Под неустанной опекой колченогой тётки Лю моя мать постепенно поправилась, они с отцом и раньше были хорошими друзьями, а после истории со спасением из колодца и вовсе стали близки, как брат с сестрой. Дедушка заболел тифом и чуть было не помер, а потом в бреду ему почудился аромат гаоляновой каши, и тогда отец вместе с остальными кинулись собирать гаоляновые зёрна, а тётка Лю сварила кашу, распарив зёрна до мягкости. Дедушка съел миску каши, и тут у него в носу полопались сосуды и хлынула чёрная кровь, однако с того дня к нему вернулся аппетит, и здоровье начало мало-помалу поправляться. К середине десятого лунного месяца он уже мог, опираясь на палку, потихоньку подняться на земляной вал, чтобы поздней осенью погреться в тёплом солнечном свете.

В это время по слухам произошла стычка между отрядами Рябого Дэна и Мелконогого Цзяна, обе стороны понесли большие потери. Однако дедушка всё ещё был слишком болен, чтобы о чём-то думать.

Отец вместе с остальными возвели в деревне несколько временных хибарок, среди руин нашли подходящую мебель, а ещё отправились в поле собрать достаточное количество гаоляна, чтобы хватило на зиму и весну. С конца восьмого лунного месяца беспрерывно шли дожди, чернозём на гаоляновых полях превратился в грязь, половина размокших стеблей склонилась к земле, выпавшие из колосьев зёрна уже дали корни, а те, что остались внутри, пустили ростки, и среди сизо-бурых пожухлых растений пробивалась молодая нежная зелень. Гаоляновые метёлки, словно растрёпанные лисьи хвосты, стояли торчком или свисали вниз. Свинцовые тучи, вобравшие в себя большие объёмы воды, быстро проплывали над гаоляном, и по полю скользили мрачные тени. Крепкие ледяные капли барабанили по листьям. Стаи ворон, с трудом расправив насквозь мокрые крылья, кружили в воздухе над низиной. Солнце в эти дни было на вес золота, низину целыми днями окутывал липкий туман, который то немного рассеивался, то становился ещё гуще.

Когда дедушка слёг с тифом, отец взял на себя руководство. Под его предводительством Ван Гуан, Дэчжи, Хромой, Слепой и Краса отправлялись с винтовками дать жестокий отпор псам, которые прибегали в низину есть мертвечину. В этих сражениях отец отточил своё умение стрелять.

Иногда дедушка спрашивал слабым голосом:

— Малой, что ты удумал?

Брови отца сошлись в злобном выражении. Он ответил:

— Пап, мы собак будем бить!

— Да нечего их бить…

— Нет! Нельзя, чтоб они пожирали людей.

В болотистой низине лежало около тысячи трупов. Солдаты Восьмой армии просто свалили тела в кучу, но не успели толком захоронить. Небрежно присыпанные чернозёмом тела были отмыты от грязи шелестом осенних дождей и разворошены собаками. Постепенно трупы раздулись, над низиной стал распространяться едкий смрад, вороны и бешеные псы, улучив момент, кидались на кучу трупов и вспарывали покойникам животы, отчего зловоние становилось сильнее.

В период «расцвета» собачьи войска насчитывали от пятисот до семисот животных. Вожаками стаи были три наших пса: Красный, Зелёный и Чёрный, а костяк войска составляли деревенские собаки, почти у всех хозяева лежали в общей куче, испуская зловоние. Время от времени к ним присоединялись полубезумные собаки из соседних деревень, которым было куда вернуться.

Люди разбились на группы — отец с матерью в одной, Ван Гуан и Дэчжи в другой, Хромой и Слепой в третьей — и разошлись в трёх направлениях. Они залегли в окопах и пристально наблюдали за тремя тянувшимися от гаолянового поля тропками, которые протоптали собачьи лапы. Отец держал винтовку «Арисака-38», а мать вооружилась карабином. Мать спросила:

— Доугуань, почему я всё время промахиваюсь?

— Ты слишком торопишься. Потихоньку прицелься, а потом плавно нажми на спуск и не промажешь!

Отец с матерью держали под наблюдением тропку, которая тянулась с юго-восточной стороны поля, шириной тропки была около двух чи, извилистая, серо-белая. Полёгший гаолян закрывал обзор, и стоило собакам прошмыгнуть туда, как они бесследно исчезали. Собачьи войска, появлявшиеся на этой тропке, вёл за собой наш Красный, шкура его лоснилась от обильного питания, бесконечные пробежки укрепили мускулы на лапах, а битвы с людьми развили сообразительность.

Солнце только-только выглянуло, и на собачьих тропах царили тишина и покой. Дорогу окутывал туман. После месяца боёв с переменным успехом собачье войско постепенно уменьшилось, больше сотни собак погибли прямо рядом с трупами, больше двух сотен сбежали, в итоге в трёх стаях насчитывалось около двухсот тридцати особей, и они стремились объединиться. Постепенно люди усовершенствовали свою технику стрельбы, и после каждого бешеного нападения собак оставались лежать несколько десятков трупов. В битве против людей собаки явно уступали в уме и технических средствах. Отец вместе с остальными ожидал первого за сегодня нападения собачей стаи. Псы в ходе борьбы выработали определённую систему, которая не менялась: они нападали один раз утром, один раз около полудня и один раз под вечер, прямо как люди, принимающие пищу по часам.

Отец увидел, как вдалеке начали покачиваться стебли гаоляна, и шепнул матери:

— Приготовься, идут!

Мать тихонько сняла карабин с предохранителя и прильнула щекой к промокшему под осенним дождём прикладу. Движение в гаоляне, словно волна, докатилось до края низины, и отец услышал собачье дыхание. Он знал, что несколько сотен жадных глаз буравят человеческие останки в низине, ярко-красные языки облизывают слюну в углах пасти, а животы урчат, выделяя зелёный желудочный сок.

Затем, словно по команде, двести с лишним псов выскочили из гаолянового поля с бешеным лаем. Шерсть на холках встала дыбом, собаки злобно рычали. Хорошо различимая в белом тумане шерсть поблёскивала в лучах кроваво-красного солнца. Собаки начали с хрустом разрывать трупы. Каждая из мишеней пребывала в постоянном движении. Ван Гуан и Хромой открыли огонь, раненые собаки жалобно выли, а те, в которых пули не попали, ещё быстрее разрывали тела.

Отец прицелился в неуклюжую голову одной чёрной собаки — ба-бах! — и пуля задела ухо. Собака заверещала и метнулась обратно в гаоляновое поле. Отец увидел, как на голове белой собаки распустился цветок, она рухнула, вывалив из пасти чёрный язык и не успев даже взвыть.

— Краса, ты попала! — громко воскликнул отец.

— Это я? — радостно переспросила мать.

Отец прицелился в нашего Красного, тот побежал, припадая животом к земле, молнией проносясь от одного островка гаоляновых стеблей к другому. Отец выстрелил, пуля скользнула прямо над собачьим хребтом. Красный ухватил раздувшуюся белую женскую ногу, его острые зубы с хрустом раздирали кости. Мать тоже выстрелила, пуля вонзилась в чёрную раскисшую землю прямо перед собачьей пастью, и брызги попали на морду, пёс пару раз тряхнул головой. Наконец он отгрыз половину ноги и потащил её. Ван Гуан и Дэчжи меткими выстрелами ранили нескольких собак, их кровь брызнула на трупы, раненые псы жалобно выли, и от этого воя у людей шёл мороз по коже.

Собачье войско отступило. Отец и его команда собрались, чтобы почистить оружие. Пуль уже осталось не так много. Отец напомнил, что стрелять нужно как можно прицельнее и первым делом требуется перебить трёх вожаков. Ван Гуан сказал:

— Они скользкие, как вьюны, не успеешь прицелиться, как сбегают.

Дэчжи, моргая жёлтыми глазами, предложил:

— Доугуань, а что, если мы нападём на них разок неожиданно?

— Это как?

Дэчжи объяснил:

— Ну должно же быть место, где вся эта свора отдыхает. Я так думаю, это насыпь на Мошуйхэ, собаки поедят мертвечины и наверняка бегут туда напиться.

Хромой кивнул:

— Дэчжи дело говорит.

— Пойдём! — согласился отец.

— Не торопись! — остановил его Дэчжи. — Давайте вернёмся и возьмём ручных гранат.

Отец, мать, Ван Гуан и Дэчжи разделились и пошли по двум собачьим тропам. Глина, по которой ступали столько лап, приобрела мягкость резины. Тропы и правда вели в сторону реки Мошуйхэ, отец с матерью услышали журчание воды и лай собак на берегу. Ближе к насыпи три собачьих тропы сходились в одну вдвое шире. Там они встретились с Ван Гуаном и Дэчжи.

Подходя к насыпи, отец увидел, что на песчаной отмели, густо поросшей травой, рассредоточились более двухсот собак. Большинство из них лежали на брюхе, некоторые обгрызали засохшую липкую грязь, приставшую к пальцам, другие, задрав лапу, мочились в речку, третьи стояли на берегу и, вытянув длинные языки, лакали мутную воду. Бурые зады обожравшихся человечиной псов выпирали, а трава была покрыта красным и белым дерьмом. Отец и его друзья раньше и не знали, что собачье дерьмо может издавать подобный запах. Собаки, что лежали на земле, вели себя довольно тихо. Три вожака смешались с остальной сворой, но всё равно их было видно с первого взгляда.

— Бросаем, Доугуань?

— Готовьтесь, будем бросать вместе.

Они достали каждый по две маленьких ручных гранаты, выдернули чеку, ударили гранатами друг о друга, взводя, после чего отец гаркнул:

— Бросаем!

Восемь ручных гранат упали в разных местах в собачьей стае, собаки удивлённо уставились на круглые штуковины, прилетевшие с неба, а потом инстинктивно пригнулись. Отец обнаружил, что три наших пса очень сообразительные: они припали к земле всем телом. Восемь первоклассных ручных гранат почти одновременно детонировали, сильнейшая ударная волна разнесла по сторонам осколки, похожие на чёрные бобы. Больше десятка собак разлетелись на куски, ещё двадцать с лишним были ранены. Брызги собачьей крови и ошмётки собачьей плоти кружились в воздухе и, словно град, падали в воду. Кровожадные белые угри, обитавшие в Мошуйхэ, тут же собрались у берега и чуть ли не пищали, сражаясь друг с другом за мясо и кровь. Раненые собаки хором скулили, наводя ужас на людей. Уцелевшие псы бросились врассыпную: некоторые помчались вдоль реки, другие прыгнули в воду в надежде спастись на противоположном берегу. Отец пожалел, что не взял с собой винтовку. Несколько собак от взрыва ослепли, их морды были перепачканы кровью, они жалобно скулили и кругами бегали по отмели, словно крутили жёрнов, и смотреть на это было невыносимо. Три наших пса переплыли на противоположный берег, а за ними через речку переправились ещё больше тридцати. Поджав хвосты, они выбрались на насыпь, шерсть прилипла к телу — поистине жалкое зрелище. Собаки отряхнулись, но с кончиков хвостов, с животов и морд по-прежнему капала вода. Наш Красный со злостью лаял на отца, словно бы обвинял в том, что отец и его товарищи нарушили договор: во-первых, вторглись на территорию, где собаки ночуют, во-вторых, использовали новое жестокое оружие.

Отец снова скомандовал:

— Кидаем туда!

Они вытащили ещё по одной гранате и с силой швырнули их на противоположный берег. При виде чёрных штуковин, перелетающих через речку, собачья стая подняла страшный гвалт, псы кувырком скатились с насыпи и спрятались в гаоляновом поле на южном берегу Мошуйхэ. Отцу с товарищами не хватило сил, гранаты попадали в речку, от взрыва в воздух взметнулись четыре белых водяных столба, вода забурлила, и на поверхность кверху брюхом всплыло множество белых угрей.

После внезапного нападения свора два дня не показывалась на месте бойни. На протяжении этих двух дней и люди, и собаки не расслаблялись, а готовились продолжить напряжённую борьбу.

Отец и его команда осознали всю мощь ручных гранат, они собрались вместе, чтобы обсудить, как в дальнейшем использовать гранаты. Ван Гуан отправился на берег реки на разведку и сообщил, что на отмели валяется несколько дохлых псов, берег усеян собачьей шерстью и дерьмом, стоит ужасная вонь, но живых собак не видно. Они перенесли свой лагерь в другое место.

Дэчжи рассудил, что они временно разогнали собачью стаю, но вожаки никуда не делись, в скором времени они вновь воссоединятся и явятся пожирать трупы. Следующая их атака наверняка будет ещё более жестокой, поскольку оставшиеся в живых собаки обладают богатым опытом сражений, одна превосходит другую.

В конце концов мать предложила одну хитрость: закопать ручные гранаты с деревянными ручками на собачьих тропках, установив растяжки. Идею одобрили, и все тут же приступили к её осуществлению. Разделившись на группы, они закопали на трёх собачьих тропах в общей сложности сорок три готовые в любой момент взорваться ручные гранаты с деревянными ручками. Японских гранат изначально было пятьдесят семь, во время атаки на реке Мошуйхэ использовали двенадцать, осталось ещё сорок пять. Отец по справедливости выдал каждой боевой группе по пятнадцать.

За эти пару дней в собачьей стае произошёл раскол, из-за постоянных боевых потерь и массового дезертирства количество «бойцов» собачьего отряда уменьшилось примерно до ста двадцати особей. Возникла срочная необходимость переформировать войска, три больших отряда объединились в один отборный сплочённый военный коллектив. Поскольку место, где изначально стоял лагерь, четыре мелких недоноска перевернули вверх дном с помощью странных взрывающихся штуковин, похожих на жуков-навозников, собачья свора двинулась вдоль насыпи на восток, преодолела три ли и разбила новый лагерь на южном берегу Мошуйхэ к востоку от большого каменного моста.

То утро имело решающее значение. Собаки жаждали вступить в схватку и всю дорогу провоцировали собратьев, пихались и кусались. Втихаря они мерили взглядом своих вожаков. Наши Красный, Чёрный и Зелёный сохраняли невозмутимость, лишь искоса посматривали друг на друга с хитроватой усмешкой на вытянутых мордах.

К востоку от каменного моста псы уселись в круг, вытянули шеи и завыли, глядя в пасмурное осеннее небо. Тела Чёрного и Зелёного сводило судорогой, шерсть вдоль хребта перекатывалась волнами. Поскольку они вдосталь ели человечины, у некоторых собак белки глаз подёрнулись плотной сеткой красных сосудов, несколько месяцев поедания сырого мяса и кочевой жизни пробудили в глубинах их душ воспоминания, замороженные на миллионы лет покорного служения человеку. Сейчас они до костей прониклись ненавистью к этим прямоходящим тварям. Пожирание трупов противников стало не просто удовлетворением потребности в пище — важнее, что в этом процессе они смутно ощущали, будто бросают вызов человеческому миру. Это была безумная месть хозяевам, которые надолго поработили их. Разумеется, приподнять завесу примитивного тумана до рациональных высот и рационально осмыслить свои действия могли лишь три наших пса. Именно поэтому их поддерживала стая. Разумеется, физическая крепость, проворность и дух самопожертвования, который ощущался в жестоких атаках, тоже были необходимыми качествами, благодаря которым им удалось покорить себе всю свору и стать вожаками.

Человеческая кровь и человеческое мясо изменили внешний вид всех собак, их шерсть блестела, мышцы играли под шкурой, уровень гемоглобина скакнул вверх, они стали более жестокими, кровожадными и воинственными. Когда собаки вспоминали, какое жалкое существование влачили в рабстве у людей, питаясь подгоревшими рисовыми корками и помоями, их охватывал стыд. Нападения на людей стали выражением коллективного подсознания всей своры. То, что отец без конца подстреливал их собратьев, лишь укрепляло ненависть к людям.

Десять дней назад между тремя собачьими отрядами начали происходить стычки. Ничего серьёзного. Однажды жадный пёс с треснувшей мордой из команды Чёрного тайком сожрал человеческую руку, которую притащила маленькая белая собачонка из команды Зелёного. Белая собачка пошла выяснять отношение, а в итоге пёс с треснутой пастью перекусил ей заднюю лапу. Бандитская выходка разозлила всех «зелёных». С молчаливого согласия вожака они собрались и загрызли обидчика, разорвав на ошмётки даже кишки. Отряд «чёрных» не смог сдержаться при виде подобной ответной меры, а потому сто с лишним собак из двух отрядов сплелись в клубок. Клочки шерсти разлетались по лёгкому ветру вдоль реки. Псы из отряда «красных» решили не упускать удобный случай — как говорится, пользуясь пожаром, заняться грабежом — и приняли участие в грызне, вымещая личные обиды. Три наших пса с невозмутимым видом сидели поодаль и наблюдали за происходящим ледяными взглядами, хотя в их глазах бурлила свежая кровь.

Яростная битва продолжалась тогда более двух часов, семь собак так больше никогда и не поднялись, больше десятка получили серьёзные ранения и лежали на поле боя, жалобно поскуливая. После боя почти все собаки уселись на берегу и, высунув алые языки, с которых стекала целебная слюна, зализывали раны.

Вторая стычка произошла вчера в обед. В отряде «зелёных» один сизо-бурый нахальный кобель с толстыми губами и рыбьими глазами нагло приударил за симпатичной пёстренькой сучкой, снискавшей особую благосклонность вожака, с которым у неё уже были близкие отношения. Красный сильно разгневался и одним ударом лапы скинул наглого кобеля в реку, тот выскочил, отряхнул с себя грязную воду и сердито залаял. Собаки из отряда «красных» посмеивались, глядя на этого противного и жалкого уродца.

Вожак «зелёных» пару раз тявкнул на вожака «красных», Красный не обратил внимания, снова ударом лапы скинул пёстрого кобеля в реку, и тот выплыл на берег, словно гигантская крыса, выставив над водой круглые ноздри. Маленькая пёстрая сучка спряталась за Красным, кротко виляя хвостом.

В итоге Зелёный облаял Красного, как если бы один человек одарил другого холодной усмешкой.

Красный облаял Зелёного, как если бы человек ответил на холодную усмешку холодной усмешкой.

Чёрный встал между былыми товарищами и тоже что-то пролаял, как миротворец.

Собаки собрались на новом месте отдыха. Некоторые лакали воду, некоторые зализывали раны, на поверхности неспешной реки Мошуйхэ плясали древние солнечные блики, над насыпью высунул голову дикий заяц-недоросток, но испугался так, что душа ушла в пятки, и бросился наутёк.

Собачья свора нежилась в лучах тёплого осеннего солнца. Три наших пса сидели в вершинах треугольника, зажмурив глаза, словно бы вспоминали былые годы.

Красный вспомнил, какую спокойную жизнь они вели, когда охраняли двор хозяев винокурни, — тогда ещё живы были две старых жёлтых собаки. Хотя у пяти псов временами и случались стычки, но в основном они мирно сосуществовали. Красный был тогда самым хилым и маленьким, он запаршивел, и его выставили прочь из собачьей конуры. Потом он повалялся на восточном дворе на жмыхе, оставшемся после производства гаолянового вина, парша прошла, он вернулся обратно, но всё равно держался особняком: ему претило, что Чёрный и Зелёный обижают слабых, но перед сильными заискивающе виляют хвостами.

Красный знал, что вскоре состоится битва за место вожака, поскольку споры теперь происходили исключительно между тремя вожаками — свора вела себя мирно, просто того пёстрого кобеля невозможно было исправить, и он был постоянным источником беспорядков.

Наконец подвернулся удобный случай. Старая сука с драным ухом ткнулась холодным мокрым носом в нос Чёрного, после чего повернулась и призывно помахала ему хвостом. Чёрный поднялся и предался утехам со своей старой возлюбленной. Красный и Зелёный наблюдали за происходящим. Красный просто спокойно лежал, искоса поглядывая на Зелёного. Вдруг Зелёный, словно молния, метнулся к Чёрному и прижал его к земле, пока тот был занят заигрываниями.

Все собаки вскочили, глядя на их ожесточённую схватку. Зелёный без промедления воспользовался всеми преимуществами внезапного нападения, вцепился Чёрному в шею и начал с силой трясти. Шерсть на загривке Зелёного встала дыбом, а из горла вырвался рык, подобный раскату грома.

От укусов у Чёрного закружилась голова, он дёрнулся что было мочи, и в итоге Зелёный отхватил у него лоскут шкуры размером с ладонь. Чёрный поднялся, от резкой боли всё тело дрожало. Он обезумел от злости, решив, что Зелёный напал на него исподтишка в нарушение всех собачьих правил. Хороший воин не станет тайком подсыпать яд, тогда и победа окажется бесславной! Чёрный пёс дико залаял, опустил голову, кинулся на противника и вонзил зубы в шерсть на груди. Зелёный ухватил Чёрного за раненую шею и начал отрывать один за другим шматки плоти и глотать её. Чёрный разжал пасть. Зелёный тоже ослабил хватку. Вырванная на груди шкура болталась, как дверная занавеска. Красный медленно поднялся, смерив холодным взглядом соперников. У Чёрного была почти сломана шея, он не мог толком поднять голову — сколько ни пытался, она повисала. Чёрный уже ни на что не годился. Зелёный свирепо посмотрел на побеждённого, самодовольно оскалился и завыл. Потом повернулся и увидел прямо перед собой длинную морду Красного. Зелёный затрепетал. Красный пристально глянул на него, а потом бросился вперёд, пустил в ход свой излюбленный приём и повалил раненого Зелёного на землю. Не давая сопернику подняться, Красный развернул голову, ухватился за оторванный лоскут шкуры и с силой дёрнул, обнажая мышцы на груди. Зелёный вскочил, полоса меха волочилась между ног, подметая землю. Он издал громкий визг — понял, что всё кончено. Красный ударом лапы сбил едва державшегося на ногах Зелёного, и тот два раза перекувырнулся. Остальные собаки не стали дожидаться, пока Зелёный поднимется, и он под градом укусов превратился в кучу кровавых клочьев.

В этот момент Красный, уничтоживший сильных соперников, высоко задрал хвост и взревел, глядя на окровавленного Чёрного. Тот в ответ тоже залаял, поджав хвост. Его зелёные глаза уставились на Красного, и в них светилась мольба о сострадании. Жаждавшая поскорее завершить бой стая, словно взбесившись, кинулась на Чёрного, и тот прыгнул в реку, решив покончить с собой. Его голова сначала ещё появлялась над водой, но скоро пёс пошёл ко дну, а на поверхность с бульканьем всплыли несколько пузырьков воздуха.

Стая окружила Красного и, оскалив белоснежные зубы, торжественно завыла, глядя на бледное солнце в небе, которое в эту пору так редко бывает ясным.

Внезапное исчезновение собачьей своры беспокоило отца и его команду, внеся сумятицу в их упорядоченную жизнь. Осенний дождь хлестал по всему живому, издавая монотонное шуршание. Не испытывая возбуждения от сражений с бешеными собаками, отец и все остальные чувствовали себя подобно курильщику опиума без очередной дозы: из носу текло, они зевали, их постоянно клонило ко сну.

Утром на четвёртый день после исчезновения собак отец и остальные лениво собрались на краю низины и, глядя на клубившийся над низиной туман и смрад, наперебой обсуждали, чем заняться.

Хромой уже сдал винтовку, вышел из отряда охотников на собак и отправился в дальнюю деревню за кусок хлеба помогать младшему двоюродному брату в харчевне. Слепому нечего было делать, и он сидел у хибарки, болтая с болевшим дедушкой. Остались отец с матерью, Ван Гуан и Дэчжи.

Мать сказала:

— Доугуань, собаки не вернутся, они боятся ручных гранат.

Она посмотрела на три собачьих тропы и больше остальных хотела, чтобы собаки вернулись: ведь спрятать на пути своры сорок три ручных гранаты было её блестящей идеей.

— Ван Гуан, — велел отец, — сходи-ка ещё раз на разведку.

— Да я ж вчера ходил! Собаки устроили бойню к востоку от моста. Зелёный помер. Они наверняка разбежались. Хватит нам тут зря время терять, надо быстрее идти записываться в Восьмую армию.

Отец возразил:

— Нет, они непременно придут, им жаль бросить столько вкуснятины.

— Да сейчас везде полно трупов, — заметил Ван Гуан. — Они ж не дураки, чтоб нарваться на гранаты.

— У нас тут трупов полно, собаки не захотят отсюда уходить.

— А по мне, — сказал Дэчжи, — так надо записываться в отряд командира Лэна. У него бойцы одеты с иголочки: тёмно-серая форма, кожаные ремни…

Тут мать воскликнула:

— Гляньте!

Все пригнулись и посмотрели туда, куда показывала мать, — в сторону собачьих троп. Гаоляновые стебли, загораживавшие тропы, зашелестели, серебристые капли дождя отчётливо барабанили по листьям. По всему полю среди пожухлых растений из семян, проклюнувшихся по ошибке не в тот сезон, сквозь дождь и туман пробивались нежные жёлтые росточки. Аромат побегов смешивался с запахом гниющего гаоляна и зловонием разлагающихся трупов, собачьего дерьма и мочи. Отец и его команда видели перед собой страшный и грязный мир, мир, полный зла, расцветающего буйным цветом.

— Они идут! — радостно крикнул отец.

Гаолян на трёх собачьих тропах продолжал шуршать, но гранаты так и не взорвались.

— Доугуань, что случилось? — забеспокоилась мать.

— Не беспокойся, они ещё на них напорются.

Дэчжи предложил:

— Давай-ка пальнём из ружья, чтоб их напугать!

Мать от нетерпения выстрелила. В гаоляновом поле началась суета, и тут разом взорвались несколько ручных гранат. Ошмётки гаоляновых стеблей и собачьих тел взметнулись в воздух, заскулили раненые собаки. Тут же с грохотом взорвались ещё несколько гранат, их осколки и ещё какие-то клочья просвистели по воздуху над головами отца и его товарищей.

В конце концов с трёх троп выскочили больше двадцати собак, и отец с товарищами начали палить по ним. Собаки метнулись обратно и подорвались ещё на нескольких гранатах.

Мать запрыгала, хлопая в ладоши.

Но никто из них не знал о серьёзных изменениях в собачьем отряде. Сообразительный Красный, получив власть над всей стаей, отвёл остальных собак на несколько десятков ли и чётко перегруппировал их. Организованная им атака играла всеми красками диалектики, тут даже наделённым разумом людям не к чему было придраться. Красный понимал, что им противостоят несколько коварных подростков, причём один даже смутно ему знаком. Если избавиться от этих ублюдков, стая сможет спокойно наслаждаться превосходной пищей, которой в низине было полным-полно. Красный велел остроухой дворняге повести за собой половину своры прежним путём, причём биться предстояло до последнего, отступать нельзя. Сам он повёл шестьдесят собак в обход, чтобы нанести неожиданный удар и загрызть насмерть этих недоносков, за которыми столько кровавых долгов. Перед выходом Красный закрутил хвост колечком и ткнулся холодным носом в каждый такой же нос, а потом показал собратьям пример, обгрызая затвердевшую глину со своих лап. Остальные собаки повторили это за ним.

Только-только Красный подошёл к низине с тылу и увидел этих людишек, которые оживлённо жестикулировали, как с другой стороны раздались взрывы ручных гранат. Сердце его затрепетало от страха, в стае тоже началась паника. Эти чёрные навозные жуки с огромной поражающей силой наводили ужас на всех собак. Красный понял, что стоит струхнуть, и его ждёт поражение по всем фронтам. Он повернул голову, оскалился и пронзительно залаял на взволнованных собак, после чего вся стая под его предводительством бросилась вперёд, как гладкая пятнистая туча, к тому окопу, где прятались отец и его команда.

— Они сзади! — испуганно крикнул отец, развернул «Арисаку-38» и выстрелил, не успев прицелиться. Пуля попала в довольно крупную коричневую собаку, её тело ещё пролетело вперёд два-три метра и упало на землю, после чего на него наступили собаки, бежавшие сзади.

Ван Гуан и остальные палили без остановки, однако, как говорится, передние падают — задние встают им на смену, и вот уже другие псы мчались к окопу, их зубы сверкали, а глаза алели, словно спелые вишни. В тот момент ненависть собак к людям достигла наивысшей точки. Ван Гуан бросил винтовку, повернулся и побежал в низину, но его окружили больше десятка собак, и низенький подросток за считанные минуты просто исчез. Привыкшие питаться человечиной собаки давно уже превратились в злобных хищников, их движения были быстрыми и отточенными, каждая отхватывала по большому куску мяса Ван Гуана, зубы с хрустом перегрызали его кости.

Отец, мать и Дэчжи прижались спинами друг к другу, они перепугались так, что ноги тряслись, мать даже обмочила штаны. Былая лёгкость, с которой они били собак, исчезла как дым. Собаки окружили их плотным кольцом. Они без конца стреляли, убили и ранили ещё нескольких псов, но при этом расстреляли все патроны, что были в магазинах. У отца на винтовку был надет штык, он блестел и представлял для собак серьёзную угрозу, однако у матери и Дэчжи были лишь короткие карабины, без штыков, а потому большинство собак начали кружить вокруг них. Мать тихонько запричитала:

— Доугуань… Доугуань.

— Не бойся, — велел отец. — Крикни погромче, позови на помощь моего отца.

Красный понял, что отец тут за главного, и презрительно косился на его штык.

— Па-а-а-а-ап! Спаси нас! — заорал отец.

— Дядя! Спаси нас! — со слезами закричала мать.

Собачья свора разок попробовала атаковать, однако отец и его команда оттеснили их, ствол материнского карабина попал прямо в пасть одному из псов и выбил два зуба. Одна опрометчивая собака бросилась на отца, но штык распорол шкуру на морде. Пока остальные наступали, Красный сидел за пределами оцепления, спокойно глядя на отца.

Противостояние длилось так долго, что хватило бы времени выкурить две трубки. Отец почувствовал, что его ноги обмякли, а руки затекли; он ещё раз громко позвал дедушку на помощь, а потом ощутил, как мать всем телом навалилась на него, словно рухнувшая стена. Дэчжи тихим голосом сказал:

— Доугуань, я отвлеку собак, а вы бегите…

— Нет!

— Я побежал!

Дэчжи оторвался от них и помчался в гаолян. За ним кинулись несколько десятков псов, догнали и набросились на него. Отец не отваживался посмотреть, что там с Дэчжи, поскольку с него самого не сводил глаз Красный.

С той стороны, куда метнулся Дэчжи, раздался взрыв двух японских гранат. От взрывной волны стебли гаоляна затрепетали, щёки отца онемели, и под звук падающих на землю останков раздался жалобный вой раненых собак. Окружавшие отца и мать псы испугались взрыва и отбежали на десяток шагов. Мать воспользовалась случаем, вытащила гранату и метнула в стаю. Увидев, что по небу в их сторону летит та самая странная чёрная штуковина, собаки вразнобой залаяли и в панике бросились врассыпную. Однако граната не взорвалась. Мать забыла её взвести. Не убежал только Красный, улучив момент, когда отец отвернулся посмотреть на мать, он взмыл вверх. В полёте тело его расправилось, описав красивую дугу на фоне серебристо-серого неба и явив всё величие собачьего вожака. Отец инстинктивно отпрянул, когти чиркнули по его лицу, и первая попытка Красного не увенчалась успехом, однако он сорвал со щеки кусок кожи размером с отцовский рот, и из раны потекла липкая кровь. Красный снова бросился на отца, но тот выставил вперёд винтовку. Лапы пса упёрлись в ствол, но он попытался просунуть голову под штыком и вонзить зубы в грудь отцу. Отец увидел островок белоснежной шерсти на животе Красного и с размаху ткнул туда штыком, но тут вдруг мать неожиданно подалась вперёд, и отец упал навзничь. Красный не преминул этим воспользоваться — он прицелился и укусил отца в пах. Мать размахнулась и ударила прикладом по твёрдой собачьей голове. Красный отбежал на несколько шагов, а потом ринулся было в атаку, но, когда его тело зависло в трёх чи над землёй, повалился головой вперёд одновременно с выстрелом. Пуля выбила ему один глаз. Отец и мать увидели дедушку. Левой рукой он опирался на обуглившуюся чёрную палку, а правой держал японскую винтовку, из дула которой поднималась струйка серого дыма. Он стоял твёрдо, но согнулся, и волосы его совсем поседели.

Дедушка несколько раз выстрели в псов, которые собрались вдалеке, и те, поняв, что дело плохо, бросились наутёк в гаолян, и каждый побежал своей дорогой.

Дедушка, пошатываясь, подошёл, ткнул палкой Красного в голову и выругался:

— Ах ты, предатель!

Сердце Красного ещё не остановилось, лёгкие продолжали дышать, сильные задние ноги дёргались, оставляя борозды на чернозёме, а роскошная красная шерсть полыхала, словно языки пламени.