Глава 25

Голос моей дочери сорвался на визг:

– Я не уеду из Мэгпай-Крика! Ты не можешь меня заставить!

Мы стояли на веранде. Был ранний вечер, и Бронвен так и не сняла школьную форму. Я старалась не смотреть на нее, старалась не замечать боли и обвинения в ее глазах. Наоборот, держась за перила, я сосредоточила свое внимание на зависшей над нами огромной, лилово-черной грозовой туче.

– Я приняла решение, Брон. Прости.

– Но почему, мама, ты можешь хотя бы сказать: почему?

– Мы здесь не прижились.

– Что ты имеешь в виду?

– Просто не прижились.

– Мам, я не могу уехать. А как же Джейд и тетя Кори? А как же ба? Мы ведь не можем собрать вещи и уехать, как будто они никогда не существовали.

– Прости, милая. Мне действительно жаль. Но нам придется уехать.

Бронвен судорожно вздохнула.

– Мам, я сделала что-то не так?

В ее голосе зазвучали слезы. Обхватив себя руками, она пинала опору перил. Я чувствовала запах ее тревоги, соленой и горькой, как слезы.

Сердце у меня сжалось, но я не могла пойти на попятный.

– Это никак не связано с твоими поступками.

– Тогда – с чем?

Я посмотрела на измученное лицо Бронвен и вдруг испугалась за нее. Попыталась улыбнуться, добавить энтузиазма в голос.

– Теперь, приведя это место в порядок, мы можем продать его за кругленькую сумму, только подумай, какую большую квартиру мы сможем купить, может, прямо у пляжа… Тебе же понравится, а? С видом на море, на все эти огни в заливе… Сможем возобновить нашу прежнюю жизнь с того момента, на котором остановились.

Бронвен отпрыгнула от перил.

– А что насчет моей жизни здесь? Я должна просто забыть, что она вообще была?

– Конечно, нет, но…

– Что ж, я не могу ее забыть и не стану! Возвращайся в Мельбурн, если тебе так хочется, а я остаюсь здесь. Буду жить с ба, она не против. Она с радостью пустит меня к себе.

– Брон, спорить не имеет смысла. Мы возвращаемся в конце недели.

Она злобно посмотрела на меня сквозь слезы.

– Ты ревнуешь к ба, поэтому так и поступаешь, да? Ты ревнуешь! Как ревновала к папе. Поэтому он перестал видеться со мной. Ты прогнала его своим нытьем и вечным недовольством. Он сбежал к Кэрол, только бы не видеть тебя… А теперь он умер!

Она повернулась, пересекла веранду и выбежала под дождь. Мгновение спустя она исчезла среди деревьев. Мне даже и в голову не пришло схватить зонтик, обуться или просто отпустить ее. Случай с «минолтой» был еще свеж в памяти, и возможность того, что мы больше не одни здесь, заставила меня помчаться вслед за дочерью.

Она примостилась на своей кедровой скамейке под палисандром, подтянув колени к груди и уткнувшись в них лицом. Ее хрупкое тельце вздрагивало, руки на фоне джинсов были похожи на белые лапки.

Я села рядом, дожидаясь, пока пройдет приступ рыданий. Дождь лился на голову, затекал под воротник и струился по спине. Сухая земля превратилась в грязь, чавкавшую под ногами. Обрадовавшись неожиданному угощению в виде меня и Бронвен, комары кусали нас за пальцы и лодыжки, темными облаками вылетая из-под скамейки.

Бронвен нашарила в кармане носовой платок.

– Неудивительно, что папа ушел. Иногда ты ведешь себя как настоящая стерва. Ты и у меня вызываешь желание уйти.

В грозовом сумраке Бронвен была неразличима, бледная, похожая на привидение фигурка, больше не моя дочь, а плод фантазии из моего сна. У меня упало сердце.

– Пожалуйста, не говори так.

Над нами грянул раскат грома. Двор озарился ослепительным светом, таким пронзительно ярким, что каждый листок, каждая травинка, каждая сверкающая капля дождя навеки отпечатались на моей сетчатке. Бронвен вздрогнула. Я потянулась к ней жестом, к которому не прибегала уже много лет, – погладить по голове, задержать ладонь на ее затылке…

Она отпрянула, смерив меня взглядом, сопоставимым с ледяным душем.

– Жаль, что умер папа, а не ты. Жаль, что ты жива, а он – нет. Я больше не хочу с тобой жить, мама. Я тебя ненавижу.

Вскочив, она побежала к дому.

В лиловом свете ее волосы казались пепельным пятном, из-за дождя она бежала, съежившись. Мне хотелось побежать за ней и сказать, что обида пройдет, что однажды она сможет думать об отце, не проваливаясь в жуткую зияющую пустоту его отсутствия. Мне хотелось сказать ей, что все будет хорошо, если только она свернется клубочком в моих руках и позволит развеять ее печали, как я обычно делала, когда она была маленькой…

Задняя дверь хлопнула, и в кухне замерцал неяркий свет. Должно быть, из-за грозы отключили электричество. Я видела, как поворачивается луч фонарика – расплывчатый конус света, то тускневший, то разгоравшийся, прыгал из комнаты в комнату, пока наконец не исчез, погрузив дом в черноту.

Когда дождь прекратился, сад взорвался какофонией шумов, которую издавали лягушки-быки, цикады, капли, падающие на мясистые листья. Воздух стал влажным, тень под палисандром гудела насекомыми.

Я же слышала только злые слова дочери. «Ты прогнала его своим нытьем и вечным недовольством… а теперь он умер… Я тебя ненавижу. Я тебя ненавижу…»

Я с трудом сглотнула. Смешно, что в горле у меня встал комок, что глаза горели, что сердце окутала тень. Прислонившись к влажному стволу палисандра, я подняла глаза, надеясь найти утешение в небе. Гроза прошла так же внезапно, как началась. Одна за другой уплыли последние лиловые тучки. На смену им пришла скромная россыпь звезд. Таких маленьких, не больше светящихся дырочек размером с булавочную головку, таких немногочисленных, что необъятность неба грозила их поглотить. Однако они продолжали сиять – горсть блесток, брошенных на бархат, упрямо льющих свой свет на землю даже перед лицом всей этой тьмы.

– Брон? Ты что-то совсем затихла. – Я прижала ухо к ее двери, прислушалась. – Милая, ты не спишь?

После нашей ссоры прошло больше часа. Я знала, что Бронвен все еще будет дуться, поэтому нам и требовалось поговорить. Или скорее это было нужно мне. Объяснить настоящую причину нашего отъезда и убедиться, что она поймет.

Когда Бронвен убежала в дом, я осталась сидеть под палисандром. Рассматривала звезды и следила за домом. Собирая себя в кучу после откровений этого дня.

Я осознала, насколько глубоко погрузилась в прошлое, одержимая умершими людьми, пренебрегая тем, что действительно важно: Бронвен, моими друзьями, жизнью, которая разворачивается именно сейчас. Я использовала свои поиски убийцы Айлиш – и неотвязное желание узнать правду о смерти Гленды – как предлог, чтобы не разбираться с запутанным узлом собственных дел. Потратила столько энергии, копаясь в жизни давно ушедших людей, тогда как моя собственная жизнь безвозвратно утекала сквозь пальцы.

Больше этого не будет, пообещала я. Больше никакой лжи. Никаких побегов в прошлое.

– Бронни?

Я тихо постучала в дверь и открыла ее. Прищурившись сквозь тени, я ожидала увидеть худенькую фигурку, свернувшуюся под одеялом, но кровать была аккуратно застелена, школьная форма брошена на полу. Со спинки стула свисала ленточка для волос – белая полоска в лиловых сумерках.

Я прошла по дому, шаря лучом фонарика в темных углах, зовя ее. Когда выяснилось, что в доме так же пусто, как в ее комнате, я поспешила с фонариком в сад, обыскивая тайные уголки дочери. В прачечную я заглянула в последнюю очередь. Пусто, только пустые бетонные резервуары, влажные футболки на веревке, корзинка для прищепок и полка с тутовыми шелкопрядами Бронвен.

И нет велосипеда.

Я бросилась наверх, в кухню, собираясь еще раз проверить дом. У нее хватило бы ума не уехать, не сказав мне, но ладони у меня вспотели, ко мне подкрадывалась паника. За окном было темно, и я все думала о «минолте» на краю кровати, и о старом полароидном снимке, засунутом в футляр, и о затхлом запахе.

Скваттер побывал здесь.

Воспользовавшись ключом из прачечной, он вошел в наш дом – и хотя он вернул камеру и не причинил в остальном никакого вреда, его вторжение в дом потрясло меня. Я планировала, что мы поедем к Кори и переночуем там, а потом утром, на свежую голову, поймем, что делать. Только теперь…

К кофемашине была прилеплена розовая бумажка.

Я смяла записку, прикидывая на ходу: сколько времени у нее займет поездка до Луэллы? Час, сорок минут? Как давно она уехала?

Я сняла трубку и набрала номер Луэллы, но связи не было; гроза еще ворчала в отдалении, должно быть, она оборвала связь. Схватив ключи от машины, я пошла к двери, ругая себя за то, что все это время просидела под палисандром, лелея свои обиды, пока Бронвен собирала рюкзачок, писала записку, садилась на велосипед и отправлялась в ночь.

Боже! Как же она, наверное, расстроилась. Я представила, как она едет в темноте, крепко сжимая руль на ухабистой дороге, лицо залито слезами, худенькие ноги изо всех сил крутят педали.

И он где-то там. Наблюдает. Ждет…

Я остановилась как вкопанная.

Вернувшись в дом, я прошла в комнату Сэмюэла, взяла из шкафа ключ и отперла ящик туалетного столика.

И уставилась в пустое пространство.

Револьвер Сэмюэла исчез.

Мне стало не по себе, к горлу подступила тошнота, я вся покрылась холодным потом. Кто бы ни залез в мой дом, этот человек, очевидно, все-таки обыскал его. Он нашел ключ от столика и знал, что искать.

А тем временем моя дочь едет на велосипеде сквозь темную ночь, одна, беззащитная, к дому своей бабушки. Два этих образа столкнулись в моей голове и наполнили меня смесью эмоций, каких я никогда прежде не испытывала. Первобытное желание защитить, драться, пожертвовать чем угодно ради безопасности Бронвен.

Я зашла в кухню, взяла из своей сумки письма Айлиш и сунула в задний карман джинсов. Они были истинной причиной появления здесь скваттера. Не возвращение камеры, а новая кража писем. «Минолта» и полароидный снимок были всего лишь визитными карточками.

На пути к двери луч фонарика выхватил мое лицо в зеркале в передней. Лицо серое, застывшее. Только глаза выдавали мои чувства. Расширенные и яростно горящие золотистым огнем, почти дикие.

Совсем не как у мыши.

Дом Луэллы съежился в темноте под араукарией. «Лендкрузер» хозяйки стоял на подъездной дорожке, но ни в одном окне не видно было проблеска света. Дом казался пустым, заброшенным.

Когда я остановилась на обочине, в свете фар появился знакомый предмет: велосипед Бронвен.

Заглушив двигатель, я выскочила и побежала к дому. Перепрыгивая через две ступеньки, я взлетела на веранду и забарабанила в парадную дверь Луэллы. Дверь распахнулась под ударом моего кулака, и я вошла.

– Луэлла? Брон, ты здесь?

Внутри дома, в этой пещере теней, гуляло эхо, было прохладно. Я уловила тот же запах, который отравил сегодня днем мой дом, – немытая кожа и нервный пот, еле уловимый древесный дым, – и он следовал за мной по коридору.

Ориентируясь по луне, светившей в дверь в дальнем конце коридора, я отыскала дорогу на кухню. Щелкнула там несколько раз выключателем, но ничего не произошло. За окном слышался вой ветра в ветках деревьев и далекий рокот грома. Часы в виде солнца тикали зловеще, в такт биению моего сердца.

Поспешив к дверям на веранду, я нащупала другой выключатель. Снова неудача. Двор за окном тонул в темноте. Чернильно-лиловое небо, как вокруг оси, вращалось вокруг араукарии, тени облаков быстро скользили по крыше оранжереи Луэллы. Падая на темные листья пандануса, лунный свет превратил лужайку в тигровую шкуру.

Я напряглась, оглядываясь через плечо. Волоски на руках встали дыбом. Я почувствовала, что за мной наблюдают. Краем глаза заметила движение в дверях. Темнота сомкнулась на том месте, где была фигура, которую, мне показалось, я заметила. Тени вновь превратились в безопасную пустоту. В дверях никто не стоял, но остаточное изображение фигуры отпечаталось у меня на сетчатке.

– Луэлла? Это вы?

Я подошла к стеллажу. Не желая рисковать, вытащила письма Айлиш из кармана и бесшумно положила в одну из ретрожестянок Луэллы. Затем прокралась к дверям, постояла несколько секунд, сосредотачиваясь. Выглянула, бросив быстрые взгляды вправо и влево по коридору. Затаив дыхание, почти ничего не слыша из-за грохота собственного сердца, я ступила в полумрак.

Запах был сильнее, в коридоре почти невозможно было дышать.

Миновав ванную комнату, я толкнула локтем дверь в комнату Луэллы, но там оказалось пусто. На полпути по коридору я заглянула в кабинет с его голубым гардеробом. Свет луны проникал в темноту, но эта комната тоже была пуста. Как и спальня Тони.

Комната Гленды выглядела по-другому. Сначала я подумала, что виновато, скорее всего, тусклое освещение; шторы были раздвинуты, лунный лик сиял в окне, маслянисто-яркий за железными решетками окна. Затем сердце у меня затрепетало.

Бронвен лежала на кровати Гленды, спала на покрывале, ее светлые волосы шелковым веером раскинулись по подушке вокруг головы. Бронвен казалась маленькой и беззащитной, тонкие руки сложены на груди, лицо смутно белело в темноте. Я подбежала к ней, от чувства облечения у меня подогнулись ноги. Схватив дочь за руку, я тряхнула ее.

– Бронни, это мама. Проснись, мы едем домой.

Она не пошевелилась, веки не дрогнули. Когда я наклонилась, чтобы взять ее на руки, то уловила слабый химический запах. Меня накрыла волна страха. Что сделала с ней Луэлла? Дочь находилась в глубоком сне. Ее накачали лекарствами?

Внезапно в воздухе разлилась вонь.

За моей спиной послышался шорох. Я выпустила Бронвен из рук, и она упала на кровать. Кто-то стоял позади меня, я уловила начало движения залитой лунным светом фигуры – рука занесена. Я рванулась в сторону, и первый удар пришелся мне по плечу.

Бросившись к кровати, я попыталась защитить свою спящую дочь. Следующий удар нанесли сбоку по голове. Из глаз посыпались, ослепив меня, искры. Комната накренилась. Я попыталась вскинуть руки, ватные, бесполезные. Стала клониться вперед, потом упала на колени. Я сражалась с волной черноты, пыталась вырваться из нее, тянулась к дочери, втискивалась между кроватью и нападавшим. На мгновение увидела освещенное луной лицо, которое я почти узнала, – большое, бледное и страшное. Лицо человека, которого, каким-то образом поняла я, мне следовало бояться.