ГЛАВА XII Галиция. Август 1914 г
1
Гусарский полк, в котором имел честь начать службу корнет Аристарх Баташов, входил в состав 12-й кавалерийской дивизии, которой командовал генерал Каледин. Отец, проходивший с ним курс академии Генерального штаба, не раз отзывался о Каледине как о настоящем кавалеристе и умнице. За время путешествия к месту новой дислокации полка Аристарх поближе познакомился со всеми офицерами. На вторые сутки этого внезапного вояжа на запад он был торжественно принят в члены офицерского собрания. Все в полку для него было ново и необычно. Он словно попал в другое государство с его особыми законами, традициями и отношениями. С первых дней службы он стал понимать, как неизмеримо много значит теперь для него, еще по-настоящему не знавшего свет и только-только начинающего входить в военную жизнь со всеми ее радостями и горестями, его первая офицерская семья. По сути дела, полк становился для него всем: отходили на задний план и семья, и былые друзья. Полк олицетворял для него все самое прекрасное и благородное на свете.
До глубины души поразила и растрогала Аристарха вековая традиция, которая неизменно сохранялась в полку вот уже десятки лет. В импровизированной столовой офицерского собрания, которой стал вагон-ресторан, все сверкало огнями. Белоснежная скатерть, хрусталь и серебро сверкали на длинном, установленном вдоль вагона столе, за которым все офицеры сидели по чинам. Во главе стола – командир полка, далее – штаб-офицеры, командиры эскадронов и все остальные. Аристарх в числе корнетов и поручиков оказался на левом фланге. По сигналу полковника молодые офицеры встали и, обращаясь к старшим однополчанам, своими звонкими, задорными, голосами пропели:
Где гусары прежних лет?
Где гусары удалые,
Председатели бесед,
Собутыльники лихие?
Выдержав классическую паузу, ветераны хриплыми от команд, песен и вина голосами дружно ответили:
Здесь гусары прежних лет.
Здесь гусары удалые,
Председатели бесед,
Собутыльники лихие!
С последними словами открылась тамбурная дверь, и вестовые внесли полковую серебряную чару с вином, которая тут же пошла в круговую, от старших к младшим. Пили из нее и седоусые старшие офицеры, и совсем еще юные корнеты. Чаша, постоянно пополняясь, обходила офицерское собрание не раз и не два, а до тех пор, пока не исчезла чиновная скованность, пока каждый не почувствовал удовольствие и радость от общения друг с другом.
Веселье было в разгаре, когда в вагон вошел унтер-офицер и сразу же направился к командиру полка. Передав полковнику пакет, он быстро удалился.
– Братцы, мы проезжаем Шепетовку, – воскликнул кто-то из офицеров, и все, как один, прильнули к окнам вагона-ресторана.
– Да, господа офицеры, – глухо промолвил командир полка, – утром будем в Проскурово. По сути дела, сегодня это наш последний мирный ужин.
– Почему? – посыпались со всех сторон недоуменные вопросы.
– Потому что Германия объявила нам войну!
– Но тогда почему, господин полковник, мы едем не на север, а на юго-запад? – спросил удивленно Аристарх.
– Потому, господин корнет, что не сегодня-завтра надо ждать объявления войны со стороны Австро-Венгрии, – внимательно взглянув на молодого офицера, спокойно ответил полковник. – Господа офицеры, – после небольшой паузы добавил он, – ужин продолжается. Но утром, чтобы все были как огурчики. Прошу меня извинить за то, что я с полковником Середниковым вынужден покинуть собрание. Нам необходимо подготовить документы и отдать соответствующие распоряжения.
После ухода командования по кругу вновь пошла полная чаша.
– Господа офицеры, – громко провозгласил оставшийся за старшего подполковник Сулима, – третья чаша за французских женщин, которые пошили нам мундиры из своих ряс, – при этих словах офицеры встрепенулись, и под сводами вагона прозвучало дружное и громогласное:
– За французских женщин!
Аристарх впервые в своей жизни слышал такой оригинальный тост, но интересоваться о его истории не стал, боясь, что его посчитают за выскочку.
После третьей чаши в вагоне-ресторане стало еще шумней. Офицеры с жаром обсуждали новость, сказанную командиром.
– Да мы разделаемся с этой поганой немчурой за несколько дней, – утверждал раскрасневшийся от вина поручик фон Фрейман, – я только боюсь, что нам и повоевать-то как следует не удастся.
– Успокойтесь, поручик, – твердо и спокойно, словно сельский учитель, терпеливо поучающий нерадивого ученика, произнес ротмистр Лермонтов, – на наш с вами век немчуры хватит. Еще и останется. Или вы не знаете, какая сила на нас прет с крупнокалиберными пушками, пулеметами и аэропланами. Нет, война эта будет долгой, – задумчиво добавил он.
Кто-то с ротмистром соглашался, кто-то нет, но все сошлись на одном – рано или поздно, но победа будет за Россией.
Кто-то принес гитару, и недавние спорщики дружно и весело запели:
Давно, при царе Алексии,
В степях, где дрались казаки,
На гранях Московской России
Родилися наши полки.
Недаром сердца наши бьются
При звоне серебряных чар
И громкие песни несутся
Про славу ахтырских гусар.
Но вот миновали походы,
И сбросив зеленый жупан,
Ахтырец в петровские годы
Надел с треуголкой кафтан.
Недаром сердца наши бьются
При звоне серебряных чар
И громкие песни несутся
Про славу ахтырских гусар.
При Екатерине Великой,
Полка золотые ряды,
Летая по Таврии дикой,
Громили османов орды.
Недаром сердца наши бьются
При звоне серебряных чар
И громкие песни несутся
Про славу ахтырских гусар.
При Павле наш ментик и ташку,
Лосины и белый парик
Не раз видел в гибельной схватке
Повстанец – калужский мужик.
Недаром сердца наши бьются
При звоне серебряных чар
И громкие песни несутся
Про славу ахтырских гусар.
При славных других государях
Событья военной страды
Рождали в ахтырских гусарах
Порыв на лихие труды.
Недаром сердца наши бьются
При звоне серебряных чар
И громкие песни несутся
Про славу ахтырских гусар.
Отдельным лихим эскадроном
Иль целым полком «сабли ввысь»,
Без страх пред тяжким уроном,
Водил нас в атаку Денис.
Недаром сердца наши бьются
При звоне серебряных чар
И громкие песни несутся
Про славу ахтырских гусар.
Так пейте, гусары, беспечно,
Как пели гусары в боях,
О вас будут внуки петь вечно,
О славных ахтырских делах.
Недаром сердца наши бьются
При звоне серебряных чар
И громкие песни несутся
Про славу ахтырских гусар.
Аристарх, запомнив припев, звонко и задорно вместе со всеми офицерами подпевал, искренне гордясь гусарской военной славой, отблеск которой теперь осенял и его.
– А вы знаете, корнет, почему у нас доломаны коричневого цвета? – неожиданно задал Аристарху вопрос ротмистр Лермонтов.
– Не-е-т, – растерянно произнес он, – но я буду очень вам признателен, если вы просветите меня.
– Хорошо, – согласился ротмистр и, присев рядом с Аристархом, как маститый рассказчик, сначала раскурил трубку, сделал несколько глубоких затяжек и только после этого неспешно начал:
– После взятия нашими войсками Парижа в 1814 году ахтырцы стояли в местечке Аррас, со страхом ожидая высочайшего смотра. Это и понятно, ведь за время военной кампании гусары поизносились так, что больше походили на парижских оборванцев с площади Бастилии, чем на кавалерийскую часть. Неожиданный выход из положения нашел командир полка полковник Денис Давыдов. Он не раз наблюдал, как мимо их бивуака в Париж направлялись по своим делам степенные монашки из стоящего рядом монастыря капуцинок, цвет одеяний которых полностью совпадал с цветом доломанов.
Недолго думая, он пришел к настоятельнице монастыря и обаял ее своими песнями так, что та была готова взять на постой весь полк. И когда Денис Васильевич попросил у аббатисы несколько штук коричневого сукна, то она сразу, без разговоров не только выделила самую лучшую ткань, но и вместе со своими сестрами во Христе пошила обмундирование для всего полка. Император Александр остался доволен видом и выправкой гусар, а узнав об инициативе полкового командира, искренне удивился и повелел, гусарам впредь носить только коричневые доломаны, несмотря ни на какие реформы и указания. Вот так-то, брат…
– Значит, тост за французских женщин родился еще тогда? – догадался Аристарх.
– Ну, может быть, не сразу, – загадочно промолвил Лермонтов, осеняя догадливого корнета лучезарной улыбкой. В этот момент Аристарху показалось, что он разговаривает с самим Михаилом Юрьевичем, который, судя по сохранившимся портретам, улыбался друзьям так же загадочно и лучезарно.
– Конечно, не сразу, а то я бы знал об этом от моего дедушки, Евграфа Аркадьевича, который служил еще при генерале Давыдове.
– Значит, вы из династии славных гусар, – радостно возгласил Лермонтов.
– Да, господин ротмистр, – улыбнулся Аристарх.
– За это надо обязательно выпить, – воскликнул офицер и, подозвав вестового, послал его за шампанским.
– Господа офицеры, – громогласно провозгласил он, – корнет Баташов – гусар во втором поколении. Предлагаю выпить за него и на этом закончить наш сегодняшний ужин…
Офицеры дружно вскинули бокалы с пенистой влагой и, осушив их до дна, начали постепенно расходиться.
– Не удивляйтесь, господин корнет, тому, что мы так рано закончили веселье. Время такое. В былые времена загулы продолжались иногда до рассвета. Но с первыми лучами солнца по сигналу тревоги каждый представал перед полковым командиром в готовности к учениям или к бою. Это еще одна наша неписаная традиция. Всегда и во всем гусар должен оставаться самим собой и не забывать, для чего он носит полковой мундир…
И этот мудрый урок Аристарх усвоил на всю жизнь.
По прибытии к месту дислокации командир полка вызвал Аристарха к себе.
– Господин полковник, корнет Баташов по вашему приказанию прибыл, – четко, по-уставному доложил он и щелкнул каблуками так, что шпоры издали модный в училище малиновый звон.
– Бросьте вы свои училищные замашки, – строго взглянув на офицера, промолвил полковой командир, – здесь вам не столичный плац. И вообще, шпоры в боевых условиях только демаскируют кавалериста, – уже более благожелательным тоном добавил он. – Я вызвал вас для того, чтобы объявить о вашем назначении на должность младшего офицера шестого эскадрона, которым командует ротмистр Владимир Михайлович Лермонтов.
– Для меня высокая честь служить под началом потомка моего любимого поэта, – восторженно произнес Аристарх, но заметив скептический взгляд полковника, устремленный на него, добавил: – Я оправдаю ваше доверие, господин полковник.
– Я понял бы ваш восторг, если бы назначил вас, корнет, младшим офицером в ее высочества эскадрон, – пожал плечами полковник, – ведь я как полковой командир обязан заботиться об этом эскадроне. А шестой эскадрон, к вашему сведению, чаше всего бывает в разъездах да караулах. А почему? Да потому, что у меня правило: чем больше я кому-то доверяю, тем больше спрашиваю. Вам все понятно, корнет?
– Еще раз искренне благодарю вас, господин полковник, за то, что вы назначили меня именно в эскадрон ротмистра Лермонтова.
– Посмотрим, что вы через месяц скажете, – ухмыльнулся в свои пышные усы полковой командир.
– Честь имею, – задорно отчеканил Аристарх и, воодушевленный таким удачным для него назначением, помчался в офицерскую палатку шестого эскадрона.
– Господа офицеры, разрешите представиться по случаю назначения на должность младшего офицера шестого эскадрона, – прямо с порога радостно отрапортовал он.
– О-о! Нашего полку прибыло, – раздались удивленные голоса офицеров.
– Чему вы радуетесь, господин корнет? – сморщился словно от зубной боли поручик фон Фрейман. – Вы думаете, что ваше увлечение стихами великого предка ротмистра облегчит службу? Черта с два!
– Ну что вы, Владимир Адольфович, пугаете корнета, – заступился за Аристарха штаб-ротмистр Малагамба. – Владимир Михайлович у нас человек строгий, но справедливый…
– Кто это там своего командира обсуждает? – неожиданно раздался голос Лермонтова, входящего в палатку.
– Господа офицеры! – подал команду штаб-ротмистр.
Все офицеры вскочили с лавок и кроватей, вытянувшись по стойке смирно и вперив взгляды в неожиданно появившееся начальство.
– Господа офицеры, – удовлетворенно произнес ротмистр и, строго взглянув на подчиненных, добавил: – Не смотрите на меня так пристально. Предупреждаю, что, поедая глазами начальство, можно заработать язву!
При этих словах ни один мускул не дрогнул на спокойном, даже умиротворенном лице командира.
– Да хоть две, – глядя влюбленными глазами на Лермонтова, произнес фон Фрейман и, не сдержав себя, захохотал во все горло. В следующее мгновение Аристарху показалось, что от сотрясения, вызванного дружным ржанием офицеров, палатка вот-вот сорвется с кольев и улетит в поднебесье. Думая о чем-то своем, он не сразу понял суть шутки, но, глядя на необычайно спокойное лицо командира, в глазах которого играли бесовские огоньки, корнет вслед за всеми разразился безудержным, еще ребяческим смехом. Видя, какой необычайный эффект вызвала его шутка, через некоторое время сдался и Лермонтов, захохотав вслед за всеми.
– Ну все, господа офицеры. Посмеялись, и хватит! – вытерев платочком выступившие на глазах слезы, посерьезнел он. – А вы, корнет, что у нас делаете? – неожиданно спросил ротмистр, заметив среди своих офицеров Аристарха. – Я думал, что вас как окончившего училище по первому разряду полковник назначил в образцово-показательный, ее высочества эскадрон…
– Господин ротмистр, корнет Баташов! Представляюсь по случаю назначения на должность младшего офицера шестого эскадрона, – четко доложил он, но щелкать каблуками не стал, тем более что после аудиенции у полкового командира навсегда снял свои серебряные шпоры и запрятал их на самое дно чемодана.
2
12-я кавалерийская дивизия, в состав которой входили Стародубский драгунский, Белгородский уланский, Оренбургский казачий и гусарский полки, была сосредоточена на австро-венгерской границе в районе Проскурова. Гусары, ставшие лагерем в нескольких километрах от реки Збруч, по распоряжению командира дивизии генерала Каледина высылали вдоль границы конные разъезды, главной задачей которых было ведение тактической разведки.
Зная об этом, Аристарх, страстно желая поучаствовать в этом важном и довольно небезопасном деле, решил обратиться к ротмистру Лермонтову с просьбой назначить его в разъезд.
– Вы, господин корнет, уясните для себя простую солдатскую истину: «на службу не напрашиваться, а от службы не отказываться», – дружески посоветовал он, – если я решу послать вас в дозор, то вы узнаете об этом первым. А пока займитесь обучением солдат. С ними сегодня как раз поручик Фрейман учения проводит. Смените его и пришлите ко мне.
На ровной, просторной поляне, примыкающей своим дальним флангом к лесу, конники по команде поручика то строились повзводно, то рассыпались в атакующую лаву.
«Как это у него все четко да ладно получается», – подумал Аристарх, выезжая на своем объезженном накануне жеребце на поле.
– Господин поручик, ротмистр Лермонтов поручил проводить занятия мне. А вас он просил к себе, – выпалил Аристарх, как только поравнялся с офицером, занятым маневрами.
– А-а, господин корнет, – приятельски улыбнулся Фрейман, – как вы вовремя. Я так увлекся занятиями, что забыл обо всем на свете. А мне после обеда предстоит дальняя дорога…
– Куда? – с завистью спросил Аристарх.
– Да все туда же, в разъезд.
– Везет же людям, – с сожалением промолвил корнет.
– Да не печальтесь, Баташов, никто не знает, сколько мы еще стоять здесь будем. Еще оскомину набьют вам эти дозоры, – успокоил его поручик, – а на занятиях опирайтесь прежде всего на унтер-офицеров, не стесняйтесь. Они у нас люди стоящие, и поправят, если надо, и подскажут. Рекомендую заняться отработкой приемов владения шашкой в пешем строю. Успехов, корнет! – И Фрейман, дав своему коньку шенкелей, поскакал в сторону лагеря.
Аристарх, придерживая коня, выехал на середину строя.
– Смирно! Глаза направо! – скомандовал унтер-офицер.
– Здорово, братцы, – срывающимся от волнения голосом произнес корнет.
– Здравия желаем, ваше благородие, – раздался дружный ответ.
– Всем спешиться. Отдать коней коноводам, – приказал он и, проследив за тем, как четко и слаженно гусары исполнили команду, удовлетворенно подумал: «С такими орлами можно воевать!»
– Командуй, – уже более уверенно обратился он к вахмистру, – будем отрабатывать приемы владения шашкой.
Прозвучала команда:
– Шашки к бою! Защищай правую щеку, налево коли, вниз направо руби!
Конники быстро рассыпались по полю на безопасное друг от друга расстояние и, вынув из ножен грозное кавалерийское оружие, начали легко и умело вертеть им, словно перышком. Слышался только свист шашек в воздухе да усердное сопение старающихся вовсю гусар.
«Ну, чему мне их тут учить? – подумал корнет. – Дал бы бог самому так владеть оружием». Он уже хотел было поблагодарить солдат за выучку и усердие, но не успел.
– Не очень чисто выходит, – сказал, обращаясь к Баташову, вахмистр, – во втором взводе совсем плохо делают.
Аристарху нечего было сказать на это, потому что гусары делали выпады, кололи и рубили, наверное, не хуже его самого.
Предоставив унтер-офицеру всю полноту власти, Аристарх направил своего коня в тень небольшой березовой рощицы, примыкавшей к правому флангу учебного поля. Оттуда все упражнения кавалеристов были видны как на ладони.
Понаблюдав с полчаса за ловкими и точными движениями гусар, то отражающих атаки, то наступающих на учебного врага в пешем строю, Аристарх с удивлением отметил про себя, что выучка солдат и унтер-офицеров была в шестом эскадроне на высоте.
«А что тут удивляться, – подумал он, – ведь недаром же полк на учениях в Красном Селе получил от великого князя Николая Николаевича самую высокую похвалу».
– Вахмистр, ко мне, – крикнул Аристарх, решив дать солдатам время на отдых.
– Господин корнет, вахмистр Загороднев по вашему приказанию прибыл, – отрапортовал хриплым голосом подбежавший унтер-офицер.
– Как тебя звать-величать, любезный?
– Ефимом, ваше благородие.
– А по батюшке?
– По батюшке Иванович я.
– Жарко, небось, Ефим Иванович? – спросил Аристарх, видя, что на лбу вахмистра выступили капельки пота.
– Да ничего, вашбродь, мы люди привычные.
– Может быть, объявите перерыв, – предложил неуверенно Аристарх, – в четверть часа?
– А что не объявить, – согласился унтер-офицер, – объявим.
– Шашки в ножны! Строиться в пешем порядке.
Только после того, как все гусары заняли свои места в строю, вахмистр скомандовал:
– Р-р-равняйсь! Смирно! Вольно, разойтись.
«Какой здесь все-таки замечательный уставной порядок во всем, – продолжал удивляться корнет, – даже у нас в училище среди юнкеров такого послушания и исполнительности не было…»
– Ваше благородие, – неожиданно оторвал Аристарха от радужных мыслей чей-то настойчивый голос, – младший унтер-офицер Кузьмин, разрешите обратиться?
Обернувшись, он увидел знакомого гусара, который недавно в Красном Селе передал ему приказ полковника немедля явиться в полк.
– А-а, это ты, Кузьмин, – обрадовался он знакомому лицу, – слушаю тебя.
– Когда ваш батюшка спас меня от неминуемой смерти в Памирах, я перед Богом и людьми поклялся отплатить своей верной ему службой, – торопливо, словно боясь забыть вызубренный накануне урок, проговорил он, – но до сих пор так и не смог этот данный себе зарок выполнить. Потому что его высокоблагородие вскоре выехал в Петербург и больше в наши края не наведывался…
– Так чего же ты, братец, хочешь? – спросил удивленный корнет.
– Раз мне не удалось послужить вашему батюшке, так позвольте, ваше благородие, послужить вам. На войне у офицера нет лучшего слуги, чем верный по гроб жизни гусар, – мудро закончил он свою искреннюю просьбу.
– Я слышал о твоем счастливом спасении от отца, и это очень похвально, что командира своего ты до сих пор не забываешь, – сказал задумчиво Аристарх, – откровенно говоря, я был бы только рад тому, что такой умудренный опытом солдат, как ты, всегда был при мне. Но что скажет на это ротмистр, ведь ты, наверное, исполняешь обязанности командира отделения?
– Так точно, ваше благородие, – согласился младший унтер-офицер, – но я уже подготовил себе замену.
– Это хорошо, – удовлетворенно промолвил Аристарх, – пригласи-ка ко мне вахмистра, – добавил он, намереваясь решить вопрос, не откладывая его в долгий ящик.
– Слушаю, ваше благородие, – доложил унтер-офицер, – прикажете закончить перерыв? – спросил он.
– Пусть еще отдохнут немного, – ответил корнет, – но я не за этим тебя позвал. Что ты можешь сказать об отделении Кузьмина?
Вахмистр вопросительно взглянул на младшего унтер-офицера, стоящего рядом, и, пожав своими широченными плечами, ответил:
– А что сказать, ваше благородие? По моей мерке, хорошее отделение. Вот и командир наш, ротмистр Лермонтов, после учений в Красном Селе всему отделению благодарность объявил, а Кузьмина золотым презентовал. Только вот что я вам, ваше благородие, хочу сказать: нелегко ему теперича своими гусарами верховодить. Ведь не молод ужо. Он и сам это понимает, – сочувственно взглянул он на вытянувшегося в струнку младшего унтер-офицера, – замену себе отличную подготовил, ефрейтора Собакина. Тот и сам гусар отменный, и отделением командует с умом.
– Закончить отдых, – приказал корнет, – вахмистр, командуйте. Я хочу посмотреть, как ефрейтор Собакин справится с отделением.
Через несколько минут Аристарх воочию убедился в справедливости слов вахмистра. Под руководством ефрейтора отделение Кузьмина все упражнения проделывало отменно, даже с какой-то лихостью.
Аристарх так увлекся изучением гусар, что не сразу заметил скачущего в сторону учебного поля всадника. Только внимательно присмотревшись, он узнал в нем ротмистра Лермонтова. Корнет дал своему коню шенкелей и, выскочив на поле, скомандовал:
– Шашки в ножны! К своим коням! Строиться!
Гусары все так же четко и слаженно выполнили его команду и вскоре замерли в конном строю.
– Смирно! Глаза направо! – скомандовал корнет.
– Здорово, братцы-ы-ы! – зычным, протяжным голосом приветствовал своих гусар ротмистр.
– Здравия желаем, ваше благородие! – раздался громогласный, дружный ответ.
– Молодцы, гусары! – похвалил командир.
– Рады стараться, ваше благородие! – громко и четко прозвучало в ответ.
– Я вижу, что вы зря время не теряете, – удовлетворенно промолвил ротмистр. – Как имя ефрейтора, который только что так умело и слаженно проводил занятие с отделением?
– Ефрейтор Собакин, – гордо, словно это он сам выучил гусара так хорошо командовать, сказал корнет.
– Похвально, корнет, это очень похвально. Сами догадались готовить младших унтер-офицеров или кто посоветовал?
– Вахмистр Загороднев рекомендовал, а младший унтер-офицер Кузьмин подготовил. Я решил только проверить, как ефрейтор Собакин справляется с обязанностями отделенного, – откровенно признался Аристрах.
– Хвалю за правду, – улыбнулся Лермонтов, – вижу, что я полностью могу на вас положиться, – искренне добавил он и, пришпорив коня, поскакал обратно в лагерь.
Закончив занятия, Аристарх поблагодарил гусар за усердие и хватку и, передав бразды правления вахмистру, усталый и довольный собой, порысил в лагерь.
Несмотря на то что гусарский полк, на взгляд Аристарха, был превосходно подготовлен к боевым действиям, полковой командир требовал от каждого офицера полной отдачи на занятиях, чтобы они как следует подготовили своих солдат не только к очередному смотру, который намечался начальником дивизии через несколько дней, но и к ведению боя в самых сложных условиях. И потому полевые занятия и учения, проводились так же каждодневно и интенсивно, как и в период подготовки к высочайшему смотру. Все это во многом способствовало тому, что моральный дух солдат и офицеров был в полку чрезвычайно высок. Гусары буквально рвались в бой.
Насколько был выдержан и спокоен Владимир Михайлович Лермонтов, но и он однажды вечером, обсуждая со своими офицерами итоги очередного рейда вдоль границы, в результате чего кавалерийский разъезд, возглавляемый штаб-ротмистром Малагамбой, был обстрелян с вражеского берега из пулеметов, не сдержался. Грозно помахав в сторону австро-венгров кулаком, он с чувством продекламировал несколько жгучих, призывных строк, сочиненных его великим предком:
…Что ж мы? на зимние квартиры? Не смеют, что ли, командиры Чужие изорвать мундиры О русские штыки?…
– Зимних квартир не будет! – радостно прокричал поручик фон Фрейман, забегая в офицерскую палатку. – Господин ротмистр, господа офицеры, только что из Ставки получено сообщение о том, что Австрия объявила нам войну! Полковой командир собирает всех офицеров, чтобы объявить приказ!
Первые дни после объявления войны протекали в полку без особых потрясений. Гусары, как и ранее, с нетерпением ожидали настоящих боев, но полковой командир ограничивался лишь высылкой теперь уже усиленных пулеметами разъездов и разведкой приграничной полосы.
Однажды в офицерскую палатку шестого эскадрона внезапно зашел чем-то озабоченный командир полка Лев Тигранович Нелидов. Усадив вскочивших поприветствовать его офицеров обратно, он, обращаясь ко всем присутствующим, сказал:
– Господа офицеры, нам не сегодня, так завтра предстоит форсировать Збруч. Но, к нашему стыду, мы до сих пор не знаем обстановки на вражеском берегу. Наблюдения с нашей стороны мало что нам дают. Именно поэтому я обращаюсь к вам, господа, с просьбой подыскать желательно молодого, не женатого, проверенного, смелого и сообразительного офицера, способного, как говорится, «пролезть сквозь игольное ушко», но представить мне схему расположения вражеских частей и подразделений, а также прикрывающих их артиллерийских батарей.
В палатке, где еще несколько минут назад царил громкий говор и беззаботный смех, повисла мертвая тишина.
– Господин полковник, – встал со своего места командир эскадрона, – я скажу за всех моих офицеров. Любой из них посчитает высокой честью выполнить любое ваше приказание…
– Я в этом нисколько не сомневался, Владимир Михайлович. Не в обиду всем вам будет сказано, но для этого дела нужен именно такой офицер, которого я вам обрисовал.
– Разрешите мне, господин полковник, – вскочил фон Фрейман.
– Но насколько я знаю, у вас в Пскове жена и маленький ребенок, – благодарно взглянул на поручика полковой командир.
– Ну и что? – недовольно пробурчал офицер. – У всех нас есть жены и дети, но это не дает вам права меня от дела отставить…
– Мы еще не старики, чтобы нас командиры списывали… – ворчали ветераны.
– Разрешите мне! – радостно и возбужденно воскликнул Аристарх, стараясь перекричать шум недовольства, возникший в палатке. – В отличие от остальных офицеров у меня семьи нет, – привел он самый веский довод в доказательство своего права на участие в деле.
– Но у вас есть невеста, – вставил свое последнее слово фон Фрейман, все еще надеясь на то, что именно его, а не этого юного корнета направят в тыл врага.
– Я порвал со своей невестой, – сказал словно отрезал Аристарх и с надеждой на поддержку взглянул на командира эскадрона.
– Я всего несколько недель знаю корнета Баташова, но за это небольшое время он в полной мере раскрыл передо мной многие из своих достоинств, которыми, по-моему, и должен обладать настоящий разведчик. Единственно от чего я хотел бы его остеречь, то это от излишней самоуверенности и форса…
– И в самом деле, форс разведчику совсем ни к чему, – согласился полковник.
– Я буду предельно осторожным и внимательным, господин полковник, – уверенно сказал Аристарх.
– Хорошо, – после небольшого раздумья сказал Нелидов, – я назначаю вас заведующим командой эскадронных разведчиков. С завтрашнего дня я даю вам право отбора в вашу команду младших чинов из любого эскадрона.
– Зачем же, господин полковник, – сменил корнет восторженный тон на деловой, – у нас и в шестом эскадроне достойные люди имеются.
– Да-а, вам, корнет, палец в рот не клади, откусите, – удовлетворенно промолвил полковой командир и, как достойно выполнивший свое дело начальник, насвистывая арию из оперы «Аида», направился в штаб.
Как только командир вышел, все офицеры сразу же обступили Аристарха и, глядя на него с нескрываемой завистью, начали его поздравлять, после этого со всех сторон посыпались советы о том, как вести разведку в тылу врага. И тут, как никогда, ему пригодились рекомендации отца, который еще с кадетских пор старался привить ему аналитические способности. Слушая более опытных и мудрых, чем он, офицеров, корнет что-то раскладывал в своей голове по полочкам, а что-то сразу отметал, словно пустую шелуху, за ненадобностью.
3
На следующий день полковой адъютант поручик Попов ознакомил Аристарха с приказом о его назначении, со штатом команды, а также сообщил по секрету, что кавалеристам, заслужившим высокое звание эскадронных разведчиков, положены знаки отличия в виде желтого басона вдоль погон. Но кто и где должен эти знаки нашивать, не сказал. Поэтому до поры до времени корнет говорить об этом никому не стал. Ему было чертовски приятно, что война еще вроде и не началась, а он уже заслужил знаки отличия.
Вступив в новую должность, Аристарх первым делом приказал вызвать в его палатку вахмистра Загородина, младшего унтер-офицера Кузьмина и ефрейтора Собакина. Когда все нужные ему гусары собрались, он торжественно объявил им о своем назначении и о необходимости отобрать для команды разведчиков самых ловких, смелых, наблюдательных и желательно грамотных солдат.
– А сколько человек-то надо, ваше благородие? – спросил вахмистр.
– Пока человек тридцать. Но это должны быть добровольцы, – предупредил корнет.
– Знамо дело, – вставил свое веское слово Кузьмин, – на такое дело из-под палки солдата не погонишь.
– Может быть, кто-то из вас не готов стать разведчиком, говорите сразу, не стесняйтесь, я пойму, – оценивающе взглянув на гусар, спросил Аристарх.
– Таких немае, – ответил за всех вахмистр.
– Теперь касательно вас. Вахмистр Загородин!
– Я, ваше благородие, – встал, чуть не задев головой брезентовый потолок палатки, унтер-офицер.
– Ты назначаешься моим заместителем.
– Слушаюсь!
– Младший унтер-офицер Кузьмин!
– Я, ваше благородие!
– На тебя я возложил обязанности по обеспечению команды необходимым оружием, снаряжением и продовольствием.
– Слушаюсь!
– Ефрейтор Собакин!
– Я, ваше благородие, – подскочил как ужаленный ефрейтор.
– Ты назначаешься отделенным.
– Слушаюсь!
– Я предупреждаю всех вас о необходимости строжайшего соблюдения тайны. Солдаты, допустившие разглашение военных секретов, согласно законам военного времени, будут преданы суду военного трибунала. Всем понятно?
– Точно так, – вновь ответил за всех вахмистр.
– Сегодня все мы займемся индивидуальным отбором нижних чинов, пригодных для службы в разведке. Я постараюсь, по возможности, поговорить со всеми, кого вы отберете. Но главная надежда на вас. Вы люди бывалые, и людей в эскадроне знаете лучше меня. По штату у нас должны быть: еще один вахмистр, два младших унтер-офицера и двадцать четыре рядовых. Кто из известных вам унтер-офицеров сможет умело и качественно обучать солдат? – спросил Аристарх.
– Да я и сам могу, – пожал своими широченными плечами вахмистр.
– У вас будет другой круг обязанностей, более сложный, – отрезал корнет и нетерпеливо взглянул на новоявленных разведчиков.
– Среди лучших на высочайшем смотре в Красном Селе был вахмистр Стронский, – после недолгого раздумья ответил Загородин, – полковой командир пожаловал его тогда двумя золотыми.
– Хорошо. Я лично с ним поговорю. Предупреждаю, что на все про все командир нам дает неделю. В конце месяца я должен представить полковнику Нелидову исчерпывающие данные о вражеских войсках, находящихся в полосе предстоящего наступления полка. Итак, за работу! На подготовку людей к делу у нас пять дней и ночей.
Кроме устных занятий по карте и писания донесений, разведчики в ночное время выезжали к границе и прощупывали подступы к обороне противника, основательно укрепившегося на своем берегу. Там же вахмистр Загородин вместе с вахмистром Стронским отрабатывали с солдатами способы преодоления водной преграды. Несколько раз небольшим отрядам разведчиков под командой вахмистра Загородина чудом удалось просочиться в слабо охраняемые промежутки между вражескими частями и подразделениями первого эшелона. Благодаря этому еще до начала рейда в тыл противника Аристарх уже почти точно знал силы и средства, которые противник держал против гусарского полка.
Проанализировав все собранные за несколько дней данные о противнике, Аристарх точно и аккуратно нанес их на карту и уже хотел было поспешить к полковому командиру для доклада, но, немного подумав, остановился.
Он вспомнил, что однажды отец в минуту откровения рассказал о своем первом страшном проколе в разведке, который произошел из-за того, что он тщательнейшим образом не проверил как следует информацию, предоставленную ему агентом. Аристарх дословно помнил то, что сказал Баташов-старший:
«Помни, мой мальчик, что люди, с которыми ты будешь служить, по самым разным причинам не всегда будут добросовестными по отношению к тебе, и для того, чтобы полностью быть в них уверенным, необходимо их постоянно проверять и перепроверять…»
«И в самом деле, – подумал он, – где гарантия того, что предоставленные разведчиками данные верны. Я знаю, что большинство из моих подчиненных люди честные и добросовестные, но и они могут ошибаться. Именно поэтому до начала рейда я не буду показывать эту карту никому», – окончательно решил он.
Вечером, ставя очередной группе задачу, как можно глубже просочиться между вражескими опорными пунктами, Аристарх, спросил вахмистра Загородина, который, как обычно, возглавил разведчиков:
– Я знаю, ты бывал уже там. Скажи, не заметил ли ты там ничего подозрительного?
– Да ничего особого мы не заметили, – задумчиво ответил он, – да и недалеко от речки-то отошли. Только-только да дороги доползли, а там и рассвет занялся, еле поспели обратно переправиться. Туман помог.
– И что, дорога эта была пустынной?
– Да мы были-то там всего четверть часа. За это время там проехало три грузовика с солдатами, два авто и четыре мотоциклиста.
– А почему не доложил мне об этом?
– Я посчитал, что это нас не касается, ведь вы приказали разведать оборону этих вражин да артиллерийские батареи…
– Запомни, милейший, что разведчик, кроме всего прочего, должен не только все замечать, но и соображать.
– Слушаюсь, ваше благородие, – виновато вытянулся в струнку вахмистр.
– Не надо передо мной вытягиваться, – сказал недовольно Аристарх, – я и так вижу, кто чего стоит, и потому ставлю перед тобой такую задачу. Добудь-ка ты мне, братец, хоть одного мотоциклиста. Все понятно?
– Все будет исполнено в лучшем виде, – довольным голосом произнес унтер-офицер, радуясь тому, что гроза прошла стороной и корнет ему по-прежнему доверяет.
Еще перед рассветом Аристарх вместе с неотступно следующим за ним младшим унтер-офицером Кузьминым вышел к месту переправы разведчиков и через четверть часа в предрассветном тумане увидел плывущих под прикрытием бревна разведчиков.
– Слава богу, – прошептал он про себя, увидев, что все солдаты во главе с вахмистром целы.
Результат ночного поиска превзошел все ожидания. Вахмистр быстро переоделся в сухое обмундирование, которое захватил с собой Кузьмин. Видя нетерпение офицера, он поспешил доложить:
– Ваше благородие, мы все сделали, как вы приказали, только связист оказался хлипким больно и жить не захотел…
– Ну и что же дальше? Говори скорее, не тяни кобылу за хвост, – явно сгорая от любопытства, спросил корнет.
– А мы его сумку захватили. Правда, она подмокла маненько.
– Где сумка?
– У меня, в мешочке припрятана, – вахмистр начал неторопливо развязывать узел на своей брезентовой торбе, предназначенной для хранения овса, но отнюдь не для перевозки важных документов.
– Кузьмин, – строго глянул на своего помощника, корнет, – ты же обещал мне, что кровь из носу достанешь у интендантов непромокаемые пакеты. Долго я еще буду ждать?
– Сегодня же и доставлю, вашбродь, – заверил офицера младший унтер-офицер и тут же кинулся выполнять свое обещание.
В своей палатке Аристарх вытащил из кожаной сумки несколько промокших писем и карту, сплошь испещренную красными и синими стрелками и значками. Разложив карту на столе, он начал тут же сверять ее со своей, подготовленной накануне. Как он и предполагал, данные разведчиков были неточны или безграмотно привязаны к местности и потому могли попросту дезинформировать командование.
«Все-таки как хорошо, что я не положил эту карту на стол полковника», – удовлетворенно подумал Аристарх.
От воды и от соли, которая, возможно, когда-то была в торбе, все обозначения на карте поплыли, и Аристарх еле-еле успел перенести вражескую обстановку на новую карту.
К сожалению, письма прочтению не поддавались, чернила были попросту смыты водой.
«Ну что же, на сегодня и этого достаточно», – удовлетворенно подумал он и, гордый хорошо проделанной работой, направился в штабную палатку.
– Вы что-то хотите мне сказать? – спросил полковой командир, увидев радостное лицо корнета.
– Да, господин полковник. Я нанес на карту обнаруженные во время наших тренировочных рейдов объекты противника. Правда, на небольшую глубину, – словно оправдываясь, что не смог выполнить в полном объеме поставленную задачу, виновато промолвил Аристарх.
– И на сколько верст? – спросил явно удивленный неожиданным докладом корнета Нелидов.
– Версты на две, – скромно ответил Аристарх, разворачивая карту и расстилая ее на столе. – «Гладко было на бумаге, да забыли про овраги, а по ним ходить…» – неожиданно для штабных процитировал он Толстова, подозрительно разглядывая нанесенную на карте обстановку.
– Вы уверены, что все здесь соответствует действительности?
– Я доверяю своим людям, – твердо сказал Аристарх.
– А мы это сейчас проверим, – промолвил полковник, все еще не веря тому, что разведчикам удалось за такое короткое время добыть столько важнейших сведений о противнике.
– Михаил Николаевич, – обратился он к полковнику Середникову, – подайте мне фотографии, присланные накануне из штаба дивизии.
– Вот результаты недавнего фотографирования с аэроплана пятикилометровой зоны вдоль границы. – Нелидов разложил фотоснимки напротив карты и начал сличать.
– Феноменально, – констатировал он, – как же вы все это успели добыть?
– Большую часть информации, добытой моей командой, я нанес еще накануне, – скромно ответил Аристарх.
– А почему же не представили мне ее еще вчера?
– Я считаю, что разведданные надо обязательно проверять и перепроверять. А нынешней ночью мои разведчики задержали курьера и нашли в его сумке подробную неприятельскую карту, вот я проверил и перепроверил имевшиеся у меня ранее данные. Думаю, что уже почти наполовину выполнил ваш приказ?
– Да-а, – удовлетворенно промолвил полковник, – Евгений Евграфович вырастил достойного сына. Вы знаете, – откровенно признался полковой командир, – я был уверен, что вы, именно вы, а никто другой сможете с честью выполнить эту нелегкую задачу. И я в вас не ошибся.
– Господин полковник, разрешите сегодня команде отдыхать? – спросил Аристарх. – Я хотел, чтобы гусары перед рейдом помылись в бане, да обмундирование свое привели в порядок. Уж больно они за время занятий подустали, да и пообтрепались малость.
– Хорошо! – разрешил полковой командир. – Только запланированного вами рейда не будет.
– Но почему? – недоуменно и обиженно уставился на полковника корнет.
– Потому что полк получил приказ завтра в четыре часа пополуночи после артиллерийской подготовки форсировать реку и в дальнейшем наступать на Львов, – торжественно объявил Нелидов. – Так что представленные вами сведения сегодня как нельзя кстати. Спасибо вам за это, корнет.
– Благодарю вас, господин полковник!
– Вопросы есть?
– Нет! У меня небольшая просьба, господин полковник, позвольте моей команде форсировать реку в составе шестого эскадрона…
– Нет! И еще раз нет! – категорически заявил Нелидов. – Вы уже побывали в деле, так дайте и другим показать себя. У штаба несколько другое мнение по использованию разведчиков в предстоящей операции, – уже в более благожелательном тоне закончил он. – У вас, насколько я знаю, все побывали на той стороне? – спросил полковой командир.
– На вражеской территории побывали все, за исключением меня и младшего унтер-офицера Кузьмина, – покраснев до кончиков волос, ответил виновато корнет.
– Что вы краснеете, как институтка? – неожиданно сморщился Нелидов. – Нечего вам там было делать. Ваша задача организовать разведку, а не ползать под носом противника. Пора бросать свои юнкерские замашки, a1 lа «впереди, да на лихом коне!». Тем более что в предстоящем деле вашим разведчикам отводится самая ответственная задача – вывести эскадроны к разведанным вами переправам с тем, чтобы полк мог с минимальными потерями форсировать реку и с ходу ворваться в расположение противника. Справится команда с этой задачей?
– Справится! – уверенно ответил Аристарх.
– Другого ответа я от вас и не ожидал, – удовлетворенно промолвил Нелюдов и, склонившись над полковой картой, добавил: – Давайте определимся с вами, где лучше второму, третьему, четвертому, пятому и шестому эскадронам форсировать реку.
– А первый эскадрон разве в бой не пойдет? – удивленно спросил Аристарх.
– Ее высочества эскадрон остается в резерве, – пояснил полковник Середников, – так же как и приданная нам артиллерийская батарея.
«Как хорошо, что я не попал в эскадрон ее высочества», – удовлетворенно подумал Аристарх.
Подойдя к карте, он указал полковому командиру пять самых удобных и безопасных мест для переправы полка и, получив разрешение удалиться, направился в свою палатку, чтобы как следует подготовиться к своем первому бою.
Отправив посыльного за вахмистрами и Кузьминым, Аристарх начал перебирать свой полевой гардероб. Сначала он сложил на кровати новые вещи, фуражку, китель, шаровары серо-синего цвета с коричневым кантом, высокие хромовые сапоги. Потом вытащил из чемодана широкий поясной ремень с муфтами и наплечными ремнями, кобуру, бинокль в футляре, полевую сумку и флягу. Кожа, подкрашенная в коричневый цвет, приятно пахла и податливо хрустела в руках. Отложив все это, корнет взял в руки тяжелый, вороненый, еще пахнущий смазкой револьвер системы «наган». Не торопясь разобрал его, любовно перебрав все части, насухо протер суконкой. Быстро собрав оружие, он взвел курок и плавно нажал на спусковой крючок, проверяя спуск. Револьвер сухо щелкнул.
«Это хорошо, что спуск мягкий, – подумал он, – не надо будет подтачивать шептало».
Резко выхватив из ножен шашку, Аристарх легонько провел по лезвию ногтем.
«Молодец, Кузьмин, – удовлетворенно подумал он, увидев на ногте глубокую отметину, – наточил как следует».
Осмотрев все свое хозяйство, Аристарх присел на кровати и задумался. Самые разные, отнюдь не героические мысли назойливо лезли ему в голову. Внезапно вспомнилась мнимая похоронная процессия, которую юнкера устроили в Красном Селе, где в импровизированном гробу он вместо Сорокина почему-то увидел себя. Быстро отогнал от себя это наваждение. Но на смену пришла еще более абсурдная мысль. Он вдруг подумал о том, как горько будут рыдать maman, Lise, прочитав в «Русском инвалиде» о его гибели. Рядом с ними он почему-то представлял не Лару, а круглолицую красавицу Дуняшу.
«Как я дурно поступил с Ларой, – запоздало раскаялся он, – надо написать ей хоть несколько строк. А что писать? Ведь я при всех офицерах от нее отказался. Ладно, – решил он, – отпишу после боя. И maman тоже после боя отпишу».
От всех этих мыслей Аристарху стало как-то не по себе. Он прекрасно помнил эпизод в «Войне и мире» Толстого, в котором князь Андрей размышлял о предстоящем сражении. Корнет искренне хотел, чтобы перед первым боем в его голове рождались только высокие и проникновенные, как у князя, мысли. Чтобы на память приходили только героические события, могущие в предстоящую бессонную ночь поднять его дух и дух его солдат. Но ничего такого в голову не лезло, и Аристарх внезапно со страхом подумал:
«А вдруг я так же, как и Николенька Ростов, испугаюсь и сбегу с поля боя. Не-ет! Лучше пуля, чем такой позор…»
– Ваше благородие, вахмистр Загородин, вахмистр Стронский и младший унтер-офицер Кузьмин прибыли! – прервал углубленное душекопание корнета унтер.
Все гусары были в походной форме и при оружии. Вахмистры с наганами в кобурах и шашками, а Кузьмин с шашкой и драгунской винтовкой за плечами.
– Слушайте боевую задачу, – стараясь говорить баском, громко объявил Аристрах, доставая из своей офицерской сумки карту. – В ходе предстоящей операции нашей команде предстоит самое ответственное задание. – Он внимательно оглядел подчиненных и, заметив, что они слушают его затаив дыхание, продолжил: – Полковой командир надеется на нас, верит нам и поэтому доверил быть впереди эскадронных колонн. Это для всех нас высокая честь, и ее надо непременно оправдать!
– Знамо дело, оправдаем! Погоним австрияков до самого их заглавного города, – поддержал Кузьмин зажигательную речь корнета.
Вахмистры промолчали, но по их лицам было видно, что хоть они и против лишней болтовни, но если прикажут, то в атаку хоть на самого черта пойдут.
– Все вы хорошо изучили оба берега и подступы к обороне противника и потому будете руководить переправой там, где вы уже не раз бывали. Вахмистр Загородин, организуешь переправу на правом фланге второго, третьего и четвертого эскадронов.
– Слушаюсь, ваше благородие!
– Вахмистр Стронский, организуете переправу пятого и шестого эскадронов!
– Слушаюсь, ваше благородие!
– Младший унтер-офицер Кузьмин остается при мне.
– Слушаюсь, вашбродь.
– До особого распоряжения командира полка на все время операции вы со своими людьми подчиняетесь: вахмистр Загородин – командиру третьего эскадрона, вахмистр Стронский – командиру шестого эскадрона.
– Слушаюсь, ваше благородие, – почти в один голос ответили вахмистры.
– Я буду находиться в шестом эскадроне. Вопросы?
– Все понятно, ваше благородие, – сказал за всех Загородин, – разрешите выполнять?
– С богом, братцы!
4
19 августа 1914 года войска Восьмой армии под командованием генерала от кавалерии Брусилова, встреченные незначительным сопротивлением застав австрийской пехоты и кавалерии, а также остатками уже достаточно потрепанной в приграничных стычках конной дивизии, быстро преодолели реку Збруч и, развивая наступательный порыв, вышли к значительно укрепленной неприятелем реке Серет, встретив наиболее упорное сопротивление у городов Тарнополь и Чортков. Немногочисленные австрийские войска, оказавшиеся там, были разбиты наголову. В ходе боев было взято несколько орудий, десятки пулеметов и сотни пленных. Более серьезный бой разгорелся на реке Коропец, но и там противник под натиском пехоты и кавалерии быстро обратился в бегство. Там была захвачена почти вся его артиллерия, много огнестрельных припасов, а также много пленных. При допросе они показали, что были уверены в том, что русские войска еще на Серете и что столкновение с передовыми частями армии оказалось для них большим неприятным сюрпризом.
Менее успешно продвигались по австрийской территории войска Третьей армии. Получив телеграмму главнокомандующего, в которой говорилось, что 3-й армии приходится очень тяжело и 8-й армии предписывается оказать ей усиленную поддержку, генерал Брусилов, имея от разведчиков достоверную информацию о том, что на реке Гнилая Липа находятся значительные силы противника, окапывающиеся на ее правом берегу, решил тремя корпусами совершить ночной фланговый марш, чтобы примкнуть к левому флангу 3-й армии и развернуться против главных сил противника, находившихся на Гнилой Липе.
На реке Гнилая Липа русская армия дала первое настоящее сражение и победоносно его завершила, с ходу захватив Львов.
Как и планировал полковник Нелидов, его эскадроны форсировали Збруч и, внезапным налетом уничтожив несколько кавалерийских застав противника, начали развивать наступление в глубину Галиции.
Бои, делаясь постепенно все серьезнее, были хорошей школой для необстрелянных войск. Первые боевые успехи подняли дух офицеров и солдат, дали им убеждение, что австрийцы во всех отношениях слабее их, и внушили им уверенность в своих командирах.
Первый серьезный бой гусары Нелидова выдержали 26 августа 1914 года. Находясь в авангарде дивизии, сочетая конный и пеший порядок, полк повел наступление на позиции австрийцев. Выбив мелкие кавалерийские и пехотные части, гусары врубились в ряды упорно сопротивлявшихся австрийских драгун и улан и обратили их в бегство, захватив в плен трех офицеров, 152 нижних чина и около 37 лошадей. Противник, неся большие потери, в беспорядке отошел. В этом бою полк потерял двух офицеров убитыми. Продолжая наступление, 17 августа головной отряд наткнулся на наступавшие цепи противника у села Руды. Спешенные 1-й, 3-й, 5-й и 6-й эскадроны вошли в лес и увидели густые цепи австрийцев, наступавших на 1-й батальон 45-го пехотного Азовского полка, который, понеся большие потери и лишившись почти всех офицеров, поспешно отходил. Гусары открыли огонь с близкой дистанции и бросились в штыки против тирольских стрелков, которые после рукопашной схватки, не выдержав стремительной атаки, начали отходить, неся огромные потери. Задача, возложенная на полк, была выполнена.
Почти две недели без отдыха и пополнения продолжались ожесточенные бои. Русские войска с трудом удерживались на своих местах. Превосходящими силами противника пехотная дивизия генерала Корнилова была охвачена с юга и отброшена за реку в полном беспорядке. Генерал Каледин спешил три кавалерийских полка и приказал им идти на помощь частям чуть было не попавшей в окружение дивизии, которая буквально истекала кровью. Видя это, противник сосредоточил всю силу огня своих батарей и пулеметов по наступающим. Положение было катастрофическим. Генерал Каледин, чтобы спасти остатки пехоты от полного уничтожения, принял решение бросить в конную атаку свой последний резерв.
Нелидов, полк которого находился в резерве, выслушав приказ командира дивизии и прекрасно понимая, что при столь убийственным огне противника применять кавалерию в конном строю было почти безумием, решил лично возглавить атаку.
– 3-й, 4-й, 5-й и 6-й эскадроны, – приказал он, – за мной в атаку, ма-а-ар-р-ш!
Гусары по команде эскадронных командиров быстро, словно на учениях, вскочили на коней и, постоянно ускоряя темп, выскочили из лощины на бугор, за которым открывалось бранное поле, сплошь усеянное ранеными и убитыми, русскими и австрияками.
Видя, что на подмогу пехоте во весь опор мчится кавалерия, австрийцы направили всю мощь своего огня на атакующих. Под градом пуль и снарядов полковник Нелидов, привстав на стременах, зычно и протяжно скомандовал:
– Шашки к бою, атака на пехоту, повзводно, по два взвода в одну шеренгу на сто шагов дистанции, рысью, а затем галопом, марш-марш!
Лихо и стремительно понеслись вперед гусары, вселяя в сердца врага страх и ужас.
Аристарх во главе своей команды скакал на самом правом фланге кавалерийской лавы, откуда, кроме громогласного «Ура!» его боевых товарищей, со стороны противника доносились хлесткие сухие хлопки пушек.
«Да это же австрийская батарея из-за бугра по нам бьет», – догадался он и, обернувшись к скачущим за ним Кузьмину и Загородину, крикнул:
– Кузьмин, доложи ротмистру Лермонтову, что я, обнаружив артиллерийскую батарею противника, решил атаковать ее с тыла. Остальные за мной, марш-марш! – И, резко свернув вправо, помчался в обход вражеской батареи.
Австрийцы, над которыми уже нависли острые клинки гусар, побросав винтовки и беспомощно прикрывая головы руками, в панике кинулись прочь. Только невидимая атакующими батарея продолжала наносить удары по гусарской лаве, оставляя в ней кровавые просеки.
Выйдя в тыл артиллерийской батареи, которая, несмотря на бегство пехоты, продолжала яростно сопротивляться, Аристарх скомандовал:
– В атаку, вперед! – И, первым ворвавшись в расположение вражеской батареи, привстав на стремена, со всего маху опустил свою шашку на голову офицера, который, увидев внезапно появившихся с тыла русских кавалеристов, что-то протяжно прокричал и тут же потянулся за револьвером.
– А-а-ах, – прохрипел корнет, рубанув артиллериста, и тут же, увидев наведенную на него винтовку, резко подался всем корпусом вперед и вправо. Пуля задела лишь фуражку, и та, закувыркавшись, шлепнулась в окоп. На артиллериста наскочил вахмистр Загородин и в одно мгновение рассек тщедушное туловище австрийца пополам. Все это: кувыркающуюся фуражку, расчлененное на две части тело австрийца – Аристарх видел так ясно и отчетливо, что у него то ли от напряжения, то ли от брызнувшей во все стороны крови зарябило в глазах. Усилием воли он заставил себя выпрямиться в седле и, увидев, что его разведчики без потерь управились с батареей, скомандовал:
– За мной, к главным силам, марш-марш!
Захватив первую линию вражеских окопов, гусары на плечах отступающих в панике австрийцев продолжали наступление, тем самым позволяя пехоте, хоть и с большими потерями, но выйти из вражеского окружения.
Команда разведчиков нагнала 6-й эскадрон только на четвертой версте общего наступления, когда конники были остановлены топким болотом, преградившим дальнейшее продвижение.
– Ну что там австрийская батарея? – устало спросил ротмистр, как только Аристарх поравнялся с ним.
– Все в порядке, господин ротмистр, – доложил, переведя дыхание, корнет, – артиллеристы сопротивлялись недолго. Все орудия и огнезапас к ним в целостности. Среди разведчиков потерь нет!
– Молодец, корнет, – похвалил его Лермонтов, – представлю вас и ваших охотников к награде.
– Спасибо, господин ротмистр, – равнодушно промолвил Аристарх, у которого до сего момента стояли перед глазами искромсанные шашками трупы врагов и выпавшие из седел под шквальным огнем противника безжизненные тела боевых товарищей. Он не сожалел о содеянном им и его людьми на вражеской батарее. В конце концов, к ужасам и жестокости войны его, как будущего профессионального военного, готовили и в кадетском корпусе, и в Славной школе. Просто это был его первый кровавый бой, наполненный грохотом орудий, свистом пуль и неизбежными потерями боевых друзей-товарищей. А к этому вот так сразу и не привыкнешь, несмотря ни на какие знания, умения и опыт. Для этого нужно время. Но никто, ни солдаты, ни офицеры, ни даже главнокомандующий, не знали, что Великая война продлится не недели, не месяцы, а целые годы, породив не одно поколение людей, привыкших убивать. И потом еще не одно десятилетие Россия будет пожинать кровавые плоды этой страшной и жестокой привычки.
Поредевший гусарский полк возвращался назад спокойно, несмотря на то что по ходу движения колон вразброс, явно неприцельно то и дело вели огонь вражеские артиллеристы, окопавшиеся за непроходимыми болотами. Кони, чувствуя предстоящий отдых и кормежку, несли на себе гусар обратно, в лагерь, легко и свободно, словно и не было у них этого опасного четырехверстного галопа, не было грохота разрывов и свиста больно жалящих пуль. Глядя на умиротворенное поведения своих четвероногих друзей, приходили в себя и недавние рубаки, чудом оставшиеся в живых в этом кровавом аду. Возвращаясь в лагерь, гусары еще не знали, что в этом страшном бою полк потерял убитыми четырех офицеров и сорок четыре гусара, ранены были более семидесяти человек.
«А ведь и меня мог убить тот австрийский артиллерист, – подумал Аристарх, узнав о потерях полка, – слава тебе господи, что сохранил и спас меня и моих солдат», – он истово перекрестился.
Генерал Каледин, прибыв в лагерь, поблагодарил каждый эскадрон по очереди. После этого он снял шапку и низко всем поклонился. Потом, окинув благодарным взглядом гусар, сказал:
– Вы спасли положение, вам все обязаны, вашей атакой выиграно дело, сердечное вам спасибо!.. Большие потери, ужасно тяжело, – с нескрываемой горечью добавил он.
Несмотря на потери, моральный дух гусар всегда был на высоте. Даже после этого нелегкого боя ротмистр Лермонтов, дабы укрепить дух своих гусар, собрал в просторной избе песенников и попросил их повеселить солдат и офицеров веселой песней. Но гусары-песенники в тот день исполняли исключительно военные песни. Одни в красивых стихах излагали всю историю полка, другие – отдельные сражения Отечественной войны 1812 года…
Пристроившись у входа, Аристарх с упоением и восторгом слушал протяжные, мелодичные слова современных баллад, воспевающих подвиги и героев, готовых умереть за свое Отечество, которые, чувствовалось, шли от самого сердца воинов, только что победивших врага в страшном и кровавом бою. Особенно его поразили восторженные лица и горящие глаза слушателей, готовых на всякие подвиги не только ради Отечества, но и ради живущих с ними одной жизнью офицеров, из среды которых многие уже показали «смерти доблестной примеры». Больше всего Аристарху понравилась песня, сочиненная одним из талантливейших офицеров гусарского полка:
Скорей наденьте доломаны, Гусары прежних славных лет, Вставляйте в кивера султаны И пристегните ментишкет. Для нас сегодня день великий, Гусар и партизан Денис, Услыши говор наш и клики, Из гроба встань, сюда явись. Ты вдохнови наш пир речами, Коснись лохани золотой, Чтоб, черпая вино ковшами, Мы почерпнули гений твой. Явись, как раньше то бывало, Чуть песни дружбы зазвучат, Ты тут как тут, и запевало На твой настраивает лад.
И я хочу себя настроить На песни те, что ты певал, Хочу тебе, Давыдов, вторить И за тебя поднять бокал. А мы сейчас подымем чары, Болтать довольно, пить пора, Итак, да здравствуют гусары, За их здоровие, ура!
Все находящиеся в хате солдаты и офицеры как один дружно подхватили четыре последние строчки:
А мы сейчас подымем чары, Болтать довольно, пить пора, Итак, да здравствуют гусары, За их здоровие, ура!
После такого устроенного ротмистром Лермонтовым праздника души солдаты и офицеры расходились по своим палаткам и землянкам, шумно обсуждая понравившиеся песни и стихи, а кто-то просто тихо напевая их себе под нос.
На следующий день полковник Нелидов, проводя рейд по территории, еще не полностью освобожденной от противника, выслал вперед от каждого эскадрона разъезды. От шестого эскадрона, разъезд возглавил поручик фон Фрейман, к нему в помощники напросился вахмистр Стронский, который раньше служил в полуэскадроне поручика и искренне любил и уважал его.
Производя разведку в незнакомом, довольно густом лесу, разъезд неожиданно напоролся на пулеметную засаду. Не успели гусары спешиться, как враг открыл по ним кинжальный огонь. Все, за исключением вахмистра, на секунду раньше заметившего опасность, но так и не успевшего никого предупредить, в мгновение ока полегли и не подавали признаков жизни. Видя, что конь под поручиком рухнул как подкошенный, вахмистр Стронский, который успел соскочить с коня и спрятать его за многовековым дубом, открыл по австрийцам, приближающимся к месту падения офицера, прицельный огонь.
Положив возле офицера двух вражеских солдат, Стронский где ползком, где перебежками быстро добрался до поручика, который громко стонал, придавленный конем.
Видя, что трофей ускользает из-под носа, австрийцы открыли плотный пулеметный огонь. Но вахмистр уже успел высвободить раненого офицера из-под лошади и под прикрытием ее бездыханной туши притащил поручика к дубу. Усадив офицера в седло, он направил своего послушного коня в тыл, а сам, видя, что враг напирает, начал отстреливаться. Спасая командира, Стронский многажды был ранен, и потому сознание время от времени покидало его. Придя в себя в очередной раз, он увидел, что австрийцы, осмелев, приближаются к нему, и вновь открыл огонь. Расстреляв все патроны, вахмистр снова потерял сознание.
Обо всем этом унтер-офицер Стронский рассказал Баташову, который пришел навестить его в госпитале уже после чудесного «воскрешения». Австрийцы посчитали гусара мертвым, но, восхищаясь его подвигом, сообщили о нем через ксендза оставляемого ими селения в полк. Аристарх со своими охотниками быстро нашли храброго унтер-офицера и скоренько доставили его в медпункт. Старанием военных хирургов Стронский остался жив.
