6
Ласка и дедушка неистово любили друг друга три дня и три ночи, её и без того пухлые губы совсем отекли, из них сочились тонкие ниточки крови, которые попадали в рот и затекали между зубами. Когда дедушка целовал Ласку, то всегда ощущал сводивший с ума привкус крови. Три дня и три ночи дождь лил как из ведра, но, когда в комнате рассеивался золотистый и лазурно-голубой цвет, дедушка сразу слышал шелест серо-зелёного гаоляна, доносившийся с полей, крики жаб из воды и писк диких зайцев. В холодном воздухе смешалось множество разных запахов, но сильнее остальных выделялся запах чёрного мула. Он так и стоял там и уже увяз в земле на половину чи. Когда дедушка чуял его запах, то всегда ощущал, что от мула исходит огромная угроза, и подумывал даже при случае взять маузер и размозжить мулу его плоскую, словно доска, голову. Много раз дедушка даже брался за пистолет, но всякий раз в этот момент в комнате начинали ярко полыхать золотистые языки пламени.
На четвёртый день рано утром дедушка открыл глаза и обнаружил, что лежавшая рядом с ним Ласка совсем похудела, под глазами залегли чёрно-фиолетовые тени, пухлые губы потрескались и были покрыты чешуйками сухой белой кожи. Тут он услышал, как в деревне с грохотом падают дома. Он наспех оделся и, шатаясь, слез с кана, но вдруг ни с того ни с сего перекувырнулся и упал ничком. Растянувшись на полу, дедушка почувствовал, что живот урчит от голода, насилу поднялся и что есть мочи закричал, зовя тётку Лю, однако ответа не последовало. Он всем телом навалился и открыл дверь комнатки, где жили тётка Лю и Ласка, поднял глаза и увидел, что на кане сидит изумрудно-зелёная лягушка, а тётки Лю и след простыл. Дедушка вернулся в комнату, за окном которой стоял чёрный мул, подобрал несколько раздавленных солёных яиц и съел вместе со скорлупой. Однако от солёных яиц аппетит разыгрался пуще прежнего, дедушка бросился на кухню, обыскал там все шкафы и за один присест съел четыре пампушки, покрытых зелёными ворсинками плесени, девять солёных яиц, два куска вонючего доуфу, три луковицы с засохшими перьями и, наконец, запил всё это ложкой арахисового масла.
Солнце вставало из-за гаолянового поля, как кровавое пятно. Ласка всё ещё сладко спала. Дедушка смотрел на её лоснящееся, как у чёрного мула, тело, и перед глазами снова с треском рассыпались золотистые искры, но солнечный свет за окном поглотил их. Дедушка ткнул Ласку в живот пистолетом. Ласка открыла глаза и усмехнулась, а в глазах плясали синие языки пламени. Дедушка, спотыкаясь, выбежал во двор, и увидел огромное круглое солнце, какого уже давно не было. Оно было влажным, будто новорождённый младенец в крови, и вокруг дедушки лужи окрасились в красный цвет, вода с плеском потекла на поля, гаолян уже наполовину размок, как тростник в озере.
Потихоньку вода во дворе обмелела, и наконец показалась рыхлая от влаги земля. Стена между восточным и западным двором тоже рухнула. Дядя Лохань, тётка Лю и все работники винокурни выбежали посмотреть на солнце. Дедушка увидел, что у них на руках и лицах следы зелёной патины от медных монет.
— Вы что, играли три дня и три ночи? — спросил дедушка.
— Да, — кивнул дядя Лохань.
— Мул увяз рядом с прошлогодним погребом. Найдите верёвку и жердины, вытащите его.
Работники винокурни пропустили у мула под животом две верёвки, завязали на спине двумя узлами, через которые продели жердины. После чего больше десятка работников с криками налегли и выдернули копыта мула из земли, словно морковку.
После дождя небо прояснилось, дождевая вода быстро просочилась под землю, а верхний слой земли раскис, превратившись в блестящую глину, напоминавшую жир. Бабушка верхом на муле, прижимая к груди отца, приехала из раскисшего гаолянового поля домой. Копыта и брюхо мула были забрызганы грязью. Как только чёрные мулы, разлучённые на несколько дней, почувствовали запах друг друга, то начали бить копытами и громко ржать, а когда их привязали у кормушки, то они норовили ещё и по-дружески кусаться.
Дедушка смущённо вышел навстречу бабушке и забрал у неё отца. Глаза у бабушки покраснели и опухли, от её тела исходил неприятный запах плесени.
— Ты обо всём позаботилась?
— Только сегодня утром похоронили. Если бы дождь шёл ещё пару дней, то уже черви бы завелись.
— Ох уж этот дождь. И впрямь, будто кто дно у Небесной реки пробил. — Дедушка держал на руках отца. — Поздоровайся с названым отцом, Доугуань!
— Всё-то у тебя «названый отец» да «названый отец», — проворчала бабушка. — Подержи его, я пойду переоденусь.
Дедушка с отцом на руках прошёлся по дворику, показал ему на четыре глубоких рытвины от копыт мула:
— Доугуань, малыш, смотри, тут у нас мул увяз в земле и простоял так три дня и три ночи.
Вышла Ласка с медным тазом, чтоб набрать воды. Она, глядя на дедушку, закусила губу и скривила рот. Дедушка с пониманием усмехнулся, а Ласка состроила недовольную мину.
Дедушка тихонько спросил:
— Ты чего?
— Всё этот проклятый дождь виноват, — со злостью ответила Ласка.
Когда Ласка занесла в дом воду, дедушка услышал, как бабушка допрашивает её:
— Что ты ему сказала?
— Ничего!
— Жалуешься на проклятый дождь?
— Нет, нет, проклятый дождь наверняка шёл потому, что дно у Небесной реки пробили.
Бабушка хмыкнула, и дедушка услышал плеск воды в тазу.
Когда Ласка вышла вылить воду, дедушка увидел, что её лицо приобрело фиолетовый оттенок, а взгляд погас.
Через три дня бабушка сообщила, что поедет сжигать ритуальные деньги на могиле прабабушки. Она взяла на руки отца, села на чёрного мула и сказала Ласке:
— Сегодня не вернусь.
В ту ночь тётка Лю снова пошла на восточный двор играть в азартные игры с работниками винокурни, а в бабушкиной комнате опять запылали золотые языки пламени.
Звёздной ночью бабушка поспешила вернуться домой. Она под окном подслушала, что происходит в комнате, а потом разразилась бранью.
Бабушка расцарапала Ласке всё лицо до крови и влепила дедушке оплеуху по левой щеке. Дедушка рассмеялся. Бабушка снова замахнулась, но рядом с дедушкиной щекой рука вдруг замерла и обессиленно чиркнула дедушку по плечу. Зато дедушка одним ударом сбил бабушку с ног.
Она во весь голос разрыдалась.
Дедушка забрал Ласку с собой и ушёл.