Во время моего очередного приезда в деревню мы с Артемом пошли прогуляться.

Это была очень, очень странная прогулка.

Мне приходилось постоянно ждать сына. И не потому, что он не поспевал за мной своими гномиковскими ножками.

Артем останавливался почти у каждого дома и беседовал с местными жителями. Причем в большинстве случаев местные жители сами окликали его через забор. Я уходил дальше вперед и не слышал детали их диалогов.

Со стороны я видел, как сынок активно жестикулировал, а порой даже подпрыгивал. О чем взрослые женщины и мужчины умудрялись разговаривать с моим двухгодовалым сыном, до сих пор ума не приложу. С тем же успехом они могли бы пообщаться со своими коровами – словарный запас Артема отличался не сильно. Один мужик даже вышел за калитку, чтобы показать моему малышу на какую-то неисправность в колесе его машины. Они минут пять сидели вдвоем на корточках и что-то обсуждали. Я чувствовал себя лишним и непоправимо городским.

Тем же вечером я вышел прогуляться перед сном по округе в гордом одиночестве.

На центральной площади деревни я мозжечком уловил знакомые флюиды агрессии. В качестве компенсации беспомощности заумным очкарикам свыше дана эта сверхспособность – дар предвидеть побои.

Краем глаза я заметил компанию подвыпивших парней. Один из них довольно громко спросил товарищей: «Это чего за крендель здесь разгуливает». Это был один из тех ритуальных вопросов без вопросительного знака в конце, на которые обычно не предполагается ответов. Такая хулиганская прелюдия. Я уже приготовился привычным фальцетом кричать «милиция».

«Да, ты че, это же папа Артема», – ответил ему кто-то из компании.

«А, тогда все ровно, респект», – успокоился агрессор.

Я не удивлюсь, если за это лето Артем наладил здесь сбыт краденых подгузников, и его короновали как воришку в законе.