спросила Джейн.

Она прекрасно знала ответ, но оставила за мужем право вслух объявить о принятом решении. Впервые за долгое время Уэллс улыбнулся. Это была сияющая и полная надежды улыбка. Возможно, наивная, что сейчас не имело никакого значения.

– Кому? Человеку с достаточными математическими познаниями, – произнес он важно. – Человеку, который все видел и все слышал, сам того порой не желая.

Итак, загоревшись новой идеей, Уэллс стряхнул пыль со старых бумаг, где сохранились их с Доджсоном оксфордские математические головоломки, и разложил их перед собой на столе. Однако, едва он глянул на страницы, покрытые формулами, уравнениями и диаграммами, как сердце у него упало: все это было не более чем интеллектуальной игрой, забавой, столь же изощренной, сколь и пустой. К тому же чисто теоретической, задуманной даже без намека на практическое применение… И теперь, чтобы проверить, не таится ли в ней зерно истины, надо было примерить игру к реальной задаче – да еще задаче колоссального масштаба. Уэллс должен создать карту – самую большую карту за всю историю всех миров, которая свела бы бесконечность к простому определению координат, а всю вселенную – к простому уравнению… Он и сам не знал, возможно ли такое. Допустим, возможно, но возникал другой вопрос: а хочет ли он доказать, что бытие – лишь мираж, сплетенный из эфемерной математической лозы, самой скучной для него материи? Но выбора у Джорджа вроде бы не оставалось, так что следовало попробовать.

И он стал день и ночь работать над картой, которая, если он не ошибался, позволит любому Исполнителю перенестись из какой угодно точки мультивселенной прямо к месту первого заражения. Он решил назвать ее “Большая математическая карта неумолимого хаоса”. Джейн название показалось слишком помпезным, но Уэллс не сдавался. Если это станет главным его творением и благодаря карте он попадает в историю как спаситель человечества, название должно отражать величие замысла.

Титаническая работа целиком захватила Уэллса, а самой Джейн снова, как в худшие времена, пришлось полностью взять на себя заботу о муже: следить, чтобы он ел, умывался и спал положенные часы, но еще и подпитывать его энтузиазм, когда задор начинал угасать. Теперь им было уже не до вечеров у камина. Правду сказать, к концу дня Уэллс так изматывался, что с трудом добредал до постели.

Итак, он сидел запершись у себя в кабинете, сражался с формулами, которые спорили одна с другой, делал проверки, которые нередко перечеркивали предыдущие расчеты, и страшно сокрушался, что рядом нет Доджсона. А Джейн, как только ей позволяли домашние дела, спешила в свой кокетливый кабинетик. Там она проводила какое-то время за письменным столом, где непременно стояла ваза с недавно срезанными розами, и старалась сделать свое одиночество более сносным. Супруги договорились, что Джейн поможет мужу проверить каждую главу, когда понадобится свежий взгляд, не замутненный тяжким процессом расчетов и изложения сделанных выводов. А в перерывах займется не менее важными повседневными проблемами, чтобы Уэллс мог целиком посвятить себя начатому делу.

Из-за такого распределения обязанностей супруги впервые за много лет стали разлучаться на несколько часов в день. Однако будет нечестно с моей стороны скрыть от вас, что в моменты одиночества Джейн не всегда чувствовала себя несчастной. Да, она сильно скучала по Джорджу, хотя их разделяла лишь тонкая стенка, но ведь они успели так сблизиться, что в конце концов превратились в единое существо. Джейн каждой фиброй своей души ощущала отсутствие мужа как раздражающую помеху, словно она вышла на улицу в ветреный день, забыв дома шляпку и жакет. Правда, ее досада порой превращалась в пьянящее чувство свободы, как будто, смирившись с тем, что шляпа и жакет бесповоротно забыты, она бежала навстречу ветру, и он морозил ей лицо и трепал волосы.

Однако Уэллс гораздо хуже переносил вынужденную разлуку. С той поры как Джейн сказала ему, что хочет устроить себе кабинет в одной из подходящих для этого комнат, он решил непременно выяснить, чем она там занимается, хотя такое выяснение требовало времени, а время он теперь ценил на вес золота. В ответ на его прямые вопросы Джейн только пожимала плечами. Не помогали и шутки.

– Ты запираешься там, чтобы рисовать животных? – спросил он однажды, но она даже не улыбнулась, как обычно.

Джейн напоминала неприступную крепость, а так как допросы с пристрастием исключались, Уэллс устраивал неожиданные набеги в кабинет жены. Таким образом удалось выяснить, что она запиралась, чтобы писать, но это, собственно, не стало великим открытием, о чем-то таком можно было давно догадаться. Не кроликов же она там разводила, не дьявола призывала и не плясала нагишом… Кроме того, когда-то она в шутку пригрозила мужу, что начнет писать. Теперь оставалось узнать, что она пишет.

– О, всякую ерунду, – отвечала Джейн, торопливо пряча листы бумаги в ящик стола, замок которого Уэллс уже пытался взломать, хотя и безуспешно. – Когда закончу, непременно дам тебе почитать.

Когда закончу… А если она никогда не закончит? А если по какой-то причине и вовсе не станет заканчивать? А если прежде наступит конец света? Тогда он так и не узнает, чем занималась Джейн по два-три часа ежедневно в своем кабинете. Вела дневник? Или записывала кулинарные рецепты? Нет. Если бы речь шла о кулинарии, она не вела бы себя так скрытно.

– Меньше всего мне нравится, когда у мужа и жены появляются секреты друг от друга, – произнес Уэллс драматическим тоном.

– А я-то думала, что меньше всего тебе нравится, что никто до сих пор не изобрел электрическую бритву, – шутила в ответ Джейн. Потом брала мужа за руку и вела к двери, стараясь, чтобы он не понял, что на самом деле она его просто выпроваживает. – Ладно, хватит ворчать. Какая разница, что я пишу. На самом деле значение имеет только твоя работа, Берти, поэтому прекрати шпионить за мной и ступай к себе.

Уэллс пожимал плечами, хотя этого жена уже не могла видеть, спускался вниз и тоже скрывался в своем кабинете. Там он сидел, глядя на пачку бумаги, лежавшую перед ним, поскольку именно на ней вознамерился описать все, что знал, все, что успел увидеть. Джордж брал ручку и продолжал свое “великое творение”, как его окрестила Джейн, а тем временем через окно в комнату проникали звуки с улицы и из соседнего парка, звуки того мира, который жил своей жизнью, блаженно веруя, что он единственный… и что ему ничто не угрожает.

Уэллс работал почти целый год и наконец закончил книгу. При этом он не раз обрезал у нее лишние ветви, как садовники обрезают их на деревьях в саду, добираясь и до самых верхних – то есть до заглавия, которое в итоге стало звучать так: “Карта хаоса”. Когда Джейн допроверила последние страницы и высказала свое одобрение, назвав работу математическим подвигом, в мире, где они нашли себе приют, шел 1899 год.

Они прожили здесь больше сорока лет, и за это время многое успело перемениться. Сами они выглядели почти столетними стариками, хотя Уэллсу исполнился семьдесят один год, а Джейн – шестьдесят пять, но именно столетними они себя и чувствовали – ужасно дряхлыми и усталыми. Последний год был для обоих особенно тяжелым. Супруги даже перестали контактировать со своими двойниками, так как все силы и почти все время уходили на выполнение титанического замысла – “Карты хаоса”. Кроме того, ни ему, ни ей не хотелось знать, как распространяется эпидемия и как уничтожают инфицированных. Зачем? Если конец мира наступит прежде, чем книга будет закончена, они и так об этом узнают. И все-таки Уэллс завершил свой труд. А мир продолжал существовать, по крайней мере – пока.

И вот Джордж решил, что окончание работы, в которой содержится ключ к спасению мира – как этого, так и всех, какие только можно себе вообразить, – следует отпраздновать, да и сами они заслуживают небольшого отдыха. Уэллсы разожгли огонь в камине, наполнили бокалы вином – всего на два пальца, поскольку с вином они теперь ладили не так хорошо, как прежде, – и, довольно вздыхая, уселись в свои кресла. Что ж, пришла пора вернуться к тому волшебному и утешительному ритуалу, которого им так недоставало. Но прежде чем начать, они договорились, что сегодня войдут в контакт только со счастливыми двойниками – чтобы никто не убегал от марсиан или человека-невидимки и не рисковал жизнью по ходу тысячи других фантастических приключений. Хватит с них страхов и встрясок. Они на несколько часов погрузятся в самую обычную, зато спокойную жизнь тех своих двойников, которых заботили исключительно личные, пусть и весьма скучные, проблемы, ведь в некоторых из бесконечных миров такая возможность, к счастью, еще оставалась.

Но Джордж схитрил. Слишком велик был соблазн взглянуть хотя бы краешком глаза и на нулевого пациента. Хотелось знать, как протекала его жизнь, после того как Уэллс Наблюдатель прекратил шпионить за ним, хотя и был риск, что Джейн обнаружит его мелкое жульничество. После почти годичного перерыва Уэллс несколько поутратил нужные навыки, но наконец поиск завершился успехом. Тот Уэллс уже превратился в старика. Биолог перелистнул назад несколько страниц его памяти и просмотрел все, что произошло с момента их последней встречи. Приятно было узнать, что к концу бурной жизни двойник обрел относительный покой. После путешествия в Атлантиду, стоившего ему двух пальцев на правой руке, он совершил прыжок в мир, где сейчас и обитал. Его болезнь вошла в латентную фазу, и это позволило ему попытаться склеить свою разбитую жизнь. Однако, когда он уже поверил, что последние дни посвятит спокойным приготовлениям к смерти, на его след вышел Исполнитель. Несколько месяцев двойник Уэллса скрывался от него, не раз – исключительно благодаря счастливой случайности – ускользал у того буквально из-под носа, как, например, это было у входа в Королевскую оперу. Затем старик поменял жилье, стал зваться Баскервилем и даже поступил кучером на службу к Гиллиаму Мюррею, которого в тамошнем мире звали Монтгомери Гилмор.

В миг, когда биолог проник в его мозг, Баскервиль беседовал с тамошним Уэллсом.

– Значит, у вас нет шрама на левой руке… – говорил ему кучер. – Зато имеется шрам на подбородке, а у меня такого нет.

– Я упал с лестницы в пятнадцать лет.

– Понятно. А вот я всегда был на лестницах очень осторожен.

– Искренне рад за вас, – ответил молодой Уэллс.

Уэллс Наблюдатель молча посмеялся, сидя в своем кресле у камина и все еще не открывая глаз. Он почувствовал большую гордость за Баскервиля: во-первых, тот практически в одиночку помешал марсианам захватить землю, во-вторых, вроде бы сумел понять – и тоже без посторонней помощи – истинную природу вселенной и причину собственной болезни… Биолог молча простился с ним и позволил его миру неспешно исчезнуть через магическую дыру в центре своего мозга. И только тогда открыл глаза.

У Джейн глаза все еще были закрыты, так что он мог с нежностью рассматривать ее. Он понятия не имел, что видит сейчас жена, но, должно быть, это было что-то приятное, если судить по мягкой улыбке на ее губах. Минут через десять Джейн словно очнулась.

– Ну и где ты была, дорогая? Ты улыбалась, как девочка на карусели.

– О, я вошла в контакт с юной Джейн, которая только начала влюбляться в своего преподавателя биологии. – Она опять улыбнулась. – В том мире, как и во многих других, у них вошло в привычку вместе идти до вокзала Черинг-Кросс, и там каждый садился на свой поезд. Но если большинство твоих двойников пользовались прогулкой, чтобы поразить девушек блестящим красноречием, тот Уэллс был гораздо… он был более дерзким. Проходя мимо парка, мы свернули туда и, укрывшись за живой изгородью, при свете луны… О, Берти, как это было чудесно… – Она заметила, что мужа ее рассказ огорошил, и решила не углубляться в детали. – А у тебя, дорогой?..

– Ну… Боюсь, Уэллс, с которым я общался, не способен на подобный подвиг.

Итак, “Карта хаоса” была завершена, но забот у них оставалось еще немало. Главное, надо было придумать, как сделать, чтобы книга попала в руки какого-нибудь Исполнителя. Эти жестокие убийцы не разгуливали по улицам Лондона, не нюхали цветы в парках, не ездили в трамваях и не оставляли визитную карточку со своим адресом на месте преступления. Кроме того, вряд ли Исполнители сами станут искать супругов Наблюдателей, ведь те не совершали прыжков и вроде бы не были заражены вирусом. Может, в будущем болезнь у них разовьется, а может, и нет. Однако, по твердому убеждению Уэллсов, на их сцене должен находиться – или вот-вот появиться – как минимум один Исполнитель. А внимание Исполнителя непременно привлечет книга под названием “Карта хаоса”, особенно если на обложке будет такая же восьмиконечная звезда, как на набалдашнике их трости. Значит, надо добиться, чтобы книга стала достаточно знаменитой, тогда о ней напишут все газеты Англии и она украсит собой витрины всех книжных лавок страны. Да, надо сделать ее такой же популярной, как “Алиса в Стране чудес” Доджсона или как романы двойника Уэллса, а еще лучше – как истории про сыщика по имени Шерлок Холмс.

Однако никто не хотел печатать “Карту хаоса”, этот сложнейший математический труд, который мало кто способен понять, даже если в нем действительно указан путь к спасению мира. Две недели супруги стучались в двери всех издательств Лондона, но так ничего и не добились. Тогда Уэллс ограничился малым – сделал для своей несчастной рукописи роскошный кожаный переплет, украшенный серебряной восьмиконечной звездой. Что ж, он потратил год жизни на создание книги, которую вряд ли кому удастся расшифровать, на создание карты, которая получит смысл, только если на нее упадет отнюдь не человеческий взгляд, но шансов на это почти не было.

Принеся единственный экземпляр книги домой, они положили его на стол и сели в свои кресла, чтобы вместе придумать способ передачи “Карты хаоса” Исполнителям. Но в голову ничего не приходило.

– А если поступить иначе? – спросила наконец Джейн.

– Что ты имеешь в виду?

– А если вместо того чтобы искать Исполнителей, мы повернем дело так, чтобы они сами неизбежно наткнулись на книгу? Допустим, мы выберем того из наших двойников, кто уже стал разрушителем, и отдадим книгу ему – ведь рано или поздно Исполнитель за ним явится.

– Ты предлагаешь… передать нашу миссию инфицированному двойнику?

Джейн кивнула, хотя и не слишком уверенно.

– Да, пожалуй, можно сделать и так… – начал вслух размышлять Уэллс. – Но он должен быть достаточно активным, чтобы на него вышли Исполнители, и, разумеется, нам нужен человек, у которого еще не начался умственный и молекулярный распад и который, кроме того, достаточно молод и здоров. Тогда, почувствовав первые признаки распада, он сумеет передать свою миссию другому двойнику. Короче, нам надо найти Идеального двойника. Только такому – или такой – мы без опаски доверим книгу.

Идеальный двойник? Отлично, только как его найти? Понятное дело, контакт с ним можно установить мысленно, не вставая с кресла, но вот передать книгу… Хорошо, допустим, он случайно прыгнет в их нынешний мир, однако связь с ним тотчас будет потеряна, поскольку они окажутся на одной сцене. Придется искать его по всему Лондону, да и то лишь в том случае, если он попадет именно в Лондон, а не в Гималаи, не в пустыню Сахару или в любую другую точку планеты.

– Координаты Мальстрёма! – воскликнули они в один голос, так как их одновременно озарил луч Высшего знания.

Почему им не пришло это в голову раньше? Нет никакой нужды днями напролет вслепую бродить по городу. Достаточно просто дожидаться у одного из водоворотов, пока двойник прыгнет в их мир, и не забыть сложить пальцы крестом – чтобы он оказался Идеальным двойником. Тогда они передадут ему книгу и все объяснят. Убедить его будет нетрудно. В конце концов, уж кого-кого, а своих двойников они знали как самих себя. Но в любом случае это забота будущего. В первую очередь надо заманить сюда двойников из других миров.

– Боюсь, дорогая, нам придется вплотную заняться спиритизмом, – сказал Уэллс.

И оба заулыбались, вспоминая, с какой жалостью смотрели на тех, кто участвовал в спиритических сеансах, чтобы побеседовать с умершими родственниками.

За следующий год Уэллсы посетили всех медиумов, какие в те времена практиковали в Англии или же включали ее в свои европейские турне. Побывали на сеансах Ч.-Г. Фостера, Мадам д’Эсперанс, Уильяма Эглинтона, преподобного Стейнтона Мозеса и многих других. В окутанных розоватым полумраком кабинетах они соединяли пальцы с пальцами соседей по столу, пока очередной медиум левитировал у них над головой – трюк исполнялся с помощью крюков, спрятанных у мошенника под туникой, – или вызывал эктоплазму – как правило, изготовленную из раскрашенного куска вуали. Посетили они также Борли Ректори , дворец Хэмптон-корт, дом 50 на Беркли-сквер и много других мест, признанных в Англии заколдованными. Однако, несмотря на затраченные усилия, Уэллсы ничего не добились. Слишком много было фальшивых медиумов, и найти среди них настоящего, который таил бы в себе Координаты Мальстрёма, было совсем нелегко. Правда, несколько раз им попадались и такие, но появившиеся с их помощью хронотемики оказывались несчастными полупрозрачными существами, лишенными рассудка и способными только с пафосом произносить то, чему заранее научил их медиум. Однажды Уэллсам вроде бы повезло: черты Джорджа промелькнули в пугающе расплывчатом лице мальчика лет шести-семи – он материализовался во время сеанса и непрестанно кричал, что хочет домой к маме. Мальчик был к тому же чумазым оборванцем, похожим на Оливера Твиста. В Борли Ректори они встретили двойника Джейн – безумную восьмидесятилетнюю старуху. Она частенько там появлялась, чем воспользовались дочери священника и пустили слух, будто их дом заколдован.

Шли месяцы, и у супругов Наблюдателей крепла уверенность, что и этот план сорвался, хотя вслух они ничего подобного произнести не решались. И вот однажды вечером дело вроде бы сдвинулось с мертвой точки.

Уэллсы возвращались домой после спиритического сеанса, где медиум оказался явным мошенником, и всю дорогу биолог на чем свет стоит костерил всю эту шайку обманщиков, которые с помощью дешевых трюков наживались на людских несчастьях.

– А мы из-за них теряем драгоценное время! – рычал он, кипя от злости. – Не говоря уж о том, сколько денег они из нас вытянули!

Джейн была возмущена не меньше, однако, когда они оказались на вокзале Черинг-Кросс, попросила мужа утихомириться:

– Успокойся, Берти, если не хочешь, чтобы тебя приняли за дебошира.

Но от ее слов Уэллс только еще больше распалился и продолжал по-стариковски негодовать, пока они спускались вниз по лестнице. Внезапно он застыл на месте и сделался белым как снеговик. Несколько секунд в отчаянии хватал ртом воздух, потом поднес к груди скрюченную руку и рухнул на ступени – именно на том самом месте, где прежде дюжины его двойников из других миров падали, умирая от туберкулеза. Но его диагноз был совсем другим. Отчаяние и гнев, вызванные безуспешными поисками, привели к нарушениям в работе сердца.

Будь у них те лекарства, которые имелись в их родном мире, Уэллс быстро пошел бы на поправку, но здесь медицина пребывала в зачаточном состоянии, и ему прописали только дигиталин, добываемый из смешного растения под названием наперстянка, которое произрастало в Азии, и несколько недель покоя. Он лежал в постели у себя в комнате, чувствуя унижение из-за столь низкого уровня науки. Его как никогда изводило сознание собственной беспомощности. Что еще можно сделать? Они придумали, как решить проблему с книгой, но этого было мало, чтобы искупить их грех.

А Джейн в мгновение ока забыла о судьбах вселенной, теперь ее больше заботила судьба мужа. Когда он вдруг как подкошенный рухнул на землю, она испугалась худшего, а потом целиком посвятила себя уходу за ним – и делала это со всегдашней любовью, бесконечно благодарная за то, что Джордж сумел отбить первую атаку смерти. Она накладывала ему на лоб уксусные компрессы, а по вечерам, сидя в кресле рядом с его кроватью, читала вслух приключенческие романы, написанные здешними авторами – Стивенсоном, Свифтом или Жюлем Верном. Когда муж засыпал, она позволяла себе тихонько поплакать. Джейн знала, что это был только первый, проверочный, удар и Уэллс очень скоро получит второй – возможно, смертельный. Хотя она и раньше часто думала о смерти, ей никогда не приходило в голову, что они с мужем могут умереть по отдельности. Они ведь всегда все делали вместе и в полном согласии… К чему теперь что-то менять в заведенном порядке? Тем не менее Берти, похоже, решил опередить жену, и ей уже сейчас казалось непостижимым – и даже постыдным, – что она останется жить в мире, в котором не будет его. Их должно быть двое – а как же иначе? Разве сможет Джейн существовать с разрубленной пополам душой? Но существовать придется, потому что именно ей, его хрупкой и убитой горем вдове, надо будет бороться за спасение вселенной.

К счастью, Уэллс вроде бы стал поправляться. Он с каждым днем все меньше кашлял, и даже щеки его постепенно обретали прежний цвет. Он, хоть и хлипкими булавками, но все же был пришпилен к жизни. Однажды, чувствуя себя гораздо лучше, биолог позвал Джейн. Жена вошла в комнату, пропахшую старостью, лекарствами и отсроченной смертью, и села в кресло. Уэллс начал было говорить, но захлебнулся в кашле. Джейн взяла его за руку и подождала, пока приступ пройдет. Она глядела на мужа с любовью, которую время отшлифовало, как вода в ручье шлифует лежащие на дне камни. Ей трудно было смириться с его болезненным видом, с тем, что так близок к смерти человек, с которым она разделила жизнь и который любил ее рациональной любовью, как того требовала Церковь Знания, но одновременно и любовью безумной, как велело сердце. Именно Джордж был назначен судьбой, чтобы подарить Джейн отмеренное ей счастье.

– Я много думал, дорогая, – услышала она его слабый, почти детский голос, – и решил, что нам не стоит больше посещать спиритические сеансы. Толку от них не будет.

Это заявление удивило Джейн. Она-то полагала, что, когда ее муж поправится, они продолжат поиски, хотя это и надоело им до чертиков. Долг превыше всего!

– А что еще мы можем сделать?

Уэллс сделал паузу, прежде чем ответить:

– У нас нет другого пути – мы должны отдать книгу… им.

– Им? Но, Берти, мы ведь решили не вмешиваться в их жизнь… Разве не так?

– Я все прекрасно помню, дорогая. Однако выбора нет. Посмотри на нас – времени остается маловато. Мы с тобой… – он замялся, подбирая нужное слово, – скоро исчезнем, и если до той поры не передадим книгу Исполнителю – или, по крайней мере, не поручим это кому-то, – выйдет, что она написана зря. И вселенная погибнет, даже не узнав, что у нее был шанс – пусть минимальный, но шанс – на спасение.

– Нет, Берти, мы все равно не должны перекладывать этот ужасный груз на их плечи. – Она замялась. – Они такие молодые, мы погубим…

– Их жизнь, хотела ты сказать? – перебил ее Уэллс с горечью. – Какую жизнь? Если мы сейчас же ничего не предпримем, ни одному молодому человеку не суждено стать таким же дряхлым стариком, как я.

Джейн кивнула, положила голову мужу на грудь и услышала медленное и неровное биение его сердца. После паузы снова заговорил Уэллс:

– Ты никогда не задумывалась, почему мы почувствовали необходимость покинуть Оксфорд и быть поближе в час их рождения?

– Я думала об этом всякий день.

– И к чему ты пришла?

Джейн вздохнула:

– Видимо, наш инстинкт, инстинкт Наблюдателей, подсказывал, что рано или поздно именно им предстоит унаследовать наше дело.

– Я тоже так решил, дорогая.

Этим все было сказано. Они молча обнялись, чувствуя себя как никогда жертвами кораблекрушения, а тем временем небо за окнами потемнело.