Тем не менее какое-то время ничего особенного не происходило. Укушенный собакой мальчик и не думал прыгать из своего мира в какой-то другой, словно перебираясь через реку по торчащим из воды камешкам. Он продолжал жить, копируя банальные события из жизни большинства своих двойников, хотя ничего о них, надо напомнить, не знал. Не знал он, разумеется, и того, что шрам на левой руке отличал его отныне от прочих смертных и делал единственным и неповторимым, поскольку тяпнувшая мальчика собака тоже была единственной и неповторимой – ни в одном другом мире она не кидалась на людей, будто выполняя кем-то заранее намеченный план.

Несколько месяцев посвятил Уэллс наблюдениям за этим двойником, которого стал явно выделять среди прочих. Одновременно он выискивал у себя какие-то симптомы, хотя, какие именно, толком и сам не знал: необычные сновидения, странные ощущения… – все, что указывало бы на присутствие вируса в его организме. Однако, кроме сильной простуды с высочайшей температурой, которая свалила биолога сразу после нападения Ньютона на мальчика, ничего серьезного с ним не случилось. Но простуда прошла без очевидных последствий. Пролетело два года, и Джордж отбросил мысль, что она была каким-то образом связана с вирусом. Вирус, судя по всему, не передавался от животных к человеку, а если и передавался, то не запускал никаких скрытых механизмов в мозгу – то есть люди могли жить с ним и дальше, не подозревая, что в крови у них поселился микроорганизм, синтезированный в далеком мире.

В любом случае, думал Уэллс с явным облегчением, вполне логично, что вирус хронотемии не действует, ведь, когда его вводили Ньютону, создание вакцины проходило лишь опытную стадию. Скорее всего, нужно было еще многое дорабатывать. Тем не менее супруги с большой тревогой наблюдали за укушенным двойником, жившим в мире, где часы бежали быстрее, чем в их теперешней реальности.

Уэллсы понемногу успокаивались и вечерами снова стали садиться к камину, чтобы заглянуть в другие миры – просто ради удовольствия. Обретенный за годы опыт помогал уноситься с каждым разом все дальше и устанавливать контакты с двойниками, уже совсем мало на них похожими. Они вторглись в причудливый мозг некоего Уэллса, который убивал проституток, вспарывая им животы. Или в мозг Уэллса-пианиста, где царила идеальная гармония. Или в светоносную душу набожной Джейн. И чем дальше улетали они от нынешнего своего мира, тем непостижимей казалась им личность новых двойников. Порой Уэллсы с удивлением обнаруживали, что именно в самых дальних мирах звучали самые восхитительные ноты всеобщей мелодии. Они заглянули в чудесные и невероятные миры, где человеческая раса слилась с окружающей природой, результатом чего явились люди – летучие мыши, женщины-волчицы и девочки-дожди. А также в миры, где роботы завоевали планету и почти уничтожили человечество, а сопротивление им оказывал лишь небольшой отряд храбрецов под руководством бравого капитана Шеклтона. И в миры, где имелось гораздо больше красок, или в такие, где обитали люди с одним-единственным глазом посреди лба, или в миры, где можно было левитировать и ходить по воде яко по суху, потому что законы природы там были совсем иными. Описать все это друг другу Уэллс и Джейн не могли, не прибегая к метафорам и сравнениям, отчего увиденные чудеса несколько тускнели.

Теперь супруги очень редко навещали Уэллса со шрамом – того, который боялся собак. В его мире все текло как положено: он опубликовал свой первый роман “Машина времени”, и это позволило ему жить литературным трудом, хотя и втянуло в нелепую вражду с Гиллиамом Мюрреем, прозванным Властелином времени, хозяином агентства путешествий в будущее. Тот Мюррей был таким же толстым, как его двойник, по чьей вине они прыгнули в магическую дыру.

Итак, жизнь продолжалась, хотя здесь она и текла гораздо медленнее. Здесь шел 1887 год, и двойник Уэллса уже не был учеником профессора Лэнсбери. Ему только что исполнился двадцать один год, он сдал экзамен на степень бакалавра наук в Лондонском университете, потом получил должность преподавателя в Академии Холта в Рексеме. К счастью, Уэллсу Наблюдателю удалось завязать с ним дружбу, и эта дружба очень напоминала ту, что когда-то связывала его самого с профессором Доджсоном. Правда, он сменил роль зеленого новичка на роль дряхлого старца.

Я сказал “дряхлого”? Да, несмотря на то что Уэллсу Наблюдателю было всего пятьдесят девять лет, он выглядел совсем старым и немощным. К несчастью, и с Джейн, которая была на шесть лет моложе, произошло то же самое. Оба старились как-то слишком уж быстро, и, возможно, виной тому было переселение в другой мир. Возможно, часы в их родном мире шли быстрее, и инерция такого ускоренного движения сохранилась в организме биолога и его жены. Окружающие вроде бы не замечали этой странности, поскольку не знали их настоящего возраста, а близких друзей, кроме юного Уэллса, они не завели. Однако собственное старение мало их беспокоило. Кроме того, они столько раз обманывали смерть, что, как им казалось, настала пора проявить вежливость и позволить ей явиться пораньше.

Уэллсы решили не тратить время, которого у них оставалось не так уж и много, на обсуждение вдруг накатившей старости, коль скоро изменить что-то были не в силах. Конечно, супруги обменялись печальными мыслями о своем былом мире, ведь если время в нем действительно бежало быстрее, чем здесь, то, вероятно, звезды там уже начали гаснуть.

– Неужели наш мир успел вступить в Темную эру, Берти? – как-то вечером спросила мужа Джейн.

– Не исключено, – печально ответил тот.

– А как ты думаешь, они нашли способ спасения?

– Хочу надеяться, что да, дорогая. Следующие поколения конечно же продолжали наши исследования, и, скорее всего, им удалось открыть другой туннель в одну из многочисленных реальностей. Почему бы, собственно, и нет? Возможно, там уже случился Великий исход.

– Но тогда бы мы знали о нем от наших двойников. Если бы целая цивилизация переселилась в новый мир, мы непременно получили бы такие сведения.

– Однако могут существовать миры, где у нас нет двойников, и, если наша древняя цивилизация перебралась в подобное место, мы никогда ничего не узнаем. Кроме того, какие-то миры развиваются в ускоренном темпе, а какие-то в замедленном, а значит, кое-где сейчас, возможно, лишь готовятся показать первые сцены спектакля – там только что подняли занавес, и человек еще не вышел на сцену.

– И мы ничего этого не увидим, ведь пройдут миллионы лет, прежде чем там родятся наши двойники… – сделала вывод Джейн. – Но будем надеяться, что наш мир уже спасен!

Уэллс кивнул. Однако оба они знали, что нельзя исключать и другой вариант: их чудесная цивилизация не нашла пути к спасению и сейчас агонизирует, погружаясь в вечный мрак и беспомощно следя за тем, как тает ее время… Но ни Джейн, ни ее муж не сказали этого вслух. Теперь они ничем не могли помочь родному миру. Да у них и самих оставалось в запасе не так уж много лет, и они должны были в первую очередь заботиться друг о друге. Вопреки расхожему мнению, любовь делает людей ужасно эгоистичными и равнодушными к окружающим, а Уэллсы друг друга любили, и любили с каждым днем все сильнее. Поэтому проблема, которой они когда-то посвятили жизнь, казалось, отодвинулась в далекое прошлое и к ним она вроде бы не имела отношения.

На беду, они ошибались. Еще через пять лет супруги получили первый сигнал-напоминание, что судьба родного мира продолжает быть накрепко связанной с их собственной.

Это случилось мартовской ночью 1894 года. Уэллсы поправлялись после сильной простуды с высокой температурой, из-за чего им пришлось проваляться в постели несколько недель. По их мнению, они заразились во время обеда, устроенного молодым Уэллсом – специально, чтобы представить им очаровательную Эми Кэтрин Роббинс, ради которой он расстался со своей первой женой, кузиной Изабеллой. Во время обеда супруги не могли не заметить слезящиеся глаза и покрасневшие носы молодых Джорджа и Эми, поэтому встреча была непродолжительной, тем не менее миссис Лэнсбери чуть позже призналась мужу, что эта Джейн показалась ей такой же умной и незаурядной, как и все остальные. На следующий день супруги обнаружили у себя похожие симптомы, однако на поправку у них ушло куда больше времени.

Так вот, в тот мартовский вечер они впервые рискнули покинуть постели, чтобы возобновить излюбленный ритуал у камина. Но не прошло и нескольких минут, как оба в один голос вскрикнули:

– Я видела, как Уэллс прыгнул!

– Я видела, как Джейн прыгнула!

Потом стали успокаивать друг друга, хотя продолжали при этом кричать и размахивать руками. Каждый слышал только себя. Немного остыв, они решили поскорее заглянуть и в другие миры – во все, куда только получится, – и проверить, не происходит ли там то же самое. Следовало оценить масштаб и серьезность бедствия. Несколько часов, пока хватило сил, они вели поиски. Результаты привели их в ужас. Из почти трех тысяч двойников, с которыми биолог сумел установить хотя бы секундный контакт, пять уже совершили прыжок в другой мир. И это только за последние недели. Теперь прыгуны мыкались в новой реальности, не понимая, что же такое, черт побери, с ними случилось. Двое решили, будто совершили путешествие во времени, двое отчаялись найти объяснение последним событиям, а пятый, судя по всему, просто сошел с ума. Джейн тоже проверила тысячи своих копий и обнаружила несколько заблудившихся в чужих мирах. У каждой было чувство, будто она провалилась в потайной люк в полу, о котором ее забыли предупредить.

Джордж первым решился вслух произнести роковые слова:

– Это вирус…

– Это наш вирус… – поправила мужа Джейн, растирая себе виски. – Судя по всему, Ньютон заразил мальчика, которого укусил… Но в нем болезнь не получила развития, зато он стал ее переносчиком и передал другим людям… В разных мирах! Не пойму только, как такое могло случиться?

– Вероятно, вирус мутировал и теперь стал очень заразным, – принялся рассуждать Джордж. – Вероятно, все обитатели Лондона стали носителями вируса вскоре после нулевого пациента , и если хотя бы у одного зараженного болезнь развилась и он совершил прыжок, вирус распространился уже и там. Начался новый цикл – и так далее… В конце концов это превратилось в глобальную эпидемию, и она не пощадит ни одного мира, – заключил Уэллс с дрожью в голосе.

Джейн застонала:

– Но скажи, как мы могли проявить такую безответственность, такую… глупость? Ограничились наблюдением за укушенным Уэллсом, убедились, что у него нет и намека на заболевание… и успокоились. Нам так хотелось жить без лишних забот! А тем временем вселенская эпидемия вспыхнула почти что у нас на глазах.

– А как, по-твоему, мы могли что-то заметить? – возмутился Уэллс, который не желал брать вину на себя. – Имей в виду, что первым мог прыгнуть кто угодно, а вовсе не твой или мой двойник. Нам ведь дано входить в контакт только с нашими копиями. – Джордж немного помолчал. – Пожалуй, требовалось известное время, чтобы у кого-то из наших двойников, зараженных вирусом, болезнь развилась и он смог прыгнуть. Но процент прыгунов пока очень невысок. На самом деле мы ведь сегодня совершенно случайно выявили таких. Да, могли бы узнать и раньше, а могли бы и гораздо позже… Тут нет нашей вины, Джейн.

– Нет нашей вины? А кто же тогда виноват? – взорвалась она. – Мы с тобой ученые! И не просчитали возможных последствий эксперимента. Нынешняя эпидемия, она целиком на нашей совести, – безжалостно отчеканила она. – Это мы создали вирус, и это наша собака укусила нулевого пациента.

– Послушай, дорогая, ты слишком пессимистично смотришь на вещи. Давай прикинем, что может случиться дальше? Хорошо, какие-то бедолаги попадут в другой мир, потом им придется перестраивать там всю свою жизнь. Ну и что? Да, ситуация ужасная, но с ней можно справиться. Мы-то с тобой справились, правда?

– Речь ведь не только об этом. А если из-за эпидемии пострадает… сама структура вселенной? Что будет, если все ее население, включая нас с тобой, станет носителем вируса и рано или поздно люди начнут бесконтрольно скакать туда-сюда? О, клянусь бородой Кеплера… Если это случится… наступит хаос.

– Необязательно… У нулевого пациента, например, болезнь так и не развилась… Это может означать, что процент случаев, когда вирус активируется, очень низок. Допустим, болезнь передается довольно быстро, но почему бы не допустить и другое: у большинства инфицированных она никогда не проявится. И вообще, весьма вероятно, что не все мы инфицированы. Установить это невозможно, так что не вешай нос, дорогая…

– Мы инфицированы, наверняка инфицированы. Почему-то я в этом твердо убеждена… – пробормотала Джейн едва слышно. – Господи!.. Простуда!

– Что?! Да все вокруг то и дело простужаются. Это ничего не значит.

– Или значит очень многое. Вспомни, Берти: все двойники, с которыми мы входили в контакт после первого заражения, страдали такой же странной простудой, какой переболели мы сами, или же она свалила кого-то из их родственников… Симптомы были не менее странными: внезапно поднималась высокая температура, но вскоре все как рукой снимало. Вот и в твоей школе, кстати сказать, в прошлом семестре большинство преподавателей переболело… А наши здешние двойники?

– Просто сейчас зима, Джейн… Люди простужаются!

– И простужаются сразу после того, как их кусает собака из другого мира? – съязвила она.

– Мы не знаем, была или нет та простуда связана с вирусом, черт побери! – заорал Уэллс, вскакивая, словно его подбросило пружиной.

Он подошел к камину, прислонился к каминной полке и закрыл лицо руками. Но Джейн не дала ему даже минутной передышки:

– Кстати, ты утверждаешь, что у нулевого пациента болезнь не развилась… Откуда ты знаешь? Ты навещал его сегодня вечером?

– Нет, – устало бросил Уэллс, – сегодня вечером – нет, потому что… Если честно, сам не знаю почему.

Джейн грустно улыбнулась. Она встала, осторожно обняла мужа за талию и прижалась головой к его уже начинавшей горбиться спине.

– Ты не стал этого делать, потому что в глубине души боишься не меньше меня, так ведь? Он нулевой пациент, и если болезнь у него все-таки развилась, если он начал прыгать… Тогда нет никакой надежды на то, что эпидемию можно будет хотя бы в минимальной степени контролировать. И ты это знаешь, правда? Ты это знаешь… – повторила она почти шепотом.

Уэллс стоял неподвижно, чувствуя рядом теплое тело жены. Потом повернулся и очень медленно коснулся лбом ее лба. Еще там, в старом мире, они таким образом отдавали должное уму друг друга. Потом Джордж, подчиняясь импульсам, обретенным уже в этом мире, обнял жену, его ладони стали спускаться по ее спине, оставляя на ней неровный и причудливый рисунок. Он взял в руки лицо Джейн и с неожиданной страстью поцеловал ее в губы, в те самые губы, которые до сих пор казались ему чудом генетики, а теперь были солеными от слез.

– Что мы наделали, Джейн? – спросил Уэллс, словно маленький ребенок пряча лицо в уютной ямке у нее на шее. – Что мы наделали? И что нам делать дальше? Мы хотели спасти мир, а в итоге всех погубим…

Джейн погладила его поредевшие волосы. Потом вытерла слезы, бежавшие у нее по щекам, и с мягкой решительностью отстранилась от мужа.

– Ищи нулевого пациента, – велела она со вновь вспыхнувшей энергией. – Найди его, Берти, и внедрись к нему в мозг. Я хочу знать, что с ним сейчас происходит…

Уэллс вздохнул. Эта женщина не ведала усталости. Он снова опустился в кресло и закрыл глаза. Джейн внимательно смотрела на него, стоя у камина и потирая от нетерпения руки. Прошло пять бесконечных минут, прежде чем муж снова вернулся к действительности.

– Ты нашел его? – спросила Джейн. – Он прыгнул?

– Э-э… нет, не прыгнул. Он все там же…

– Это хорошая новость! Но… почему у тебя такое лицо?

– Я… я не знаю, что и думать.

– Почему? Чем занят сейчас твой двойник?

– Он спасается от напавших на Землю марсиан.

Эта невероятная история какое-то время отвлекала их от мыслей об угрозе, которую ими же вызванная эпидемия несла вселенной. В конце концов, история была не менее, а может и более, поразительной. В том мире, где обитал Уэллс со шрамом, марсиане разрушали Лондон, легко справляясь с примитивным оружием землян, как это описано в романе Уэллса Наблюдателя и многих его двойников. Так что супруги каждый вечер с азартом следили за приключениями того Уэллса, который не только стал когда-то нулевым пациентом, но еще и ввязался по прихоти судьбы в приключения, описанные в “Войне миров”. И тут случилось то, чего они боялись больше всего: однажды, убегая вместе с друзьями от марсиан по лондонской канализационной системе, он прыгнул в соседний мир . Из-за чего Уэллсы не только не узнали, чем закончилась война, но и утратили последние надежды. Эпидемия несла с собой неминуемую катастрофу. Судя по всему, каждый инфицированный рано или поздно совершал прыжок.

Тогда супруги решили, что обязаны выяснить, как прыжки могут повлиять на ткань вселенной. И вот каждый вечер они становились свидетелями десятков фантастических приключений. Но, как всем известно, в любом уважающем себя приключении непременно должен иметься свой злодей. Так они обнаружили Маркуса Риза.

Не исключаю, что это имя покажется вам знакомым – оно действительно мелькнуло в финале первой из рассказанных мною историй. Маркус Риз был беспощадным убийцей, у которого хронотемия развилась почти сразу же, как только вирус попал к нему в организм, словно его дурная кровь только этого и ждала. Но, в отличие от других инфицированных, он научился с большой точностью устанавливать цель своих прыжков – благодаря уникальному врожденному дару. Естественно, Риз понятия не имел об истинной природе этих способностей. В его родном мире, который по развитию далеко опередил прочие, правительство сумело обнаружить эпидемию, но приняло ее за загадочную мутацию, позволяющую людям перемещаться во времени. Опасность подобных мутаций не вызывала сомнений, и на прыжки сразу же наложили запрет, а нарушителей стали преследовать.

Разумеется, Риз оказался в числе нарушителей. Он считал себя самым могущественным представителем нового вида – Homo temporis, своего рода эволюционного звена, представители которого возмечтали покорить мир, – но вместо того чтобы поставить свой чудесный талант на службу Добру, он начал словно шкодливый турист путешествовать по разным векам – стрелял по викингам из пулемета, разорял гробницы фараонов, явился, нарядившись дьяволом, в Салем во время судебного процесса над ведьмами , завел интрижку с Марией-Антуанеттой… А когда ему наскучило вертеть историей по своей прихоти, взялся воровать еще не изданные романы особо почитаемых им писателей, которых потом убивал, чтобы составить уникальную библиотеку: в нее должны были войти произведения знаменитых авторов, доступные только ему одному – для остальных читателей эти книги просто не существовали.

Супруги засекли Риза как раз в тот миг, когда он пытался украсть рукопись “Человека-невидимки”, но, к счастью, двойник Уэллса спасся, прыгнув в другой мир. И тогда началась умопомрачительная погоня, за которой они следили затаив дыхание. Мало того, они как дети хлопали в ладоши всякий раз, когда писателю удавалось обмануть преследователя…  Хотя нет, не обмануть… Ведь речь шла сразу о множестве погонь: десятки Ризов гонялись за десятками Уэллсов в десятках миров, и все они считали себя единственными, все были уверены, что путешествуют во времени и переносятся из одного века в другой. Поэтому даже Наблюдатели вряд ли могли с точностью сказать, кто был первым Уэллсом, начавшим эту дьявольскую гонку.

Зато у них не было ни малейших сомнений по поводу того, какой из многих Маркусов Ризов заслуживал называться Злодеем с большой буквы. “Ты его сразу узнаешь по его жестокости”, – говорил Уэллс всякий раз, когда они теряли Риза в этой круговерти. “А еще по хитрости”, – добавляла Джейн, не скрывая страха, который будило в ней такое сочетание. И ведь было чего бояться: Злодей был настолько одержим желанием найти писателя, то и дело ускользавшего у него из рук, что поклялся во что бы то ни стало добиться своего. Схватив любого из двойников Уэллса, он убивал его самым безжалостным образом – в уверенности, что никакого другого Уэллса просто не существует. Но потом Риз совершал прыжок, как ему казалось, в прошлое или в будущее, чтобы наконец-то убедиться, что единственным следом, который оставил несносный писатель Г.-Дж. Уэллс, была его всеми забытая могила, и опять встречал своего недруга живым и здоровым. Злодей не понимал, что происходит, и опять убивал. И становился все более безумным… и все более прозрачным.

Итак, супруги Наблюдатели, следя за развитием событий, неожиданно пришли к выводу, что еще одним следствием прыжков между мирами являлись молекулярные изменения. Маркус Риз и вправду делался прозрачным. С каждым прыжком больной хронотемией человек терял в гиперпространстве часть своих молекул, и в результате его тело меняло структуру. Один или два прыжка вызывали незначительную потерю молекул, и заметить какие-то изменения было трудно. Однако более серьезные больные, те, у кого болезнь приняла острую форму и заставляла совершать прыжок за прыжком, с ужасом замечали, как менялись их кожа, кости, мускулы и кровь, так что в конце концов свет уже свободно проходил сквозь них. Большинство таких больных, к их же счастью, теряли рассудок и не помнили, кто они такие и откуда явились.

Только Злодей ничего не забывал. И, по всей видимости, не придавал значения переменам в своем организме. Вернее, относился к ним как к дару небес, который поможет ему укрепить собственное могущество. Когда он станет Невидимой Смертью, Уэллсу несдобровать.

Теперь все, что супруги рассказывали друг другу, звучало зловеще. Оба даже думать боялись о том, какие еще неведомые доселе последствия будет иметь эпидемия. Им было до слез жаль тех, кому приходилось перестраивать свою жизнь в новом мире, так и не поняв, что с ними сталось. Но они могли считаться счастливчиками по сравнению с теми, кто, прыгая из мира в мир, постепенно терял свое тело и рассудок, пока не распадался окончательно.

Однако еще прежде страдальцы нередко становились жертвами явления, связанного с природой параллельных миров, которое Уэллс назвал Координаты Мальстрёма. Биолог открыл определенные точки – подобно гигантским сливным воронкам, они всасывают в центр своих мощных водоворотов любой необычный элемент, упавший из другого мира. Таким образом, когда хронотемик совершал прыжок, его часто подхватывало одним из таких космических вихрей, и он, вместо того чтобы оказаться в том же самом месте, откуда прыгнул, либо в соответствующем ему месте новой реальности, попадал неведомо куда. Эти Координаты Мальстрёма могли подразумевать и вполне конкретный объект – дом, пустошь, пещеру или даже тело какого-то человека. Так что больной, прыгая со снежной вершины Гималаев или из раскаленной Сахары, попадал в Лондон через заколдованный дом или через тело медиума, который проводил в данный миг спиритический сеанс.

Уэллс усмехнулся, поняв, что именно эпидемия хронотемии породила моду на спиритизм в многослойной вселенной. В мирах, находящихся на расстоянии многих световых лет от Высшего знания, по-разному пытались объяснить странную напасть: где-то хронотемиков возводили в ранг Homo temporis, где-то принимали за души умерших, за духов, которые блуждают в проклятых местах и сообщаются с живыми посредством медиумов. На самом деле места, где водились призраки, да и те особенные люди, якобы наделенные способностью устанавливать связь с покойными, как раз и являлись этими самыми Координатами Мальстрёма – они всасывали хронотемиков во время прыжка, чтобы изрыгнуть потом в виде призраков – будь то дама в черном, которая вдруг материализуется на башне покинутого дома, или эктоплазма, возникающая из ребра медиума.

А еще Уэллсы обнаружили, что, когда Мальстрём всасывал хронотемика, он оставлял на нем свой знак, обрекая на новые и новые возвращения в тот же мир – и всегда через один и тот же портал. Поэтому некоторые инфицированные просто не могли вырваться из безумного круга и раз за разом против собственной воли появлялись все в том же заколдованном доме или через того же медиума, теряя при каждом прыжке не только молекулы, но и память. Многие попадали в полную зависимость от медиумов, превращались, по сути, в их рабов, марионеток. Они слепо верили, что мертвы и что их смутные воспоминания о прошлом – всего лишь картины загробной жизни, поэтому она и выглядит как точная копия мира живых. В конце концов после очередного прыжка их ослабленная молекулярная структура распадалась на тысячи частиц. И тогда заколдованный дом освобождался от проклятия – по крайней мере до той поры, пока другой хронотемик не занимал вакантную должность местного призрака. Бывало и такое, что медиум вдруг терял связь с покорным ему прежде духом и делал вывод, что тот сумел-таки отыскать дорогу к свету.

Четыре долгих года Уэллсы с отчаянием следили за распространением эпидемии. Иногда, цепляясь за намек на надежду, они внушали себе, что все разрешится как-нибудь само собой: наступит день, когда все активные хронотемики распадутся, в том числе и Злодей, а останутся только безвредные носители вируса, но у них к тому времени выработается что-то вроде иммунитета, и они передадут его своим потомкам. Иначе говоря, мудрая вселенная сама оздоровит себя. Зато, когда супругов Наблюдателей одолевало чувство вины, они приходили к ужасному выводу: хаос, вероятно, и вправду неумолим, и он придет в мир, как это и было предсказано, правда, на миллионы тысячелетий раньше срока – благодаря Г.-Дж. Уэллсу и его красивейшей и умнейшей супруге.