Глава 22

Мы спешили в темноте, я спотыкалась в своих выходных туфлях, Лулу вприпрыжку убегала вперед. Она весело напевала наполовину придуманный вариант богослужебного песнопения, которому научил ее папа. Хотя ей было поздновато бодрствовать – судя по положению луны в небе, время близилось к девяти, – она щебетала, как птичка, возбужденная нашей таинственной вечерней вылазкой.

– Не уходи с дорожки, – позвала я.

– Не буду, мама.

Она была очаровательным ребенком, добродушным и мягким, но иногда у нее случались вспышки раздражительности, не уступавшие моим. Подобно мне, она унаследовала густые каштановые волосы моей матери и веснушки моего отца, но не была тонкой в кости, как мы. У нее было круглое лицо, глаза широко расставленные, зеленые, как у ее отца; ноги худые, как у народа моей матери, но телосложение в целом крепкое, высокий рост.

Я ускорила шаги.

«Сэмюэл, ты увидишь, у нас опять все будет хорошо», – повторяла я про себя.

Над нами высились большие деревья, их тени скрадывали лунный свет. Черноствольные эвкалипты, красные камедные деревья были почти скрыты душившими их лианами; акмена и дикий жасмин пропитали ночь ароматами, дрожали на ветру банксии, а терн тянул свои сучья, чтобы зацепить нас иглами.

Я кляла свои туфли, сожалея, что пошла на поводу у тщеславия, а не прислушалась к голосу разума. Эти старые лакированные туфли я достала из коробки, где они пролежали почти всю войну. Они были на тонкой подошве и ободранными, поэтому я натерла их до зеркального блеска, но теперь глянцевая поверхность потускнела под слоем пыли. Каблуки подворачивались на камнях, я могла упасть при каждом следующем шаге. В довершение всего я опаздывала. Я вбила себе в голову, что, если заставлю его прождать несколько минут, он еще больше обрадуется, увидев меня, почувствует себя счастливым, когда я наконец приду. Мы ведь прождали почти пять лет – что значат дополнительные пять минут?

Глупо, глупо.

Пять минут каким-то образом превратились в двадцать.

Скинув туфли, я побежала босиком, стремясь сократить разрыв между мной и маленькой фигуркой, которая легко шла впереди. Стремясь добраться до оврага, где будет ждать Сэмюэл. Лулу услышала меня и, вздрогнув, обернулась. Потом улыбнулась.

– Мама? Мы играем в игру?

– Вроде того, – сказала я. – У тебя еще есть силы идти?

Она просияла и бросилась вперед. Я потрусила следом, сбивая ноги о камни, лодыжки подворачивались почти так же, как это было в туфлях. Я выросла босой. В миссии мы знали только земляные дорожки. Когда мне было десять лет и мама умерла, мы переехали в Мэгпай-Крик. Папа настаивал, чтобы я начала одеваться как положено. Носила платья с нижними юбками, перчатки. И шляпу тоже. Обязательно шляпу. Я в общем-то была не против. Ненавидела я туфли. Сколько бы я ни жаловалась, папа стоял на своем, и к пятнадцати годам мои босоногие дни остались в далеком прошлом.

Оглядываясь через плечо, я представляла себе маленький домик, в котором мы с папой жили на Стамп-Хилл-роуд. Папа спал, когда мы ушли, храпел у орущего радиоприемника – одна из его любимых передач сотрясала стропила.

Мне неприятно было обманывать его, но он наговорил о Сэмюэле разных вещей, которые меня огорчили, которые были неправдой. По его словам, Сэмюэлу может не понравиться, что его гордые ирландские черты отразятся, как в зеркале, на лице маленькой девочки-полукровки, но папа ошибался. Сэмюэл полюбит свою дочь, едва ее увидев. Его глаза засияют, и он громко засмеется. Обнимет Лулу, прижавшись заросшей щекой к ее пухлому личику, и заворчит от удовольствия…

Я остановилась, уперлась руками в колени, переводя дыхание.

Лулу умчалась вперед.

– Подожди! – позвала я.

Она притворилась, что не слышит, но я крикнула снова, и она остановилась на краю дорожки, глядя в небо, пока не услышала рядом мое пыхтение. Она посмотрела на мои босые ноги и нахмурилась.

– Мы уже почти пришли?

– Еще несколько минут, и мы на месте.

– Мы идем в то птичье место, да?

– Возможно.

– Обычно мы ходим днем.

– Но это особая прогулка. Вот увидишь.

Мы снова пошли по дорожке вверх по холму. Деревья здесь росли гуще, и их кроны смыкались у нас над головами. Окаймленная валунами и каменистыми выходами тропинка сузилась. Овраг зиял слева от нас, его склоны становились все круче, пока мы карабкались.

Лулу потянула меня за руку.

– С кем мы встречаемся, мама?

Я засмеялась, одновременно взволнованная, довольная и нервничающая.

– С одним особым человеком.

– Это маленькая девочка, с которой я поиграю?

– Гораздо лучше.

Она наморщила нос.

– Этот человек мне понравится?

– Обязательно.

– Почему ты мне не говоришь?

– Это сюрприз.

– Я не люблю сюрпризы.

– Этот тебе понравится. Обещаю.

Ей наскучили мои уклончивые ответы, и она снова умчалась вперед, напевая церковный гимн. Впереди она подобрала ветку эвкалипта и побежала вприпрыжку, размахивая ею над головой, как мечом.

Когда я была маленькой, мама рассказывала мне истории о духах, которые обитают в ночном буше: о хранителе Биами, злодее Буньипе и мудром Миррабука, который следит с неба. Мама учила меня уважать буш и его темное время, а я учила этому уважению свою маленькую девочку. Я пела ей песни духов и пересказывала легенды своей матери, пока они не стали частью существа Лулу, каким-то образом – верила я – оберегая ее.

Позади меня хрустнула веточка.

Я оглянулась, осматривая деревья. Не увидела ни качающейся травы или веток, ни блеска глаз в ночи. Ни тени валлаби или поссума. И все же волосы у меня на руках встали дыбом. Мы были не одни.

Я крикнула по-птичьи, и Лулу послушно побежала назад по дорожке ко мне, на ее круглом лице ясно читался вопрос: «Мама, что?..»

Ее взгляд метнулся мимо меня в темноту. Она нахмурилась, а затем ее глаза расширились. Лулу ахнула. Я кинулась к ней, чтобы обнять и защитить, но она оказалась слишком проворной. Вывернувшись из моих рук, как ящерка, она умчалась по тонущей в тени тропинке. Я бросилась вслед за ней, но остановилась как вкопанная, когда из кустов донесся шипящий звук.

Мне послышалось имя.

Мое имя. Я круто повернулась:

– Кто здесь?

Нет ответа.

– Папа, это ты?

Конечно, нет. Он никогда не стал бы красться за деревьями. Если бы он проснулся и обнаружил, что нас с Лулу нет дома, его раздраженный вопль мы услышали бы и здесь.

– Сэмюэл?

Ветер зашелестел листьями. Затрещали ветки. Я крепче стиснула ремешки туфель, ногти впились в ладонь. Какая глупость. Никто не шептал моего имени. В буше полно пустых звуков. Верхушки деревьев колыхались, сорная курица рылась в подлеске, змея вышла на охоту. Ничего такого, чтобы у человека от страха подкосились ноги.

Я повернулась к дорожке. Она была пустынна.

– Лулу?

Когда дочурка не ответила, я побежала. Птицы-бичи щебетали и свистели в своих гнездах, напуганные моим топотом, вспархивали с деревьев, хлопая крыльями в свете луны, как пернатые призраки. На бегу я звала дочь по имени, горло сдавливала паника. Где же Лулу?

Дорожка расширилась. Поляна стояла в пятнах лунного света. Высокий камень в ее центре выгнул спину навстречу ночи. Через несколько сотен ярдов эта площадка заканчивалась обрывом над оврагом. Его стены были крутыми, почти вертикальными – падение с обрыва было бы стремительным и неожиданным. Лулу хорошо знала поляну, мы приходили сюда с самого раннего ее детства. Только сейчас темно, все выглядит чужим, а она так напугана…

Присев на корточки на краю оврага, я осторожно посмотрела вниз. Ничего не было видно, только лунный свет на верхушках деревьев далеко внизу, слабый отблеск воды сквозь деревья. Небо словно бы потемнело. И ночные существа, шепчущиеся листья, прохладный ночной ветерок – все вдруг стихло.

И вдруг бормотание.

Я быстро повернулась, оглядывая деревья. Меня окутало серое облако страха, обострив чувства, но затуманив разум. Где Сэмюэл? Уже давно наступило время назначенной мной встречи. Неужели он вспылил и вернулся в поместье, злясь, что я заставила его ждать? Но он должен был понять по содержанию моего письма, как сильно я хочу его видеть…

Я похолодела.

Мое письмо. А если он его не получил?

Невозможно. Я собственноручно отнесла его к дверям торнвудского дома. Он решил проигнорировать его? Я поежилась, вспомнив пустоту в глазах Сэмюэла, когда мы стояли у аптеки сегодня утром; вспомнила, как он обвинил меня во лжи, сказал, что я его обманывала. Как он смотрел на меня, словно увиденное вызывало у него отвращение.

«Боже, Айлиш, ты пожалеешь…» – мелькнуло в голове.

Что-то шевельнулось на краю поляны.

– Лулу?..

Тьма дрогнула, распалась на части. От пространства между деревьев отделилась тень, медленно ступая к краю поляны, темная в неверном лунном свете. Человек. Не ребенок, не моя маленькая дочь. Крупнее. Он подплыл ближе, ступил на поляну. Лунные лучи заплясали на бледном лице. На лице, которое я с легкостью узнала – а как же иначе? Я изучила его почти так же хорошо, как собственное.

Его голос прорезал мрак:

– Здравствуй, Айлиш.

Словно никуда не спеша, он подошел ближе и спокойно остановился. Пристально глядя на меня, возможно дожидаясь ответа на приветствие.

Но мой взгляд упал на предмет, который он сжимал в руке. «Палка», – подумала я. Затем до меня дошло. Смерть, чье бледное, нелепое призрачное лицо я видела в окне хижины в свою последнюю ночь с Сэмюэлом, нашла меня.

– В чем дело, Айлиш, – проговорил он, делая ко мне еще один неторопливый шаг, – язык проглотила?

Он вышел на свет, и я увидела, что предмет в его руке был не палкой, а почерневшим топорищем.