Глава 9
У командира была задача потруднее. Он по описанию и со слов соседей нашел дом Елены Киприановой.
Дверь открыла девушка не вполне определенного возраста. Ей вполне могло быть как тринадцать, так и шестнадцать. Моряк успел подумать, что острые черты лица и чуть длинноватый нос достались от отца, а вот светлые волосы и глаза явно были материнским наследством. Завидев незнакомца в военно-морском мундире, она ахнула:
— Костенька?!
— Он жив и сейчас в госпитале. В него стрелял англичанин, но доктор Мария Захаровна пообещала, что через пять дней здоровым выйдет. Матушка дома?
— Работать ушла.
— Да, вот еды малость, — Семаков извлек из сумы аккуратно завернутые в чистые тряпицы стопку морских сухарей и шматочек сала. — Это все собрала команда.
— Благодарствуйте.
Девушка явно не знала, что сказать, но капитан второго ранга перехватил инициативу.
— Меня зовут Владимир Николаевич Семаков, я командую кораблем «Морской дракон». Костя пробирался к одном моряку продать фигурки дракона, англичанин его заметил и стрельнул из ружья. Мои матросы подхватили мальца — и в госпиталь.
— Что ж англичанин?
— Пулей его успокоили, — последовал жесткий ответ. — Больше уж никогда не будет по безоружным стрелять… А тебя как зовут?
— Крещена Натальей, папа звал Атя… — вздох.
Беседа продлилась недолго. Семаков ушел со смутным ощущением, что надо что-то делать и с мальчонкой, и с его семьей, и осталось лишь прикинуть: что именно. Но уже поблизости от причала кое-какой план начал вырисовываться.
На этот раз ошибки не было: к рассвету пушкари неприятеля были уже в готовности. Дистанция была не из малых: сажен четыреста, но и цель была не из крохотных.
Небо только-только рассветлелось. Подносчики шепотом ругали промозглый ветер, хотя все до единого прекрасно знали, что в ходе дела согреются своим паром: очень уж нелегкой была работа по перекидыванию двухпудовых гранат.
Лейтенант Беккер не преминул заметить командиру батареи:
— Иван Андреевич, нам надо с поручиком Боголеповым наблюдать попадания.
Про себя Шёберг отметил заметный немецкий акцент в сочетании с правильностью русской грамматики.
— Правильно мыслите, Петр Христианович. Займите позицию вон у того угла, да не высовывайтесь особо. Защитникам редутов вы живыми понадобитесь.
Все это было сказано так, что ни один слушатель, включая матросов, не усомнился бы в истинно скандинавском хладнокровии командира батареи. На самом же деле мичман еще как волновался.
Накануне у него был разговор с генералом Хрулевым.
— Ваше превосходительство, осмелюсь доложить, что наши гранатометы сами способны подавить артиллерийские позиции неприятеля. Нам понадобится помощь орудий люнета, если начнется пешая или кавалерийская атака. К сожалению, предвижу нехватку гранат. По расчету нам на полную обработку артиллерийских позиций только-только хватит.
— Беретесь подавить неприятельские батареи? Вы так уверены, мичман, в мощи гранатометов?
Сказано было без гнева, но Шёберг все же ощутил неприятный холодок, прошедший по спине.
— Так точно, ваше превосходительство, но лишь касательно противодействия неприятельским пушкам. Посему разрешите начать с рассветом.
— Одобряю. Но я лично буду наблюдать за действием ваших артиллеристов. Посмотрим, насколько…кхм… сии гранатометы лучше обычных пушек.
— Постараюсь не разочаровать ваше превосходительство!
Волнение мичману унять не получилось, вот почему он устроил накрутку комендорам:
— Максимушкин!
— Я!
— Повторить порядок пальбы!
Разумеется, дисциплинированный матрос не напомнил непосредственному начальнику, что порядок уже был повторен дважды без единой ошибки.
— Так что, ваше благородие, начинать с крайней орудии на зюйд-осте, пристреляться, потом вести ствол налево вплоть до позиции, где ихний часовой сейчас. Потом ждать указаний по целям.
Мичман кивнул и отдал аналогичный приказ Патрушеву. Тот справился ничуть не хуже товарища.
— Гранатометы!.. К бою!!!
По рукам подносчиков, как живые. пробежали тяжелые серые гранаты. Первые пять успокоились в приемных лотках.
— Патрушев, без команды не палить! Жди дистанции!
— Слушаюсь!
Втихомолку комендор второго гранатомета позволил себе самовольство: установил дальность на ту дистанцию, которую посчитал нужной, решив, что в случае надобности поправить ее труда не составит.
— Первый гранатомет, дистанция четыреста пятьдесят сажен, пристрелочный!
Вспышка вышла слабее обыкновенного: негаторов вблизи не случилось, и потому граната грохнула у самой земли. Зато взрыв получился именно таким, какого и ожидали артиллеристы с «Морского дракона».
Наибольшее впечатление получили соседи-пушкари. Это выразилось в репликах, самыми приличными из которых были:
— Сколько ж пороху в этих гранатах! Они целый склад туда…
— Говорят, порох там особенный, называется тратил, вот он, ежели…
— Кто там трАтил? Чего трАтил?
— Не трАтил, а тратИл. Силища аграменная. Это что, вот мне земляк-туляк рассказывал, каково он по кораблям бьет: все сгорает к…
Тем временем мичман выдал поправки:
— Перелет двадцать пять сажен. Сдвинь, Максимушкин, на деление… Пали!
Впечатление усилилось, хотя и поручик Боголепов, и лейтенант Беккер отметили, что накрытия все еще нет. Впрочем, последний был впечатлен куда сильнее: он видел действие гранатометов впервые, хотя кое-что слышал. Просто перед позициями неприятельских пушек вдруг вырос громадный куст из земли, который на фоне яркого утреннего неба (хотя солнце еще было за горизонтом) показался совершенно черным. Когда же взорванная земля опала, стало видно, что орудийную прислугу на вражеской батарее посбивало с ног, но времени прийти в себя и подняться у них уже не осталось.
— Недолет десять сажен, поправка на четверть деления. Давай!
Через пять секунд со стороны соседей последовали радостные крики:
— Царица небесная, да у них от трех орудий верным делом ничего и никого не осталось!
— Вот же… силища!
Шёберг отреагировал по-артиллерийски:
— Накрытие! Максимушкин, веди прицел по линии орудий. Патрушев, дистанция четыреста тридцать пять, пристрелочный по своей цели!
Взрыв последовал практически мгновенно. Предусмотрительный комендор, слыша поправки по дальности для товарища, успел подвинуть ползунок на нужную позицию еще до команды.
— Есть! Молодец, Патрушев! Давай, братцы, веди по линии!
Все наблюдатели отметили, что третья граната от гранатомета нумер один лопнула далеко в вышине, выдав огненный шар. Боголепов и Беккер поняли правильно: среди орудийной прислуги неприятеля нашелся тот, кого мичман Шёберг назвал «негатор». Все остальные посчитали, что это была специальная зажигательная граната — тем более, что стоявшая рядом бочка с порохом и вправду полыхнула огнем.
Нельзя сказать, чтобы вражеские артиллеристы (те, кого не задело) растерялись. Правда, самих выстрелов ни заметить, ни увидеть никто не смог, но сомнений не было: только русские могли вызвать эти опустошающие взрывы, да еще там, где собственных пороховых запасов заведомо не было. После первых пяти залпов первого гранатомета — а второй к тому моменту успел выпустить две гранаты — пушкари союзников попытались организовать огонь из тех пушек, которые не пострадали от взрывов. Засуетилась прислуга. Притащили ядра, на божий свет появились картузы с порохом.
Но на полноценный артиллерийский ответный огонь катастрофически не хватало времени. Чудовищные взрывы неумолимо приближались к уцелевшим пушкам, выкашивая прислугу. Запалы подготовленных к бою бомб и гранат исправно загорались; эти боеприпасы можно было сбросить за вал, где они взорвались бы без особого ущерба для своих, но некому было это проделать: почти все близлежащие артиллеристы оказались или убитыми, или тяжело контуженными. То же относилось и к пехотному прикрытию. Его остатки, повинуясь командам, отступили сажен на двести. Только на этом расстоянии удалось спастись от гибельного разлета осколков.
Шёберг вел себя так, как учили: напряженно вглядываясь в результаты попаданий, он одновременно подсчитывал количество гранат. По всему выходило: на полное подавление вражеских батарей, противостоящих Камчатскому люнету, хватит; на отражение пешей или кавалерийской атаки — под вопросом. Он все еще думал над этим, когда над ухом послышался голос Неболтая:
— Иван Андреевич, нам бы на вылазку.
— Тихон Андропович, ум отшибло? Вас же там, как цыплят, перережут. Вон вдалеке собралось их пехотное прикрытие. Добегут до вас и… того.
— А мы шкоду быстренько заделаем. Только прикажи выдать нам эти ваши гвозди, чем пушки заклепать, да молоты потяжелее.
— Нет их у меня, нам они не надобны. Иди к соседям, вон там стоит штабс-капитан Грайновский, у его артиллеристов должны быть.
Хорунжий отдал приказ, двое казаков резво побежали к соседу.
Размышления командира батареи прервал лейтенант Беккер:
— Иван Андреевич, результаты от пальбы вашими гранатометами превыше всего ожидаемого, никогда такого не видел и даже представить не мог. Однако же ваш комендор Патрушев заслуживает наказания.
Шёберг искренне удивился:
— Это за что же?
— За самовольство. Я сам видел, как он, не получив вашего приказа, поправил серебряный ползунок на линейке. Это ведь изменение дальности, не так ли? Такое нижнему чину без команды офицера делать никак нельзя.
Мичман подумал и принял решение:
— Патрушев, ко мне бегом!
— Вашблагоро… по ваш…приказа… прибыл!!!
— Скажи-ка, братец, ты изменил дальность перед тем, как начать палить?
— Так точно, изменил!
— А с каким намерением?
Матрос, похоже, догадался, что линьки не предвидятся, но отвечал со всем уставным рвением:
— Вы задали первому гранатомету дистанцию, ваше благородие, я ее же установил ради экономии времени на пристрелку.
— Хорошо сделано, братец, хвалю.
— Рад стараться!! — и матрос, поняв все правильно, поспешил вернуться к гранатомету.
При обращении к лейтенанту Шёберг был подчеркнуто спокойным:
— Комендор Патрушев поступил правильно: действуя быстро, он не позволил неприятелю ответить ядрами и бомбами на работу наших гранатометов. И еще, Петр Христианович: если, не дай-то бог, меня или вас убьют или ранят, один из комендоров будет исполнять обязанности командира батареи.
— Но они ничего не понимают в математике!
— В данном случае этого и не надо. А возможности гранатометов мои люди знают превосходно…
Не было сказано вслух, но прозвучало отчетливо: «Не хуже вас».
— …и пристреляться могут уверенно. Сам проверял. Так что прислушивайтесь к их мнению. Напоминаю также: всеми силами берегите людей. Других понимающих взять неоткуда.
Поручик Боголепов хранил при этом полнейшее молчание.
— Да что ж они, змеюки, делают!
Именно такой была реакция генерала Хрулева на быстрые, но не бросающиеся в глаза продвижения пластунов. Те, стараясь быть елико возможно незаметными, пробирались к полевым позициям вражеской артиллерии — точнее, к тому месту, где они были.
Хорунжий Неболтай сдержал слово: его лихие ребята и в самом деле необыкновенно шустро привели вражеские пушки в негодность, а заодно и подобрали трофеи в виде оружия. Возможно, казаки попользовались и неприятельскими кошельками, но этого с уверенностью никто сказать не мог. Как бы то ни было, пластуны вернулись без потерь.
Любой поручик, знакомый с тактикой хотя бы на книжном уровне, мог предсказать ответный ход генерала.
— Мичман Шёберг, генерал Хрулев запрашивает состояние дел с гранатами: хватит ли на поддержку пехотной контратаки? — возгласил появившийся вблизи батареи адъютант.
— Доложите генералу: нет возможности. У нас почти закончились гранаты. Убедитесь сами, господин штабс-капитан: по ящику на гранатомет, это пять выстрелов.
— Да что вы такое говорите, я же вижу здесь десять гранат!
— Все верно, на один выстрел расходуется пара. Иначе они не взрываются.
Генерал Хрулев хорошо знал артиллерийское дело и сразу заметил, что эффективная дальнобойность гранатометов явно больше чем у обычных орудий. Они очень даже могли бы помочь вылазке, но… нехватка боеприпасов была в российской армии делом обычнейшим.
Обстановка на батарее стала настолько спокойной, что мичман даже разрешил своим людям перекур. Но мирные размышления Шёберга были прерваны голосом комендора:
— Ваше благородие, дозвольте доложить.
— Докладывай, братец.
— Так что, ваше благородие, одна граната не сработала.
Благодушие командира батареи мгновенно испарилось.
— Ну-ка, Максимушкин, расскажи все до мелочей.
— На пятом залпе левая граната ушла, а правая-то нет. И взрыва не было.
— А куда ты попал этой первой гранатой?
— Да целился по траншее. Мыслю, что в ее глубь как раз влетела.
Шёберг нахмурился, но все же счел нужным выдать похвалу наблюдательному матросу:
— Молодец, что заметил, братец; если еще такое случится, обязательно мне доложи после боя.
— Рад стараться!
— Свободен.
Матрос даже не успел шагнуть в сторону гранатомета, как рядом появился Неболтай.
— Иван Андреевич, гляньте-ка, что мои молодцы притащили.
Это была неразорвавшаяся граната, порядочно замазанная грязью.
— Где нашли, Тихон Андропович?
— Да в ровике.
— Глубокий он был?
— Сказать примерно, три четверти сажени. Ну, может, чуть поменее. Еще счастье, что я знал: граната сама не взорвется, а то казаки уже хотели ее десятой дорогой обойти от греха.
— Правильно сделали, Тихон Андропович, что приволокли эту находку. Надобно будет ее Тифору Ахмедовичу показать.
Поздно вечером лейтенант Мешков с матросами наведался к порталу. Оттуда пришли два гранатомета в разобранном виде, их описание и аж целых пятьсот гранат.
Грузившие боезапас матросы тихо переговаривались:
— Энти-то будут как бы не в пять раз полегше.
— Ей же, не больше двенадцати фунтов.
— Зато их сколько — считал?
— Да всех не перечтешь, но руки оттянули.
Лейтенант решил вмешаться:
— Тихо, братцы, не хватает лишь, чтоб вражины нас тут заслышали. Грузите-ка побыстрее. Нам за ночь доехать до редутов, да там собрать… Кстати, завтра пообещали еще пятьдесят гранат. А на сегодня пятьсот.
К счастью, новые гранатометы не нуждались в юстировке самоприцела за отсутствием такового. Да и процесс сборки не потребовал много времени. К полуночи их уже доставили на редуты.
Мариэла с утра первым делом занялась новым раненым. Мальчишке повезло: кости задеты не были. Наложив конструкты, госпожа доктор поинтересовалась: каким образом и каким оружием это ранение было причинено. Доктор фон Каде добросовестно объяснил. Узнав, кто доставил раненого в госпиталь, Мариэла задумалась, а потом твердо заявила:
— За лечение этого мальчика я денег не возьму.
Произнесено было так, что у всех окружающих пропало желание задавать вопросы — если таковое было.
Но продолжение было чуть необычным. Мариэла обратилась к соседу Кости по палате (солидному боцману с порядочной долей седины в волосах, которого все звали Сергеич) и попросила приглядеть за пациентом. Тот был явно польщен подобным знаком доверия и пообещал, что сделает все, «как госпожа доктор велит».
Распоряжения были достаточно просты:
— До завтра с постели не вставать. Пить можно, но немного: не более кружки в один присест, в день пять кружек. Вместо воды можно пить чай, но без сладостей. Сегодня есть нельзя. К вечеру можно кашу и щи. А завтра уж разрешаю есть рыбку и мясо, только малыми порциями. Завтра утром еще подлечу. Все понятно?
— Да как не понять! Прослежу, не держите сомнений.
У Тифора наступили тяжелые дни.
Негаторский эффект упорно не поддавался гашению. То есть частично его удавалось нейтрализовать, но налицо был тот самый случай, когда «чуть-чуть не считается» — как ни странно, это присловье бытовало в обоих мирах.
Такое положение дел, разумеется, более чем устраивало унтер-офицера Синякова: работа так и оставалась нетрудной, никакой щекотки не наблюдалось, денежки платили исправно. А негромкая ругань рыжего барина в счет, разумеется, не шла.
Труд магистра-универсала осложнился: теперь Мариэла практически полностью сосредоточилась на нуждах госпиталя. Это не делало работу невозможной, но тормозила ее порядочно.
День за днем слышались одни и те же комментарии:
— Не прошло… Ладно же, отдохнем и попробуем иначе… Ага, с этой стороны дело идет! Ах ты, Темный тебе в печенку, у головы опять провал! Да чтоб тебя… ну, теперь уж до вечера отдыхать.
Сарат даже не стал созывать совещания: просто передал тощую стопку бумаги с пожеланиями от землян, сопроводив это словами:
— Хорот, мне не нужно вас учить, что надо делать.
Мастер-оружейник подошел к делу максимально серьезно и собрал наиболее опытных подмастерьев в количестве трех штук.
— Нам дали два задания. Первое и более простое: уменьшить звук от выстрела как в пистолете, так и в винтовке. Следуйте за мной.
Слушатели высыпали во дворе.
— Показываю…
Звуки от стрельбы в воздухи были почти одинаковыми, только винтовочный «чпок» был погромче пистолетного.
Сам мастер мысленно уже решил эту задачу, но решил не упустить возможности научить будущих мастеров чему-то новому.
Тут же началась дискуссия.
— …звук возникает у среза ствола оттого, что воздух снаружи прорывается…
— …сделать так, чтобы проникновение шло постепенно…
— …срез ствола не ровным, а волнистым…
— …как насчет точности выстрела?
— …вот как: прорезать в стволе здесь, у самого дульного среза, поперечные щели — ну, как жабры у акулы…
— …спрашиваю: сколько? И ширина их, опять же?
— …не щели, а отверстия? Только не одно, а несколько по окружности, тогда и на точность не повлияет…
— …пробовать надо, ребята. Например, изготовить ствол с такими щелями или там отверстиями…
— …давайте готовые стволы попробуем…
— …испортим стволы. Меткость при этом…
— …нет, сначала проверим сам принцип, уточним, какой вариант лучше, а уж потом…
Мастер мысленно улыбнулся. Ребята думали в правильном направлении. Поэтому он хлопнул ладонью по столу и волевым решением назначил каждому проверить свой вариант.
Все подумали одно и то же, но лишь самый любопытный (или самый нахальный) из подмастерьев осмелился спросить вслух:
— Мастер, а что за второе задание?
Хорот ответил совершенно честно:
— О втором вы услышите лишь после того, как с первым справитесь. Мне тут самому подумать надо. Очень оно… с хитростями и подвохами.
Многоуважаемый не стал детализировать, какие такие хитрости и подвохи он предполагает: во-первых, собственный опыт однозначно утверждал, что многозадачность, навьюченная на исполнителя, никогда не идет на пользу качеству; во-вторых, у самого Хорота уже были кое-какие мысли о конструкции изделия; в третьих, существовали крепкие подозрения, что дело пойдет отнюдь не гладко.
Хороту предстояло изобрести и сделать винтовку, которая, перезаряжаясь сама, могла без участия стрелка выпускать одну пулю за другой, пока не опустеет магазин или пока палец не перестанет давить на спуск. Уже по дороге в мастерскую оружейник подумал о названии для этой винтовки. Наилучшим решением показалось «скорострельная винтовка» или для краткости «скорострелка».
Разумеется, Хорот не знал, что для земных аналогов уже придумано название «картечница».
Озабоченность доктора Пирогова мог почувствовать любой. Разумеется, Мариэла ее также заметила.
— Что-то случилось, Николай Иванович?
— Мне прислали весть: в лагере неприятеля появились случаи холеры.
Это слово госпожа магистр знала. Курс инфекционных заболеваний им читали.
— Так вы опасаетесь, что и у нас она может появиться?
— Уже, Марья Захаровна. Двое. Кланяюсь вам за помощью.
— Лечить я могу. Но у меня не хватит сил и на холеру, и на раненых. Гораздо проще избавиться от заражения через питьевую воду. Ну и руки мыть, понятно, с мылом. Тут может помочь Тифор Ахмедович. В его силах быстро обеззараживать воду. Вот, — Мариэла извлекла из кармана карандашик и стопочку листов, — вам записка к нему. А теперь давайте посмотрим, что там с больными. Но сегодня четверг, бесплатно не работаю.
Пирогов чуть скривился, но тон у него был самым деловитым:
— Нам, Марья Захаровна, в холерный барак, уже выделили такой.
По входе в барак Николай Иванович незаметно (как он полагал) вынул часы. Ему хотелось знать, сколько времени уйдет на лечебный процесс.
По скором осмотре иностранка твердо заявила:
— Работа не из сложных, по три рубля с пациента она стоит.
Один из больных находился в забытьи и никак не отреагировал. Второй глянул с ужасом.
— Ну-ну, Куликов, я передам твоим, уж три рубля на тебя соберут, да и Звонаренку тоже.
Лечение заняло по получасу на человека.
Инструкции сложностью не отличались:
— Через полчаса можно пить. И даже нужно. А вот есть ничего нельзя вплоть до послезавтра. Завтра вечером посмотрю.
Через час двое врачей уже выходили из барака. Пирогов почему-то пребывал в состоянии глубочайшей задумчивости и явно не замечал никого и ничего. Эти двое уже вошли в дверь госпиталя, когда почтенный хирург вдруг остановился и возгласил:
— Черт побери все!
Сказано было настолько громко, что все проходившие мимо повернулись в сторону Николая Ивановича. Тот же явно не желал останавливаться и добавил столь же звучно и в такой же степени непонятно:
— Да пропади они все пропадом!
Пирогов не уточнил, кому именно он сделал это предложение, но дальнейшие слова начали вносить ясность в этот вопрос:
— Марья Захаровна, вы говорили, что у вас есть диплом.
— Да, но не с собой.
— Вы ведь можете его перевести на русский?
До Мариэлы начала доходить мысль собеседника. Ответ был выдан в нужном виде:
— Разумеется, могу, но также наш язык знают и лейтенант Семаков, и князь Мешков.
— Так что ж вы сразу не сказали?!! Тогда сделайте перевод, его Владимир Николаевич — кстати, он уже капитан второго ранга — заверит своей подписью. И это будет основанием зачислить вас на должность врача с жалованием шестьсот восемьдесят рублей, считая столовые. Хотя… почерк у вас каков?
Мариэла слегка смутилась.
— Даже не знаю, Николай Иванович, но полагаю, что по вашим меркам… не очень.
— А не страшно, вы лишь сделайте перевод, а уж я найду кого-то, чтобы переписать
