На моих глазах на детской площадке разворачивается история любви.

Мой Артем и безымянная белокурая девочка.

Он и она.

Ему два, ей четыре.

(Оставим так для красоты мизансцены. Формально моему почти два с половиной, а сколько ей, доподлинно неизвестно, это примерная оценка, но точно старше моего.)

Так она и начинается, эта случайная любовь всей жизни, этот громадный шкаф, который потом не пролезает ни в одни двери – с маленького ведерка, отданного ей добровольно, с пальцев, засунутых и в нос, и в рот одновременно, в забытьи, в любовании ею.

Фоном, конечно, звучит знаменитая мелодия из «Мужчины и женщины» Фрэнсиса Лея: ее ставят феи на крохотном патефончике.

«Как смотрят дети», – пел про подобное Высоцкий.

Да, вот так они и смотрят: остановите космос, я сойду.

Белокурая девочка поманила Артема.

Артем, которого невозможно приманить даже гигантским куском колбасы, на этот раз послушно поплелся.

Я наблюдал на расстоянии, издалека, старый, лишний, отлюбленный.

Вижу, происходит что-то странное.

Девочка уложила Артема на лавочку.

Люди добрые, что ж это делается.

Она что, операцию ему собралась делать? Девочка из семьи медиков?

Фуф, нет, показалось. Девочка погладила Артема по голове и поцеловала в щеку.

Не знаю, как сынок, а я на расстоянии покраснел. Как будто это меня только что поцеловали. Молодец, парень, мачо, любимец женщин, весь в меня. Ну, ладно, кого я обманываю, но пусть хоть кто-то у нас в роду будет мачо, любимец женщин, а не как все мы, по мужской линии, за шторой вечно прячемся.

Артем ничего, держится молодцом, никакой реакции на поцелуй. Не шелохнулся, как будто правда ждет операции. Кремень.

Белокурая девочка тем временем оставила Артема и подошла к своей игрушечной коляске, которую я раньше не замечал. Она достала оттуда куклу, погладила ее по голове и поцеловала в щеку.

Бедный, бедный Артем.

Никакая это не любовь.

Для девочки мой Артем – такая же кукла, только большая.

У нее просто сработал материнский инстинкт.