Топор со стола
VI

Фасольд сидел на сундуке и угрюмо перебрасывал топор из одной руки в другую. Когда воевода был в дурном настроении, к нему старались не подходить – дороже бы вышло, хотя Хортим Горбович не понимал, что успело рассердить Фасольда. День стоял удивительно погожий: голубело безоблачное небо и ласково светило прозрачное солнце. Волны послушно лизали щиты солеными языками. Ветер сменился на попутный, и гребцы наконец-то получили недолгий отдых. Боевой драккар княжича ладно шел по морю в сторону Девятиозерного города – оставалась лишь пара дней пути. Скоро бы показалась земля, обещавшая дружине приют и пищу, а пока вдали лишь смутно серели массивы гор.

– Гляжу, твой воевода опять невесел, а, Хортим Горбович? – Арха подскочил к господину, стоявшему на носу корабля, и хлопнул по плечу.

– Тихо ты, – отозвался княжич и неспешно оглянулся. Фасольд сидел там же, где и прежде, перекидывал топор и неприветливо смотрел не то на Вигге, разговаривающего с кормчим, не то на затерявшегося среди гребцов Инжуку – благо, тот уже крепко стоял на ногах, полностью оправившись от болезни. – Не буди лихо.

– Слушаюсь. – Арха, криво улыбнувшись, проследил за взглядом Хортима и вдохнул полной грудью. – Как думаешь, славно ли нас примет озерный князь?

Князем Чуеслава Вышатича, сына кожемяки, назвало вече. Рассказывали, что он был немногим, лет на пять, старше Хортима и что люди любили его за веселый нрав и справедливую руку.

– Лучше, чем приняли в Волчьей Волыни. – Хортим надеялся, что в маленьком портовом городе все будет спокойнее и проще. Без старых врагов его отца и буйного Фасольда, пытавшегося уязвить Мстивоя Войлича. – Представляешь, как удивится Чуеслав?

– О да, – хохотнул Арха. – Готов поспорить, ты окажешься первым Горбовичем, посетившим его дворы. Многие Чуеслава-то и за князя не считают. Безродный, говорят, пес.

– Люди много что говорят, – отозвался Хортим. – А ты не повторяй.

– Больно надо, княжич. – Арха блаженно прикрыл глаза, вслушиваясь, как ветер гуляет в хлопающих парусах. – Чуеслав мирно сидит в своем городе и правит мудро. Из кожи вон не лезет, к дочерям Мстивоя не сватается.

– У Мстивоя нет дочерей. Только сыновья.

Хортим задумчиво потер костяшки заплывших ожогами пальцев и сощурился. Вигге отошел от кормчего и теперь стоял у борта, всматриваясь вдаль. Потоки соленого воздуха шевелили его седые волосы. Словно почувствовав взгляд, Вигге повернулся – и встретился с княжичем глазами. И что за страшные у него были глаза – цепкие, бездонные, старческие на совсем еще не старом лице. Вигге медленно развернулся, намереваясь подойти к Хортиму, – в последние дни они разговаривали часто. Отшельник оказался приятным собеседником: умным и сдержанным, но все равно что-то в его облике неизменно тревожило Хортима. А Вигге тем временем начал сливаться с обычными воинами из дружины – переоделся в одежду, похожую на их, повесил меч на пояс и срезал чересчур длинные ногти, поняв, что с ними неудобно на боевом корабле. Лишь по-прежнему кашлял кровью и по-прежнему не обращал на это внимания.

– Скажи честно, – как-то попросил его Хортим, – ты хочешь вернуться в княжества, чтобы найти себе лекаря? Их много в наших горах.

Тогда Вигге равнодушно пожал плечам и сказал, что уже ни один лекарь не в силах ему помочь.

Отшельник не слишком нравился дружине – особенно людям Фасольда и самому Фасольду, но Хортим бы удивился, если бы вышло иначе. Вигге знал, что воевода относится к нему с насмешливым презрением, но нисколько не беспокоился. И даже сейчас остановился недалеко от него, угрюмого, сидевшего на сундуке и перебрасывающего топор.

– Давно хотел спросить тебя, Хортим Горбович, – спокойно начал Вигге, поглаживая треугольную бородку. – Разреши?

Княжич сделал несколько шагов к нему навстречу и дружелюбно ответил:

– Разрешаю.

Арха двинулся следом, не то наслаждаясь безоблачным небом, не то настороженно вслушиваясь.

Вигге никогда не задавал вопросов из простого любопытства, и тем страннее показался этот.

– Есть ли у тебя братья, Хортим Горбович? – Отшельник говорил негромко, но его голос перебивал хлопанье парусов, шелест моря и беззлобные перепалки дружины. Даже Фасольд вскинул разодранное и криво сросшееся ухо с серебряной серьгой.

Хортим нахмурился и кивком указал на несколько пустующих сундуков, предлагая Вигге сесть, и рядом с ним осторожно скользнул Арха. Наконец княжич ответил:

– Был старший брат, да погиб в бою. – Он поставил локти на колени и сплел обожженные пальцы. Потом по-птичьи склонил голову вбок. – Осталась лишь сестра.

Может, зря они не выбрали место подальше от Фасольда? Хортиму никогда не претило быть осмотрительным, особенно когда дело затрагивало Малику и влюбленного в нее воеводу.

– Зачем тебе?

Но Вигге будто не услышал.

– А что твоя сестра, Хортим Горбович? Она тебя старше? Влиятельнее? Много ли верных людей у нее и ее мужа?

– Старше, – рассеянно отвечал тот. – Но на этом все. У моей сестры нет ни друзей, ни мужа. И если верить толкам, сейчас она в чертогах Сармата-змея.

– Ах. – Вигге слегка откинулся назад. – У Сармата. – Его губы протянули два слова и сломались в многозначительную усмешку. А затем выплюнули сгусток крови в выуженный из-за пояса платок.

В последнее время Вигге много спрашивал о драконе. Ему с упоением и насмешкой рассказывала вся дружина – есть же на свете кто-то, не знающий про жен Сармата, непомерную дань и летний солнцеворот.

– Что от тебя хочет этот странный человек, княжич? – весело спросил Арха, но его бледные глаза, из которых словно вытекла вся краска, внимательно поблескивали из-под бесцветных ресниц. – Есть ли ему дело до семьи моего господина?

Вигге даже не повернулся в его сторону.

– Тогда почему твои люди называют тебя княжичем?

Хортим вскинул брови и улыбнулся:

– А как же им следует меня называть?

Вигге смотрел на него долго и будто бы немного разочаровано – он не скрывал, что считает Хортима смышленым юношей.

– Твой отец мертв, – ровно сказал он. – У тебя больше нет брата. Твоя сестра в заточении и не сможет поднять бунт. Значит, ты должен быть князем Гурат-града. Поэтому я спрошу еще раз, Хортим Горбович: почему твои люди называют тебя княжичем?

Тягучая речь и тяжелый, еще немного заплетающийся в подзабытых словах язык. Так мог говорить лишь человек, привыкший, чтобы ему внимали, а многие воины с корабля еще относились к Вигге как к черни.

– Вот оно что. – Хортим выпрямился и вздохнул. – Тогда слушай. Я стану князем не раньше, чем мой лоб окропят миром в главном соборе Гурат-града, но до этого мне нужно заново отстроить свой город. – И придумать, как убить Сармата-дракона. – Что за правитель без земель? Мне не нужны громкие титулы.

– Тебе – нет, – ответил Вигге, и его холодные глаза стали похожи на змеиные. – А им, – он кивнул в сторону остальной дружины, – нужны.

– Я не понимаю тебя.

– Миро, – продолжал тот, кривясь, – соборы. Золото, киноварь, бархат. Колокола. Ломти земли. Думаешь, это сделает тебя князем?

Хортим задумчиво запустил одну руку в волосы, дергая за черные пряди.

– Князей делает не миро, – тихо добавил Вигге и указал на Арху. – И даже не города. Князей делают люди, и, по счастью, они у тебя есть.

В повисшей тишине было слышно, как тяжело поднялся Фасольд с сундука напротив. И, убрав топор, засмеялся в усы.

– Много ты знаешь о князьях, отшельник. – Воевода осклабился.

Это был первый раз, когда Вигге посмотрел на Фасольда внимательно – прямо и почти скучающе. На Фасольда, с которым, кроме Кивра Горбовича и его врага Мстивоя, никто бы не сумел сладить.

– Достаточно, – обронил Вигге и встал на ноги, будто его дело было сделано. И за ним словно лавина покатилась с горы.

– А ведь твой одичавший охотник прав, Хортим Горбович, – прозвенел голос Архи. – Эй, Латы, поди сюда да толкай всех, кто меня не слышит.

Арха вспрыгнул на один из сундуков и остался стоять там, покачиваясь, бесцветный с вкраплениями алых ожогов и алой нитью в струнах короткой косы.

Соколья дюжина переняла его возбуждение быстро. Люди Фасольда держались спокойнее.

– Братия! – возвестил Арха на сундуке. – Отчего мы до сих пор величаем Хортима Горбовича княжичем? Ждем, пока кто-то вместо него назовется гуратским князем?

– Нет больше Гурат-града, – напомнил Скурат, один из вояк Фасольда.

– Будет, – возразил Латы.

Море шипело вокруг, голубое и пенное. Ветер разгонял паруса, играл в густых бородах и корабельных снастях. Солнце расплылось над драккаром – огромное и золотое, как купола гуратских соборов.

– Не торопишься ли ты в князья, мальчик? – спросил Фасольд, но особенно перечить не стал. Арха, качаясь на сундуке в блеске света, жестикулируя, пересказывал воинам слова Вигге, который незаметно скрылся из виду. Хортим, щурясь на соборное солнце, думал, что все происходящее – закрутившийся сон.

Арха говорил. Соколья дюжина кричала. Плескалось море, и люди Фасольда подставляли смягчившиеся лица под косые лучи.

«Как же ты просчитал это, Вигге», – думал Хортим. И догадался же, что Арха – его самый лютый и верный соратник из всех лютых и верных, что он ему ближе всех. Не Хортиму был нужен титул, а всей его уставшей, измотанной плаванием и неудачами дружине: дыхание новой надежды ненадолго бы оживило даже Фасольда.

Кто-то подхватил Хортима под руки, кто-то вытащил один из сундуков на середину палубы, а кормчий Ежи велел поднять на мачту флаг с вышитым соколом.

– Да что же вы, бешеные, удумали, – беззлобно рассмеялся Хортим, запрокидывая голову. Его усадили на сундук. – Божьего человека среди вас нет. И мира нет.

– Вино есть, – невпопад бросил Инжука, а Архе большего и не требовалось.

– Гарке, – завопил он дружиннику, – тащи!

На палубу выволокли едва ли не последний початый бочонок.

Раскрасневшийся Арха закатал рукава до локтей и уперся ладонями в колени.

– Я тебя, Хортим Горбович, из-под Сарматова огня яростнее всех вытаскивал. Мне тебя и на княжение венчать. – Голос его взлетел до громкого хриплого крика. – Кто-то оспорить хочет?

Никто не захотел.

Вместо княжеского венца Хортиму нашли подбитую соболем шапку – уж не Фасольда ли? Воевода больше не искал ссоры, только стоял в стороне и пощипывал седой ус и, как говорили позже, даже улыбался.

Арха торжественно откупорил бочонок. В Сокольей дюжине были воины знатного рода, такие, как Латы – сын вельможи, но матерью Архи была простая кухарка, и тот и знать не знал про таинства правителей Гурата. И говорил то, что лежало на сердце.

– Будешь нам князем, Хортим Горбович? – спросил Арха строго, перехватывая бочонок.

– Буду.

Хортиму на лицо хлынуло вино из пригоршни, хотя он ожидал лишь нескольких капель на лоб, и поэтому закашлялся.

– Будешь нам как отец родной? Будешь править нами мудро и справедливо?

На этот раз он уже задержал дыхание:

– Буду.

Драккар качался на волнах. Солнце освещало сокола на хлопающем парусе, и небо над Хортимом разбегалось от края до края – светлое, пронзительное. И было это небо древнее и спокойнее шумящей на палубе дружины: вмиг посерьезневшего Архи и Ежи, не отходившего от рулевого весла, Латы, Инжуки и многих людей, чьи лица выдубили суровые морские ветры… и небо это отдавало кислотой просочившихся в рот капель.

Кифу бы венчали на княжение правильно. Божий человек взял бы с него клятву, которую давали прежние правители. И пахло бы ладаном, миром и воском, и мир бы плясал в мерцании чарующих сводов гуратского собора. Но Хортим – не его брат, и его вокняжение – драккар и волны, горстка одичавших воинов и палуба, скользкая от вина.

– Будешь ли ты вести нас во что бы то ни стало, Хортим Горбович? Будешь ли ты заботиться о благополучии Гурат-града и всех тех, кто живет на твоих землях?

– Буду, – выдохнул он, и Арха от избытка чувств выплеснул ему на волосы все, что оставалось в бочонке. Залило лицо, шею, рубаху, доски под сундуком – но сейчас это не имело никакого значения.

Арха бросил себе под ноги бочонок, и тот раскололся. Хортим даже не протер глаза рукавом и лишь почувствовал, как кто-то косо надел ему на голову чужую шапку с собольим мехом.

– Вот, – вытягивал осипший Арха, – наш государь.

Хортим поднялся, и под его сапогами захлюпали лужи. Палуба запрыгала быстрее – не рухнуть бы, не рухнуть, не… Голова кружилась от запаха соли и хмеля, но ноги стояли прочнее, чем когда-либо на корабле.

– Хортим из рода Горбовичей, князь Гурат-града, владыка Пустоши.

«Хорошо, что из всех тукеров тебя слышал лишь Инжука», – думал Хортим.

Тут же грянул оглушительный гром голосов, и к гуратскому князю подскочили люди, и они хлопали его по спине, мяли за плечи, жали ему руки. Шапка соскользнула с влажных волос, но никто этого не заметил. Хортим наконец-то смахнул вино с ресниц и увидел слившееся с танцующей водой небо, чьи-то ладони и шеи. Его поздравляли и заключали в медвежьи объятия, ему что-то кричали в уши – но, извернувшись, Хортиму удалось чудом высмотреть Вигге. Тот стоял неподалеку от ликующего Ежи и выглядел так, будто был совершенно ни при чем.

Девятиозерный город, приземистый и деревянный, по-купечески шумный, действительно стоял на девяти небольших озерах в пологом изломе гор. Дома его жители возводили на мостках, и у их крылец качались длинные узкие лодки, груженные рыбой, пушниной и мелкой утварью. Узорные тарелки и пузатые корчаги, стеклянные бусы, костяные гребни, бочки и сапоги – пестрели базары, расположенные на негниющих липовых настилах. Шуршали рассекающие воду весла. Под ногами скрипела древесина, и кто-то громко спорил о цене.

Приближение драккара Хортима Горбовича вызвало переполох: боевые корабли к добру не ходили. Даже если щиты на их бортах были повернуты впалой стороной. То ли дело торговые, которые десятками останавливались в Девятиозерном городе. Ветер надувал парус с вышитым гербом – и страх жителей сменялся любопытством. На пристани продавцы выглядывали из-за своих лотков, а покупатели все как один бросали перебирать орехи и связки сушеных ягод. Рыбаки вставали в полный рост на качающихся лодках. Вести разлетелись быстро – приехал сюда не то враг, не то гонец, не то страшно родовитый князь.

Хортиму Горбовичу понравился Девятиозерный город. Не восхитил, конечно, так, как Волчья Волынь, но по-своему очаровал. Эти мостки и эта перекатывающаяся под ними вода с налипшим сверху туманом, купцы в меховых шапках и их краснощекие дочки в пушистых шубах, лодочники и громкоголосые зазывалы в дубленой коже… Повсюду – звон и шелест, стук и многоголосие разговоров. Кувшины с медом, ножи, ленты для девичьих кос и рассыпанный янтарь. Дышалось здесь легче, чем в грозной Волыни. И хотелось рассматривать дома и рынки, подставляя под солнце устало улыбающееся лицо.

Встречал дружину сам Чуеслав Вышатич и горстка его соратников. Озерный князь был крепок и черноволос. Широкоплечий, с открытым лицом – выступающий лоб, прямой нос, серьезный, но вместе с тем добродушный взгляд. Одевался Чуеслав просто, не богаче местных торговцев: на рубаху накидывал дубленку, не застегивая, не носил ни колец, ни браслетов – лишь кожаные тесьмы в косах.

– Глазам своим не верю, – и весело, и осторожно проговорил Чуеслав, когда Хортим ступил на пристань. – Неужели и вправду Горбович?

Спутать было сложно. Хортим был устал, худ и изуродован Сарматом, Чуеслав – здоров и полон сил. Но едва они оказались рядом, любой бы ответил, кто из них сын кожемяки, а кто – гуратского владыки. Хортим всегда разговаривал вежливо и приветливо, но как он держал себя, как шагал, как заставлял себя слушать, ненароком вскидывая породистый нос. Фасольд смотрел на него, сходя с корабля следом: осанка, излом губ и бровей, голос. Хортим напоминал своего отца куда больше, чем привык думать.

– Вправду, – ответил нововенчанный князь, склоняя голову. – Я Хортим Горбович, а это мои люди. Мы пришли с миром, так не откажи нам в приюте.

– Добро, – улыбнулся Чуеслав. – Будьте моими гостями. Но вот уж кого я не ожидал увидеть в своем городе, так это человека твоего рода.

Неудивительно. Как рассказал позже сам Чуеслав Вышатич, даже мелкие окрестные князья избегали встреч с ним, а когда все-таки приезжали – куда денешься, если озерные порты процветают? – смотрели свысока. Чуеслав не обижался: сын кожемяки не был им ровней, да и не старался стать. Заботился лишь о процветании Девятиозерного города и его жителей и не пытался взлететь выше, чем следовало.

Гордость и надменность Горбовичей – не чета мелким князьям – давно превратились в легенду. Но вот пришел Хортим на драккаре, и говорил с Чуеславом спокойно и просто, и, когда тот привел его и его соратников в свой дом, без усмешки называл князем. Но сам Хортим не видел в этом заслуги: он изгнанник, владыка без земель, а Чуеслав, несмотря на возраст, – мудрый и уважаемый правитель, которого признавали люди от мала до велика.

Дружинный дом Чуеслава Вышатича тоже был деревянным и крепким. Длинный и узкий, с резными ставнями и высеченной над дверями головой соболя – герб маленького, но преуспевающего Девятиозерного города. Где-то Хортим углядел даже несколько колышущихся на ветру полотнищ с вышитым символом.

– Откуда путь держишь, Хортим Горбович? – спросил Чуеслав, приглашая за поспешно, но по-озерному пышно накрытый стол. И как-то виновато улыбнулся людям Хортима: не взыщите, мол, чем богаты. Он не знал, что такой прием, домашний, мирный, – лучшее, что могло с ними случиться.

– Из Волчьей Волыни. – Хортима усадили по правую руку от Чуеслава, и дружине его соратники озерного князя предлагали сесть рядом.

– Из Волыни, – присвистнул Чуеслав, наливая гостю мед. – Славный город. И батька у них там мощный.

Фасольд закашлялся.

Потек пир, скромный и добротный. Никто не развлекал гостей песнями и танцами, как было у Мстивоя, но оживленные разговоры еще долго не смолкали под сводами дружинного дома. Хортим представил Чуеславу своих приближенных и не стал скрывать, что за дело привело его в Волчью Волынь и почему сейчас он, с оскудевшими запасами и без ратей за спиной, оказался в Девятиозерном городе.

– Мои владения малы и не защищены от драконьего огня, – кивнул Чуеслав. – Но я могу дать тебе людей.

Сумели бы выстоять несколько его дружинников против Сармата? Едва ли, но за такую помощь, оказанную приезжему князю, с Чуеслава бы строго спросило вече, а семьи отправленных на смерть воинов очернили бы его имя.

– Я ценю это, – миролюбиво сказал Хортим, – но пусть твои люди остаются дома. Лучше не откажи дать нам в путь пищу и пресную воду.

Тот, конечно, не отказал.

В доме Чуеслава Вышатича напитки и блюда разносили слуги, но чашу Хортиму подавала девушка, одетая лучше слуг. Круглолицая, с темно-рыжей косой и расшитой перевязкой, в подпоясанном коричневом платье и с тяжелыми бусами на груди.

– Сестра моя, – обронил Чуеслав.

– Княжна, значит, – серьезно сказал Хортим, а девушка, смотревшая на него из-под коротких ресниц, зарделась и опустила голову, чтобы скрыть румянец.

Чуеслав засмеялся.

– Не заглядывайся на гостя, Рынка. Ступай, – и повернулся к собеседнику. – Вот зовешь ты ее княжной, Хортим Горбович, а мне что делать, если она нос начнет задирать? Окрестным князьям предлагать? Они этого больше смерти боятся.

– А ты не предлагаешь?

– Больно надо, – фыркнул Чуеслав. – Мои соседи только и ждут от меня такого оскорбления. Но пусть не трясутся, мы свое место знаем. Невеста моя – дочь корабельщика, ее отец вече собирал, чтобы меня князем назвать. Свадьба на весну назначена, приезжай.

Хортим был бы рад, но надеялся, что к весне уже вернется на юг. И вновь обратится к правителям стонущих под Сарматом земель. Что успел натворить дракон за прошедшее время? Не вынудил ли их озлобиться и ответить ударом на удар?

– А ты жениться не собираешься, Хортим Горбович?

– Будто мне и так проблем мало, – ответил тот. – Город поднимать нужно.

Слова, слова, слова… Хортим порядком от них устал: требовалось доказать делом.

– Это ты зря, – вдруг отозвался Чуеслав. – Твое имя почетно, твой род велик, и любые правители охотно помогут тебе, если ты приедешь свататься, а не звать на войну.

В его словах чувствовалось разумное зерно – Хортим пообещал себе подумать, а тем временем Чуеслав Вышатич осушил еще одну чарку и поверх нее с любопытством посмотрел на Вигге. Отшельник сидел сбоку, говорил немного и все больше слушал друзей озерного князя.

– Дружинник, – приветливо обратился к нему Чуеслав, – не обессудь. Но я уже долго тебя разглядываю и все никак не могу понять. Чьих ты будешь?

Вигге привычно вытер кровь в уголках губ.

– Я не дружинник, – ответил он мерно. – Я охотник с далекого севера, и князь Хортим Горбович по доброте своей привез меня в Девятиозерный город.

– Охотник? – переспросил Чуеслав. – Вот уж не думал.

– Отчего же? – вклинился Фасольд и шумно поставил на стол чашу. Но воевода выглядел раздобревшим и не желал никого задеть. – Это Вигге из Длинного дома, и он много лет жил уединенно.

– Ты удивлен, озерный князь, – заметил отшельник. – Почему?

– Видишь ли, Вигге. – Чуеслав подался вперед, постукивая ногтем по тарелке. – Я вышел из народа и таких, как я, издалека могу различить. Ты ведь не из простых, верно?

– Да ну? – Тот вскинул бровь.

– Ну, посуди сам. – Чуеслав развел руками и даже повернулся к Хортиму, будто призывая его в свидетели. – Как ты сидишь, Вигге, как ешь, как смотришь. Здесь так держит себя лишь гуратский князь. – Он несильно хлопнул Хортима по плечу. – Не подумай, что я хочу обидеть тебя, Горбович! Ты говоришь со мной как друг, но кровь в твоих жилах – не вода в ручье.

Хортим и не подумал обижаться, но взглянул на Вигге прищуренно. Сам бездумно сравнивал его то с отцом, то с Мстивоем, но ведь это – вздор.

– Вздор, – озвучил его мысли Фасольд. – Уж не пьян ли ты, Чуеслав Вышатич? А то мерещится тебе всякое.

Вигге казался совершенно невозмутимым, а Чуеслав засмеялся:

– Да нет же! Что я, родовитого от бесплеменного не отличу? – И привстал, обращаясь ко всем – к Фасольду, Архе, Инжуке, своим людям… – Ну вы взгляните, взгляните.

Насупившись, Хортим вытер губы рукавом.

– Не от Мстивоя Войлича ли ты убежал на север? – предположил Чуеслав. – Говорят, было у него много братьев, да всех извел и остался волынским князем. А, впрочем, похоже, я и вправду пьян… Не отвечай мне, Вигге, и прости меня.

Он опустился на место, а Вигге прикрыл бесцветные глаза и мягко улыбнулся:

– Прощаю. Пей, князь, и не будем об этом.

Только Хортиму больше пить не хотелось. Он задумчиво тер обожженные пальцы и чувствовал, как по позвоночнику стекал холод.