59

Сейчас тут намного больше снега, чем в мой прошлый приезд. Но его все же недостаточно, чтобы удержать нас.

Мы пробираемся по нему к воротам и обнаруживаем, что порванная цепь на заборе заменена гораздо более толстой и на ней висит крепкий замок, золотой, новый и блестящий и слишком массивный, чтобы справиться с ним без большого молотка. Поверху по-прежнему идет колючая проволока, но Фиона не намерена отступать. Я жду, что она подтянется на рабице и перелезет через ворота – ведь колючая проволока не может искромсать дым, из которого она состоит. Разве проволока способна навредить привидению, воспоминанию, идее? Но она не делает этого. А говорит, что мы должны найти другой способ оказаться в лагере.

После долгого блуждания по снегу, обогнув какие-то деревья, мы обнаруживаем, что на самом-то деле войти на территорию лагеря можно через сосновый бор. Мы заходим в него сзади и идем мимо административного корпуса и серого бетонного ремонтного цеха. На снегу видны следы, ведущие к его двери, к компостной куче и в темный лес. Фиона уже далеко впереди и машет мне. Я слишком медлительна.

Ей не холодно, но я замерзаю, а затем, словно он был оставлен здесь специально для меня, нахожу на снежной тропинке собственный шарф, завязанный узлом, – наверное, я обронила его несколько недель тому назад, хотя не помню, чтобы была в этой части лагеря. Так почему он оказался здесь? Это не имеет значения, и я поднимаю его, стряхиваю снег и дважды оборачиваю вокруг шеи. И это согревает меня. Немного.

Скоро не будет так холодно, говорит мне Фиона, и меня начинает трясти. Я задаю себе вопрос: не имеет ли она в виду, что холодно не будет после смерти? Что, когда все кончится, нас охватят тепло и уют, и кожу согреет свет звезд. Не хочет ли она сказать именно это? Такое действительно произойдет сегодня ночью?

Я иду вслед за ней по тропинке вверх по холму. Идти все труднее – потому что мы нашли канистру с керосином и забрали ее из-под брезента, лежащего рядом с дровами. Она заставляет меня донести керосин до круга, выложенного из камней, где мы можем разжечь костер. Они сразу понабегут сюда, говорит она. Огонь нужен, чтобы дым привлек к нам Эбби и остальных девушек.

Огонь, на который она указала мне в больнице. Фиона Берк всегда жаждала огня.

Я делаю то, что она мне велит – как и в ночь ее побега. К тому же я знаю, она права. Я видела девушек на отражающих свет предметах: в зеркалах и окнах, а однажды на чистой поверхности вилки, только что вынутой из посудомойки; видела я их и в разных укромных местах, где они появлялись, только если их никто больше не мог заметить, а еще на деревьях, где так просто спрятаться среди теней. Но я не знаю, каково им придется на открытом пространстве, окруженном лесом, без крыши над головой. Как они узнают, что появление здесь безопасно для них? Единственный выход – это свет огня, завеса дыма и его запах. Вот почему мы должны сделать это.

Это выманит девушек наружу, равно как и их истории. Я думаю о них как о яблоках, падающих на поверхность воды, хотя они реальные девушки с реальными головами. Скоро их родные и друзья получат ответы, тайны будут разгаданы и выставлены на солнце. Я буду скорбеть по каждой из них, надеясь вопреки всему, что неправа.

А есть еще и Эбби Синклер, девушка, к которой постоянно возвращаются мои мысли. Девушка, чью смерть я не могу вообразить. Ее история началась здесь, на этом замкнутом пятачке земли среди сосен. Ей придется выйти из леса, когда вспыхнет огонь. Разве она сможет проигнорировать нас на этот раз?

Когда огонь потихоньку занимается, я грею над ним руки. Не позволяю себе думать о Джеми, оставленном мною в больнице. Или о маме, которой уже, должно быть, позвонили и сообщили, что я сбежала. Она наверняка в панике и гадает, где я могу быть. Я вспоминаю о них, но ненадолго. Фиона останавливает меня. Она хочет, чтобы я увидела…

В этот решающий момент, обводя взглядом лагерь, можно разглядеть пустующие домики. Столовую, Клуб искусств и ремесел, церковь, флагшток с трепещущей на ветру веревкой. Здесь Эбби Синклер провела свои последние дни перед исчезновением, и сейчас – искоса глядя на Фиону, медленно перемещающуюся вокруг камней, – я гадаю, а не ждет ли меня то же самое.

Свежий ночной воздух проясняет голову. Здесь холодно, но я словно очищаюсь и снова становлюсь способна думать так, как привыкла.

Встаю. Хлопаю по карманам, пытаясь нащупать телефон, и вспоминаю, что в больнице его у меня не было, значит, нет и здесь. Я нахожусь на стылом холме, где дует сильный ветер, в безлюдном, забытом всеми месте, ночью в конце января, и не могу понять, почему это так.

А затем наконец вижу то, что Фиона пыталась показать мне.

Снег исчез и уступил место дорожному покрытию. Трещины на нем те же самые, что я видела во сне, и я стараюсь не наступать на них. Черные железные ворота с визгом и скрипом распахиваются, как это обычно и происходит. Ступени не рушатся под моим весом, хотя я этого боялась, когда приближалась к двери. Дверь открывается. Потому что она никогда не бывает заперта – ни для любой из них, ни для меня.

Внутри дома поднимается стена жара, идущего от костра. Огонь прожигает отверстие в потолке. Я пригибаюсь, когда с него падает люстра. Я настолько углубилась внутрь, что из-за жара моя кожа должна была бы покрыться пузырями, а одежда воспламениться, но я ничего не чувствую, словно этот жар до меня не доходит.

Вот тут-то они и начинают выходить ко мне. Одна девушка появляется из-за балюстрады, другая из соседней комнаты. Одна из-за задернутых штор, еще одна поднимается с пола, ведь здесь нет мебели, на которой можно было бы сидеть. Они спускаются по лестнице из комнат наверху и собираются вокруг меня.

Короткая вспышка, и я больше не вижу дом, а только тихую территорию лагеря. У моих ног горит костер из палочек и веток, вокруг которых лежит зола.

Но затем ночь становится тем же, чем и была, как это было заранее известно Фионе. Мы выкурили их из дома, как она и говорила. Дым рассеивается, и я вижу, что девушки здесь. Девушки, которых я не видела с тех пор, как меня положили в больницу. Теперь они окружают меня.

Натали Монтесано была уверена в том, что ее друзья вернутся за ней, а не оставят в разбитой машине на скользкой крутой дороге после катастрофы, но они не вернулись, и Натали ушла не оглядываясь. Даже когда ей хотелось оглянуться.

Шьянн Джонстон иногда представляла, что снова пройдет по школьным коридорам, но теперь уж с обрезом под мышкой. Ученики увидят его и поразевают рты. Коридоры опустеют, а она положит обрез на пол, потому что вовсе не собиралась пустить его в дело, и напьется воды из фонтанчика, чего ей никогда не удавалось сделать прежде без того, чтобы ее не окунули в него, и улыбнется.

Айзабет Вальдес не стала бы садиться в машину к незнакомому человеку, если бы при ней не было столько книг и не шел сильный дождь. Она не стала бы тащить все эти книги с собой, не будь у нее в понедельник трех тестов. Так что если бы не это, она была бы у себя дома, в безопасности.

Мэдисон Уоллер купила три модных журнала, собираясь поехать в город. И до сих пор тренирует свое лицо для работы перед камерой, даже если ее никто не может видеть.

Иден ДеМарко. Ей хотелось лишь увидеть Тихий океан и окунуть в него пальцы ног. Это все.

Юн-Ми и Мора Моррис. Обе они полагают, что любовь меняет человека, делая его лучше, и сходятся на том, что вполне возможно найти свою единственную, когда тебе всего семнадцать, и неважно, что скажут родители, когда ты приведешь девушку домой.

Кендра Ховард. Она считает себя самой смелой, самой крутой, самой отвязной девушкой из всех одноклассниц, известных ее знакомым парням. И готова держать пари, что они до сих пор разговаривают о ней ночи напролет и пьют за нее холодное пиво. И вспоминают, как высоко она прыгнула, как глубоко ушла под воду, какой была бесстрашной – бесстрашней многих парней. И они никогда ее не забудут. Да упокоится с миром.

Яна Афсана Дин верит в то, что вполне могла бы начать новую жизнь с Карлосом в Мехико, хотя люди уверяли ее в обратном. Они жили бы вдвоем на побережье и выращивали цыплят, продавали бы на улице испеченные ею пирожки и так прокормили бы себя, достигли бы некоторого процветания и даже нашли бы свое счастье.

Хейли Пипперинг сделала что-то такое, о чем не может сказать вслух, потому что от этого ей делается плохо. Она хочет лишь, чтобы ее родители знали, что на этот раз она никуда не убегала, даже если они считают иначе. На этот раз она хотела остаться.

Трина Глэтт всегда мечтала найти отца, который бросил ее, когда она была совсем малышкой, чтобы задушить его, обвинив во всем плохом, что когда-либо случилось с ней. Но втайне ей хочется обнять его и признаться, что она скучает по нему. И если он пригласит ее на бейсбол, или покидать фрисби на заднем дворе, или предложит что-либо еще, она, скорее всего, согласится. Она сказала бы ему об этом, если бы могла.

Девушки много чего сказали бы людям, которых потеряли. Если бы могли.

Все эти девушки. Столь за многими надо сегодня уследить. У меня голова идет кругом. Вот только чего-то не хватает. Что-то идет неправильно. Девушки подходят ближе и тесно обступают меня. И я не могу понять, что находится в самом центре этого сплетения – костер или я.

Ночь потихоньку сходит на нет.

Покрытые сажей стены дома оказываются высокими стволами деревьев; лестница наверх – холмами, поднимающимися к неясно прорисовывающемуся на фоне неба горному хребту; высота потолка бесконечна, потому что он не что иное, как звездное небо. Булавочные уколы капель дождя кажутся мне мягкими, как зола, но холодными. Окружающее продолжает меняться: я нахожусь в «Леди-оф-Пайнз» – стою в середине круга из камней, где дети летом поджаривали на огне маршмеллоу. Я в доме своего сна. Мой сон здесь, или же это место стало его частью; я не вижу разницы между этими утверждениями.

Руки девушек крепко переплетены, хотя никто из них не поет. Это не летний лагерь. Этой ночью не горланят песни, не подносят к лицам фонарики, делаясь похожими на упырей, не рассказывают истории о призраках. Сегодня призраки сами рассказали свои истории.

Я обвожу глазами пространство вокруг огня. И не могу избавиться от беспокойного чувства. Светлые волосы Мэдисон в свете костра кажутся живыми, в ее глазах сверкают бесчисленные звезды, но это не она. Трина стреляет в меня угрожающим взглядом, но это тоже не она.

И тут я понимаю: да, девушки освободились. Некоторых из них (Яну, Хейли) я узнала совсем недавно. С другими же (с Натали, со Шьянн) словно знакома с первого класса. Но среди всеобщего оживления я никак не могу найти одно лицо – то, что искала в шипящем, вызывающем головокружение дыму, боясь не разглядеть его. Наверное, это потому, что они двигаются очень быстро. Мне кажется, если все будет происходить медленнее или они вообще остановятся, я сразу же увижу эту девушку.

Где Эбби?

Она не вышла из дыма. До сих пор не вышла. Ее здесь нет. После всех своих усилий я так и не нашла ее.

Поворачиваюсь к Фионе спросить, в чем же дело. Я вижу Фиону. Она ни с кем не держится за руку, не входит в круг, а только наблюдает за происходящим. Только ждет. Желая полюбоваться катастрофой, которая вот-вот произойдет, со стороны, а потом оказаться ни при чем.

Она хочет, чтобы я присоединилась к девушкам. Она считает несправедливым, что я живу при свете дня, разъезжаю на фургоне, где захочу, захожу в любой дом, общаюсь с людьми, которые любят меня, – в любой момент, в любой день. Но она забыла о том, что я лежала в больнице и все это было мне недоступно. Потому что нас окружает небо, населенное тенями, и убежать от судьбы невозможно.

Мне теперь восемнадцать.

Затем Фиона встречается со мной взглядом, и я начинаю сомневаться в своих подозрениях насчет нее. Я сомневаюсь во всем.

Нет, она привезла меня сюда не для того, чтобы убить. Она ждала появления Эбби с тем же нетерпением, что и я. Она смотрит на огонь, ждет и тоже гадает, где же та.

И Фиона принимает решение.

Она хватает меня за руку. Не могу сказать, чувствую я ее прикосновение или же это ощущение лишь всплывает в моей памяти. Ее ладонь крепко держит меня за предплечье, что напоминает мне о той ночи, когда мне было восемь лет, а ей семнадцать, и она запихнула меня в шкаф. Но сегодня мне гораздо больнее от ее хватки, потому что она схватила мою левую, порезанную руку.

Нет, нет, подожди, мы пока не можем сделать этого, пытаюсь втолковать я Фионе. Здесь нет Эбби. Сначала мы должны найти ее, и только потом можно будет…

Но я не такая быстрая, как она, и не могу угнаться за ней. Она бежит вниз по холму с бутылкой керосина в руках. Слишком поздно. Она начнет разрушать мир без меня.