Глава 23

На следующее утро, в субботу, я проснулась бодрой и полной сил. В окно стучали заледеневшие капли. Зимой в Индианаполисе редко выпадает красивый снег, по которому можно кататься на лыжах и санках. Обычно нам достаются снежная крупа, ледяная морось и ветер.

Было не так уж холодно, где-то плюс два, но очень ветрено. Я встала, оделась, съела хлопья с молоком, выпила таблетку и немного посмотрела с мамой телевизор. Все утро я оттягивала неизбежное – доставала телефон, начинала писать, прятала его. Доставала снова, но нет. Еще не время. Каждый момент казался неподходящим. Хотя, конечно же, подходящих моментов не бывает.

Помню, когда папа умер, для меня поначалу это было и правдой, и неправдой одновременно. Даже много недель спустя я могла вернуть его к жизни. Представляла, как он входит, весь потный. Закончил косить лужайку и хочет меня обнять, а я уворачиваюсь – пота я боялась уже тогда.

Или я в своей комнате читаю книгу, лежа на животе, посматриваю на дверь и воображаю, что он сейчас войдет, встанет на колени перед кроватью и поцелует меня в макушку.

А потом стало все труднее вызывать его, вдыхать его запах, чувствовать, как он берет меня на руки. Папа умер быстро, но заняло это годы. На самом деле он все еще умирал, а значит, наверное, был все еще жив.

Люди всегда говорят, что между воображением и памятью существует четкая грань, но ее нет. По крайней мере, для меня. Я помню, что я представляю, и представляю, что помню.

В полдень я наконец решилась написать Дэвису: Надо поговорить. Можешь заехать ко мне сегодня?

Он ответил: Некому присмотреть за Ноа. Заедешь сама?

Я хотела, чтобы он сам решал, открыть брату правду или нет.

День тянулся на удивление медленно. Я пыталась читать, писала сообщения Дейзи, смотрела телевизор, а время еле ползло. Минута длилась бесконечно, но та, что приходила за ней, была еще дольше.

Без пятнадцати пять я сидела в гостиной с книгой, а мама разбирала счета.

– Дэвис ненадолго заедет, – сообщила я.

– Хорошо. У меня есть пара дел. Тебе нужно что-нибудь из продуктов? – Я покачала головой. – Волнуешься? – спросила она.

– А может, я буду сама тебе говорить, если возникнут проблемы с психическим здоровьем?

– Я не могу не беспокоиться за тебя, малыш.

– Понимаю. Но я тоже не могу не чувствовать, как эта тревога на меня давит, будто огромный камень на груди.

– Я постараюсь.

– Спасибо, мама. Я тебя люблю.

– И я тебя. Очень-очень.

Я без конца переключала каналы, смотреть ничего не хотелось. Наконец в дверь тихо, неуверенно постучали – приехал Дэвис.

– Привет, – сказала я и обняла его.

– Привет.

Я жестом пригласила его сесть на диван.

– Как ты? – спросил Дэвис.

– Послушай, – начала я. – Надо поговорить о твоем отце. Я знаю, где находится рот бегуна. Устье ручья Погз-Ран, недостроенный тоннель.

Дэвис поморщился, потом кивнул.

– Точно?

– Я уверена. Думаю, твой отец там. Мы с Дейзи вчера туда спускались, и…

– Вы его видели?

Я покачала головой.

– Нет. Но рот бегуна – в устье ручья. Все сходится.

– Это просто заметка в его телефоне. Думаешь, он столько времени просидел бы там? В канализации?

– Возможно. Однако… в общем, не знаю.

– Однако?

– Не хочу тебя пугать. Оттуда шел нехороший запах. Просто ужасный.

– Это могло быть что угодно, – сказал Дэвис, но я заметила, что ему страшно.

– Да, ты совершенно прав.

– Я никогда не думал… не допускал мысли…

Дэвис осекся и зарыдал – так горько, будто разрывалось сердце. Он прижался ко мне, и я сидела, обняв его, чувствовала, как тяжело он дышит. По отцу тосковал не только Ноа.

– Боже, он умер? Умер?

– Ты еще ничего не знаешь, – возразила я.

Но Дэвис уже знал. Вот почему человек пропал без следа и не пытался выйти на связь – все это время он был мертв.

Дэвис лег, и я легла рядом – вместе мы едва уместились на стареньком диванчике. Он положил голову мне на плечо, повторяя: Что мне делать? Что делать? Я начала жалеть, что рассказала ему. Что мне делать? – спрашивал он снова и снова, словно умоляя.

– Жить дальше, – сказала я. – У тебя есть целых семь лет. Не важно, что на самом деле произошло, юридически его будут считать живым. У тебя останется дом и все остальное. Довольно большой срок, Дэвис. Ты успеешь начать жизнь заново. Семь лет назад мы с тобой еще даже не познакомились.

– У нас с Ноа никого нет, – прошептал он.

Я хотела сказать, что есть я, что он может на меня положиться, но это было не так.

– У тебя есть брат.

Он снова расплакался, и мы долго лежали, обнявшись, пока из магазина не вернулась мама. Мы с Дэвисом сразу вскочили, хотя ничего такого не делали.

– Извините, что помешала.

– Я уже ухожу, – сказал Дэвис.

– Оставайся, – ответили мы в один голос.

– Нет. Мне нужно идти.

Дэвис обнял меня одной рукой.

– Спасибо, – шепнул он, хотя я ничего не сделала.

На пороге он обернулся и посмотрел на меня и маму в нашей – как ему, должно быть, казалось – семейной идиллии. Я думала, он скажет что-нибудь на прощанье, но Дэвис только смущенно махнул рукой и вышел.

В доме Холмсов наступил тихий вечер. Обычный, словно ничего не произошло. Я писала сочинение о Гражданской войне. День – который, впрочем, не был особенно ясным – растаял в темноте за окном. Я сказала маме, что пойду спать. Переоделась в пижаму, почистила зубы, сменила пластырь, легла в постель и написала Дэвису: Привет.

Он не ответил, и я послала сообщение Дейзи. Я поговорила с Дэвисом.

Она: И как?

Я: Не очень.

Она: Хочешь, загляну к тебе?

Я: Давай.

Она: Выезжаю.

Через час мы с ней лежали на моей кровати с ноутбуками на животах. Я читала новый рассказ про Айалу. Каждый раз, стоило мне хихикнуть, Дейзи спрашивала: «Что смешного?» И я объясняла ей. А после мы просто смотрели в потолок.

– Ну вот, – сказала наконец моя подруга, – все и сложилось к лучшему.

– Как это?

– Наши герои разбогатели, никто не пострадал.

– Пострадали все.

– В смысле, никто не поранился.

– У меня разорвалась печень!

– А, точно. Я забыла. По крайней мере, никто не погиб.

– Гарольд погиб! И, возможно, Пикет!

– Холмси, я стараюсь придумать счастливый конец. А ты все портишь.

– Я такая Айала.

– Такая Айала.

– Со счастливыми концовками есть одна проблема, – сказала я. – Они либо не такие уж счастливые, либо не совсем концовки, понимаешь? В реальной жизни что-то становится лучше, а что-то хуже. И в конце концов ты умираешь.

Дейзи рассмеялась.

– Как всегда, Аза «И в конце концов ты умираешь» Холмс напоминает, что на самом деле все кончится вымиранием нашего вида.

Я тоже засмеялась.

– Ну, в общем, это единственный настоящий конец.

– Нет, Холмси. Ты выбираешь свои концы и свои начала. И рамку. Может, от тебя не зависит, что на картине, но рамку выбираешь ты.

Дэвис так и не ответил, даже когда я написала ему несколько дней спустя. Но он сделал новую запись в своем дневнике.

Ничто не вечно, я это понимаю. Но почему потери так мучают меня?