ГЛАВА X Белгород – Петроград. Август – сентябрь 1914 г

1

Распрощавшись с родительским домом, пешком, кормясь лишь своей грамотностью, составляя для селян кому письмецо, кому прошение, от села к селу Денис добрался до Белгорода. Направляясь к вокзалу, он невольно прошел мимо пустующего летом училища, а оттуда ноги сами привели его к дому, где жил его однокашник и друг Кирилл.

Дениса так и подмывало зайти в знакомую хату, расспросить хозяев о житье-бытье, поговорить по душам с Кириллом. Но он не мог и не хотел предстать перед хорошими людьми таким, как был. В рваной рубахе и протертых на коленках почти до дыр штанах. Он боялся, что, увидев его таким, друг станет над ним насмехаться, бросаться камнями, что они уже не раз делали, встретив на улице побирушек.

– Вот тебе на! Дениска! А я смотрю в окно и гадаю, ты это или не ты! – воскликнул Кирилл, выбегая из дома. Раскинув в стороны руки, он кинулся обниматься.

– Да постой, ты, очумел, что ли? – с трудом вырвался из его крепких объятий Денис.

– Ты что, не рад встрече-то? – промолвил Кирилл обиженно, но, увидев, что тот стоит перед ним в самом жалком виде, в рваном платье да еще и на босу ногу, понял, что друг просто стесняется своего чуть ли не нищенского вида.

– Да ты не журись, – дружески полуобнял он Дениса, – ты же знаешь, что для меня внешний вид не самое главное. Да и одежонку кой-какую мы сейчас подыщем, – загадочно промолвил он и потянул друга за собой.

– Куда ты меня тащишь?

– Сейчас узнаешь.

Кирилл втолкнул Дениса в дверь. Развязав стоящий у порога мешок, он вынул из него ношенную, но еще приличную на вид рубашку, штаны, холщовый пиджак и раздолбанные, но целые еще башмаки.

– Вот, надевай! – приказал он.

– Тебя же отец за такое самовольство измордует, да и мне несдобровать, – испуганно промолвил Денис.

– Ничего, не впервой, – махнул он рукой, – слушай, а почему ты в таком неприглядном виде?

– Знаешь, а я из дома сбежал, – сразу помрачнев, ответил Денис и рассказал ему всю предысторию своего побега из дома. О том, как влюбился в деревенскую красавицу Дуню. Как дворецкий послал Дуняшу в услужение барчуку. Как барчук хотел позабавиться с ней. Как он вступился за честь девушки и одним ударом свалил обидчика на пол. Как в дело вмешался отец и надавал ему затрещин, которые он уже никак не мог перенести, и вот он здесь.

Увлеченные романтическим повествованием, ребята не заметили, как тихонько открылась дверь и в дом вошел отец Кирилла, Иван Спиридонович.

– Это кто тут из дома сбежал? – грозно промолвил он.

Мальчишки прыснули в разные стороны. Дениска к двери, а Кирилл в другую комнату и, открыв окно, сбежал на улицу.

Хозяин дома схватил пытающегося проскочить в дверь Дениску за ухо.

– От меня еще никто не уходил, – хвастливо промолвил он, – а ты еще вернешься домой, и тогда, ты меня знаешь, всыплю тебе по первое число, – пригрозил сыну.

– О-о! Да это наш старый знакомый, – удивился Иван Спиридонович, приглядевшись к нежданному гостю.

– Значит, сбежать от родителев решил? – грозно спросил он и, осмотрев Денискину одежонку, с сочувствием добавил: – Да, брат, нелегко-то без отцова присмотра.

От боли и несказанной обиды на отца у Дениски выступили на глазах слезы.

– Вижу, что осознал свою вину перед батькой, – благодушно промолвил хозяин и отпустил покрасневшее ухо.

– Ничего я не осознал, – глухо промолвил Денис, – я никогда его не прощу за то, что он поднял на меня руку.

– Ну, паря, рано тебе еще отца осуждать. Дал подзатыльник, знать, за дело.

– Пустите, я пойду, – попросил Денис, видя, что Иван Спиридонович специально заслонил собою дверь, чтобы не дать ему сбежать.

– Нет, паря! Я лучше запру тебя в чулане, а затем доложу околоточному, чтобы он до приезда твоего отца подержал тебя у себя в околотке. – Взглянув на разбросанные в беспорядке вещи, он понятливо хмыкнул. – Снимай-ка, паря, свои обноски и одевай это, – указал на вещи, вытащенные Кириллом из мешка, – не брезгуй, – добавил он, – я Кирилке, неслуху моему, обновки купил, так велики оказались. А тебе одежонка-то в самый раз будет.

Подождав, пока парень переоденется, хозяин спросил:

– Небось еще маковой росинки во рту не было? – И, увидев, как тот судорожно сглотнул слюну, добавил: – Садись за стол, счас что-нибудь сварганим.

Вскоре на столе появилась вареная, еще теплая, картошка, квашеная капуста, лук и огромный ломоть ржаного хлеба.

Пока хозяин ходил в чулан за молоком, на столе уже ничего не осталось.

– Ну ты, паря, даешь! – воскликнул удивленный хозяин и, поставив крынку с молоком на стол, отрезал кусочек ситного.

– Спаси боже, – промолвил, перекрестив рот, Денис и неожиданно так сладко зевнул.

– Иди в чулан, поспи, – видя, что у нежданного гостя от усталости смыкаются глаза, предложил Иван Спиридонович, – а я пока в участок схожу.

Денис, понурившись, поплелся вслед за гостеприимным хозяином. Тот, расстелив посреди чулана тулуп, вышел, закрыв дверь на замок.

– Ну вот и кончилось мое путешествие, – с сожалением подумал он и, плюхнувшись на роскошную постель, смежил глаза.

Вскоре хлопнула входная дверь, и в доме стало тихо-тихо.

Денис, перебирая в памяти все происшедшее с ним в этот суматошный день, задремал. Ему приснилась Дуняша в своем белом-белом сарафане и алой косынке, которую он для нее купил, но так и не подарил. Она, такая красивая и родная, раскрыв свои горячие, нежные губы, все громче и громче звала: «Денис! Денис! Ну, Дениска!» Сквозь сон Денис услышал, как кто-то забарабанил в дверь, он быстро стряхнул дремоту и вскоре сообразил, что в чулан кто-то ломится. Вслед за этим послышался громкий шепот:

– Дениска! Дениска! Ну, Дениска! Ты здесь?

– Кто это?

– Это я, Кирилл!

– Выпусти меня отсюда.

– Сейчас, только ключ найду.

Он ушел, оставив Дениса наедине с самыми мрачными мыслями.

– Я ключа так и не нашел, – через некоторое время послышался виноватый голос Кирилла, – наверное, отец с собой взял. А зачем он тебя запер?

– Хочет в полицию о моем побеге сообщить.

– Да-а! Если он обещал, то сделает, – уверенно сказал Кирилл. – Давай-ка навались на дверь, попробуем ее вышибить вместе.

– Так отец тебе потом вдвойне всыплет!

– А-а, двум бедам не бывать, а одной не миновать, – с деланым равнодушием произнес друг.

– А ну-ка, давай, поднажми! – скомандовал он.

Денис подпер плечом дверь и что было сил надавил на нее, слыша в то же время, как с другой стороны, пыхтя, точно паровоз, тянул неподдающуюся дверь за ручку Кирилл. Только через несколько минут совместными усилиями они наконец-то вывернули пробой, и дверь, к вящей радости обоих, отворилась.

Денис, обрадованный неожиданным освобождением, бросился на шею своему спасителю.

– Ты настоящий друг, – со слезой в голосе промолвил он.

– Ну, что нюни распустил, как баба. Теперь ты на свободе! А нам с тобой уже нет времени разговоры разговаривать, – строго сказал он, отстраняясь, – теперь надо драпать во все лопатки, пока отец не пришел. – Он потянул Дениса за собой. Выбравшись на улицу и осмотревшись по сторонам, Кирилл участливо спросил: – Куда ты теперь пойдешь?

– Не знаю, – опустил голову Денис, – но к отцу я не пойду ни за что на свете!

– А может быть, тебе податься к моему дядьке, Афанасию Петровичу? Он добрый, приезжая в гости из Петрограда, мне всегда гостинцы привозит. И если видит, что батька меня за что-нибудь драть собирается, то завсегда заступается, бить не дает. У него тоже сын, мой двоюродный брат, Петька, так вот дядя Афанасий его еще ни разу и рукой не тронул. Если хочешь, я ему напишу! Ну как, поедешь в Петербург?

– Поеду! – недолго думая согласился Денис. – Только у меня денег нет на поезд.

– Сейчас что-нибудь придумаем. – Кирилл заговорщицки оглянулся по сторонам. – Стой здесь и жди. Я скоро! – Толкнув друга в чей-то двор, густо заросший яблонями, он стремглав кинулся к дому. Не прошло и десяти минут, как он с конвертом в руке прибежал обратно.

– Здесь письмо и деньги, – запыхавшись, промолвил он, – на дорогу и на харчи хватит. Не боись, деньги не ворованные, я их на велосипед собирал. А теперь на вокзал. Дядька всегда уезжал от нас после обеда, может быть, успеем еще.

Когда запыхавшиеся друзья прибежали на вокзал, петербургский поезд уже скрылся за поворотом.

Об этом известил их носильщик, предварительно бросив на них подозрительный взгляд.

– Дяденька, а когда следующий поезд в Петербург будет? – спросил Кирилл.

– Поезд будет только завтра, только приходите пораньше на полчаса, – ответил он и, увидев на лицах путешественников неприкрытое отчаяние, посоветовал: – Через час будет московский, а там уже и до Петербурга недалеко.

Друзья бросилась к кассе, а носильщик, доставив чемоданы по назначению, подошел к полицейскому, вальяжно расхаживающему по перрону, и что-то ему сказал. Полицейский сразу же встрепенулся, словно сонный, жирный кот, увидевший легкую добычу.

Пока Денис стоял в очереди за билетом, Кирилл, обливаясь потом от духоты, царящей в помещении вокзала, решил выйти на перрон, который хоть немного, но продувался свежим ветерком. Заметив маневр носильщика, он, сообразив, чем это им грозит, кинулся к очереди. Увидев, к своей радости, что Денис уже купил билет, Кирилл схватил его за локоть и, ничего не говоря, потащил его к противоположному выходу. Только когда они добежали до пристанционного парка, он, переведя дух, сообщил другу дурную весть:

– Я видел, как носильщик что-то городовому сообщил после того, как мы зашли на вокзал. Явно, он нас в чем-то заподозрил.

– Вот гад, – с отчаянием в голосе промолвил Денис, – что же теперь мне делать? Скоро твой отец весь город на ноги поднимет!

– Не журись, друг, – успокоил его Кирилл, – что-нибудь придумаем.

Они сели на скамейку подальше от людских глаз и несколько минут сидели молча, понурив головы.

– А знаешь, – вдруг встрепенулся Кирилл, – во время посадки в вагон я подойду к полицейскому и пошлю его к черту. Городовой, естественно, погонится за мной, а ты в это время, затерявшись в толпе, и сядешь на поезд!

– А если он тебя поймает? – озабоченно спросил Денис.

– Ну и что! Не на каторгу же он меня отправит.

На перроне все произошло так, как и предполагал Кирилл. По прибытии поезда толпа хлынула на перрон. Увидев городового, Денис смешался с толпой, а Кирилл, дернув полицейского за ножны и что-то громко прокричав, кинулся вдоль перрона. Рассерженный полицейский за ним. Спрыгнув с платформы на путь, Кирилл припустил с еще большей прытью, только городовой его и видел.

Денис со всеми удобствами, какие присущи третьему классу, расположился на нижней полке. Рядом с ним оказались толстопузый поп с попадьей, а напротив – два крестьянина, молодой, чуть постарше Дениса, и белобородый дед.

За окнами проплывали дремучие леса и бескрайние поля колосящейся пшеницы.

– Необычайно урожайный год, – сказал, теребя редкую седую бороденку, дед, – говорят, что это к войне. Что вы, батюшка, на это скажете? – обратился он к попу. – Правду сказывают аль врут?

Святой отец, нехотя оторвав взгляд от окна, вопросительно взглянул на попадью и, уловив видимый только ему кивок, разгладил свою аккуратную черную бороду и только потом, подняв очи горе, нравоучительно промолвил:

– Все в руках Божьих.

– Знамо дело, что в руках Божьих, а все-таки, – не отставал старик, – вам-то что, вы в тылу отсидитесь, а мне его, – указал он на молодого парня, – моего единственного кормильца, в рекруты отдавать?

Поп хотел что-то сказать, но, получив под столиком удар женской ножкой, затих, вновь вперив взгляд в необъятные российские просторы.

Словоохотливый старик не сдавался.

– Вот ты, паря, – обратился он к Денису, – небось из деревни в город бежишь? Эх, скольких людей город-греховодник сгубил, – не дожидаясь ответа, тяжело вздохнул белобородый и тут же засыпал его другими вопросами: – А кто матушку-землюшку обрабатывать будет, кто хлеб растить и убирать будет?

– Что вы, дедушка, пристали ко мне, – вспыхнул как маков цвет Денис, – я еду в город, чтобы продолжить учебу, – сказал он первое, что пришло ему на ум.

– Ну что же, ученым быть, это дело хорошее. Значит, ты и грамоте обучен?

– Кумекаю маненько, – гордо ответил Денис.

– А грамотку-то ты можешь составить?

– Смотря какую.

– Такую, чтобы мого внучка от рекрутчины освободить. Ведь ежели он на войне свою буйну голову сложит, кто кормить-то меня, старого, станет?

– Насколько я знаю, по таким вопросам надо обращаться в волостное присутственное место…

– Да обращался я, обращался, только никто меня и слушать, старого, не стал, – с несказанной горечью в голосе промолвил старик. На сморщенное, морщинистое лицо его с трудом выкатила скупая слеза. Он смахнул ее рукавом и, глядя в окно, задумался.

Парень на протяжении всего разговора сидел молча, прислушиваясь к разговору умных людей. По взгляду его можно было без труда прочесть, что ему жалко деда и в то же время охота повидать мир, о многообразии и необычности которого ему не раз рассказывали вернувшиеся после службы в армии земляки. Правда, были среди них и калеки перехожие, но таких возвращалось в деревни не так много. Много больше он видел таких в городах и на вокзалах, просящих милостыню и потом в стельку пьяных, валяющихся под заборами. Все это он понимал, но верил в то, что именное ему, а не кому-то другому повезет и через многие годы службы он вернется к своей Марфутке весь в орденах и с кучей добра на телеге. И тогда заживут они, как говаривал его отец, «кум королю, сват министру», пока не умер, надорвавшись на барщине…

– Вот еду в Москву за справедливостью, – оторвал дед взгляд от окна, – чай найду там правду, – с надеждой в голосе сказал он.

– Москва слезам не верит, – внезапно вмешался в разговор кондуктор, подкравшийся незаметно, и тут же строго добавил: – Билетики, господа хорошие-с. Покажите ваши билетики-с!

Все полезли в мешки и туеса за кусочками картона. Полез в карман и Денис. Не нащупав там билета, он похолодел от отчаяния и страха. На лице его обозначился неописуемый ужас.

– Ну-с, молодой человек, а где ваш билет? – приставил, словно нож к горлу, свой вопрос кондуктор.

– Только что был, и нету, – только и смог пролепетать Денис.

– Нет билета, платите-с! – предложил кондуктор.

– И денег нет!

– Как же это вы-с без денег в дорогу собрались?

– Был у меня билет, истинный крест, был, – перекрестился обескураженный Денис.

– Был у вас билет или не был, я не знаю-с. И потому еще раз прошу вас показать билет, – строго сказал железнодорожный чиновник.

Денис еще раз перерыл все свои карманы, но ни билета, ни денег так и не нашел. Только выписка из церковной книги, завернутая в чистую тряпицу, да конверт с Кирилкиным письмом спокойно лежали за пазухой, больше у него ничего не было. Он вдруг вспомнил, что деньги неосмотрительно положил в боковой карман пиджака.

– Нет у меня билета, господин кондуктор. Наверное, вытащили в толпе, когда я в вагон садился.

– Я помню этого малого, – встрял в разговор дед, – и видел, как он брал билет на вокзале…

– Не вмешивайтесь в разговор-с, – недовольно зыркнул на старика кондуктор и, сделав каменное лицо, обратился к Денису: – Если не заплатите-с, то я на следующей же станции передам вас в руки полиции.

– Ну, парень, ты попал, – с сожалением промолвил дед и, глянув на поповское семейство, добавил: – Надо помочь.

Батюшка сунул было руку в свою кошелку, но попадья, придвинувшись к нему, словно невзначай задела его своим острым локотком так, что у него то ли от боли, то ли от обиды на глазах выступили слезы, и он, чтобы никто этого не заметил, резко отвернулся к окну. Видя, что батюшка помогать не собирается, старик потянулся к своему мешку и, вытащив оттуда несколько медных монет, спросил, глядя в раскрасневшееся лицо чинуши:

– Энтого хватит до следующей станции?

– Хватит, – сказал кондуктор и торопливо сгреб себе в карман деньги, даже не пересчитав.

– Спаси тебя Боже, дедушка, – искренне поблагодарил старика Денис и, забившись в угол, предался грустному размышлению о том, как ему теперь без денег добраться до Москвы, а оттуда до Петербурга.

– А ты особо не благодари меня, старого, – подал голос белобородый, – я ить за тебя деньгу заплатил не просто так, а с выгодой.

– Какая с меня выгода? – удивился Денис. – Вот если пиджак возьмете, правда, он сильно поношенный, но ничего, в нем еще можно ходить.

– Что ты, паря, неужто я крохобор непонятливый, – замахал дед руками, – я ить хотел, чтобы ты мне бумаженцию в Сенат составил. Мне сказали, что только в Сенате все жалобы по справедливости рассматривают.

– Хорошо, дедушка, – обрадовался он, – но у меня нет ни бумаги, ни пера, ни чернил…

– Все это есть у меня. Люди всему научат, – сказал он и, покопавшись в мешке, достал оттуда белую бумагу, свернутую в трубочку, чернильницу, заткнутую пробкой, и ручку с совсем еще новым пером.

– Бери, пользуйся, – сказал он и, уступив парню место на лавке, принялся с интересом наблюдать за тем, как из букв складываются слова, а из слов образуются строчки. Аккуратно, каллиграфическим почерком Денис вывел: «В первый Департамент Сената. Жалоба», взглянув на старика, он спросил:

– Как звать-то вас, дедушка?

– Холмогоровы мы. Я Иван, сын Кузьмин, а он Кузьма, сын Павла. Мы из села Валоконовка Белгородского уезда Курской губернии.

– На кого жалуетесь?

– На уездное начальство.

Перо заскрипело дальше, и скоро в руках деда оказался по всем канонам состряпанный документ, с которым не грех было ехать и в саму столицу. Денис, трудясь в имении Баташовых, поднаторел в этом кляузном деле, настрочил по просьбе крестьян не одну такую бумагу. И теперь, поставив в конце жирную точку, он с удовольствием отдал жалобу деду.

– Ну вот, милок, мы и квиты, – радостно воскликнул белобородый, пряча документ подальше в свой безразмерный мешок.

Пока суть да дело, поезд остановился на станции.

– Прощевай, парень, – сказал дед и, достав из мешка шмат сала, отрезал от него кусок с ладонь и вместе с ломтем ржаного хлеба протянул Денису.

– Кушай на здоровье! – сказал он и, отвернувшись к окну, принялся с интересом рассматривать пассажиров, в спешке снующих по перрону.

Батюшка, оторвавшись от окна, ободряюще промолвил:

– Да поможет тебе Господь, – и перекрестил Дениса.

2

Станция Прохоровка встретила Дениса жарким степным ветром, провинциальной суетой и гудками многочисленных военных эшелонов, держащих курс на северо-запад Российской империи.

Ополовинив свою ссобойку, выданную ему хлебосольным дедом, Денис, намереваясь заработать на дорогу хоть немного денег, двинулся на грузовую станцию. У ворот он увидел многочисленную толпу.

– Дяденька, – обратился парень к стоящему с краю бородатому мужику с мешком на плече, – здесь работу дают?

– Дают, милой, – подозрительно глянув на Дениса, промолвил мужик, – да только в день по щепотке. Вишь, сколько народу собралось, все заработать хотят. Так что шел бы отсюда подальше, пока тебе не накостыляли, – с нескрываемой угрозой в голосе добавил он.

В это время за ворота вышел тщедушный, невысокого роста служащий в форме железнодорожника и, поправив пенсне, необычайно зычным голосом объявил:

– На сегодня для разгрузки вагонов требуется двадцать человек.

Что тут началось! Вся толпа, матерясь и ругая на чем свет стоит железнодорожное начальство, ринулась в ворота, чуть было не растоптав чиновника. Только когда из-за его спины перед толпой неожиданно вырос городовой и, бешено вращая глазами, гаркнул: «Осадись! Осадись, окаянные!» – люди остановились.

Отсчитав нужное количество работяг, железнодорожный служащий закрыл ворота.

– Вот и все на сегодня, – крякнул недовольно бородатый мужик и, зло зыркнув на Дениса, промолвил: – Ты еще здесь? А ну геть отседова, титька тараканья!

Денис сразу сообразил, что единственное, что здесь он может получить, это одни подзатыльники, и решил уйти от греха подальше. Обиженный на себя, такого непрактичного, да к тому же и невезучего, на весь мир, такой жестокий и нечеловеколюбивый, он, глотая слезы, поплелся словно побитая собака на вокзал…

– А что, браток, где здесь кипяток можно раздобыть? – вывел Дениса из мрачного состояния солдат с пустым огромным чайником в руке.

– По-моему, рядом с вокзалом, – сказал он, вдруг вспомнив, что еще час назад сам набирал там кипяток и, приправив его богато растущей в парке дикой мятой, запил свой простенький и в то же время довольно сытный обед, – вон там, – указал он рукой по направлению к водонапорной башне.

– Спаси Христос, браток, – поблагодарил его солдат и бегом припустил к общественному бойлеру.

Пока Денис, понурив голову, брел до вокзала, военный, наполнив чайник, уже возвращался обратно. Заметив неприкрытое горе, черной тенью окутавшее лицо парня, солдат остановился.

– Что случилось с тобой, малец? – участливо поинтересовался он.

– Да вот, дядя… – И Денис, сдерживая слезы, рассказал ему о своем горестном положении.

– Ну что же. Это дело поправимое, – уверенно сказал военный, – я переговорю с фельдфебелем, он мужик у нас душевный, авось разрешит тебе вместе с нами в вагоне разместиться. А ты, парень, как я погляжу, грамотный, – неожиданно сказал он, – наверное, много интересного знаешь. Вот и позабавишь солдатушек, браво-ребятушек, а то ехать далече. А в пути солдату что надо? От пуза поесть да умных людей послушать – так и время быстро пройдет. Шагом марш за мной, – скомандовал он.

Обрадованный таким поворотом событий, Денис, сбросив с себя хандру, поспешил за бывалым солдатом.

У воинского эшелона Дениса остановил часовой.

– Постой здесь маненько, я доложу фельдфебелю, – сказал военный и торопливо, стараясь не расплескать кипяток, направился вдоль состава к своему вагону.

Через несколько минут он вернулся обратно и что-то сказал часовому.

– Ну, так бы и доложил, – улыбнулся тот, – я не против!

– Пошли, да побыстрее, – схватил Дениса за рукав солдат и потянул его за собой. На площадке вагона их уже ждал фельдфебель.

– Вот, господин фельдфебель, доставил парня, – радостно доложил солдат.

– Проходи, милок, – сухо сказал тот, внимательно присматриваясь к Денису, – Анохин сказал мне, что ты всякие интересности знаешь. Правда ли?

– Знаю, маненько, господин фельдфебель, – сконфуженный пристальным взглядом унтер-офицера, неуверенно ответил Денис.

– Так покажи, что умеешь, – подзадорил парня он, сопровождая в вагон, который представлял собой обычный деревянный товарняк, в который были врезаны окна, а повдоль оборудованы пассажирские и багажные полки. Солдаты размещались кто на полках, а, кто, как баре, на соломе, застилавшей пол.

– Господин фельдфебель, покормить бы мальца надо, – вступил в разговор солдат Анохин.

– Что ж, надо так надо, – благодушно сказал унтер-офицер.

– Садись, сынок, сюда, – пригласил сердобольный военный Дениса, указав на пустующую лавку, – здесь у меня кулешок еще горяченький. – Он развернул шинель и, словно фокусник, вытащил пышущий жаром котелок, от которого по вагону начал распространяться манящий сытный запах.

– Ешь, не торопись, – добавил Анохин и, вытащив из-за голенища деревянную ложку, протянул ее парню.

Тщательно подкрепившись, Денис откинулся спиной на стенку вагона и под перестук колес неожиданно задремал.

Во сне он увидел Кирилла, который, показывая рукой куда-то в небо, твердил под стук колес:

– По-спеши! По-спеши! По-спеши!

Куда спешить и зачем, думал во сне Денис, но так ничего и не надумав, вдруг провалился в глубокий сон.

– Подъем! – услышал он вдруг сквозь сон грозный голос фельдфебеля и, как заправский солдат, быстро соскочил с лавки.

– Я вот прикорнул маненько… – начал было оправдываться Денис, но его невнятный лепет был прерван дружным хохотом солдат, которые чему-то потешались, указывая на него пальцами.

Парень удивленно оглядел себя и обомлел.

Спросонья он второпях вместо своего серенького, видавшего виды пиджака надел чьи-то серенькие же кальсоны.

– Простите, я, кажется, перепутал одежду, – сконфуженно улыбаясь, сказал он и попытался снять с себя нижнее белье, чем вызвал среди солдат еще больший хохот, переходящий в дикое ржание.

– Ну ты, паря, и даешь, – задыхаясь от смеха, промолвил унтер-офицер, – ну прямо шут гороховый. Может быть, еще что-нибудь смешное нам покажешь?

– Нет, господин фельдфебель, я вовсе не шут гороховый, как вы изволили сказать, – обиженно сказал Денис.

– Ну, не журись, малец, – стараясь ободрить парня, похлопал его по плечу Анохин, – у солдата не так много случаев посмеяться, все служба да служба. Так что ты не обижайся на нас.

– А я и не обижаюсь, – улыбнулся Денис, – хотите, я вам расскажу несколько моих любимых стихотворений Михаила Юрьевича Лермонтова?

– А это не крамольные вирши? – подозрительно глянув на Дениса, промолвил унтер-офицер.

– Нет. Лермонтов – геройский офицер, поручик…

– Тогда читай. Сделайте тихо, да так, чтобы муху слышно было, – приказал грозно унтер-офицер, и в вагоне сразу же наступила тишина. Слышен был лишь перестук колес да похрапывание солдата в дальнем углу вагона.

– Поручик Михаил Юрьевич Лермонтов, стихотворение «Бородино», – объявил Денис и, заложив руки за спину, покачиваясь из стороны в сторону, как это делал однажды в Белгороде какой-то заезжий артист, начал декламировать:

Если бы не перестук колес, можно было сказать, что в вагоне стояла мертвая тишина. Даже спящий в дальнем углу, пришедший со службы часовой проснулся и, встав с лавки, слушал поэму, раскрыв рот. У многих солдат на глазах выступили слезы, и они, чтобы не заметили товарищи, незаметно смахивали их рукавами, то и дело шмыгали носами. Видя все это, Денис, и сам с трудом сдерживая набегавшую с каждой строчкой слезу, декламировал уже всей душой, всем сердцем. Произнося последние строки поэмы, он вскинул вверх свою правую руку и с пафосом, достойным великих трагиков, заключил:

Да, были люди в наше время, Могучее, лихое племя: Богатыри – не вы. Плохая им досталась доля: Не многие вернулись с поля. Когда б на то не божья воля, Не отдали б Москвы!

В вагоне несколько минут все сидели обездвиженно, словно в оцепенении. Первым вскочил унтер-офицер и, обняв опешившего от неожиданности Дениса, трижды его расцеловал.

– От всей нашей полуроты спасибо тебе, сынок, – со слезой в голосе промолвил он.

Кто-то нерешительно захлопал в ладоши, и в следующее мгновение разразился шквал долго не прерывающихся аплодисментов.

Денис впервые до глубины души прочувствовал, что он, оказывается, кому-то нужен и что его знания могут приносить кому-то не только радость и смех, но и глубокие переживания. Он вглядывался в такие разные и такие искренне благодарные лица солдат, и душа его пела, а чувство самоудовлетворения перехлестывало через край. Он готов был на все, лишь бы хоть еще разочек прочувствовать то, что он ощущал сей момент, сейчас. Но к его вящему сожалению, унтер-офицер объявил «отбой», и солдаты начали укладываться.

Долго еще в вагоне слышался шепот возбужденных героической поэмой солдат. Это и понятно, ведь и им так же, как и ветеранам Бородинской битвы, не сегодня, так завтра, а может быть, через месяц или год предстояло такое же сражение, а может быть, и не одно, и они готовили свои бессмертные души к подвигу, так же как когда-то готовились к великим сражениям во славу Отечества их отцы и деды. С этими мыслями Денис и заснул крепким сном немало потрудившегося праведника.

Проснулся он ранним утром от скрипа тормозов, криков часовых и постукиваний путейцев, проверяющих своими молоточками целостность колесных пар. В вагоне все уже были на ногах.

– Ага, вот и артист наш проснулся, – радостно объявил солдат Анохин, – и вовремя. Как раз кипяточку принесли.

Он протянул Денису ломоть ржаного хлеба и кружку, из которой еще поднимался парок.

– Кушай. Пища солдатская проста, но полезна, – добавил бывалый солдат и принялся с аппетитом жевать хлеб, запивая его пустым кипятком.

В вагон шумно ввалился фельдфебель и, оглядев солдат, озабоченно сказал:

– На этой богом забытой станции неделю будем стоять, пока из Москвы орудия и снаряды не подвезут.

– А что, мы разве не в Москву едем? – удивился Денис.

– Начальство решило не загружать славный город воинскими эшелонами, – объяснил унтер-офицер, – поэтому ночью мы проехали Орел и свернули в сторону Брянска.

– А на какой станции мы сейчас находимся?

– На станции Соханская, что в пятнадцати верстах от Орла, – ответил унтер-офицер и, обратившись к солдатам, добавил: – Я даю в вспомоществование студентику полтинник. Кому еще не жалко? – сурово сдвинув брови, спросил он. – Надо спроводить парня в дорогу как следует.

Анохин снял с головы барашковую шапку и, приговаривая на ходу:

– Я жертвую гривенник, а с тебя пятачок, – пошел с ней по вагону. На полтинник, брошенный фельдфебелем, со всех сторон потоком посыпалась медь. Солдаты, не ахти как разбогатевшие за годы царевой службы, верные православной традиции по возможности помогать ближнему своему, жертвовали, кто сколько мог. И то, что это глубоко русская традиция еще не угасла в успевших уже огрубеть на службе сердцах этих людей, говорило о многом.

– Вот тебе. – Анохин высыпал содержимое шапки в холщовый платочек, свернул его и отдал Денису. Тот, пораженный до глубины души готовностью солдат отдать ближнему своему, может быть, последние свои гроши, вдруг покраснел как маков цвет и неожиданно напрочь потерял дар речи. От подкатившего к горлу комка перехватило дыхание. Если бы он мог, то с самой горячей любовью и признательностью обнял бы всех этих людей и расцеловал. Но вместо этого Денис, преодолев застрявший в горле комок, лишь пробормотал что-то нечленораздельное и, обняв Анохина, бросился из вагона вон, чтобы никто не заметил его слез.

До Орла Денис добрался на попутной телеге. Крестьянин уж больно торопился на рынок и согласился его подвезти лишь за гривенник. И когда по приезду в город он выложил на широкую ладонь мужика десять монет по копейке, тот, не считая, сгреб их в карман, презрительно заметив:

– С паперти, небось, копейки эти? – И, стеганув по хребту невинной лошади хлыстом, он злобно выругался. Его телега, грохоча колесами по каменной мостовой, быстро скрылась за углом.

У Дениса, конечно, были и серебряные гривенники, но он решил их попридержать. А сейчас, видя реакцию крестьянина на медь, подумал, что поступил довольно осмотрительно.

Пока он добрался до вокзала, московский поезд укатил за горизонт. Следующий прибывал только на следующий день, после обеда. Казалось, что все складывается прекрасно. Он нашел простенькую гостиницу и, заплатив за сутки двугривенный, направился в номер. Дальше решил не шиковать и пообедал оставшимся даром деда Холмогорова. Потом неторопливо пересчитал деньги. По его разумению, их должно было хватить не только до Москвы, но и до самого Санкт-Петербурга.

Прибыв через несколько дней в столицу, Денис, первым делом, направился к родным Кирилла. Его дядька жил за Нарвской заставой в обшарпанном трехэтажном доходном доме.

Денис долго стучал в дверь, пока на площадке второго этажа не появился худой, длинноногий гимназист с портфелем в руках.

– Тебе что здесь надо? – вызывающе спросил он.

– А твое какое дело? – с не меньшим вызовом в голосе спросил Денис.

– Это моя квартира, – уже более миролюбиво ответил гимназист.

– Ты, наверное, Петька! – обрадовался Денис, вспомнив, что двоюродного брата Кирилла зовут Петром.

– Для кого Петька, а для кого и Петр Афанасьевич, – сказал тот удивленно, – а откуда ты меня знаешь?

– Да мне Кирилл, мой лучший друг, о тебе рассказывал. Я вот и письмо от него привез.

– Когда ты видел Кирилку? – обрадованно спросил Петр.

– Да еще недели не прошло!

– Как он там поживает?

– Да ничего, живет, хлеб жует. Мы с ним целый год в уездном училище штаны просиживали.

– И как?

– Что ты имеешь в виду?

– Не скучно было?

– С ним-то? Нет! С ним не соскучишься. Мы однажды… – хотел было Денис рассказать о своих похождениях, но его нетерпеливо прервал Петр:

– А что мы здесь стоим как чужие, заходи.

Он вытащил из кармана ключ и, отперев дверь, широко ее распахнул.

– Милости прошу!

– А где отец?

– Отец с матерью в саду. У нас в Петергофе садик небольшой есть с дачкой. Он сегодня приедет, завтра ему на работу.

– Вот письмо. – Денис протянул Петру конверт.

Тот, вытащив письмо, написанное на листе, выдранном из ученической тетради, сразу же начал его читать.

– Приветы семейству нашему шлет, зовет к себе на рыбалку. Дальше для отца. Просит, чтобы батя пристроил тебя на завод.

– Ну, это как получится, – неопределенно сказал Денис. – А в гости к Кириллу обязательно поезжай. На Северском Донце нынче отличная рыбалка, – уверенно добавил он, вспомнив о разговоре двух пассажиров, стоявших рядом с ним у касс Белгородского вокзала. Один рыбак хвалился другому в том, что этим летом у него был невиданный ранее улов…

– Нет, – с сожалением промолвил Петр, – в этом году уже ничего не получится, скоро начнутся занятия в гимназии.

– А жаль. Он тебя так ждет.

– В самом деле? – чему-то обрадовался гимназист.

– Конечно! Вот те крест, – перекрестился Денис.

– На следующий год обязательно упрошу отца, чтобы отпустил меня к брату, – словно клятву громко произнес слова Петр. – А ты раздевайся, сейчас обедать будем, – радушно предложил он и направился на кухню. Вскоре он принес оттуда окорок, кучу пирожков и крынку с молоком.

– Садись! Ешь.

Денис сел поближе к столу.

Петр настрогал целую тарелку мяса и принялся с удовольствием его уплетать, закусывая пирожками и запивая молоком.

Денис не заставил себя повторно упрашивать и, основательно подкрепившись, искренне поблагодарил молодого хозяина за угощение.

– До приезда отца еще часа два, пошли, я тебя со своим другом Степкой познакомлю, – неожиданно предложил Петр.

– Пошли, – согласился Денис и направился к вешалке, чтобы накинуть на себя пиджак.

– Оставь пиджак дома, – посоветовал Петр, – на улице сегодня жарко.

«И в самом деле, – подумал Денис, – пока добирался до Нарвской заставы, весь взмок. В рубашке будет полегче».

– Хорошо, – согласился он, и вскоре мальчишки уже шли по тенистой стороне улицы к следующему, красивому пятиэтажному дому, специально построенному для инженеров. Об этом Денис узнал, прочитав табличку, перед входом в дом.

– Нам сюда, – сказал Петр и, войдя в прохладный подъезд, неожиданно раскланялся с дородным, высокорослым швейцаром.

– Что-то ты зачастил в шашнадцатую квартиру-с, – узнал мальца швейцар. – А это кто с тобой-с?

– Это наш со Степкой друг, – уверенно выпалил Петр.

– Ну ладно, проходи-с, – по-королевски величественным жестом разрешил Денису швейцар.

Услышав, что к входу в дом подъехал мотор, привратник, удивительно быстро потеряв всю свою солидность, чуть не сбив с ног Дениса, рванул к двери.

– Во дает, – хохотнул Петр, – если бы не увидел, ни за что бы не поверил, что Варфоломеич может так носиться.

Инженер Калинин, отец Степана, оказался среднего роста худощавым господином, с небольшой бородкой клинышком и неестественно курчавыми русыми волосами. Когда Петр с Денисом вошли в просторную, многокомнатную квартиру, инженер как раз собирался уходить. Он потрепал своими пахнущими дорогим одеколоном пальцами Петра по щеке и вопросительно уставился на Дениса.

– Это наш однокашник по гимназии, – зачем-то соврал Петр и, указывая на его бедную одежонку, добавил: – Он только что с поезда, еще не успел переодеться.

Инженер что-то про себя хмыкнул и, напевая арию из оперы «Кармен», направился по своим делам.

Только захлопнулась дверь за отцом, как на пороге детской комнаты появился толстощекий удалец чуть ниже Дениса ростом и, изучающее взглянув на него, просто, без всяких экивоков сказал:

– Я Степка, а ты кто?

– Я Дениска, – представился гость.

– Это лучший друг моего белгородского брата, а теперь и мой!

– Друг моего друга мой друг, – с пафосом произнес Степан и широким жестом пригласил друзей в свою комнату.

Мальчишки никогда не выезжали за пределы Петербурга, и потому для них рассказ о путешествии Дениса из Белгорода в Москву, а затем и в столицу воспринимался ими как полное приключений и открытий «Хождение за три моря» Афанасия Никитина.

Солнце уже закатилось за горизонт, а вопросам мальчишек не было конца.

Только услышав продолжительные удары маятника напольных часов, Петр вдруг опомнился.

– Отец, наверное, уже дома, – испуганно промолвил он, взглянув на часы, – теперь трепки точно не миновать.

Когда они поспешно выскочили на улицу и чуть ли не бегом припустили к дому, Денис высказал на бегу мысль, которая крутилась у него в голове после того, как Петр испуганно сказал, что теперь ему трепки не миновать.

– А Кирилл мне сказал, что отец твой, человек добрый и зря руки не распускает.

– Он правильно говорит. Батя у меня хоть и строгий, но справедливый. Сейчас увидишь.

Дверь открылась сразу же, как только Петр стукнул в дверь, словно отец только и ждал этого момента.

– Ну, входи, Петька, – грозно сказал среднего роста крепыш с крупной головой и черными волосами, пряча правую руку за спиной.

«Ну все! – испугался Денис. – Теперь и отсюда придется улепетывать». Он уже собрался было ретироваться за дверь, когда услышал:

– Подь-ка сюда, парень! Да не боись, – улыбнулся хозяин, видя, что тот уже готов «смазать пятки», – это я для сына грозный, чтобы не забывался, а для тебя я – отец родной. Меня Афанасием Петровичем заводские кличут, – доброжелательно добавил он.

Денис осторожно ступил в квартиру.

– Ну, здравствуй, земляк, – протянул Афанасий Петрович свою крупную, твердую и шершавую руку парню.

– Здравствуйте, дяденька, если не шутите, – пожал Денис протянутую длань.

– О-о, какая крепкая у тебя рука, – делано удивился Петькин отец.

– А откуда ты узнал про Дениску? – спросил сын.

– Аль я неграмотный, неча письма по столам разбрасывать, – ответил он. – А ты почему так поздно домой возвращаешься? – строго спросил Афанасий Петрович сына, продолжая держать правую руку за спиной.

– Но я же с Денисом, а не один возвращался, – начал виновато оправдываться Петька.

– Вот поэтому я тебя сегодня и не трону, – подмигнул хозяин Денису, – с таким крепким парнем мне не так боязно за тебя. Нынче в городе постреливают, так что старайтесь впредь возвращаться засветло.

Он угрожающе потряс ремнем, который держал в правой руке, и только потом повесил его на вешалку.

– Я обещаю приходить засветло, – обещал Петька, с опаской поглядывая на ремень.

– Ну а теперь, землячок, расскажи-ка ты мне про свои мытарства, – заинтересованно промолвил Афанасий Петрович, усаживаясь на диван, предварительно сделав приглашающий жест Денису. Он слушал его внимательно, не перебивая.

– Да, паря, в любой другой стране, даже в той же цивилизованной Европе ты бы с голодухи помер. Это только у нас в России можно без копейки в кармане не только не умереть с голоду, а еще и путешествовать почти что через всю страну. В этом не только широта и благородство русской души, но и основа нашей непобедимости. Все мы любим Россию-матушку, хотя каждый по-своему, – высказал свою, вымученную в душе мысль хозяин, дослушав Денискин рассказ до конца.

– А теперь всем спать! Утро вечера мудренее, – строго сказал хозяин, – я на первое время поставил в Петькиной комнате раскладную кровать, а там видно будет. Завтра обязательно переговорим и о твоем будущем.

На следующий день Афанасий Петрович рассказал о Путиловском заводе, о своей работе и посоветовал Денису поступить в заводскую школу.

– Подучишься, а заодно и специальность приобретешь. С твоим образованием ты запросто заводской курс можешь пройти за месяц, – уверенно сказал он, – а я, если надо, помогу. Жить пока будешь у нас. Я вижу, что ты парень самостоятельный, не то что Петька со Степкой. За ними глаз да глаз нужен. Я думаю, ты будешь хорошим для них примером. Заодно и с учебой им поможешь. Какой год в гимназии штаны протирают, а грамотно писать так и не научились. Вот Кирилл-то молодец. В письме ни одной ошибки не сделал. А мой-то! – в сердцах махнул он на сына рукой. – Учат, учат их, а они со Степкой как были неучами, так и остались. Если согласен, то на этом и порешили!

– Я согласен, Афанасий Петрович! И премного вам за это благодарен.

– Потом спасибо скажешь, когда выучишься да трудовым человеком станешь.

Вскоре Денис успешно сдал в заводской школе экзамены, получив специальность учетчика. Афанасий Петрович устроил его в мастерские, где изготавливалась военная продукция, помощником учетчика на участок, где работал мастером.

Денис стал совсем самостоятельным человеком. Получив свой первый в жизни аванс, он не пропил его вместе со всеми в трактире, а приоделся и снял небольшую комнату в том же доме, где жил и Афанасий Петрович. Трое друзей, если не считать периодические стычки на политической или бытовой основе, были не разлей вода. И что бы в Петербурге интересного ни происходило, они всегда были в этом месте и обязательно втроем.

3

После работы Денис обычно сразу же направлялся в свою маленькую, но уютную комнатушку, которую вопреки рекомендациям хозяев доходного дома он обставил на свой вкус. К бывшей в комнате мебели, состоящей из стола, пары стульев и кровати, он купил на распродаже книжный шкаф и небольшой кожаный диванчик бордового цвета, на котором любил, если было свободное время, посидеть с книгой в руках.

Любовь к книгам привил Денису еще его первый учитель.

– Книга не только забавляет, но и ум оттачивает. Думать человека учит, – говаривал тот, снабжая своего любимчика самой разнообразной литературой.

Но по-настоящему он пристрастился к чтению прошедшим летом, когда отец разрешил ему в свободное от работы время брать книги из богатейшей библиотеки бар Баташовых. Сколько новых, неведомых ему миров открыли эти молчаливые хранители человеческих помыслов и открытий.

Однажды, направляясь по своим делам, он шел по набережной Фонтанки и неожиданно увидел на витрине выставленную у широкого и высокого окна целую россыпь самых разнообразных книг с яркими, красочными и одноцветными обложками. «Книжный магазин Луковников и сын», прочитал он вывеску и, не раздумывая, потянул ручку двери на себя. Дубовая дверь с трудом отворилась, и Дениса обдало стойким книжным ароматом, замешанным на запахе типографской краски и сладких духов, оставляемых многочисленными любительницами французских и английских романов.

– Чем молодой человек интересуется? – спросил Дениса, с интересом разглядывающего литературу, выставленную на многочисленных полках, продавец.

– А что бы вы порекомендовали?

– Совсем недавно наша типография выпустила новинки на любой вкус. Есть переводы французских приключенческих романов Дюма, переводы с английского Вальтера Скотта. Есть у нас и произведения отечественных писателей, маститых – Льва Толстого, Николая Некрасова, Ивана Тургенев; из молодых я рекомендовал бы почитать Максима Горького, оригинально сочиняет Владимир Маяковский…

– А у вас есть все стихи Михаила Юрьевича Лермонтова?..

– Тише, молодой человек, не так громко, – осадил Дениса продавец, а затем, зачем-то оглянувшись по сторонам, заговорщицки добавил: – Михаил Юрьевич не рекомендован для чтения молодым людям, но мы готовы предложить вам сборник стихов русских поэтов, где имеются и незабвенные строки вашего кумира.

За несколько ночей Денис где с восторгом и упоением, а где и с искренним удивлением «проглотил» этот сборник. Он всей душой и сердцем впитывал в себя простые, до боли понятные русскому человеку произведения Пушкина, и Лермонтова, и Некрасова, но для него так и остались загадкой уводящие в запредельный, потусторонний, высший мир стихи Бальмонта, Брюсова и Блока. Он только начинал жить, и высшим миром для него, несмотря ни на что, была неведомая, но прекрасная действительность, а не покрытое траурным занавесом мифическое завтра.

Еще недавно сиротливо стоящий книжный шкаф ожил, пополняясь все новыми и новыми произведениями, запестрел красочными обложками, которые теперь весело и заманчиво глядели на мир сквозь полупрозрачное стекло. Денис завел себе правило после каждой получки заходить в понравившийся ему книжный магазин на Фонтанке и никогда оттуда без книги не выходил.

Накануне он приобрел в магазине на набережной Фонтанки книгу, которую порекомендовал Денису обязательно прочитать сменный инженер Станислав Викентьевич Борисов. Видя огромный интерес сметливого и разбирающегося в технике парня к броневикам, тот привлек его к работе над опытными образцами военной техники, которые доводились до серийного производства на Путиловском заводе. Инженер и учетчик по основной специальности частенько оставались в мастерских допоздна одни, доводя до совершенства то один, то другой экспериментальный агрегат или механизм. Однажды, когда они присели, чтобы немного отдохнуть, Станислав Викентьевич спросил Дениса:

– Вы уже взрослый, вполне самостоятельный человек, – начал он издалека, – вот скажите мне откровенно, как вы относитесь к забастовкам и забастовщикам?

Денис знал из газет и из рассказов рабочих, что в Петербурге проходила общегородская забастовка рабочих, в которой приняли участие десятки, а может быть, и сотни тысяч человек. Несколько сот путиловцев, которые побывали на этих митингах и демонстрациях, администрация уволила, что вызвало еще большее раздражение у рабочих и искреннее сочувствие со стороны многих мастеров и техников.

Поэтому вопрос инженера не вызвал у него большого удивления.

– Вы знаете, господин Борисов, – неуверенно промолвил Денис, – я, конечно, сочувствую им, но одновременно и думаю, что будет, если начнется война и наши мастеровые вот так же, по призыву бунтовщиков, вместо того чтобы выпускать снаряды и орудия, начнут бастовать…

– Вы, как говорит Козьма Прутков, «зрите в корень», – удовлетворенно сказал инженер, – а знаете, кто стоит за всем этим?

– Точно не знаю. Говорят, что народ баламутят какие-то бунтари, революционеры. – Денис с трудом выговорил последнее слово и с интересом взглянул в лицо Борисова.

– А кто это такие, эти бунтари? – хитро прищурившись, спросил инженер.

– Наверное, иностранцы какие-нибудь или шпиёны. Ведь не станет же русский человек призывать своих товарищей к бунту. Насколько я знаю из истории государства Российского, все бунтари были ворами и убивцами, – убежденно сказал Денис.

– А вот здесь позвольте с вами не согласиться, – сразу посерьезнел Станислав Викентьевич, – как раз большинство бунтарей сегодня – русские, хотя многие из них прилипли к великорусской нации совсем недавно, на волне всплеска народных недовольств, периодически возникающих на святой Руси.

– Не может быть! – воскликнул Денис, не привыкший быстротечно терять свои внутренние убеждения.

– Может, молодой человек, еще как может! – с сожалением покачал головой инженер.

– И откуда такие берутся? – с болью в голосе спросил Денис. – Ведь их родили и выкормили русские матери, да и ходят они по русской, воспетой великими писателями и поэтами земле…

– Из молодых и неопытных людей, познающих жизнь по книжкам, – твердо сказал Борисов, – профессиональные революционеры, прошедшие тюрьмы, каторгу и заграничные школы, где их учат ненавидеть свою Родину и завлекают таких, как вы, в свои сети. – Станислав Викентьевич тяжело вздохнул и задумчиво опустил голову долу.

– А знаете, господин Кульнев, – вдруг встрепенулся он, – пока вас не вовлекли в какую-нибудь незаконную политическую организацию, я бы порекомендовал вам прочитать роман замечательного русского писателя, одного из немногих, кто не только смог досконально изучить несчастную русскую душу, но и указал пути ее обогащения и совершенствования. Вы знаете, о ком я говорю?

– Наверное, о Толстом, – неуверенно ответил Денис, недавно прочитавший роман «Воскресение».

– Лев Николаевич, никто не спорит, великий знаток русской души, – согласился Борисов, – но так глубоко и пронзительно мог раскрыть ее суть и содержание лишь Федор Михайлович Достоевский. Неужели вы ничего из его произведений не читали?

– Почему же, в уездном училище читал рассказ «Дядюшкин сон», уж больно дядюшка там смешон, – неожиданно для себя заговорил он в рифму.

– Ну, молодой человек, это значит, что вы настоящих произведений Достоевского, к сожалению, не знаете, – грустно промолвил инженер, – поэтому я бы рекомендовал вам прочитать один из честнейших его романов под названием «Бесы». Найдите и обязательно прочитайте. И тогда мы снова с вами поговорим о революционерах. А пока давайте-ка доводить блок башенного крепления пулемета «максим» до ума.

После этого разговора Денис, придя домой, долго не мог заснуть. А во сне ему приснились революционеры в образе бесов, которые всякими правдами и неправдами зазывали его бессмертную душу в ад.

И вот теперь, еще находясь под впечатлением разговора с инженером, он, волнуясь, достал с полки приобретенный накануне роман Достоевского «Бесы» и с интересом стал его читать.

«Проглотив» за выходные всю книгу, от корки до корки, наутро в понедельник Денис долго не мог прийти в себя, ошарашенный прочитанным. Голова, распухшая от неподъемных мыслей, сомнений и уверенностей, страшных предсказаний и неприкрытой жизненной правды, вытащенной великим писателем из самой клоаки человеческих взаимоотношений, казалось, трещала по швам, а вместе с ней трещали, словно шитые гнилыми нитками, выстраданные им идеалы, еще недавно бывшие для него путеводной звездой в пугающем и завораживающем бытие под названием ЖИЗНЬ.

«Как же теперь со всем этим можно жить, любить, верить в человечество? – возбужденно думал он, еще и еще раз переживая в душе всю низость и мерзопакостность падения главных и второстепенных «бесов», которые готовы были, прикрываясь своей революционной идеей, творить самые страшные преступления. – Неужели все это могло происходить в христолюбивой, святой Руси? Неужели ставрогинщина существует и сегодня?» – спрашивал он себя, но этот вопрос так и остался без ответа.

Ведь еще накануне жизнь казалась Денису ярким и красочным праздником всего сущего, и потому он воспринимал ее как божественное чудо, дающее всепоглощающее счастье, которое и существует для того, чтобы люди жили в мире и согласии друг с другом, помышляя лишь о более светлом и прекрасном будущем. И вдруг ни с того ни с сего его окунули в холодное и вонючее болото самых низменных, животных страстей, где, к большому сожалению, его не в состоянии были спасти даже герои любимых им поэм и романов. А живущие в этой затянутой тиной жиже мерзопакостные создания, представляющие собой самодовольных, ищущих приключений мальцов и их познавших за границей ницшенцианскую науку бесноватых кумиров, все глубже и глубже затягивают его в свою нигилистическую трясину, единственное спасение из которой – чистота и бескорыстность помыслов, предсказуемость и благородство действий.

«Как верно писал Пушкин в «Капитанской дочке», – подумал Денис, – «Береги платье снову, а честь смолоду!». И как точно и понятно говорил о таких, как они, революционерах инженер Борисов. Это именно такие сегодня вновь призывают народ к бунту, к насилию, «…для систематического потрясения основ и всех начал; для того, чтобы всех обескуражить и изо всех сделать кашу, и у расшатавшегося таким образом общества, болезненного и раскисшего, циничного и неверующего, но с бесконечной жаждой какой-нибудь руководящей мысли и самосохранения, – вдруг взять власть в свои руки, подняв знамя бунта…»

И противостоять им перед страшной угрозой, обрушившейся на Россию, можно только с верой в Бога, царя и Отечество. Хотя царя я бы отбросил, – приводя в порядок свои мысли, подумал он. – За последнее время, я наслышался о нем столько до неприличия неприятного, что голова идет кругом. А после того, как увидел его на балконе Зимнего дворца, такого невзрачного и тщедушного на вид, то и вовсе вычеркнул его из списка своих истинных героев, среди которых первые – Михаил Лермонтов, Денис Давыдов, Михаил Скобелев и Павел Нахимов.

Для становления истинно русского духа Христова воинства необходима прежде всего истинная вера в Бога и готовность отдать жизнь во имя святой Руси. Только эти высокие человеческие качества могут привести страну к победе в предстоящей войне, – подумал и искренне поверил в это Денис. – Господь не даст угаснуть России православной. И все непременно должно произойти так, как писано в Евангелии от Матфея: «И когда Он (Бог) прибыл на другой берег в страну Гергесинскую, Его встретили два бесноватые, вышедшие из гробов, весьма свирепые, так что никто не смел проходить тем путем. И вот, они закричали: что Тебе до нас, Иисус, Сын Божий? пришел Ты сюда прежде времени мучить нас. Вдали же от них паслось большое стадо свиней. И бесы просили Его: если выгонишь нас, то пошли нас в стадо свиней. И Он сказал им: идите. И они, выйдя, пошли в стадо свиное. И вот, всё стадо свиней бросилось с крутизны в море и погибло в воде». Денис много думал над этими святыми строками. Он все никак не мог понять, какой же смысл в них заложен. Спросил об этом батюшку, тот, бросив на школяра суровый взгляд, трижды перекрестился и довольно убедительно сказал глубоко запавшие ему в душу слова: «Каждая строка Святого Писания имеет глубочайший смысл, и к каждому глубоко верующему человеку этот смысл доходит только в свое время». И вот мудрость и восторжествовала по прочтении «Бесов». Денис до боли в сердце понял слова Достоевского о том, что бесы, или, как говорится в Евангелии, бесноватые – это язвы, исходящие из тела тяжело больной России, которые Бог вселит в стадо свиней, и тогда произойдет всеобъемлющее, чудесное исцеление…

С этими душеспасительными мыслями Денис и заснул. В этот день он впервые в жизни опоздал на завод, за что мастер Афанасий Петрович и выписал ему штраф, беззлобно проворчав:

– Поверь мне, книги до добра не доведут!

Денис, неопределенно пожав плечами, принялся за свою обычную работу. Закончив ее, он направился в инженерное бюро, чтобы поделиться с Борисовым своими мыслями и чувствами, которые возникли у него после прочтения «Бесов», но инженера на месте не оказалось.

– Станислав Викентьевич выехал на испытательный полигон, – сказал Денису старший инженер, – кстати, он хотел и вас с собой взять, да не дождался. Небось до поздней ночи в кафешантане веселились? – добавил он, заметив под глазами у парня темные круги. – Не смущайтесь, с кем не бывает.

Денис, не найдя Борисова, человека, которому как отцу родному хотел выплеснуть хоть малую толику мыслей и чувств, которые переполняли его голову и душу, понурив голову направился в свою учетническую конурку, отделенную от производственного участка лишь фанерными щитами. Обычно он любил наблюдать за тем, как на его глазах из наборов самых разных частей и агрегатов рождались на конвейере грозные трехдюймовки. Но наибольший интерес у него вызывали новые образцы военной техники, которые лучшие инженеры и техники завода доводили до серийного производства. Денис особенно гордился тем, что инженер Борисов именно ему доверял проверку и установку самых сложных экспериментальных механизмов, где требовались не только хороший глазомер, но и смекалка. Проектирование и сборка нового броневика шла медленно, а с поступлением срочного заказа на изготовление опытной партии зенитных полуавтоматических 76-миллиметровых пушек с углом возвышения 65 градусов и вовсе приостановилась. Но он прекрасно понимал, что заказ этот имеет первостепенное значение, и предложил свои услуги в этом большом и важном деле. Для борьбы с аэропланами, дирижаблями и воздушными шарами противника русской армии просто позарез были необходимы зенитные орудия, которые только год как начали разрабатываться русскими оружейниками и конструкторами и требовали всесторонней заводской доводки. Этому заказу уделялось особое внимание не только дирекцией завода, но и генерал-инспектором артиллерии великим князем Сергеем Михайловичем. Правда, посетив завод единожды, тот больше там не бывал, перепоручив наблюдение за производством опытных образцов своему адъютанту. Ибо сам великий князь был занят более великими делами, благодаря которым перед самой войной русская артиллерия фактически попала в монопольную зависимость от французской фирмы Шнейдера, которая продавала свои орудия втридорога. Об этом он частенько слышал из разговоров инженеров и мастеров. Частенько они возмущались и тем, что военное ведомство довольно нерегулярно оплачивает свои заказы, тем самым искусственно вызывая недовольство рабочих, которым приходилось из-за этого порой трудиться в две-три смены или прохлаждаться без дела. Денис понимал, что все это, конечно же, было на руку тем самым «бесам», которые неустанно призывали народ к демонстрациям и забастовкам. И только истинный патриотизм рабочих и служащих мастерских, производящих военную продукцию, не позволял им участвовать в шествиях и стачках, проходящих под лозунгами: «Долой войну!», «За справедливый мир между народами!» и «Долой буржуазию!». И об этом он знал не понаслышке, потому что видел все это каждодневно, учитывая в толстом гроссбухе расход рабочих, количество и качество выпускаемой продукции.

Перед окончанием рабочего дня Денис по раз и навсегда заведенному порядку разбирал отчеты мастеров о проделанной за день работе и так увлекся этим, что не заметил, как у него за спиной появился его коллега из мастерских по сборке паровозов.

Понаблюдав несколько минут за работой Дениса, он тихонько кашлянул.

– Кто здесь? – сразу же обернулся Денис. – А-а, это вы, господин Зильберман.

– Я же просил тебя не называть меня по фамилии. Можешь называть Александром, Сашкой, Сашком, наконец, – по-свойски обратился к нему коллега.

– Ну, здравствуйте, Александр, – без особого энтузиазма произнес Денис. – Если у вас есть ко мне дело, то подождите немного, минут через пять я закончу.

– Хорошо! – согласился Сашок и вытащил папиросу.

– Вы же знаете, что здесь курить запрещено, – предупредил нежданного гостя Денис.

– Так я же не взатяг, – лениво парировал Зильберман и нехотя положил папиросу в карман.

Сдав все свои документы конторщику, Денис вопросительно взглянул на коллегу.

– Чем могу служить? – нетерпеливо спросил он.

– Ты человек в мастерских свой, и я хотел бы со всей откровенностью поговорить с тобой о рабочих. Уж какие-то они у вас несознательные.

– И в чем это выражается?

– Прежде всего в том, что никто из вашего довольно многочисленного пролетарского коллектива так и не принял никакого участия в майских демонстрациях и манифестациях…

– Но зато многие из мастеровых, и я вместе с ними, когда производственные участки на два дня остались без работы, принимали самое активное участие во всенародных манифестациях в поддержку славянских народов. А на остальные шествия у нас просто времени не было, а сейчас и тем более, ведь вы прекрасно знаете, что мастерские выполняют срочный заказ военного ведомства.

– Разве рабочие не понимают, что, собирая эти орудия смерти, они играют на руку партии, поддерживающей империалистическую войну!

– Они, таким образом, зарабатывают деньги, чтобы прокормить свои семьи, – парировал Денис, – а кстати, я хотел бы знать, какую партию представляете вы?

– Я представляю партию мира, – гордо провозгласил Зильберман.

– Так почему ваша партия не остановила эту империалистическую войну? – задал резонный вопрос Денис, чем поверг коллегу в искреннее смущение.

«Он явно не готов к разговору, – подумал Денис, – это всего-навсего второстепенный «бес», предназначение которого призывать и действовать. А кто же главный «бес» на заводе?» – Задавшись целью выяснить это, он решил выведать «великую тайну» у его ординарного помощника и исполнителя, недоучившегося студента Зильбермана.

– Я не спорить с тобой пришел, а поговорить по душам, – обиженно промолвил Сашок. – Скажу откровенно – я лишь винтик в огромном механизме организации, – немного бравируя, признался он.

– А кто же стоит у штурвала?

– О-о, это большой человек, не нам с тобой чета, – гордо промолвил он.

– Знать, это он прислал вас сюда?

– Я пришел к тебе по собственной инициативе как к товарищу по работе, – снова обиделся Зильберман…

– Вы хотели мне еще что-то сказать? – решил закончить этот явно затянувшийся никчемный разговор Денис.

– Я бы хотел, чтобы ты организовал в мастерских ячейку из самых ответственных, поддерживающих нашу программу людей, – понизив голос и оглянувшись по сторонам, заговорщицким тоном сказал Сашок.

– Но прежде чем создавать организацию, надо знать ее руководителей и программу, – снова смутил Денис своим неожиданным вопросом Зильбермана.

После долгого раздумья студент вытащил из-за пазухи карманного формата тоненькую книжицу и, показав ее коллеге, с гордостью сказал:

– Здесь все сказано!

– Так дайте ее мне. Уж очень хочется ознакомиться. – Денис протянул было руку, чтобы взять документ, но Зильберман торопливо запрятал его обратно.

– Нельзя, – строго сказал он, – это только для членов организации. Вот станешь нашим, тогда и получишь, – обещал студент.

– А как стать вашим? – заинтригованно спросил Денис, решивший проверить себя: сможет он противостоять политическим идеям, которые явно навязывались рабочим-путиловцам извне, или нет. Он прекрасно понимал, что дело это рискованное, но не мог от него отказаться, потому что сам не знал, за кем можно идти, а за кем нет. Не было рядом и советчика, которому бы он безоглядно доверял.

«Все познается в сравнении», – подумал Денис и с еще большей решительностью произнес:

– Вы можете меня рекомендовать?

– Да! Я думаю, что моей рекомендации будет достаточно, – самоуверенно сказал Зильберман и, немного подумав, добавил: – Завтра после окончания работы приходи в мастерские, и прямо ко мне. Мы с товарищами и решим этот архиважный для тебя вопрос.