В моей примитивной типологии есть два типа детей: ребенок-собака и ребенок-кошка. Ребенок-собака тянется к людям, радуется обществу, виляет хвостом и хочет быть в компании. Ребенок-кошка прячется, ищет укромные уголки, гуляет сам по себе и неохотно выходит в свет.

У меня было кошачье детство. Родители перед сном осторожно доставали постельное белье из стенного шкафа: я мог оказаться среди подушек или в недрах пододеяльника. В деревне я уходил какать подальше от людей, чуть ли не в соседний колхоз, эпично, как уходят умирать слоны. В школе у нас бытовала традиция: именинник приносил на свой день рождения пакет конфет, ходил по классу и угощал одноклассников. Однажды меня обнаружили под лестницей в куче фантиков: я съел все конфеты из своего подарочного пакета, который снарядили мне родители, чтобы они не доставались никому, как бесприданница у Островского.

Артем, в противоположность мне, ребенок-собака. Он звезда вечеринок и свой парень, душа компании и король танцпола. Вокруг Артема всегда клокочет маленький шоу-бизнес. Артем приходит какать к людям: он появляется посреди благородного собрания и усаживается на корточки между взрослыми. Для завершения образа ему не хватает только беломорины.

Однажды я придумал очередную хитрость для укладывания этой динамо-машины. На нашей большой родительской кровати, где засыпает Артем, я соорудил сыну домик из одеяла и подушек. Забетонировал в стену его любимого плюшевого кота, подкрепил конструкцию какой-то взрослой одеждой. Я же сам именно так и засыпал в своем детстве юного подпольщика. Я не сомневался, что эта берлога, эта нора придется малышу по вкусу. Что он тоже будет счастлив спрятаться от мира.

Какое там. Коротышка распсиховался, как Архнадзор. Мол, чего я тут ему понастроил без согласования с БТИ. Пришлось разбирать самострой. Артем засыпал в позе звезды на полкровати, открытый космосу. Он еще долго метал в мою сторону гневные огненные взгляды, подсвечивая темноту.