Скажи что-нибудь
новелла

Двенадцатый класс

Лета не хватило. Да и не могло его хватить. Даже если бы оно длилось целую вечность – а бывали дни, когда родители напряженно следили за мной, ожидая, что я выкину какой-нибудь посттравматический фортель, и лето реально казалось мне бесконечным, – его все равно было бы недостаточно.

Похороны.

Цветы.

Лимузины.

Люди, постоянно прячущие глаза за темными очками.

Репортеры.

Подлавливающие нас везде и всюду телевизионные камеры.

И плюшевые медвежата. Так много плюшевых медвежат, что в дождь ими прованивал воздух. Со своим заплесневевшим мехом они походили на гниющие трупы, на раненные в бою фигурки из папиных исторических миниатюр.

Летом я в школу не возвращался. Слышал, что некоторые ребята ошивались у школьного крыльца и трибун, чтобы «помнить». Но не я. В последний учебный день, когда прозвенел последний звонок, я так бежал из школы прочь, что меня заносило на ступеньках. Гребаный одиннадцатый класс. Что б ты провалился.

Я тысячи раз проигрывал в голове случившееся тем утром. Вспоминал его, желая того или нет. Почему парням хотелось напоминать себе о стрельбе, было выше моего понимания. Я всеми силами пытался ее забыть. Забыть, что видел, что слышал, что знал. Если бы я позволил себе вспомнить все, что знал, все, чего не рассказал, меня бы сожрало чувство вины. Пусть эти больные засранцы обо всем помнят, мне же дайте забвения.

Однако лето прошло, начался новый учебный год. И мне придется вернуться в «Гарвин» и проучиться в нем весь двенадцатый класс. Эта мысль была ненавистна. Я сидел за столом в пустой кухне, пытаясь внутренне успокоиться.

Раздались неспешные и ровные шаги отца, поднимающегося из подвала. Пахнуло растворителем, которым он всегда стирал с ладоней краску по завершении работы над очередной сценой битвы. Папа помешан на военных сражениях и большую часть своей жизни создает, разрушает и пересоздает миниатюрные батальные сцены на старом столе для пинг-понга в нашем подвале, возводя горы и холмы из папье-маше и здания из палочек от мороженого.

У отца потрясающие миниатюры. Я провел в подвале множество часов, наблюдая за тем, как он кропотливо наносит зубочисткой синюю и коричневую краску на униформу солдат, воображая хаос битвы и запах серы на поле.

Теперь такой хаос мне знаком не понаслышке.

Теперь запах серы стоит у меня в носу. Почему лето не продлилось хотя бы настолько, чтобы я избавился от этого запаха?

– Первый учебный день, – провозгласил отец очевидное, моя руки в раковине. – Выпускной класс. Как быстро летит время.

Я неопределенно хмыкнул. Передо мной стояла тарелка с хлопьями, и я таращился на образующиеся на поверхности молока пузырьки.

Папа вытер руки и налил себе кофе в кружку-термос, которую мама оставляла для него перед уходом на работу, прежде чем сесть за руль школьного автобуса.

– Нервничаешь?

Я снова неоднозначно хмыкнул и передернул плечами. Что за вопрос? Конечно, нервничаю. Безумно нервничаю.

Папа поставил кружку на стол – из прорезей на крышке поднимались завитки пара – и положил руку на мое плечо.

– Постарайся, чтобы этот день прошел хорошо, насколько это возможно, – сказал он.

– Постараюсь, – выдавил я и даже заставил себя проглотить ложку кашеобразных хлопьев. – Все будет нормально.

Папа ушел, и вскоре на крыльце послышались шаги Мейсона. Он открыл дверь, не постучав.

– Здорово, Дэвид. Готов идти? – Мэйсон вытер со лба пот рукой. – На улице, блин, жарче, чем в стрип-клубе. – Наклонившись, он помахал пальцами перед стоящим в гостиной аквариумом, распугивая рыб.

Я взял тарелку и вылил остатки молока в раковину.

– Как будто ты знаешь, насколько жарко в стрип-клубе.

– Приятель, это ты ни черта не знаешь, как мы с Дьюсом провели лето. Заперся у себя в доме, как монашка в монастыре.

– Заливай больше. – Я направился в спальню за рюкзаком. – Ни в какой стрип-клуб вы не ходили. Стейси бы вас обоих за это прибила. Дьюса за то, что он пошел, тебя – за то, что ты взял его с собой.

Мы вышли из дома и поплелись по тротуару. Мэйсон тут же зажег сигарету, глубоко затянулся и выпустил дым уголком губ.

– Стейси не помрет, если не будет кое-чего знать о своем верном малыше Дьюсе, – отозвался он. – Он встречается с ней, а не женился на ней. У нас, парней, свои потребности. Надо это понимать.

– Ну да, – фыркнул я. – Вы же люди «с особыми потребностями».

Мэйсон пихнул меня кулаком в руку и затянулся сигаретой.

Мимо с ревом проехал автобус. Из открытых окон выплеснулся гомон. Он звучал до странности обычно, как в любой другой первый учебный день. Но уж точно не как в первый учебный день после злосчастной стрельбы в «Гарвине», устроенной больным ублюдком и моим другом Ником Левилом.

– Нет, серьезно, – продолжил Мэйсон, когда рев автобуса стих, – где ты был? Такое ощущение, будто я тебя вечность не видел.

– Дома торчал. Родители все лето переживали из-за меня.

– Оуу, крофка Дэвид фсе лето профел под маминым крылыфком? Как мило!

Мейсон протянул руку, чтобы погладить меня по головке. Я уклонился и отбил его руку ладонью.

– Ничего подобного. Кроме того, дома была Сара.

– О! Сексуальная студенточка вернулась на каникулы домой? У нее сиськи-то выросли?

– Фу… не знаю.

– Когда уже ты, приятель, достигнешь половой зрелости?

– Никогда, если для этого придется пялиться на грудь сестры. Ты извращенец. Твоя сестра Эми знает, что ты такой извращенец? Кому-то пора ее предупредить.

Мэйсон остановился и с серьезной миной уставился на меня.

– Это ничего, брат Тук. Я буду твоим другом, даже если ты никогда не познаешь девчонок.

– Отвали, – толкнул я его в плечо.

Мэйсон шутил, но я такие шутки находил не смешными.

Педик.

Пидор.

Гомик.

Принцесса.

Сколько раз меня обзывали так, а то и похуже? Сколько раз Крис Саммерс бил меня в грудь кулаком, сбивал кепку с моей головы, больно щипал? «Не лей слезки из-за этого, пидорок. Это же шутка. Ты шуток не понимаешь? Я думал, у геев с чувством юмора все в порядке. Как там тебя зовут? Дэвид Джуди? У тебя даже фамилия девчачья. Что случилось? Животик бо-бо? У тебя сегодня ПМС? Может, тебе с этим поможет твой дружок?..»

Я постарался отмахнуться от воспоминаний о том, что делал и говорил Крис Саммерс. Он больше никого не обзовет пидорком. Он мертв.

Мэйсон потер ушибленное плечо.

– Блин, приятель, я просто шутил.

– Извини, – пробубнил я.

Мы несколько минут шли молча, затем я спросил:

– Как думаешь, они устроят какое-нибудь… ну, не знаю… собрание по этому поводу?

Мейсон сделал последнюю долгую затяжку и щелчком отправил окурок на тротуар. Спустя четыре шага я раздавил его подошвой.

– Не-а. Думаю, они не захотят об этом вспоминать. Сделают вид, будто ничего и не было. У Бриджет отец работает строителем. Она сказала, что они все там отремонтировали и покрасили. Столовая теперь сама на себя не похожа.

Мы свернули со Старлинг-стрит и ступили на футбольное поле, заросшее после лета. Перед нами возвышалась школа – гудящий энергией людской муравейник. У тротуара лениво урчали автобусы, из них гурьбой вываливались девятиклассники, одетые в новенькую накрахмаленную одежду. Машины резко тормозили, сигналили, объезжали одна другую в поисках свободного места. Стоящий на тротуаре мистер Энгерсон направлял учеников. Мне вспомнилось, как его передразнивали Ник и Вал: «Мальчики и девочки, поступайте сегодня разумно. Ученики, давайте проявим наш школьный дух и будем вести себя как леди и джентльмены».

– Дьюс и Стейси, – указал Мейсон на целующуюся на трибунах парочку.

Они сидели на нашем обычном месте, в дальнем от школы конце, там, где нас не мог засечь Энгерсон. Рядом пристроились Лиз с Ребеккой. Раньше здесь встречались все наши друзья. Но в этом году мы будем не в полном составе.

Естественно.

Ник мертв.

Валери… никто не знал, что в эти дни происходит с Валери.

Мы размашистым шагом пересекли поле и стали подниматься к друзьям на трибуну. Мэйсон принялся громко и пошло стонать.

– О, Дьюс! – противненько затянул он. – О, Дьюс, я вся горю из-за тебя! Из-за тебя мне в голову лезут непристойные мысли!

Дьюс отлепился от Стейси.

Стейси вытерла размазавшийся по подбородку блеск для губ и показала Мэйсону средний палец.

– Это предложение? – приподнял брови Мэйсон. – Оригинально.

Стейси закатила глаза.

– Привет, Дэвид, – поздоровалась она со мной.

Дьюс в знак приветствия кивнул.

– Привет, – ответил я.

Мы уселись, ощущая некоторую неловкость. Ребята все лето провели вместе, радуясь жизни. А я в одиночестве сидел дома, снова и снова прокручивая в голове случившееся второго мая, смотря новости по телевизору и прекрасно сознавая: полиция ищет информацию, которую я могу, но слишком боюсь ей дать.

– Подстригся. – Стейси провела ладонью по ежику моих волос.

– Смахиваешь на сержанта-инструктора строевой подготовки, – усмехнулся Дьюс.

Он встал, прошел мимо меня и начал спускаться с трибун. Все последовали за ним. На дорожке Дьюс развернулся и отдал мне честь:

– Есть, сэр! Так точно, сэр!

– Очень смешно, – проворчал я.

Дьюс с Ником были лучшими друзьями, а Дьюс вел себя так, словно Ник просто забил на уроки, делов-то. Меня же сковывал ужас, возрастающий с каждом шагом, приближающим меня к двойным дверям школы.

Может, Крис Саммерс был прав насчет меня? Может, я слишком чувствительный? Может, я веду себя как девчонка?

Дьюс болтал о чем-то, но я не слышал его, когда Стейси вдруг судорожно вздохнула.

– Не может быть! – ахнула она. – Вал?

Я поднял взгляд. На тротуаре, потерянная и испуганная, стояла Валери Лефтман – лучшая подруга Стейси. Бывшая лучшая подруга Стейси.

– Привет, – робко сказала Валери.

Сердце подпрыгнуло и кувыркнулось в груди, как всегда бывало при встрече с ней. Я обошел Стейси и обнял Вал. Однако, чувствуя общую напряженность и злость, поспешно выпустил ее из рук, отступил и опустил взгляд.

В ушах шумело, и я едва слышал вопрос Стейси о ранении и ответ Вал. Затем Дьюс прицепился к Вал с могилой Ника и мое сердце упало. Тон Дьюса был циничным и жестким, обвиняющим.

Ник… Вал должна была знать о его плане. Так все думали. И винили ее.

Она должна была знать, хотя и уверяет, что ничего не знала.

Но есть тот, кто знал.

Тот, кто знал и ничего не сказал.

Одиннадцатый класс

1. Алгебра: как можно сочетать буквы и цифры?!!

2. Кристи Брутер

3. Дурацкие проблемы родителей. Ты женился на ней! Научись с ней ладить!!

4. Лак для волос

5. Джинни Бейкер

Вал стала свидетельницей одного из самых постыдных мгновений моей жизни.

Я был новеньким в школе, только летом переехал в Гарвин. Если вам интересно мое мнение, то самое худшее, что вы можете сделать для своего ребенка, – это перевести его в другую школу в одиннадцатом классе. Особенно если это такой ребенок, как я, – тихий, застенчивый, пугливый. Шансы на то, что я примкну хоть к какой-нибудь популярной группке ребят, практически равнялись нулю.

У нас шел урок физкультуры. Настоящее позорище, так как я еще не оброс мышцами, как большинство ребят, и даже некоторые девчонки были более зрелыми, чем я, – крупнее и выше. Я напоминал неуклюжее нечто, только что вылупившееся из яйца, а двое парней в моем классе выглядели так, словно бреются с самого рождения, – Крис Саммерс и его футбольный дружок Джейкоб Кинни. Мне дня хватило, чтобы понять: для девчонок из нашей школы существует только два мужчины – Крис и Джейкоб.

Стояла осень, и наш тренер Рэдфорд завел свою любимую песню – «нужно пользоваться прекрасной погодой». Это означало, что он будет мучить нас на улице, а не в зале, заставляя для разогрева наяривать круги по футбольному полю и автобусной петле. Там, где запросто можно наглотаться мошкары и вывихнуть лодыжку в луже грязи за переносными туалетами.

– Четыре круга, – крикнул тренер, пока мы выстраивались у линии старта. – И поэнергичней!

Он подождал, пока все займут свои места. Крис, Джейкоб и еще пара-тройка парней протолкались вперед, астматики переместились назад, я оказался где-то в середине.

Я неплохой бегун. В детстве какими только видами спорта не занимался. Плюс в беге мне помогает худоба. Но после девятого класса я перестал ходить в спортивные секции. В старшей школе общая масса ребят начинает делиться на разные группы и категории – качки, тупицы, умники, художники и прочее. Если тебя не приняли сразу в кружок спортсменов, можно забыть о спорте, как бы ты ни был хорош. Не верьте, если кто-то говорит обратное. Это горькая правда.

Тренер глянул на часы, свистнул и мы сорвались с места. Сначала все бежали очень быстро, чтобы кому-то – тренеру, Крису или Джейкобу – что-то доказать. Что мы не сопляки? Или что мы не такие сопляки, как парни, бегущие позади нас?

Погода действительно выдалась что надо. Небо было ясным и чистым, светило солнце, пели птицы и даже лужа грязи за туалетными кабинками подсохла. Но круче всего была растяжка у девчонок на футбольном поле. Мы чуть шеи себе не свернули и чуть не попадали, врезавшись друг в друга, в надежде увидеть растяжку ягодиц.

В общем, все было нормально. Пока мы не пошли на последний круг.

Рэдфорд болтал на дорожке с тренером девчонок. Мы к этому времени рассредоточились, кто-то выдохся и уже не бежал, а шел, Крис с Джейкобом сильно опередили остальных.

Я достиг поворота, граничащего с футбольным полем, и, стараясь изо всех сил не отставать, побежал по траве. Легкие горели огнем, но я хотел доказать себе: я справлюсь, я не хуже атлетов, даже если не один из них. Я настолько ушел в свой собственный мир, что увидел Криса с Джейкобом, только когда практически догнал их.

– Эй, Джуди! – позвал Крис. – Это взаправду твоя фамилия? Чувак, у меня так маму зовут!

Я проигнорировал его.

– Джуди! Иди сюда!

Я обежал его по широкой дуге, тяжело дыша и пересиливая боль в икрах. Резко свернул с футбольного поля, с трудом поднялся по холму до автобусной петли, обогнал еще двух бегунов и достиг асфальта.

– Еще круг, – бросил мне Рэдфорд и вернулся к разговору с тренером девочек.

Начав следующий круг, я даже не думал о Крисе и Джейкобе. Я откашливался, руки и ноги ломило. Но я гордился собой, на душе было хорошо.

Крис с Джейкобом по-прежнему стояли у футбольного поля.

– Эй, по-моему, я велел тебе подойти, – заявил Крис при моем приближении.

Они оба встали у меня на пути. Только-только выровнявшийся пульс вновь участился.

– У меня вовсю сигналит гей-радар, – съязвил Джейкоб, и они оба заржали.

– Оставьте меня в покое, – ответил я. Надеюсь, жестко.

Но они стояли плечом к плечу, преграждая мне путь.

– Ты слышал это девчачье хныканье? – спросил Крис Джейкоба.

– Ага. Голосок как у девчонок в ПМС. У тебя месячные, Джуди?

– Хватит вам, парни. Пропустите меня. – Мне претило умолять, но иначе я никак не мог отделаться от них.

– Я велел тебе подойти, но ты не подошел. Знаешь, что случается с пидорками, когда они не делают того, что им велено? – глумился Крис.

Я промолчал.

– Их наказывают. Упал и отжался. Десять раз.

У меня поникли плечи.

– Ладно тебе, Крис, отпусти меня, – по-настоящему взмолился я, глядя ему в глаза.

– Отжимайся, сучонок, – не унимался Крис.

– Покажи свои крутые мышцы девчонкам. Или парням. Они ведь больше тебе по вкусу? – добавил Джейкоб, так сильно ущипнув меня за бицепс, что я дернулся в сторону.

Они знали, что я не умею отжиматься. Видели, как я выполняю упражнения на физкультуре. У меня руки как веточки.

Я медлил, потирая руку. Почти все парни прошли круг, несколько девчонок обернулись и смотрели на нас.

– Знаешь, я ведь могу придумать другое наказание, – сказал Крис. – Но оно тебе не понравится. – Он повернулся к Джейкобу. – Как думаешь, прытко ли он побежит, если мы закинем его шорты на поле?

– Ладно, ладно, – согласился я и принял позу для отжиманий. Сразу начали дрожать руки.

– Отсчет пошел! Раз! – рявкнул Крис, и я согнул локти в неглубоком отжимании. – Ниже! Два!

Я опустился чуть ниже к земле. К кончику носа скатилась капля пота. Я выдохнул.

– Ниже! Три!

Ослабшие руки не выдержали веса, и я грохнулся грудью о землю.

– Поднимайся, девчонка! Ну!

Джейкоб ткнул меня кроссовкой, и я оттолкнулся от земли.

Они продолжили издеваться надо мной – четыре, пять, шесть, семь отжиманий, – и каждый раз руки подводили меня и я падал, утыкаясь носом в траву. Восемь, девять.

– Последнее! Десять! – выкрикнул Крис.

За миг до того, как я рухнул на траву, он забросил под меня носком кроссовки собачье дерьмо. Увернуться у меня не вышло, и я упал грудью прямо на него. Крис с Джейкобом покатились со смеху.

Я сел, кривясь от отвращения. Прилипшее к футболке дерьмо свалилось в траву, оставив на ткани вонючее пятно. Крис с Джейкобом ржали как ненормальные. Они раскраснелись и прослезились от смеха. Услышав двойной свисток, они, смеясь, побежали к тренеру.

Подавив рвотный позыв, я сплюнул несколько раз в траву и поднялся на ноги. Меня трясло от стыда и злости.

Тогда-то я ее и увидел. Миниатюрную девушку с длинными черными волосами и встревоженными темными глазами, смотрящую на меня сквозь сетку футбольных ворот. Она была очень хорошенькой. Ее не портили даже гневно сжатые губы. Девушка ничего не сказала. Подождала, когда остальные девчонки поднимутся по холму к автобусной петле, а потом медленно вышла из-за ворот и последовала за ними.

* * *

Позже, в компьютерном классе, она шлепнула свои учебники на стоящий рядом стол.

– Ненавижу этого парня, – вместо приветствия сказала она.

– Какого? – спросил я, вынув из ушей наушники.

– Криса Саммерса. Парня, который прицепился к тебе на физкультуре.

У меня вспыхнуло лицо. Вблизи она была еще симпатичнее, несмотря на подведенные черным глаза и порванную одежду. И приятно пахла.

– Мы просто дурачились, – солгал я и почувствовал себя дураком. Естественно, она в эту чушь не поверит.

– Мой парень? Ник Левил? – произнесла она с вопросительной интонацией.

Я кивнул.

– Крис постоянно его достает. И Джейкоб. Все они. Вчера они закинули его учебник алгебры на крышу переносного туалета. Нику из-за этого влетело. Они у нас звезды футбола и ведут себя как золотая молодежь. Учителям не докажешь, что они – хулиганы. Энгерсон заявил, что Ник сам забросил учебник на крышу туалета, чтобы привлечь к себе внимание.

Она села за компьютер и начала печатать.

– Кажется, я знаю его, – ответил я. – Ника Левила. Он живет на моей улице.

Девушка прищурилась, прикусила губу и внимательно на меня посмотрела.

– Почему бы тебе не погулять с нами как-нибудь после школы? – предложила она. – Знаешь, где Голубое озеро?

Я кивнул.

– Мы туда почти каждый день ходим. Стейси и Дьюс. Знаешь их? И Мэйсон Маркум.

Опять кивнул.

Я знал их, но друзьями мы не были. Дьюс – из тех жестких парней, которые всегда злобно зыркают глазами и в ярости молотят кулаками по стенам. Мэйсон Маркум жил в паре домов от меня.

– Хорошо, – согласился я. – Как-нибудь приду.

Миссис Буррофс закрыла дверь в класс и велела всем приступать к заданию. Мы надели наушники и начали работать. Через несколько минут Валери постучала по моему плечу черными ногтями. Я вынул один наушник.

– Крис с Джейкобом еще получат свое. Закон кармы, детка, – улыбнулась она.

Я улыбнулся в ответ.

Да. Закон кармы.

Двенадцатый класс

Скажи что-нибудь, – билась в голове мысль. Снова и снова, по кругу. – Скажи что-нибудь, скажи что-нибудь, скажи что-нибудь.

Но что я должен сказать? И кому? Каждая прошедшая минута, каждая прошедшая секунда все больше отдаляла меня от того ужасного дня. В определенный момент простое умалчивание о чем-либо превращает тебя в виновного. Как я отвечу на первый вопрос, который возникнет у любого человека: «Почему? Почему ты ничего не сказал?».

У нас с Валери не оказалось ни одного совместного урока. Впервые с перехода в «Гарвин» я был лишен возможности ждать с нетерпением хотя бы одно занятие в день. Занятие, где я мог бы смотреть на Валери. На то, как она сидит, закинув ногу на ногу и зацепившись носком верхней ноги за лодыжку нижней, переплетя их чуть ли не кренделем. Или как она закатывает глаза на что-то сказанное учителем. Ее словно не существовало. Ник словно и ее убил тоже.

Однако обед у нас был в одно время. И в первый учебный день, когда мы все собрались за нашим столом в глубине столовой – я, Мэйсон, Дьюс, Бриджет и Джоуи, – я разволновался, увидев, что Вал стоит в очереди вместе со Стейси. Я сел напротив Дьюса, рядом с пустым стулом, на котором раньше сидела Вал.

– Где твой обед? – спросил Мэйсон.

– Не хочу есть, – передернул я плечами.

– Чего это? – удивился Дьюс, забрасывая в рот горсть жареной картошки.

– Я могу оплатить твой обед, – предложила Бриджет, достав и расстегнув сумочку.

У моих родителей действительно было туго с деньгами, но я не поэтому не ел. Я не ел, потому как еда всегда шла насмарку. Только купишь себе что-то, как Крис Саммерс швырнет козявку в твой бургер или жвачку – в пюре, или уронит тебе на колени открытый пакет шоколадного молока. Он раньше постоянно «развлекался» с едой Ника. И я, будучи дерьмовеньким другом, всегда радовался, что Крис цепляется не ко мне. Лучшим способом держаться подальше от линии огня была голодовка. Поэтому я не ел.

И не ем до сих пор.

Хотя Криса уже нет.

Словно в наказание самому себе.

– Нет, спасибо, – пробормотал я.

Бриджет убрала сумочку под стол.

– Вон они, – указал Мэйсон Дьюсу, и они свернули шеи, оглядываясь на кассу, где Валери и Стейси оплачивали свой обед.

– Да что ж такое-то, блин. Не, я с этим сегодня не хочу иметь дела, – отозвался Дьюс спустя секунду. Закинул в рот еще жареной картошки, вытер ладони о джинсы и встал. Передвинул свободный стул за стоящий позади столик, снова сел и продолжил обедать. – В этой столовой становится тесновато.

Я не успел сообразить, что происходит, как уже подошли Стейси и Валери. Стейси скользнула на стул, стоявший между мной и Дьюсом, а Валери осталась стоять, держа в руках поднос и перенеся вес на здоровую ногу. У нее было уставшее и бледное лицо.

– Оу, – очнулась Стейси. – Эм… Вал, у нас тут… все места заняты. – И облокотилась на руку Дьюса.

Меня затошнило от отразившегося на их лицах мерзкого превосходства.

Я начал подниматься. К черту тупую игру, которую они все тут затеяли. Валери – наша подруга. Но стоило мне подняться, как Дьюс пнул мой стул и злобно уставился на меня. Я прекрасно знал, что означает такой взгляд. Дьюс не играл. Он не желал видеть Валери за нашим столом.

Вместо того чтобы предложить Валери свое место, вместо того чтобы вступиться за нее, я повел себя как обычно. Сел обратно, опустил взгляд в стол и смотрел в одну точку, пока глаза не заслезились и не пришлось моргнуть.

Бриджет завела о чем-то разговор. Я был в ярости. Мне хотелось опрокинуть долбаный стол вверх тормашками, чтобы за ним больше никто не сидел. Но вместо этого я делал вид, будто внимательно слушаю то, чего на самом деле не слышал.

Краем глаза я заметил, как Валери отошла от стола, и виновато проводил ее взглядом. Она вышла из кафетерия с подносом в руках.

Я чувствовал себя подонком.

И мне было горько. Я мог провести с Валери целых двадцать минут, но прошляпил и эту возможность.

После этого я только изредка то тут, то там встречался с Валери в коридоре. И всегда боялся заговорить с ней, боялся, что она спросит, почему я позволил Дьюсу так с ней обращаться. Было стыдно. Я снова у нее на глазах прогнулся под кого-то, кто сильнее и злее меня. Как в тот раз, после которого мы подружились.

Ко второму месяцу учебы Валери стала для меня просто еще одним лицом в толпе «Гарвина». Казалось, я больше не знаю ее. Особенно после того как увидел ее болтающей с Джессикой Кэмпбелл – девчонкой из волейбольной команды, которая вела себя так, словно она лучше других. Я стоял у туалета возле спортивного зала, а Вал с Джессикой шли к крылу искусств. Они походили на символ инь и янь: Валери, одетая во все черное, с распущенными и растрепанными волосами, придавленными лямкой рюкзака, и Джессика в своей белой волейбольной форме, с идеально шелковистыми светлыми волосами, маятником качающимися у нее за спиной.

Увиденное не укладывалось в голове. Я думал, Валери ненавидела эту девушку. Я знал, что ее ненавидел Ник. Я думал, он ненавидел ее из-за Валери.

Я завернул в спортивное крыло школы. В гимнастический зал на тренировку после уроков направлялась команда баскетболистов. Я давно не бывал тут и не пришел бы, не попроси меня миссис Хелмсли отнести бумаги тренеру Рэдфорду. Учителя вечно дают мне подобные поручения. Мама говорит, это из-за того, что я «такой хороший, заслуживающий доверия мальчик». Но я знаю, они это делают по той же самой причине, по которой мной помыкают задиры: я уступчивый. Скажи мне что-то сделать – и я это сделаю. Все это знают.

Я поплелся в кабинет тренера Рэдфорда. Его там не оказалось, поэтому я положил бумаги ему на стол и пошел обратно. Уже пройдя половину спортивного крыла, я вздрогнул от неожиданно раздавшегося у фонтана смеха. И повернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как Джейкоб Кинни сдернул с Дуга Хобсона шорты.

Шорты Дуга упали на пол, а боксеры застряли на коленях. Кучка баскетболистов разразилась хохотом, кто-то даже, гогоча, упал на пол. Парочка проходивших мимо девчонок прыскала от смеха в ладони. Дуг Хобсон торопливо прикрылся рюкзаком.

– Очень смешно, – сказал он, и его голос эхом отскочил от стен. – Снова меня подловили.

С Дуга, наверное, уже сотню раз стащили шорты в этом крыле. Это уже стало чуть ли не традицией «Гарвина».

Традицией, конечно же, введенной Крисом Саммерсом.

Я понимал, что должен что-то предпринять. Заступиться за него. Помочь бедолаге. Но вместо этого развернулся и поспешил убраться оттуда подальше.

На улице прислонился к кирпичной стене и сделал несколько глубоких вдохов. Я ощущал себя полным дерьмом из-за того, что сбежал, и пытался подавить поднявшуюся внутри волну страха.

Закрыв глаза, я старался не слышать звука выстрелов и криков, смеха Криса Саммерса, перемежающегося воем сирены, громкими полицейскими командами и бесконечными «эй-педик, эй-педик, эй-педик», – саундтрека к моим кошмарам. Я заставил себя открыть глаза, вытереть пот со лба и верхней губы. Руки дрожали. «Эй, Джуди, иди сюда!».

До меня доносились скрип закрывающихся автобусных дверей и дребезжание отъезжающих автобусов. Я отлепился от стены, поднял лежащий между ног рюкзак и забросил его на плечо. Вышедший из дверей Дуг Хобсон резко затормозил, чтобы не врезаться в меня.

– Не стой в дверях, – бросил он угрюмо и пошел прочь.

– Эй, – позвал я, но он не остановился. Я позвал громче: – Эй!

Он глянул через плечо. Его скулы пошли красными пятнами, челка промокла от пота.

– Что?

Я поспешил догнать его.

– У нас совместный четвертый урок, да? У мисс Васкес.

– Не знаю, – скривился Дуг.

Он пошел дальше, и я заметил пятна пота на его футболке. Бедняга весь взмок на нервной почве. Мне пришлось ускориться, чтобы идти в ногу с ним.

– Я видел, что произошло, – сказал я с бьющимся где-то в горле сердцем и указал за плечо. – У фонтана.

– Рад за тебя. Дать тебе в следующий раз билет на место в первом ряду?

– Джейкоб – придурок, – добавил я.

Дуг развернулся, хотел что-то сказать, но, видимо, передумал. Передернул плечами и натянул на голову капюшон.

– Это просто шутка, – отозвался он.

Я ему не поверил. Сколько раз я так же пожимал плечами и находил ту же отговорку? Сколько раз Крис Саммерс сам это говорил? «Это же шутка. Остынь, педик».

Шуточки… Мы должны быть паиньками и смеяться над ними? Ник не принимал издевательства за шутки. Теперь всем это ясно как божий день. Как они могли так легко об этом забыть?

Трибуны пустовали. Я направился к Старлинг-стрит. Мэйсон не подождал меня. Скорее всего, снова укатил домой с Дьюсом. Я застегнул молнию на куртке. Ну и хорошо. Компания мне не нужна. Стоит оказаться среди людей, и мозг заводит одну и ту же пластинку: скажи что-нибудь, скажи что-нибудь, скажи что-нибудь.

* * *

Мой брат Брэндон сидел на крыльце в одних боксерах. Мама больше не разрешает ему курить дома, поэтому он выходит дымить на улицу. Глаза у него были налиты кровью, веки опухли. Он зевнул, почесывая коротко стриженный затылок.

Я демонстративно посмотрел на свое запястье, будто сверяясь со временем, хотя часов не ношу.

– Рановато поднялся, Спящая Красавица. Всего полчетвертого пополудни.

Брат показал мне средний палец приложенной ко лбу ладонью, затем опустил руку и, прищурившись, глянул на меня.

– День в школе удался, Пи-Ви? Научился завязывать шнурки?

– Сам придумал эту шутку или бабуля научила, умник?

Я поднялся на крыльцо, и Брэндон ткнул мне костяшкой пальца в лодыжку.

– Этому меня тоже бабуля научила, сопляк.

Рассеянно потирая ногу, я заметил машину отца.

– Папа дома?

Брэндон выпустил облачко дыма, и оно поплыло вверх.

– Вернулся где-то с час назад.

– Почему?

– Наверное, мало работы. Откуда я знаю? Я не нянька ему.

Я вошел в дом и бросил рюкзак на кухонный стол. Вот поэтому-то у нас никогда нет денег. Мама работает водителем школьного автобуса, папа пашет на заводе. Они и так-то не много зарабатывают, но когда на заводе дела идут туго, отца отправляют домой без денег. В «Гарвине» у тебя или есть деньги, или их нет. У таких, как Джессика Кэмпбелл, Джинни Бейкер и Джейкоб Кинни, деньги есть. У таких, как я, Мэйсон и Дьюс, – нет.

Правда, финансовый статус почти не имеет значения, если тебя зовут «гомиком класса». Старшеклассники «Гарвина» со своими скудными умишками считают, что быть геем хуже, чем быть бедняком.

Я точно знал, где найду отца, поэтому взял себе газировки и сбежал по лестнице в подвал. Папа сидел на стуле, склонившись над своим разбомбленным городом – миниатюрой Дрездена.

– Хей, приятель, как школа?

– Нормально. – Я открыл банку и отпил газировки.

Папина рука замерла. Он вскинул на меня взгляд.

– Точно?

– Все как обычно. Скучно. Бессмысленно. Муторно. – Протянув руку, я указательным пальцем сдвинул с дороги крохотную взорванную машину.

Папа напряженно за мной наблюдал.

– Остался всего один год, – сказал он. – Даже меньше. Потом ты поступишь в университет и будешь жить дальше. Ну, забудешь о плохом…

В ушах зазвенело. Забудешь. Знал бы он, как сильно я хочу об этом забыть. Но он не знает, потому что я ему ничего не рассказал. Я никому ничего не рассказал.

Скажи что-нибудь.

– Пап…

– Ммм, – рассеянно отозвался он, располагая солдата за разрушенной кирпичной стеной.

– Я… – горло сковало.

«Это же шутка, Джуди. Не будь тряпкой. Ты слишком серьезно все воспринимаешь. Необязательно со всякой ерундой бежать к психологу».

Папа замер, держа солдата в воздухе над стеной.

– Что?

Скажи что-нибудь.

– Я… – сглотнув, я сжал губы. – Мне кажется, тебе стоит добавить там дыма.

Папа помедлил, внимательно разглядывая меня, затем посмотрел, куда я указываю.

– Хм. Хорошая идея! Спасибо!

– Не за что, – отозвался я. Когда наконец в ушах перестанет звенеть? – Всегда рад помочь.

Одиннадцатый класс

17. Злобные глазищи Теннайл.

18. БТБС

19. Реклама с женскими прокладками – ФУ!

20. Джессика Кэмпбелл!!!

– Эй, принцесса, где твоя диадема?

Я поспешно прошел из душевой к своему шкафчику, крепко держа обвязанное вокруг бедер полотенце. По собственному горькому опыту я знал: стоит на секунду потерять бдительность, и Крис Саммерс найдет способ сорвать его с тебя.

– Хочешь занять ее у меня? – насмешливо спросил я. Это моя новая стратегия: перестать сносить его дерьмовые выходки и цеплять его так же, как он меня.

Саммерс ухмыльнулся, в уголках его глаз образовались морщинки.

– Слышал это? – толкнул он плечом Джейкоба. – Наша девочка растет. Даже зубки в ход пускает.

– Я слышал, пидорки часто дерзят, – усмехнулся Джейкоб.

Крис повернулся к нему и спросил, будто меня рядом нет:

– И что будем делать с этой дерзкой девчонкой?

Я обтирался полотенцем, на моей тощей безволосой груди еще не высохли капли воды.

– Не знаю, – с деланно невинным видом ответил Джейкоб.

– Может, выставим ее в коридор? – предложил Крис.

– Убедившись для начала, что она не слишком сильно одета.

– Да ладно вам, парни, – пробормотал я. У меня участился пульс. Как быстро испарилась моя бравада…

– Не переживай, – мягко и дружелюбно сказал Крис. Задумав подлянку, он всегда говорил таким тоном. – Мы же не на улицу тебя выставим. Просто немного подурачимся.

И они оба кинулся ко мне. Я напрягся, отчаянно вцепившись в полотенце. Крис ухватил пальцами один мой сосок, Джейкоб другой, и они разом так больно их сжали, что показалось, будто с меня живьем содрали кожу. Я вскрикнул, но мой голос заглушил их смех.

– Кончайте с этим, придурки, – раздался рядом голос, и Крис дернулся назад, к кому-то подошедшему к нему со спины.

Послышался шорох. Открыв глаза, я увидел, как Крис толкнул Ника Левила. Ник упал на задницу, стукнувшись спиной о шкафчики. Вокруг нас начали собираться школьники – посмотреть, что происходит. Я поспешил убраться подальше, молясь, чтобы никто не заметил расцветающие на моей груди фиолетовые синяки.

Ник поднялся и согнул колени, приняв боевую стойку. У этого тощего парнишки не было ни единого шанса против двух «шкафов», но он не сдавался и готовился себя защищать. Я же продолжал отступать, еще больше унижая себя этим.

– Защищаешь свою подружку, чмо? – спросил Джейкоб. – Как мило.

– Вы обзываете всех геями, а сами в раздевалке не можете руки держать при себе, – ответил Ник. – Может, это вы храните маленький секрет?

Крис шагнул вперед и отпихнул Ника. Тот снова ударился спиной о шкафчики.

– Остынь, чмо. Я не знал, что у вас с Джуди роман. Думал, ты крутишь шашни с костлявыми уродливыми трупаками с жиденькими волосенками.

Лицо Ника перекосилось от злости, он бросился на Криса, но в этот момент в раздевалку зашел тренер Рэдфорд.

– Эй, эй! – крикнул Рэдфорд, кинувшись к ним.

Они оба застыли.

– Всем разойтись. Левил и Саммерс, вы идете со мной.

– Он первым начал, тренер, – заявил Крис, и Джейкоб бешено закивал. Как только у него от этого башка не отвалилась?

Рэдфорд повернулся к Нику, вопросительно приподняв брови. Ник вытер рот рукавом, его взгляд метнулся от меня к тренеру и обратно. Я открыл рот, но не смог выдавить ни слова – история моей гребаной жизни.

– Угу, – наконец отозвался Ник. – Вы же все равно не поверите в виновность ваших драгоценных футбольных звезд.

Он пошел за тренером.

Все вышло не так плохо для Ника – может потому, что он проигрывал в драке с Крисом, когда появился Рэдфорд, а может потому, что учителя устали от его драк. Может, директор понял: если отстранение Ника от занятий до сих пор никак не помогало, то и никогда не поможет. Может, он махнул на Ника рукой и ждал лишь, когда тот закончит двенадцатый класс и навсегда покинет «Гарвин». Какова бы ни была причина, Энгерсон ограничился субботним наказанием и разрешил Нику вернуться на уроки.

– Да пофиг, – сказал Ник.

В тот день мы вместе возвращались домой. Он подкинул носком камень с асфальта, и тот, перелетев через дорогу, угодил в водосточную канаву.

– Я уже привык к субботним занятиям. Им впору назвать в мою честь парту, за которой я торчу по субботам.

Мы остановились у подъездной дорожки его дома.

– Увидимся позже, – неловко, глупо сказал я.

Из головы не шли мысли о том, что Ника наказали за то, что он защищал меня, что это наказание предназначалось мне. Ведь это я решил дать Саммерсу отпор, но всего через пять секунд после стычки с ним поджал хвост. Я должен был хотя бы поблагодарить Ника, но благодарить его – значит, признать то, чего не хочется признавать.

– Пойдешь с нами сегодня на озеро? – крикнул мне Ник на полпути к дому. – Дьюс принесет пивка.

– А Валери… – начал я и покраснел. – Ты уверен, что никто не будет против? Ну, против моего прихода?

– Почему кто-то должен быть против? – с удивлением посмотрел он на меня.

– Хорошо.

Хоть один пятничный вечер не придется сидеть с отцом, приклеивая зубочистки к газете или занимаясь хрен знает чем другим. Не придется терпеть насмешки Брэндона из-за отсутствия друзей и жалостливое заступничество Сары.

– Приходи к шести, – сказал Ник, открыл дверь с порванной сеткой и исчез во мраке дома.

* * *

Я зашел к Нику без пятнадцати шесть, не в силах скрыть своего лихорадочного нетерпения и молча ругая себя за это. Меня колбасило от переполнявших эмоций: я увижу Валери вне школы! Я надеялся, что от меня не слишком разит одеколоном, а то я чуть не вылил на себя весь флакон. Надеялся, что у меня не горят побритые скулы и подбородок, как у какого-то ботана-малолетки. Надеялся, что она увидит меня в хорошем свете.

Ник открыл дверь и впустил меня, приклеившись ухом к телефону. Проморгавшись в темноте, я разглядел светловолосый затылок сидящей на диване женщины. Она смотрела телевизор, ела что-то и вытирала пальцы о полотенце, висевшее на окне вместо занавески.

Ник знаком позвал меня за собой, и мы спустились в его подвал-спальню.

– У-ху, – угукал он в телефон. Спустя пару минут нажал на отбой и объяснил: – Вал.

Я постарался не выказать охватившего меня разочарования. Валери позвонила не мне, потому что я не ее бойфренд. Я мог мечтать о ней сколько влезет, но она была девушкой Ника.

– Она сегодня придет?

Я взял джойстик от плейстейшена и от нечего делать начал нажимать на его кнопки, хотя телевизор был выключен.

– Ага, – ответил Ник, кидая в карман какие-то вещи с комода. – Дьюс заедет за ней домой к Стейси. – Он повернулся ко мне. – Она тебе нравится?

Я похолодел. Это так очевидно?

– Кто? Вал? Она классная, – попытался незаинтересованно выдать я.

– Да, она классная, – согласился Ник.

Он отвернулся и принялся снова шарить в комоде. Я с облегчением выдохнул ему в спину.

– Есть в ней что-то такое… Хрупкость… Нежность… И ум. Всегда думал, что если буду с кем-то встречаться, то через месяц помру от скуки, но с ней все по-другому.

– Оу, – отозвался я. В горле застрял комок.

– В семье у нее, правда, хрень творится. Родители постоянно скандалят. Отец – успешный адвокат, к людям относится так, будто они мешаются у него под ногами. Мои родичи, конечно, не лучше, но мы хотя бы не притворяемся примерной семьей. Ее же родители только пыль всем в глаза пускают. Боятся показать себя такими, какие они есть. Боятся людского мнения.

Я сел на постель Ника, представляющую собой брошенный на пол матрас. Взгляд остановился на потрепанном красном блокноте, лежащем поверх груды книг в пластиковой корзине. Я уронил джойстик и нагнулся за блокнотом.

– Но Валери не такая, как они, – заметил я, открыл блокнот и пролистал.

– Знаю. Потому она мне и нравится. Она настоящая. Мы с ней одинаково мыслим.

Ник замолчал. Я перевернул еще несколько страниц в блокноте. Это был список, написанный двумя почерками чернилами всех цветов.

– Что это? – спросил я.

Ник издал неопределенный звук – нечто среднее между кашлем и смехом.

– Ничего особенного. Список. Вообще-то это вещь Вал.

– Номер тридцать два: люди, таращащиеся на тебя слишком долго во время разговора с тобой. Номер тридцать три: Жирнюха Эллен, – вслух прочитал я, фыркнул от смеха и поднял взгляд на Ника. – Эллен Масс? Вал зовет ее жирнюхой Эллен?

Ник кивнул и пожал плечами.

– Она же жирнюха, – просто ответил он.

Я продолжил читать, пролистав еще пару страниц.

– Номер восемьдесят девять: слоновьи ляжки КБ. Кто такая КБ?

– Кристи Брутер. Девчонка из команды по софтболу. Я ее не знаю, но Валери ее ненавидит. Готов идти?

– Значит, это список ненависти? Забавно.

– Что-то в этом роде.

– И кто еще в нем? Кроме Эллен и Кристи.

– Куча народу. Любой, кто хоть раз нас взбесил. – Ник выудил из-под подушки расческу и провел ею по волосам. – Люди, которые это заслужили.

– В нем должен быть Крис Саммерс, – вырвалось у меня. Просто вырвалось – и все. – Он должен быть в самом верху списка.

Ник кинул расческу на кровать.

– Поверь, он там есть, – хмуро ответил он.

Я перевернул несколько страниц в поисках имени Саммерса.

– Понятия не имел, что Вал ведет список, – пробормотал я. – Так забавно. Номер сорок четыре: шмотки фирмы Hollister. Номер сорок пять: люди, говорящие аббревиатурами – омг! лол! – Я засмеялся.

– Видишь? Ты просекаешь что к чему. Поэтому и нравишься Вал, – заметил Ник.

Меня окатило волной надежды, которая тут же схлынула. Я нравлюсь Валери, но она никогда не полюбит меня. Во всяком случае не так, как Ника. Да и за что меня любить? Во мне все не так. Я чересчур тощий и чересчур женственный. Всегда неуверенный в себе. Я никогда не приглашу девушку на свидание. Никогда не пойду против таких парней, как Крис Саммерс. Я с трудом сглотнул застрявший в горле ком.

– Можно и мне добавить в список пункт? – спросил я.

Ник бросил взгляд на блокнот, замешкался, словно не желая, чтобы я это делал. Словно блокнот был личной вещью только их двоих. Однако после кратковременного замешательства Ник подошел к комоду, отыскал на нем ручку и кинул ее мне.

– Конечно.

Я схватил ручку и перелистал страницы до конца списка. Может, Крис уже в нем и есть, но таких, как он, и десять раз добавить мало.

Нажимая на ручку так, что она в нескольких местах прорвала бумагу, я написал: 104. Крис Саммерс.

Двенадцатый класс

На первом уроке Джин-Энн достала всех своим негодованием из-за ученического совета.

– Нет, ну ты можешь поверить в то, что они ее приняли? – шипела она каждому, кто ее слушал, с возмущением таращась на всех своими размалеванными глазами. Почти никто не мог поверить ее словам, о чем бы она там ни говорила.

Я не обращал на нее внимания – мне плевать на маленькие жизненные трагедии Джин-Энн. Но тут она развернулась на стуле и сказала сидящей рядом со мной Лизи Блэкберн:

– Ну как ее можно было принять в ученический совет после того, что натворил в прошлом мае ее бойфренд? Моя мама в шоке от этого. Уверена, она с жалобой позвонит в администрацию школы.

До меня, наконец, дошло, о ком идет речь. И внезапно я сильно озаботился маленькой жизненной трагедией Джин-Энн. Разговор мог идти только о Валери.

Больше я не слышал ничего из сказанного мистером Деннисом – он вещал что-то о тектонических плитах, – потому что думал только о словах Джин-Энн. Они были нелепицей. Валери приняли в ученический совет?

Вал?

Девушку, которая ненавидела – и теперь у всего мира есть тому доказательство – чуть ли не каждого человека из ученического совета? Девушку, которая в одиннадцатом классе по дороге в столовую каждый день шептала мне о гадостях, которые ей делала Джессика Кэмпбелл? Девушку, которая плакала на моем плече в тот день, когда Кристи Брутер подставила ей в столовой подножку, из-за чего она испачкала кетчупом рубашку?

Это невозможно.

Я подловил Валери на перемене после второго урока.

– Привет, Дэвид. – Она чуть прихрамывала, выглядела взвинченной, кожа вокруг ногтей была обкусана.

– Привет.

Я не знал, что теперь чувствую к Валери, но ладони при встрече с ней все еще бешено потели. Мы не разговаривали с ней с первого учебного дня. Дьюс сделал наше общение практически невозможным. Он не запретил разговаривать с ней, но ясно дал понять: заговоришь с Валери и можешь искать себе новых друзей.

Если бы люди узнали обо мне правду – о том, что я знаю и о чем не рассказываю, – я бы не нашел ни единого друга и начал опасаться за свою жизнь.

Скажи что-нибудь, – всплыло в голове, но я сразу отбросил эту мысль.

– О тебе сегодня утром болтала Джин-Энн Сплиттерн, – начал я.

Лицо Валери тут же приняло настороженное выражение.

– Обо мне многие болтают, – пробормотала она. – Я к этому уже привыкла.

– Она сказала, что ты вступила в ученический совет. – Это прозвучало как обвинение.

Валери остановилась.

– Я не вступала в него.

Она выглядела такой отчужденной и холодной, будто даже не узнавала меня. Может, в каком-то смысле так оно и было. Я знал Валери больше года, и за это время видел, как она из нежной девушки с иссиня-черными волосами и пронизывающим взглядом превратилась в девушку, словно окунувшуюся во тьму. В девушку с вечно настороженным лицом. Я видел, как Ник меняет ее – внешне и внутренне – и почти не узнавал ту, которая пригласила меня в компьютерном классе потусоваться на Голубом озере с ее компанией.

– Я так и думал. Джин-Энн врушка. Как и остальные.

Однако оказалось, что врушка – Валери. Пусть официально она и не вступила в ученический совет, пусть не развешивала по школе постеров, не произносила речей и не избиралась, но между тем она все-таки стала его частью. Спустя несколько дней после нашего разговора я заметил, что Валери после уроков зашла в кабинет миссис Стоун, и подсмотрел в крохотное пуленепробиваемое окно двери, как она садится между Джессикой Кэмпбелл и Джошем Пэйном. Я видел это своими собственными глазами.

Валери стала одной из них.

Я повернул за угол злой как черт, чувствуя себя преданным. Казалось, я все потерял и у меня совершенно ничего не осталось. Ничего, кроме гнетущей душу вины.

Остановившись у своего шкафчика, из-за обуревающих меня чувств я даже не сразу осознал, что вижу приоткрытую дверцу. В нем кто-то копался? Я распахнул дверцу настежь. Внутреннюю ее сторону перечеркивала черная надпись маркером: «Пидор!».

Я лихорадочно обшарил взглядом коридор, почти ожидая увидеть позади себя Криса Саммерса, пихающего плечом Джейкоба Кинни и хохочущего вместе с дружками. Глупо, знаю, Крис Саммерс мертв, и коридор, конечно же, пуст.

Почему я думал, что с его смертью издевки прекратятся? Как я мог поверить в то, что кто-то изменился? При мне Джейкоб Кинни сдернул с Дуга Хобсона шорты. Все так же как и раньше. А я умудрился убедить себя в том, что каким-то чудом избегу подобного отношения.

104. Крис Саммерс.

104. Крис чтоб его Саммерс.

Разум перенес меня в день стрельбы. Я стоял в дверях, и в ушах звенели выстрелы и крики.

И голос: «Он стреляет! Бегите!».

Этот голос.

Я прислонился лбом к холодному металлу соседнего шкафчика и закрыл глаза. «Нужно убираться отсюда! Он стреляет! Бегите!»

Моя ладонь медленно сжалась в кулак. Я ударил им по дверце, сначала слабо, потом сильнее, проходясь костяшками по слову «Пидор!».

Я отлепился от шкафчика, с такой силой хлопнул дверцей, что, отскочив, она снова открылась, и пошел прочь. Плевать. Пусть видят надпись.

Проходя по коридору, я не стал заглядывать в кабинет ученического совета, где Валери общалась с ребятами, половина из которых всего несколько месяцев назад была занесена в ее Список ненависти.

Я знал, что мне не убежать от этой моей… проблемы. Знал, что она не только во мне самом, не только в Крисе Саммерсе или Нике Левиле и преследующих меня издевательствах. Но все же с каждым шагом набирал скорость и вскоре уже на полном бегу выскочил из дверей школы на пустую стоянку. Я пронесся весь путь до дома и вломился в него, задыхаясь и хватая ртом воздух, словно выскочивший из огня человек. Рубашка и кофта прилипли к вспотевшему телу.

– Дэвид? – позвала мама из кухни.

Не обращая на нее внимания, я пересек скудно освещенную гостиную, где устроился в мягком кресле Брэндон, и прошел по удручающе темному коридору в ванную. В голове мелькнуло, что вся моя жалкая жизнь смахивает на этот коридор. Пинком закрыв дверь, я бросился к унитазу. Меня вывернуло, несмотря на совершенно пустой желудок.

Пидор!

Я не тот, кем меня обзывают, но как убедить в этом других, если я скрываю страшную правду?

Одиннадцатый класс

54. Люди, считающие, что тебя можно оскорблять, прикрываясь словами: «это же шутка»

55. Энгерсон

56. Столовая

57. ДОМАШКА

Валери менялась настолько плавно и целиком, что другие могли этого не замечать. Вал и Ник даже внешне стали походить друг на друга. Иногда они обменивались одеждой. Ник снимал с себя на стоянке после уроков рубашку, и Вал, скомкав, засовывала ее в рюкзак. На следующий день она приходила в школу в его рубашке, утыкалась носом в воротник и вдыхала его аромат.

Они даже говорили об одном и том же. И кажется, все больше озлоблялись и ожесточались.

– Ненавижу эту сучку, – однажды в столовой сказала Валери и указала вилкой с наколотой на нее картофелиной фри в сторону какой-то десятиклассницы. – На, поешь, – подвинула она ко мне свой поднос.

– Кто это? – спросил я, с удовольствием жуя картошку.

– Понятия не имею. Она из БТБС. А это все, что мне нужно знать.

– БТБС?

– Мы с Ником так называем похожих на нее. Богатых Тощих Барби-Сучек.

Не прошло и пяти минут, как показался Ник с розовым пропуском, выдаваемым при опоздании, и энергетическим напитком. Отхлебнув из банки, он указал через плечо на ту же самую девушку.

– Ненавижу эту сучку, – сказал он, садясь с нами. – БТБС.

Одним человеком… Они стали одним человеком.

Подобное случалось нередко, но с приближением конца года участилось. Вал притихла и замкнулась в себе, словно находилась в вечной печали. Она казалась очень несчастной и очень злой, и я не понимал, почему ей так хочется быть с Ником, если он так влияет на нее. Я мог бы сделать ее счастливой.

Одиннадцатый класс подходил к концу, и мы все с нетерпением ждали окончания занятий и перехода в выпускной класс.

Однажды, когда весна только-только начала согревать своим теплом воздух, я после уроков зашел к Нику и с удивлением обнаружил у него своего брата вместе с его дружком Джереми Уотсоном. Моя сестра Сара называла Джереми «прирожденным лузером», а мама не желала видеть его в нашем доме – она божилась, что стоит ему ступить на наш двор, как у нас что-нибудь пропадает.

Они отъезжали от дома Ника, и Брэндон через пассажирское окно показал мне средний палец. Ник стоял на крыльце.

– Я не знал, что ты общаешься с моим братом.

– Я и не общаюсь. – Ник пошел в дом. – Он приехал с Джереми.

От Ника пахло сладковатым дымком. Так же пахло в спальне моего брата. Я никогда не курил травы, но идиотом не был. Джереми специализировался на «дури».

– Ты где пропадаешь? Вал говорит, ты часто прогуливаешь школу.

Я последовал за ним по теперь уже знакомой лестнице в его спальню.

– В школе полно шутников, – ответил Ник. – Их так много, что обхохочешься. – Он фыркнул, сел на запертый чемодан, вытянул перед собой ноги и откинул голову на бетонную стену. – И скоро этим шутникам будет не до смеха.

Я нахмурился, пытаясь понять, о чем Ник говорит, но решил, что он обкурился и несет глупости.

– Вал беспокоится, – сказал я.

– Переживет, – отмахнулся Ник. – Уж в чем-чем, а в этом я уверен.

Он взял потрепанную гитару и пробежался пальцами по струнам. Я нагнулся и поднял Список ненависти, лежавший на полу рядом с кроватью. Бывая у Ника дома, я обычно просматривал его. Меня он забавлял. Почему-то читая его, я чувствовал себя ближе к Валери, словно это я, а не Ник, делю с ней секрет.

Однако в этот раз, перелистывая страницы, я заметил кое-что странное. Некоторые пункты были зачеркнуты красной ручкой.

~~20. Джессика Кэмпбелл~~

~~67. Теннайл~~

~~5. Джинни Бейкер~~

~~43. Джейкоб Кинни~~

Все, кого ненавидели Ник и Вал, были вычеркнуты один за другим.

Складывалось ощущение, будто Список ненависти стал… списком дел. Я поймал на себе взгляд Ника – темный и жесткий. Его глаза блестели, губы кривились в усмешке. Он словно бросал мне вызов: «Ну, спроси, почему эти имена зачеркнуты!». По спине пробежал холодок. Я закрыл блокнот и включил видеоигру.

Если бы я не знал Ника, то задался бы вопросом, не задумал ли он чего. Но если бы он что-то задумал и скрывал это от меня, то Валери обязательно знала бы о его планах. И она бы мне о них рассказала.

Она бы его остановила.

Возможно, я просто пытался себя в этом убедить.

Двенадцатый класс

На этот раз они стащили с Дуга штаны в обеденное время в коридоре возле хорового зала. Из него как раз выходили девушки, поющие в хоре – те же самые, которые прыскали в ладони при похожей сцене в спортивном крыле. Сейчас они тоже смеялись. Джейкоб гоготал, брызжа слюной и тыча в них пальцем:

– Опять тебя подловил!

Значит, теперь это игра? Все дело в этих девчонках? Дуг просто пешка, инструмент для флирта Джейкоба.

Школьники, идущие на урок, хихикали, оглядываясь на Дуга. Тот выронил коробку с завтраком, чтобы удержать трусы. Вся еда вывалилась на пол. Хорошо хоть Джейкобу не удалось сдернуть с него боксеры. Они лишь приспустились слегка, но живот Дуга закрывала рубашка. В последнее время он носил только длинные рубашки.

Джейкоб пошел за девчонками, но его тупой смех продолжал звенеть даже когда он завернул за угол. Я наклонился, поднял сэндвич и протянул Дугу.

– Держи.

Он не поднимал глаз. Смотрел на пол, на пакеты с чипсами и печеньем – обед первоклашки.

– Все это ерунда, – пробормотал Дуг, грубо выхватил у меня из руки сэндвич и сунул его в рюкзак.

Прозвенел звонок, но мы оба его проигнорировали.

– Врежь ему в следующий раз, – посоветовал я, а сам подумал: «Отличный совет, Дэвид. Ты же у нас такой храбрый. Настоящий боец! Прямо зверь!». И добавил, споря с собой: – Я бы с удовольствием ему врезал.

– Он этого не стоит, – отозвался Дуг и направился к столовой, сжав в кулаке лямки потрепанного рюкзака. – К тому же это просто шутка.

– Не смешная, – заметил я. – И ты что-то тоже не смеешься.

Дуг развернулся и пошел задом наперед.

– Я не собираюсь делать глупости, если ты беспокоишься об этом. Я не одержимый убийством псих, как Ник Левил. – Он снова развернулся и исчез в столовой.

* * *

После уроков мы с Валери вышли из школьных дверей одновременно. Она была одна и выглядела чистой и свежей. Наконец-то снова начала заботиться о своей внешности?

– Привет, – поздоровался я.

– Привет.

Сжав губы, Валери нервно оглядела стоянку.

– Как у тебя дела? – спросил я. Было такое ощущение, будто мы не знакомы. И мне это ощущение не нравилось.

– Ты о чем? – тут же насторожилась она.

Я пожал плечами.

– Как жизнь? Ладно, забудь.

– Жизнь… – фыркнула Валери и продолжать не стала.

Мы постояли пару минут, чувствуя неловкость. Вал провожала взглядом подъезжающие и отъезжающие машины.

– Все еще ездишь с мамой?

– Ну, моя последняя поездка на автобусе плохо закончилась.

Я это помнил. Сойдя со школьного автобуса в прошлом году, она, разъяренная, прибежала к трибунам и показала мне свой сломанный плеер. Я сказал, что его можно починить. А потом подъехал Ник и все навсегда изменилось. Все.

Скажи что-нибудь.

– Так ты… это… теперь дружишь с Джессикой Кэмпбелл? – спросил я.

Валери нетерпеливо притоптывала ногой.

– Тебя это беспокоит?

– Нет. Просто… по мне, так практически ничего не изменилось. Ну, я имею в виду этих парней и девчонок. А я думал…

Она повернулась ко мне.

– Думал, что после случившегося все станут добрее? Я тоже так думала.

– Но они не стали. Джейкоб Кинни постоянно сдергивает штаны с Дуга Хобсона.

– Джейкоба нет в ученическом совете, если ты ведешь к этому.

– Да нет, я не об этом. Если хочешь быть в ученическом совете – дело твое. Я просто говорю, что некоторые люди по-прежнему…

– Не хочу, – прервала меня Вал.

Порыв ветра бросил прядку волос ей на лоб, та зацепилась за бровь, но Валери не стала смахивать ее.

– Я не хочу быть в ученическом совете. Я просто в нем есть, вот и все. Прости, если это воспринимается как жуткое предательство по отношению к тебе, Нику или… всем остальным. – Она покачала головой. – Я должна там быть. Ты спрашивал, как моя жизнь? Я пытаюсь ее вернуть, но половину времени даже не осознаю, что она вообще у меня есть. И порой мне кажется, что Джессика совершенно не такая, какой мы ее себе пред… – Ее глаза заблестели. Вал умолкла. – Мама приехала, – обронила она и ушла прежде, чем я успел попрощаться.

* * *

Папа опять был дома, когда я вернулся. Я спустился к нему в подвал, где он разбирал и перестраивал старый окоп.

– Привет, дружище. Как школа? – спросил он.

Я сел на стул напротив него.

– Школа как школа, – ответил я.

Такой ответ он слышал от меня большую часть моей жизни. Но, должно быть, голос выдал меня, потому что папа откинулся на спинку стула и вытер руки о полотенце.

– И? – уточнил он.

Скажи что-нибудь, – требовал разум. – Скажи ему, что случилось в тот день. Скажи, что происходит сейчас.

– Пап, как думаешь, люди могут измениться?

– Люди или какой-то конкретный человек?

– Люди вообще. Например, старшеклассники в моей школе. Те, кто там… ну, ты сам знаешь.

Папа уронил полотенце, его лоб пересекли морщины.

– Что-то происходит? – обеспокоился он.

Да, что-то происходит. Погибли люди, а всем, по-видимому, плевать. Все ведут себя так, будто дело было только в Нике, будто только у него были проблемы. Он был психом, они – нормальные, вот что они думают. Но они ошибаются. Я знал Ника. Знал Ника, который вступился за меня в раздевалке и подрался с Крисом Саммерсом. Он не был сумасшедшим. Он отчаялся. Я думал, что знаю Криса Саммерса, но, как оказалось, это было не так, и я не могу рассказать всем о том, что случилось на самом деле, и открыть правду, потому как слишком боюсь за себя.

От беспокойства морщины на лбу отца углубились, в глазах отразился страх. Мне вспомнилось, как я бросился к нему второго мая – полицейские удерживали родителей, пока сами прочесывали школу. Как отец стоял на дорожке в пахнущей заводом спецодежде и как рыдал, обнимая меня и сотрясая рыданиями мое тело. «Я так боялся, – давился он слезами. – Так боялся, что с тобой что-то случилось».

Я не мог снова так с ним поступить. Он не заслуживал этого страха.

– Нет, ничего не происходит, – ответил я. – Это был гипотетический вопрос. Для сочинения, которое я пишу на тему свободы воли.

– А, – отозвался папа и вернулся к работе. – Думаю, при желании и немалых усилиях люди могут измениться. Но большинство даже не хочет пытаться. Большинству легче принять свои плохие качества, чем бороться с ними. Изменение – это тяжелая работа. Спроси у любого курильщика.

Я откинулся на спинку стула и, наблюдая за работой папы, размышлял над его словами. Джейкоб Кинни никогда не изменится. Зачем это ему? Гораздо проще верховодить школой – чтобы популярные девчонки тебя обожали, а все остальные боялись, – чем пытаться стать хорошим человеком.

Я подумал о словах Дуга: «это просто шутка», «все это ерунда». И о том, как Валери меня отшила и вела себя так, словно я ей враг. Я подумал о не стертой с дверцы моего шкафчика надписи: «Пидор!».

Но больше всего мои мысли занимали перечеркнутые красной ручкой имена и то, как все были потрясены, когда людей с этими именами застрелили.

Когда кого-то из них застрелили.

Потрясены были все. Кроме меня.

Одиннадцатый класс

113. РозовыйРозовыйРозовыйРозовыйРозовый

114. Джессика! Сучка!! Кэмпбелл!!!

115. Жирные бока Теннайл

С приближением мая всегда трудно сосредоточиться на школьных уроках. Наконец-то светит солнце, и единственное, чего хочется, – сидеть на улице, слушать музыку и, может быть, пускать по воде Голубого озера камешки.

Но в мае одиннадцатого класса заставить себя идти в школу было просто нереально. Думаете, за девять месяцев Крису Саммерсу надоело меня третировать и он нашел себе занятие получше? Как бы не так! Мартышка, и та бы устала прыгать месяцами вокруг одного и того же мяча. Крис же за зиму только вошел во вкус. Он обзывал меня «пиратом-педрилой» и подговорил своих дружков вякать что-нибудь соответствующее, проходя мимо меня в коридоре: «Разрази меня гром, я слышал, Ник Левил прохаживается к шкафчику Дэви поглазеть на его тыл! Йо-хо-хо!».

Однажды я прогулял школу и поехал на велике к Голубому озеру. Стоял солнечный день, озеро сверкало, пуская блики в глаза. Было так мирно.

Пока я не услышал этот звук.

Хлопок, будто от выстрела.

Говорят, за выстрел можно принять выхлоп машины. Чушь собачья. Выстрел похож на выстрел, и ты сразу понимаешь, что именно услышал минуту назад. Во всяком случае я понял это сразу. Остановился на велосипеде, уперев ногу в землю, и навострил уши, не зная что делать.

Но потом услышал голоса и смех за навесом – тем самым, где мы обычно встречались со всеми на озере. У туалетов стояла знакомая машина. Черная крутая тачка. Брэндон мне еще из нее фак показал. Машина Джереми.

Я развернул велосипед в сторону голосов и оставил его рядом с машиной. Прошел через навес и увидел сидящего на камне Джереми. У него на коленях лежал пистолет.

– Ты чего здесь делаешь? – донеслось от озера.

Я обернулся. Ник стоял с банкой в руках.

Джереми сунул пистолет под ногу и повернул ко мне голову.

– Эй, Пи-Ви! – не вынимая изо рта сигарету протянул он. – Прогуливаешь уроки, как большой мальчик? Милашка!

Я сделал несколько шагов вперед.

– Что у вас тут?

От тревоги в моем теле напрягся каждый нерв. В глубине глаз Ника таилось какое-то темное и сильное чувство, как тогда в подвале, когда я увидел перечеркнутые имена в Списке ненависти. Только сейчас его взгляд заставил меня серьезно занервничать.

– Ничего особенного, – отозвался Ник. – Тусим, как обычно.

– И кое в чем практикуемся, – добавил Джереми хриплым голосом. – У нас тут сегодня своя школа. Только безо всяких придурков. Школа корректировки поведения. – Он засмеялся. – Урок вот-вот начнется. Твое поведение не нужно подкорректировать, Пи-Ви?

Я скорчил мину и, проигнорировав его, обернулся к Нику.

– Давно не виделись.

– Оставь его, – сказал Ник Джереми. – Дэвид – нормальный парень. – Он подошел к нам, и я заметил в самом центре банки, которую он держал в руке, рваную дыру. – Я приду завтра в школу. Нужно кое с чем разобраться.

– С чем? – Я все глядел на банку в его руке.

Ник, прищурившись, посмотрел на озеро.

– Неважно, – ответил он. Замолчал. Потом спросил: – Ты когда-нибудь думал об этом, Дэвид?

– О чем?

– О них. О Крисе Саммерсе, Эбби Демпси, Джейкобе Кинни и двуличной сучке Джинни Бейкер? Когда-нибудь задавался вопросом, почему они себя так ведут? Как думаешь, если бы у нас было все то, что есть у них – машины, деньги, любящие мамочки и папочки, огромные дома, – мы бы были такими, как они? Или у них это что-то врожденное и они бы вели себя так вне зависимости от того, все ли у них есть или ничего? Я к тому, что… может, они просто… плохие люди? Ошибка природы?

– Никогда не думал об этом. – Мне опять стало как-то не по себе. Когда, интересно, Ник стал человеком, с которым чувствуешь себя так неуютно?

Ник смял банку и бросил на камни у наших ног.

– Да. Наверное, ты мыслишь не так, как мы. Ты – хороший парень.

– Мы узнаем, – заговорил Джереми. – Узнаем, насколько они ущербные людишки. Да, Пи-Ви?

– Оставь его, – повторил Ник.

– Что? – изобразил саму невинность Джереми. – Пи-Ви знает, что я просто языком мелю. Знаешь что, Пи-Ви? Приезжай после к моему двоюродному брату в Уорсо. Мы собираемся порыбачить. Ты любишь рыбалку?

– После чего? – уточнил я, не уверенный в том, хочу ли услышать ответ.

– Не обращай на него внимания, он обкуренный, – сказал Ник. – Нужно отвезти его домой, а то несет разный бред. Ты тоже уезжай.

Мне не хотелось уезжать. Казалось, если я сейчас уеду, это будет означать, что я согласился на что-то опасное. Словно я стал частью секрета, которого толком не знаю, но знаю достаточно, чтобы бояться. Но быть замешанным в чем-то, чем тут занимаются Ник и Джереми, тоже не хотелось. Я чувствовал себя с ними не в своей тарелке. Поэтому взял велик и укатил. А когда они остались позади, ощутил облегчение.

* * *

Не знаю почему, но я чувствовал необходимость проверить, как дела в школе, и убедиться, что там все нормально. Вместо того чтобы поехать домой, я покатил прямо в «Гарвин».

Уроки уже закончились, и Валери сидела на трибуне, выводя черной ручкой на джинсах слово «БОЛЬ». Похоже, она разрисовывала себя целый день. Ее джинсы покрывали слова и рисунки, разрезы и скрепки. Она была ходячей голой эмоцией.

– Я тоже хочу порисовать, – сказал я, сев рядом с ней. Достал из блокнота ручку и накарябал на ее колене смайлик.

Валери тут же зачеркнула глазки смайлика крестиками.

– Ого, да ты не в настроении, – поддразнил я ее.

– Джессика Кэмпбелл… – Вал покачала головой. – Неважно. Не знаю, почему я никак не забью на это. И почему она не перестанет меня доставать. Хочет ненавидеть меня? Пусть. Но почему бы тогда не вести себя так, будто меня не существует? Зачем вечно цепляться ко мне?

Я пририсовал смайлику «ирокез» и гневно сведенные брови над зачеркнутыми глазами.

– Не знаю. Может, она просто плохой человек.

Валери посмотрела на меня, ее ручка застыла над джинсами.

– Забавно, мы с Ником вчера как раз говорили об этом же.

Двенадцатый класс

Через десять дней выпускной, и все только и говорят об окончании школы. Второго мая провели минуту молчания. Если не считать этого, то кажется, все забыли, что в нашем классе не будет хватать выпускников. Не прошло и четверти часа после минуты молчания, как Джейкоб Кинни – вроде как лучший друг трагически погибшего Криса Саммерса – взялся за старое.

– Эй, Дэв-а-лина, – позвал Джейкоб, когда мы возвращались на уроки. – Может, найдешь себе на выпускной блестящую розовую шапочку? С цветами!

К черту его.

Всего десять дней, и я больше никогда не услышу этого подонка. Никогда не откликнусь на «принцессу» и не буду бояться того, что кто-то увидит на обложке моего учебника по математике нарисованный ручкой член. Я буду свободен.

Но потом они опять сдернули штаны с Дуга Хобсона. Прямо за дверью раздевалки – их любимое место. Не знаю, что вызвало мой срыв. То ли накопившаяся за годы издевательств злость, то ли выражение лица Дуга, который делал вид, что ему смешно, хотя ему совсем не было весело. Своим смехом он показывал, будто сам участвует в шутке. Будто контролирует совершенно не контролируемую ситуацию.

– Повзрослей уже наконец, – сказал я, вплотную подойдя к Джейкобу. Я даже чувствовал запах у него изо рта.

Он перестал ржать, но ухмылка не сошла с его губ.

– Чего это ты вылез, педик? Я думал, тебе такое понравится. Бесплатное шоу. Тебе даже не пришлось угощать его обедом.

Достало! Достало все это выслушивать, достало на все это смотреть, достало все это терпеть. Я не задумался ни на секунду. Кулак сам собой рванул вперед и вмазал Джейкобу по скуле.

Джейкоб грохнулся на пол, а я в шоке уставился на свою ладонь. Мать честная, я только что свалил с ног Джейкоба Кинни! Но едва эта мысль мелькнула у меня в мозгу, как Джейкоб уже вскочил и кинулся на меня. Я попытался увернуться, но был слишком медлителен, к тому же его дружки обступили меня, не давая сбежать. Джейкоб с такой силой ударил меня кулаком в подбородок, что моя голова откинулась назад. Я потерял равновесие и отступил, чтобы его восстановить. Затем снова бросился на Джейкоба. Через секунду мы катались по полу, и я, зажмурившись, молотил руками как бешеный, не обращая внимания на то, куда попадаю кулаками. Джейкоб матерился и обзывал меня, бил по скулам, плечам, груди. Я продолжал колотить его, пока кто-то не подхватил меня под руки и не оттащил от него.

Открыв глаза, я увидел Джейкоба всего в нескольких футах от меня. Он кричал и пытался вырваться из хватки тренера Рэдфорда.

– Успокойся, – сказали мне в ухо.

Захотелось сдохнуть. Меня удерживает девчачий тренер! Женщина! Теперь я выглядел еще большим хлюпиком.

– Он первый в драку полез, – возмущенно заявил Джейкоб.

Приятно было видеть его окровавленную рожу. Надеюсь, эта кровь не только моя, но и его.

– Достало это все! – крикнул я так громко, что голос сорвался. – Ему все сходит с рук! Он ничему не научился! Ник стольких людей застрелил, а он не изменился! Погиб его лучший друг! Его друг!

Я выглядел психом, говорил путанно и непонятно и лучшее, чего мог добиться, – это попадания в список «Потенциальных стрелков» Энгерсона, за которыми нужно присматривать, но остановиться не мог.

– Он – плохой человек! Он просто плохой человек!

* * *

Из школы меня забрала мама. Ей пришлось найти водителя, который подменил бы ее на работе. И она так расстроилась, что у нее дрожал голос.

– Отстранен от занятий, – сказала она, когда мы вышли из школы. – Повезло, что тебя не исключили. Ты говорил о стрельбе! Устроил драку! Да что с тобой такое?

Я стиснул зубы, отчего болью прострелило скулу. Мама ни о чем не знала. Естественно! Я же ей никогда ничего не рассказывал. Ни об издевательствах и прозвищах. Ни о том, что видел Ника и Джереми на Голубом озере за день до стрельбы. Ни о том, что случилось второго мая в столовой. Она совершенно ничего не знала.

Скажи что-нибудь. Просто скажи.

Но я так долго молчал, что не знал, с чего начать. Слова казались слишком сложными, история слишком длинной. Мне никогда в жизни не было так стыдно.

Вернувшись домой, я сразу пошел в свою комнату. Мама кричала из кухни: «Из дома ни ногой! К счастью, тебе дадут закончить школу!». И вопрошала, смерти мне захотелось или я обкурился чего.

– Это было ошибкой, – крикнул я в ответ. – Ошибкой! – И хлопнул дверью, слыша в ушах голос Ника: «Может, они просто… плохие люди? Ошибка природы?».

Я плюхнулся на постель, схватил ноутбук и поискал «Гарвин-Каунти Сан-Трибюн» и репортершу, которая зарабатывала на нашей школе после стрельбы.

Скажи что-нибудь. Скажи.

Я взял мобильный и набрал номер, высветившийся на экране ноута.

– Здравствуйте. Это Анджела Дэш? Вы та, кто пишет статьи о стрельбе в школе «Гарвин»? Да, у меня есть для вас новость. Один человек знал о предстоящем убийстве, но ничего не сказал. И этот человек не Валери Лефтман. Вам следует проверить других друзей Ника Левила.

Я нажал на отбой, положил мобильный на грудь и уставился в потолок. Если у меня не хватает смелости признаться во всем самому, может, кто-то найдет меня и выудит правду.

Одиннадцатый класс

201. Джейкоб Кинни

202. Джессика Кэмпбелл и ее БТБС-клуб!!! Сдохните наконец и осчастливьте всех своей смертью!

203. Родители и их семейные проблемы. Повзрослейте!

204. Все они. ВСЕ!!! ОНИ!!!

Второе мая. Обычное майское утро. Мама убежала на свой автобус еще до того, как я вылез из постели. Папа трудился в подвале и слушал по радио песню своих золотых деньков группы Pearl Jam. Брэндон спал. Мы с Сарой уныло ели хлопья. Сара через две недели заканчивала школу, а меня ждал еще один год унылого поедания хлопьев.

За мной зашел Мэйсон, и мы потопали в школу. От влажной травы тут же промокли кроссовки. Перед нами вился дымок от сигареты Мэйсона.

– Я не выдержу еще двадцать дней, – сказал он. – Я нахрен брошусь вон с того моста, если еще хоть минуту посижу на уроке мировой истории.

Рядом остановилась черная крутая тачка. За рулем сидел Джереми. Пассажирское стекло опустилось, и с заднего сидения донесся детский плач. На нас взглянул Ник – бледный, скрывавший глаза за солнцезащитными очками.

– Вас подбросить? – спросил он.

Как бы сильно Мэйсон ни любил дымить по утрам и как бы ни бесил оглушительный детский плач, отказываться от такого предложения мы не собирались. Мы втиснулись на заднее сиденье рядом с автокреслом. Ребенок заголосил еще громче.

– Заткнись, Дилан, черт тебя подери! – крикнул Джереми, поднял стекло и нажал на газ. – Эта сучка по гроб жизни мне должна за то, что сегодня спихнула его на меня.

Ник пробормотал что-то, чего мы не расслышали за детским ревом, и они с Джереми засмеялись. Эти двое были под кайфом. Я чувствовал запах травки и видел в боковом зеркале, как странно улыбается Ник.

– Готовы к последнему учебному дню? – обернулся к нам Ник, сверкая своей жутковатой улыбкой.

– Осталось еще двадцать дней, – промямлил я.

Он некоторое время смотрел на меня из-за своих темных очков, затем отвернулся.

– Ничего, дружище, скоро все закончится, – наконец сказал он.

– Скорее чем вы думаете, – добавил Джереми и снова засмеялся.

Я глянул на Мэйсона, но тот смотрел в окно. Его, похоже, не пугало странное поведение Ника и Джереми. Неудивительно, он ведь не видел списка с зачеркнутыми именами. Или пистолета на озере.

Джереми остановился на Старлинг-стрит, перед футбольным полем. Я видел сидящих на трибунах Стейси и Дьюса.

– Нужно отвезти мелкого паршивца в садик, – сказал Джереми. – И закупить еды в дорогу. После сегодняшнего буду отсиживаться. А вы вылезайте.

Мэйсон открыл дверцу, и мы вышли из машины. Барабанные перепонки больше не лопались от детского плача. От облегчения я даже не заметил, что Ник не вышел вместе с нами, а поехал дальше с Джереми.

– Тебе не кажется, что он ведет себя странно? – спросил я.

– Этот чувак всегда странный. Весь мозг пропил и прокурил, – ответил Мейсон.

– Не, я о Нике.

– Да нет вроде. Только что уроки прогуливает.

Мы пересекли поле, идя плечом к плечу.

«У меня просто разыгралось воображение», – убеждал я себя. Ник нормально себя ведет, а у меня просто паранойя. Если бы он что-то задумал, то обязательно бы нам сказал. Если буду разводить панику на пустом месте, то лишь взбешу Ника и выставлю себя дураком. У меня просто разыгралось воображение.

Однако убедить себя в этом не удалось.

Мы дошли до трибун. Друзья болтали и дурачились, поэтому вскоре я забыл о поездке в машине Джереми. Был обычный день. Очередное второе мая.

Подошел автобус, на котором ездит Валери, и я сразу понял: что-то случилось.

– Смотрите, что эта сучка Брутер сделала с моим плеером, – в бешенстве сказала она, подойдя к нам.

– Ох ты ж, – взглянул я на треснувший экран. – Его можно починить. – А сам подумал: может, я смогу ей его починить и она увидит во мне кого-то больше, чем просто друга? Глупо, я это знал.

Взгляд Валери переместился за мою спину. Она понеслась наверх по трибуне и помахала вернувшейся машине Джереми. Из нее вышел Ник. Холодно кивнув, он направился к нам. Валери сбежала по ступенькам к нему, тут же позабыв обо мне. С чего я взял, что предложение починить ее дурацкий плеер изменит ее отношение ко мне? Как мне могло прийти в голову, что я превзойду Ника Левила? Мне ничего не светит.

К нам подошел мистер Энгерсон:

– Ученики, давайте не будем опаздывать на уроки. Пора идти в класс.

Дьюс встал, за ним – Стейси. Мэйсон позвал Джоуи и тоже свалил. Я остался один внизу у трибуны. Вал с Ником медленно направились к школе. Они шли на несколько шагов впереди меня, и я слышал обрывки их разговора: «ненавижу ее», «я с этим разберусь» и «давай покончим с этим». Я намеренно держался позади них, медленно переставляя ноги. Мне надоело быть третьим лишним. Надоели странное поведение Ника и преданность Валери человеку, который давно уже был не с нами.

И тогда-то я это увидел.

Порыв ветра приподнял подол куртки Ника – немного, но этого хватило, чтобы взгляду открылся торчащий у него за поясом черный металл.

Я оглянулся, но, видимо, кроме меня этого никто не заметил. Никто ничего не видел. Но я видел, и я точно знал, что это тот самый пистолет, который Джереми вчера спрятал себе под ногу на озере.

Все встало на свои места. Все сложилось – начиная с того, как я нашел у Ника Список ненависти, как я вписал в него имя Криса Саммерса, и заканчивая хищным взглядом Ника. Я знал, что случится, с тех пор как Джереми пригласил навестить его после в Уорсо.

«Нужно закупить еды в дорогу. После сегодняшнего буду отсиживаться».

Я знал о предстоящем все это время, но пытался убедить себя, что ошибаюсь.

Но я не ошибался.

Ник Левил собирается устроить в школе стрельбу.

Двенадцатый класс

До выпускного оставалось три дня. Я все еще был отстранен от занятий и большую часть времени сидел, запершись в своей комнате и подумывая о самоубийстве.

Я жалок, да? В ушах так и слышался голос Криса Саммерса: «Перестань вести себя как баба-истеричка. Это же шутка».

Не знаю, если честно, насколько серьезно я помышлял о самоубийстве. Насколько близко я был к тому, чтобы наложить на себя руки. Я чувствовал себя глупо. Казалось, я должен был хотя бы понимать, хочу умереть или нет, но, к сожалению, все было не так просто.

До стрельбы мне по большей части нравилась моя жизнь. У меня были хорошие родители. Классная сестра. Даже Брэндон при желании становился неплохим парнем. Мне нравились мои друзья. Я любил потрясающую девушку, и пусть она не отвечала мне взаимностью, но была рядом – похлопывала меня по колену или плечу, привлекая внимание, или сыпала шуточками на собраниях.

Крис Саммерс с Джейкобом Кинни заставляли меня страдать, и порой мне бывало так плохо, что проведенные в школе часы приносили одни мучения, но я никогда не хотел умереть. Однако после стрельбы я чувствовал себя никчемным трусом. Полиция искала информацию, а я обладал ею, но слишком боялся ее дать. Валери прошла весь ад вдоль и поперек, чтобы очистить свое имя, а я побоялся выручить ее. Я отчаянно трусил и чувствовал дикую вину за свой страх. Копы разыскивали Джереми Уотсона. Весь город разыскивал Джереми Уотсона. Все нуждались в ответах, которые имелись у него, но никто не мог его найти. А я знал, где он находится. И ничего не сказал.

В итоге от самоубийства меня удержали мысли о газетных заголовках. Я страшился, что обо мне напишут: «Жертва издевательств на почве нетрадиционной сексуальной ориентации повесился в ванной».

Все ведь увидят только одно – нетрадиционную сексуальную ориентацию. В статьях ни слова не будет сказано о Списке ненависти, о Валери, Джереми Уотсоне, о том, что случилось за день до стрельбы, или о тех секретах, которые рвали мое сердце на части. Мама будет плакать и говорить репортерам, что не знала о моей ориентации и что я мог бы во всем ей признаться. Она будет винить себя. Отца будет мучить вопрос, почему я просто… ничего не сказал.

Никто не узнает правды. Да и важна ли уже эта правда?

* * *

Мэйсон пришел ко мне в вечер выпускного бала. От скуки.

– Больше ни за что не пойду на дурацкие танцы, даже если мне заплатят, – сказал он, запустив руку в пакет с попкорном из микроволновки, который уже сто лет валялся у меня на полу. – Видел бы ты, как нелепо выглядел Дьюс в костюме. Он теперь под каблуком у Стейси.

– Валери на танцы пришла? – спросил я, зная, как прозвучит мой вопрос, но уже не волнуясь об этом. Ник умер. Все изменилось. Так какая разница?

– Откуда ж мне знать, блин? – Мэйсон сунул в рот попкорн. – Но Дьюс видел ее на кладбище. На могиле Ника. Страшно злился, что она долго там не появлялась.

– А ему-то какое до этого дело?

– Ну как же. Она ведь виновата. Валери знала о планах Ника. Должна была знать. И ничего не сказала. Она во всем обвинила Ника. По-моему, если ты знаешь, что произойдет что-то плохое, и ничего не говоришь, то также виноват. Все равно что сам на курок нажимал.

У меня упало сердце, во рту пересохло. Я прочистил горло.

– Может, она узнала об этом слишком поздно.

– Сейчас еще не слишком поздно. Она должна сознаться. – Мэйсон скривился и кинул пакет с попкорном обратно на пол. – Гадость какая. Пойдем купим нормальной жратвы.

Но я не мог никуда идти. Кружилась голова, потели ладони. Казалось, меня вот-вот стошнит. Я выпроводил Мейсона, сказав, что меня не выпускают из дома, и остаток вечера просидел на полу спальни с канцелярским ножом в руке, дрожа, плача и бормоча: «Я не могу признаться, не могу рассказать…мне нужно рассказать, но я не могу… мне нужна помощь, я недостаточно сильный, они были правы – я слабый».

Я не хотел умирать. Но и жить так дальше тоже не хотел. Не хотел быть человеком, который знал и ничего не сказал. Не хотел быть человеком с этой… картинкой… в голове – картинкой того, как умирает Крис Саммерс. Не хотел быть человеком, который знает, что Джереми Уотсон – таинственный монстр, которого все вокруг ищут, – скрывается в доме своего двоюродного брата в Уорсо, Миссури. Я не хотел больше встречаться лицом к лицу с Джейкобом Кинни, Дьюсом и даже Валери.

Солнце село, и моя комната погрузилась во тьму, а я все сидел на полу. С подбородка на грудь капали слезы, слюни и сопли. Рука так сильно сжимала нож, что занемели пальцы. Я бесконечно повторял самому себе, как мне жаль, как я зол, все повторял и повторял и повторял…

Таким меня и нашел отец.

– Что за… Дэвид? Что происходит? – Он включил свет, и мы оба заморгали.

В комнате слабо запахло растворителем, и я снова разрыдался.

– Пап… – завыл я, как малыш в машине. «Заткнись, Дилан, черт тебя подери!».

– Господи! – выдохнул отец, бросился ко мне и отобрал нож. Ему пришлось разжимать мои пальцы один за другим – я держал его так долго и так крепко, что они не разгибались. – Ты… Ты… – Он обхватил мое лицо ладонями, развернул к себе и лихорадочно оглядел. – Что случилось?

Папа сел на корточки рядом со мной, схватил за плечи и встряхнул.

– Скажи что-нибудь!

И я сказал.

Наконец-то сказал.

Одиннадцатый класс

204. Все они. ВСЕ!!! ОНИ!!!

Когда я услышал, что Ник со всем разберется, у меня внутри все перевернулось. Ник с Валери вошли в школу, а я побежал за мистером Энгерсоном, который всегда, всегда, всегда стоял у автобусной остановки, не давая никому веселиться.

Всегда…

Но не второго мая.

Я обежал всю автобусную петлю в поисках его, заглядывая в открытые автобусные двери и промежутки между автобусами. Он только что торчал где-то тут. А теперь его нигде нет. Миссис Тейт, наш психолог, стояла далеко от меня, у главного входа в школу, и на секунду я замер, отчетливо слыша тиканье невидимых часов. Мне нужно было принять решение, и быстро – до того как выйдет время.

Я был на полпути между Тейт и входными дверями. Мог либо перехватить ее и что-нибудь сказать, либо войти в школу, попытаться найти Ника и остановить его сам. Я сделал неправильный выбор.

У миссис Тейт была портативная рация. Как и у мистера Энгерсона, и у офицера Белкина – нашего школьного охранника. Тейт могла связаться по рации с Белкиным. Он мог добраться до Ника прежде, чем случилось непоправимое. А мог и не добраться. Я этого уже никогда не узнаю, потому что решил не обращаться к миссис Тейт.

Я решил войти в школу. И найти Ника.

В коридорах, как обычно, было полно народу, ребята неохотно расходились по классам. Никто не спешил, потому как никто не жаждал идти на уроки. Наступил май. Всем плевать на опоздания.

Я пробился, протолкался, протиснулся сквозь толпу школьников, слыша за спиной недовольные и раздраженные восклицания. Мне было не до них.

Первый выстрел прозвучал, как только я зашел в столовую. Несколько человек испуганно вскрикнули, но больше никто никак не отреагировал, словно все посчитали происходящее шуткой. Я знал, что это не шутка, но очень хотел верить в обратное. Поверх голов я видел какую-то сумятицу у стены. В середине столовой мелькнула черная куртка Ника, затем раздался крик:

– Господи! Кто-нибудь! Помогите!

Я бы узнал этот голос где угодно.

– Валери! – бросился я вперед.

Я пытался добраться до нее, но стоило мне начать двигаться, как раздался еще один выстрел и до людей наконец-то дошло, что кто-то устроил настоящую перестрелку. Повсюду кричали и визжали, переворачивались столы. Толпа тащила меня за собой назад. Я тщетно пытался пробиться сквозь нее. Чем дальше я продвигался в столовую, тем сильнее толпа уволакивала меня назад, к выходу. Мне наступали на ноги, пихали локтями, затем кто-то сильно ударил меня по голове и я упал.

Упав, я тут же встал на четвереньки и попытался подняться. Толпа неслась прямо по мне, давя мне ногами ступни и руки. Мне дали по носу коленом, и перед глазами вспыхнул свет, а по губам потекла кровь. Все так напирали друг на друга, что невозможно было двигаться, невозможно было подняться.

На мгновенье меня охватил ужас. Послышались новые выстрелы и крики. И с каждым выстрелом на меня неслась новая волна людей, спотыкающихся о мои ноги, отдавливающих мне лодыжки. Я свалился на пол и стонал от боли каждый раз, когда на меня наступали. В голове пронеслось: в новостях меня упомянут как ребенка, которого затоптали до смерти.

А потом я увидел руку прямо у себя перед лицом, протянутую ко мне сквозь тьму.

– Вставай! – услышал я.

Подняв взгляд, увидел стоящего надо мной Криса Саммерса.

– Вставай! Нужно убираться отсюда! – он нетерпеливо потряс рукой.

Происходящее не укладывалось у меня в голове. Крис Саммерс хотел мне помочь! Я ухватился за его руку, и он вздернул меня на ноги. На Саммерсе лица не было, глаза лихорадочно поблескивали, он действовал на одном лишь адреналине.

– Он стреляет! Беги! – закричал он и толкнул меня в плечо к выходу.

Но я оцепенело стоял, смотря на то, как Саммерс поворачивает обратно. Как он опускается на колени и затаскивает под перевернутый стол, в безопасность, окровавленную девушку. Как он направляет другую девушку к двери, толкая ее в толпу.

А потом он свалился на пол. Он истекал кровью. И в нескольких футах от него стоял Ник, вытянув вперед руку с пистолетом.

Ник вскинул голову и наши глаза встретились. Его губы дрогнули и едва заметно изогнулись в легкой усмешке. Он выглядел напуганным, но в то же время гордым собой. И в это мгновенье, когда мы смотрели друг на друга, я почувствовал, прочитал его мысли: «Это дело наших рук». Потому что не только он вписал имя Криса в Список ненависти. Я тоже был виноват.

Я повернулся и побежал. Сбивая с ног тех, кто до этого сбивал меня. Не заботясь о том, что они падают, что я причиняю им боль и что оставляю их позади. Мне хотелось только одного – выбраться из столовой, убраться отсюда подальше. Я не от Ника убегал. Ник бы мне не навредил.

Я убегал от Криса и всей этой крови.

Я убегал от своей вины.

«Никогда! – пообещал я себе. – Никогда об этом не заговорю. Никогда ничего не скажу».

Двенадцатый класс

Я поговорил с Валери на выпускном, сразу после церемонии. Она сидела на трибунах одна. Кисточки ее лежащей на коленях шапочки развевались на ветру, точно флаг. Вал смотрела на футбольное поле, спрятав ладони в складках мантии. Солнечный свет придавал ей мягкость. Сияние. Нежность.

Эту Валери я больше не знал, и это было печально, потому что в глубине души я по-прежнему чувствовал связь с ней. В глубине души я знал, как тяжело ей пришлось в этом году, как много она боролась за себя, за Ника. Закончить «Гарвин» стоило Валери огромной смелости, и когда она, отвоевав свое место в нашем классе, стояла с гордо поднятой головой перед всеми этими людьми, которые обвиняли ее в стрельбе, в моем сердце шевельнулась былая любовь к ней.

Я заставил отца пообещать мне, что он никому ничего не расскажет, пока я сам не признаюсь во всем Валери. Из-за меня она целый год несла на своих плечах тяжесть вины. Я позволил всем считать ее монстром, который знал о планах Ника, но никому о них не сказал. А монстром была не она. Это был я. Самое меньшее, что я мог сделать для нее, – рассказать ей правду.

– Привет, – сел я рядом с ней. – Поздравляю.

– Спасибо, – ответила она, не отводя глаз от поля. – И я тебя поздравляю.

– Наш выпускной не особо похож на праздник, правда?

Ветер снова подхватил кисточки на шапочке и взметнул их к щеке Вал.

– Да уж. Как думаешь, мы когда-нибудь сможем снова испытывать радость?

Я поскреб носком туфли по гравию, чувствуя себя глупо в мантии. Было ощущение, будто я вырядился в платье. Если бы Крис Саммерс выпускался вместе с нами, то точно обозвал бы ее платьем, лишь бы надо мной постебаться.

– Не знаю.

– А знаешь, что забавно? – спросила Вал, наконец оторвав взгляд от поля и переведя его на свои руки. – Я всегда думала, что Ник хочет закончить школу. Но на самом деле он ведь никогда ни говорил о будущем. Может, стоило видеть в этом знак.

– Не мучай себя этим, Вал, – попросил я, положив ладонь ей на спину.

– Ничего не могу с собой поделать. Никак не могу перестать думать о том, что упустила из виду. Я была так слепа. Клянусь, я не знала об этом, Дэвид. Ты же веришь мне?

Я уронил руку на спинку сиденья и сделал глубокий вдох.

– Я знал.

– О чем ты? – покосилась на меня Вал.

– Я знал. Видел все знаки. Видел зачеркнутые в Списке ненависти имена, видел Ника и Джереми с пистолетом на озере за день до стрельбы. Видел пистолет под курткой Ника перед стрельбой. Я все видел, но не хотел в это верить. Не хотел втянуть его в неприятности или… сам не знаю. Все, что я знаю – я предвидел случившееся и пытался перехватить Ника, но опоздал. Я должен был рассказать кому-нибудь обо всем за день до стрельбы, но не рассказал. Тебя во многом обвиняли, а виноват был я. Не ты, а я.

Валери медленно покачала головой, словно не веря в услышанное.

– Почему ты не сказал об этом мне? – прошептала она.

– Потому что я… – По спине пробежал холодок страха. – Потому что я трус и дерьмовый друг. – Голос стал сдавленным от слез. Я сделал несколько глубоких вдохов и прижал кончик языка к небу, сдерживая рыдания. – Мне очень жаль. Прости.

Валери поднялась и застыла, видимо, не зная, что делать.

– Тебе жаль, – повторила она.

Я кивнул, не смея поднять на нее глаз.

– Не могу поверить… Не могу поверить в то, что ты все это время молчал.

– Знаю.

Она постояла так еще пару минут, пока до нас не долетели голоса людей, совершающих праздничный обход кампуса. Я поспешно вытер щеки и встал рядом с Валери.

– Думаю, я знаю, где сейчас Джереми. Во всяком случае, знаю, куда он отправился после стрельбы. Я сообщу об этом полиции. Просто хотел сначала рассказать тебе.

– О господи! – закричала Вал, взмахнув руками. – Ты все это время знал, где находится Джереми? Меня с этим доставали копы, а ты позволил всем думать, что я… Боже, Дэвид! Я думала, мы были друзьями.

– Прости. – Я стоял, глядя ей в лицо, не вытирая своих слез. – Если ты меня ненавидишь, я тебя не виню.

Валери задержала дыхание и закрыла глаза, потом вздохнула и ее плечи поникли.

– Я не ненавижу тебя, – тихо произнесла она. – Хватит с меня ненависти.

Она снова села на скамейку, и я опустился рядом. Наши плечи соприкасались, но, казалось, нас с ней разделяют миллионы миль. Какая бы связь между нами ни была, она оборвалась.

– Он был неправ, считая, что они – ошибка природы, – заметил я.

– Кто?

– Ник. По его мнению, такие люди, как Саммерс, генетически ущербны. Они – ошибка природы, которую можно стереть. Но он ошибался, потому что даже после стрельбы остались люди, ненавидящие друг друга и… – Перед глазами встала протянутая рука Криса Саммерса. – Иногда эти люди бывают хорошими. Они просто обычные люди. Как мы. Вот и все. Ник ошибался. Сводить счеты с ними было бесполезно. Это ничего не изменило.

– Нет. Это изменило все, – ответила Валери. – Только не так, как он того ожидал.

Мы смотрели на футбольное поле, солнце поднималось все выше, наши головы под шапочками нагрелись. Мы больше ни слова не произнесли. В конце концов Валери поднялась и ушла к школе, оставив меня одного на трибуне.

Это был последний раз, когда я ее видел.

* * *

Несколько дней спустя мы с отцом пошли в полицию. Я рассказал обо всем, что мне было известно, и Брэндон помог нам заполнить некоторые бланки. Он клялся, что Джереми с Ником никогда не говорили о своих планах с ним, но ни капли не удивился, узнав, что Джереми был замешан в стрельбе.

– Этот чувак – псих, – сказал брат. – Гребаный параноик. У него дома какого только оружия нет. А тот паренек – Ник – бегал за ним, как собачонка. Я должен был догадаться, что ничего путного из этого не выйдет. Но Джереми никогда мне ничего такого не говорил. Если бы сказал, я бы ему сразу в табло прописал.

После оформления всех бумаг в полиции я оцепенело сел на заднее сиденье папиной машины. Казалось, на меня в любую секунду обрушится мир. И меня страшно пугало незнание того, в какой момент это произойдет. Я видел, как общество относилось к Валери, считая ее виновной. То, через что ей пришлось пройти, наверное, не сравнится с тем, что придется испытать мне, когда правда выйдет наружу. Буду ли я таким же сильным, как Валери? Не уверен.

– Все закончилось, – сказал папа и завел двигатель.

Я фыркнул. Он же не вправду так думает?

– Пора забыть о случившемся и жить дальше, – продолжил он. – Всем.

Похоже, все так и сделали.

Я пытался дозвониться до Валери из полицейского участка, сказать ей, что дело сделано, умолять ее меня простить. В глубине души я все еще надеялся залатать трещину между нами. Возможно, со временем мы могли бы начать отношения с чистого листа. Она бы увидела, какой я заботливый. Как сильно я отличаюсь от Ника. Но ее мобильный был отключен.

Стейси поступила в университет на северо-западе Миссури и уедет туда в конце лета. Дьюс устроился рабочим на стройку на юге, куда отправился на следующий же день после выпускного. Я не был свидетелем их разрыва, но, по словам Мэйсона, он вышел эпичным и Дьюс со Стейси орали как ненормальные.

Мэйсон каждую свободную секунду проводил с девушкой, которую встретил на вечеринке в честь выпускного. Бриджет сняла квартиру в центре города, а Джоуи, обкурившийся в хлам и даже не объявившийся на выпускном, был задержан с огромным количеством дури и отправлен в лечебницу. Куда подевались все остальные? Кто знает. Да и кому было до этого дело? Мне лично – никакого.

Все что меня заботило – мое собственное будущее. Меня приняли в местный колледж. Учеба меня не вдохновляла, но я не знал, что еще делать со своей жизнью, поэтому решил учиться. Я не знал, какую специализацию выбрать, и остановился пока на курсе психологии. Кто-то сказал мне однажды, что люди, изучающие психологию, могут разобраться в самих себе и понять, что с ними не так. Может, я смогу понять, что меня делало такой легкой мишенью. Хотя, наверное, мне уже известен ответ на этот вопрос. Легкие мишени молчат. Легкие мишени не сдают обидчиков.

Я сидел на заднем сиденье папиной машины, глядя на полицейский участок, и не мог даже думать о колледже, психологии, налаживании своей жизни. Я думал лишь о той единственной вещи, в которой еще не признался. И умолчал о ней, боясь не общественного мнения, а мнения отца обо мне как о человеке.

– Я вписал имя Криса Саммерса в Список, – сказал я. – Ник уже и так это сделал, но я вписал его еще раз. А теперь Саммерс мертв и я не знаю, этого ли я хотел… то есть я уверен, что хотел не этого… но я все равно чувствую себя ответственным, потому что, внося Саммерса в Список, ненавидел его всей душой. Боже, я так его ненавидел. Черт! – двинул я кулаком по приборной панели.

Папа повернул ключ зажигания, уронил ладонь на колено.

– Ты же не знал, что Ник собирается его застрелить, – произнес он.

– Но я знал, что это – Список ненависти.

– А Крис Саммерс знал, что нападать на тебя в раздевалке – плохо. Я уверен, если бы можно было все вернуть вспять, все бы повели себя иначе.

Я моргнул. Так ли это? Для меня – так. И для Валери тоже. И, возможно, для Джессики, учитывая то, как после стрельбы она сблизилась с Вал. Может, именно поэтому Крис Саммерс помог мне? Он попытался взять назад все свои поступки, повести себя иначе? И когда я ухватился за его руку и позволил помочь мне, я принял это? Мне этого никогда не узнать.

– Теперь уже слишком поздно, – отозвался я.

Папа повернулся, посмотрел мне в глаза и сказал:

– Все закончилось, Дэвид. Все закончилось. Теперь все будет налаживаться. Ты должен в это верить. Оставь этот кошмар позади и поверь в лучшее будущее.

Я снова фыркнул, но в душе чуточку поверил ему. Возможно, я смогу оставить прошлое позади и поверить в лучшее будущее. Нужно только уцепиться за эту мысль. Пока и этого будет достаточно.

«ГАРВИН-КАУНТИ САН-ТРИБЮН»

11 мая 2009 года репортер Анджела Дэш

Задержан подозреваемый в школьной стрельбе, скрывавшийся в загородном доме в Уорсо

Сегодня был арестован подозреваемый в стрельбе, произошедшей в 2008 году в школе «Гарвин». Он был взят под стражу полицией и выведен из дома в наручниках. Полицейские, обнаружившие двадцатидвухлетнего Джереми Уотсона, говорят, что нашли его убежище по наводке бывшего ученика школы «Гарвин». Информатор сам присутствовал 2 мая 2008 года при беспорядочной стрельбе, устроенной его другом.

По словам полицейских, Уотсон скрывался в загородном доме своего родственника со дня стрельбы. На месте его ареста найдено различное оружие, включая патроны того же калибра, которыми стрелял Ник Левил.

Джек Энгерсон, директор школы «Гарвин», сказал:

– Это тот кусочек пазла, которого нам всем не хватало. Нас мучили вопросы «почему?» и «как?». Этот молодой человек даст нам на них ответы. Надеюсь, теперь, когда он за решеткой, все будут спать спокойнее. Я уж точно буду спать спокойнее. Мы сделаем все, что в наших силах, чтобы он заплатил за свое участие в этой трагедии. И возможно, если он расскажет нам, что вызвало срыв Ника Левила в тот день, мы сможем предотвратить подобное в будущем.

– Когда Джереми откроет всю правду, некоторые люди пожалеют о том, через что заставили пройти мою семью, – сказала Дженни Лефтман, мама Валери Лефтман – бывшей подозреваемой в стрельбе. – Однако просить прощения будет поздно. Прожитого не вернешь, сколько бы они не извинялись.

Валери Лефтман никак не прокомментировала случившееся.

Назад: Часть 3

Дальше: Благодарность

Скажи что-нибудь новелла

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

Скажи что-нибудь
новелла