В то время, как похожие на одинаковых серых мышей судейские рылись в его бумагах, о чем-то переговаривались, что-то записывали и изымали, князь Владимир стоял, точно каменное изваяние, сложив руки на груди. Он, впрочем, отметил особенную рьяность одного из своих коллег — молодого Дмитрия Любезнова. Вот оно, мещанское отродье, выучившееся и теперь нахально рвущееся наверх, попутно жаждая обрушить тех, кто занимал там места по праву!

А может и не простая это рьяность желающего выслужиться чиновника? Может, его нарочно подкупили?.. Ведь без доноса здесь явно не обошлось. Придя в кабинет, эти господа определенно знали, где лежат ассигнации, полученные Борецким за одну услугу, где спрятаны документы, изучение которых могло изобличить ряд фальсификаций… Да-да, они шли не наугад, а были подосланы!

Кем? Уж не теми ли господами, с которыми он честно вел дела последние два года со значительной взаимной пользой? Но зачем? Зачем им резать курицу, несущую золотые яйца?

Впрочем, зарезать такую курицу, как князь Борецкий, куда как сложно! Самых важных документов он никогда не хранил в этом кабинете, а потому был относительно спокоен. Те несколько бумажек, что найдут они в его ящиках, конечно, доставят неприятности, но их Владимир сумеет загладить. Что же до ассигнаций… Даже если дама, от которых он их получил, объявит в лицо ему, что они ее, он скажет, что это гнусная клевета и так прижмет эту дрянь, что она возьмет свои показания назад.

— Вы закончили, господа? — невозмутимо полюбопытствовал Борецкий, когда все его ящики были добросовестно перерыты и опечатаны.

— Да, ваше сиятельство, мы закончили-с, — отозвался Любезнов с едва заметной усмешкой, в которой князю почудилась издевка. — Я прошу вас не покидать столицы до окончания следствия по вашему делу-с.

— Моему делу? — приподнял бровь князь. — Да вы смеетесь надо мной, милейшей! Всем известна моя репутация!

— Упаси Бог, ваше сиятельство, как можно-с! Моя должность не позволяет мне смеяться. К тому же смеяться над князем Борецким… — при этих словах по тонким губам Любезнова вновь скользнуло подобие усмешки.

Судейская ищейка определенно издевалась над ним! Однако, Владимир решил выдержать характер. Еще не доставало унижать свою честь перед этим мещанским выскочкой!

— Я не покину Петербурга, господин Любезнов. У меня нет причин покидать моего дома.

— Ваше сиятельство в этом так уверены?

— Разумеется! Как и всякий человек, соблюдающий законы Царя Небесного и Земного.

— Напрасно, — качнул головой Любезнов.

— Что «напрасно»?

— Напрасно вы изволите быть так уверены. Нам ведь известно все, — ищейка хитро прищурилась и повторила значительно: — Все! Нехорошо, ваше сиятельство, целых два года покрывать мошенников, помогая им вводить в убыток государственную казну.

Владимир побледнел. Неужто в самом деле знали?! Но как? Откуда?

— Какая глупая ложь! Кто автор подобного доноса? Уж не тот ли сказочник, что самого московского митрополита записал в иллюминаты?

— Не могу знать, ваше сиятельство. Но предъявленных им доказательств, поверьте, достаточно, чтобы вам пришлось покинуть дом очень надолго-с. Честь имею-с!

Наглый выскочка ушел, оставив князя в полном смятении. Неужели все открылось?! Неужели какой-то висельник раздобыл изобличающие документы?! Но ведь они должны были быть уничтожены! Неужели его провели? Провели, как последнего профана?! Просто подставили… Но кто? Зачем?

Терзаясь этими мыслями, Борецкий возвратился домой, где ожидала его взволнованная вторая половина. Волновал ее, впрочем, лишь один вопрос: грозит ли им конфискация имущества, и на что она будет жить, если Владимира осудят. Она даже не выказала сомнения в его виновности, сочувствия его участи… Хотя Борецкий никогда не любил свою жену, но такое пренебрежение к собственной личности его немало раздосадовало.

— Пойдете в приживалки к какой-нибудь сердобольной дуре! — рявкнул он и, сопровождаемый истеричными криками, заперся в библиотеке наедине со штофом водки.

Он обязан был понять, кто играет против него и какими картами обладает — только так можно было выиграть или на крайний случай свести к ничьей опасную партию. Но все логические построения заходили в тупик. Водка же не давала облегчения, а лишь туманила рассудок.

А ведь все из-за старого идиота и его потаскухи… Нет, конечно, трудясь много лет на ниве закона, Борецкий не раз преступал тот самый закон, но то были эпизоды. Осторожность не позволяла ему пускаться в опасные авантюры. Но потеря отцовского наследства так раздражила Владимира, что требовала непременной компенсации. А тут как раз появилось выгодное дельце…

Не иначе как бес попутал ввязаться в него… В сущности, для чего? Даже без отцовского наследства накопленных Борецким средств с избытком достало бы ему до самой смерти. Ведь детей у него нет, а жизнь он вел крайне умеренную, не устраивая приемов, не придаваясь роскоши. Как есть бес попутал…

А ведь он не сразу согласился. Тот человек его долго уговаривал… Действовал ли он сам или кто-то направлял его? Кто? Зачем? Владимир чувствовал, что за всей этой историей кроется какая-то тайна, но она упрямо не давалась ему в руки.

В дверь осторожно постучали.

— Я приказал оставить меня в покое!

— Ваше сиятельство, — послышался скрипучий голос лакея Федора, — там на улице просит принять его какой-то человек… Кажется, это тот юродивый, что жил у вашей матушки.

— Гони попрошайку в шею! Из-за этого ли ты меня беспокоишь?!

— Не извольте гневаться, ваше сиятельство. Я так и сделал. Но он сказал, что у него для вас есть очень важные и нужные вам сведения, за которые вы осыплете его золотом. И, знаете, он не выглядит помешанным…

Борецкий задумался. Не выглядит помешанным? Что ж, он всегда подозревал, что горбатая бестия лишь паясничает, изображая идиота. Но что ему может быть нужно? И что за сведения у него есть? Такая каналья, пожалуй, может и пригодиться.

— Привести подлеца!

Минут через пять Федор ввел в библиотеку горбуна. При виде его князь поморщился. До чего же мизерабельный вид! Настоящая горилла! Особенно отвратителен даже не горб, а длиннющие волосатые ручищи, торчащие из слишком коротких рукавов латаного кафтана. А что за рожа… И как это матушка могла держать рядом с собою этакое животное?

— Доброго здоровья, барин, — горбун поклонился.

Князь сделал знак лакею удалиться и, не удостаивая бывшего юрода ответным приветствием, усмехнулся:

— Вижу, рассудок вернулся к тебе по смерти матушки.

— Благодарение Богу, ваше сиятельство. Не иначе как молитвами моей добрейшей благодетельницы, Царствие ей Небесное!

— Довольно ломать комедию! — нахмурился Владимир. — Говори коротко, зачем пришел, или я велю выкинуть тебя взашей!

— Не извольте гневаться, ваше сиятельство! — осклабился Гаврюша. — Узнал я, будто бы неприятность с вами по службе вышла.

— И что же?

— А то, что мне, ваше сиятельство, доподлинно известно, через кого она вам вышла, — ответил горбун.

Князь впился в него взглядом:

— Говори!

— Простите, ваше сиятельство, но человек я весьма бедный и больной, а потому…

— Я заплачу тебе столько, сколь скажешь, черт тебя дери! Выкладывай, что знаешь!

— Десять тысяч золотом и служба в вашем доме, — деловито изрек горбун.

— Проклятый уродец, ты издеваешься надо мной?! Ты хочешь, чтобы я выложил тебе целое состояние и согласился всякий день любоваться на твою рожу, неизвестно ради чего?!

— Можете не соглашаться, ваше сиятельство, но тогда он доведет свое дело до конца, и вы отправитесь по Владимирке…

Князь побледнел и, закусив губу, подошел к бюро.

— Банковский чек тебя устроит, я полагаю?

— Помилуйте, ваше сиятельство, в каком же банке выдадут такую сумму такому, как я?

— И то верно, — хмуро согласился Борецкий, бросая на стол несколько пачек ассигнаций. — Вот, вся сумма. А золота у меня нет.

— Так уж и нет, ваше сиятельство?

— Здесь не биржа и не базар. Если сделка тебя не устраивает, можешь тотчас же выйти вон, подлец!

Горбун протянул волосатые лапы и быстро засунул ассигнации за пазуху:

— Премного вам благодарен.

— Теперь говори, — нетерпеливо потребовал князь.

— Есть один человек, который за что-то люто ваше семейство ненавидит и хочет его со свету сжить. Это он послал в ваш дом шпионку по имени Эжени и от нее знал обо всех ваших делах, так как покойная барыня была с нею откровеннее, чем с попом.

— Проклятье…

— А еще именно он привез из Европы ту шишимору, что вашего батюшку окрутила. И не сама она это удумала, а выполняла его приказ.

— Черт возьми!

— И те люди, из-за которых вы теперь в такой беде, были его людьми.

— Откуда ты все это знаешь?

— Не извольте гневаться, ваше сиятельство. Этот человек кое-что знает обо мне, а потому и я принужден был на него работать…

— Вот как? Отчего же теперь ты решил изменить своему хозяину?

— Оттого, что не терплю, когда мне угрожают, ваше сиятельство, — ответил горбун, и глаза его недобро блеснули из-под густых бровей. — Вы человек умный и сможете остановить его. Тем самым мы оба избавимся от нависающей над ними угрозы.

— Хочешь спасти свою шкуру моими руками?

— Точно также, как вы теперь будете спасать свою — моими.

— А ты отнюдь не дурак…

— И никогда им не был.

— Что ж, тогда тебе осталось сообщить мне главное, кто этот человек и что за счет у него к моей семье.

— Про счет ничего не могу сказать. Это мне неведомо. Его настоящего имени я не знаю также. Мне известен дом, где он проживает. Мне удалось однажды выследить его сообщницу Эжени.

— Ты должен показать мне этот дом и этого человека!

— Нет ничего проще, если только ваше сиятельство найдет несколько часов, чтобы последить за домом в ожидании момента, когда этот господин оттуда выйдет.

— О, часов у меня сейчас в избытке! — воскликнул князь. — Хорошо бы мне узнать этого человека… Впрочем, если даже этого и не случится, я найду способ убрать его с моего пути.

— В этом ваше сиятельство всегда может на меня рассчитывать, — учтиво поклонился горбун, показавшийся теперь Борецкому куда менее отвратительным, чем прежде.

— Отныне ты будешь исполнять мои приказы, — сказал князь. — Завтра на рассвете жди меня на углу этого дома.

— Поедем выслеживать дичь? — снова осклабился горбун.

— Именно, — кивнул князь. — В дом ко мне пока больше не заходи. До того, как дело будет улажено, не нужно, чтобы тебя здесь видели.

— Как прикажете, ваше сиятельство.

— А теперь убирайся. Я должен подумать.

Бывший юрод не заставил просить себя дважды и тотчас исчез. Заперев за ним дверь на ключ, Владимир вновь опустился в кресло. Рассказ горбуна дал ему надежду переиграть негаданного противника. Но кто, черт побери, это мог быть? Кто мог так яростно ненавидеть семью Борецких, чтобы изводить ее, не щадя средств? А средств на столь изощренную интригу нужно отнюдь немало! Кто же, кто этот таинственный Крез, решивший обратить все свое богатство на отмщенье? И за что он мстит? Перебирая в памяти все свои проступки, Владимир по совести не находил ни одного, который бы заслуживал такой кары. Впрочем, если тот человек мстит всей семье, то, быть может, виновен перед ним вовсе не он? А, например, отец? А еще вернее, этот жалкий позер — любезный братец? Последнее весьма возможно. Мишель, кажется, только тем и занимался всю жизнь, что портил всем кровь… Но причем здесь тогда сам Владимир и отец? Почему бы было не уничтожить одного Мишеля? В сущности, он того вполне заслуживает, и Владимир не огорчился бы каре, постигшей брата… Хотя любые логические построения бесполезны, если неведомый мститель помешан. А он, определенно, помешан, раз творит такое… Ну да ничего, Владимир найдет на него управу. Одолеть нельзя разве что дьявола, а человека — завсегда возможно. А мститель при всей своей таинственности и хитрости всего лишь человек.