Глава 4. Расстройство буйного воображения

Мо Исикава положила папку с «Чудо-ребятами» на розовое покрывало и взглянула в большое зеркало, висевшее в углу. В отличие от своей подруги Сэм Мо зеркала очень любила – пожалуй, даже слишком. В комнате у нее их было три, и Мо никогда не упускала возможности оглядеть себя, попозировать как Эми Эванс или, проходя мимо, сказать своему отражению «Привет, подруга».

Но в эту минуту Мо смотрела себе в глаза с очень серьезной и совсем не забавной целью. Она глубоко вздохнула и принялась декламировать речь, над которой работала три месяца. Мо уже столько раз повторяла ее, что намертво выучила наизусть, как Клятву верности.

– Пап, нам нужно поговорить, – сказала Мо. – Прости, что вот так застала тебя врасплох, но мы должны обсудить мое образование. Знаю, ты всегда мечтал, что я пойду в Стэнфорд, но после долгих раздумий я решила, что это не для меня. Я тебе не рассказывала, но после подачи документов в Стэнфорд я отправила заявку на программу писательского мастерства в Колумбийском университете. Меня приняли и туда тоже, и именно туда я собираюсь пойти осенью.

Она открыла папку с «Чудо-ребятами», вытащила письмо о приеме в Колумбийский и вместе с буклетами по программе выложила его на кровати, как бы показывая отцу.

– Я понимаю, почему ты считаешь, что писательство – профессия ненадежная, поэтому, чтобы ты не волновался, я планирую изучать и экономику. Прости, что не сказала раньше, но я знала, что ты расстроишься. Вступительный взнос я отправила и в Стэнфорд, и в Колумбию, чтобы было время набраться храбрости и все тебе рассказать, но дисциплины нужно выбирать уже сейчас, пока все места не заняты. Вот список дисциплин, которые я планирую изучать в первом семестре.

Поверх буклетов Мо положила список.

– Я не хочу жить, жалея об упущенных возможностях, и буду несчастна, если придется поступать в Стэнфорд и заниматься экономикой. Я писатель, пап, – это у меня в крови, и именно этому я хочу посвятить свою жизнь. Ты сам меня учил, что взрослые порой принимают непростые решения, и я надеюсь, что в этом ты увидишь зрелость мышления, а не отсутствие уважения к тебе. А теперь просмотри, пожалуйста, все материалы, что я принесла, и давай поговорим обо всем утром. Спасибо. Ну как тебе, Персик?

Мо тревожно оглянулась на своего серого кота, Персикона Картера, известного также просто как Персик. Он лежал на груде плюшевых животных в другом конце комнаты. Это были почти десять килограммов чистого презрения, и украшенный драгоценными камнями ошейник отлично подходил нраву кота. Персик смотрел на Мо так же, как всегда смотрел на людей – будто мысленно призывая их всех отправиться в пешее эротическое путешествие.

Мо привыкла к равнодушию Персика. Зеленые глаза кота были полны отвращения с тех самых пор, как его принесли домой из приюта – словно он с самого начала знал, что обязан своим существованием вымышленной паре из телесериала.

В принципе Мо догадывалась, что вряд ли существо, которое справляет нужду в коробку с песком, живет на одних рыбных консервах и спит по двадцать часов в день, глубоко за что-то обижено лично на нее. Но ей приходилось временами напоминать себе об этом и о многом другом – слишком часто она витала в небесах. Воображение Мо жило своей жизнью.

– Интересно, сильно ли папа разозлится, когда узнает, – размышляла Мо, расхаживая по комнате. – Формально он, конечно, не может меня заставить пойти в Стэнфорд. Но опять же формально за мой колледж платит именно он. Вдруг он просто не даст мне денег? Вдруг за Колумбийский придется платить со студенческих займов? А если после выпуска мне никто не станет платить за тексты? Как я потом из долгов вылезу? Да мне свои органы на черном рынке продавать придется!

С самого детства Мо страдала от РБВ (расстройства буйного воображения). Министерство здравоохранения США такого расстройства не признавало официально (потому что Мо сама его выдумала), но было оно таким же тяжелым и утомительным, как и любое другое.

– Хватит, Мо! – рявкнула она и влепила самой себе пощечину. – Отец не позволит тебе продавать органы ради колледжа. Ты ведь его единственная дочь – когда он постареет, тебе еще о нем заботиться. Боже, будь у меня брат или сестра постарше, не пришлось бы сейчас все это расхлебывать.

С другой стороны, в таком случае Мо вряд ли стала бы писателем. Именно жизнь без братьев и сестер пробудила в ней творческий пыл и обрекла на РБВ. Играть Мо было не с кем, и ей пришлось придумывать себе развлечения.

Например, когда Мо было два года, она сняла крышки со всех предметов в доме и спрятала в коробочке у себя под кроватью. Она сделала это лишь затем, чтобы позлить отца и посмотреть, как он все эти крышки ищет.

В три года Мо возлюбила зеркало. Одинокая малышка часами смотрела в него, разговаривала, корчила смешные рожицы самой себе. Зеркало было не просто листом стекла с ее отражением – оно открывало окно в другой мир, где жил ее двойник. Именно поэтому по сей день Мо не могла пройти мимо зеркала, не посмотрев себе в глаза или не сказав «Привет» – иначе ей казалось, что она предает старого друга.

В четыре Мо придумала имя каждой вещи в доме, чтобы всегда было с кем поговорить. И не только имя – все предметы мебели и приборы она наделила еще и собственной историей, привычками, политическими взглядами. Она не знала, что значат слова «республиканец» и «демократ», но очень подробно рассказывала родителям, что стиральная машина не желает разговаривать с сушильной, потому что в 2004 году та голосовала за Джона Керри.

Мама Мо решила, что это очень забавно и изобретательно, и поэтому поддерживала дочь в ее затее. К несчастью, миссис Исикава и ее супругу это вышло боком. Помимо имен выходило, что у каждого предмета в доме есть еще и душа, поэтому когда приходило время что-нибудь выбросить, Мо вела себя так, будто это самое настоящее убийство.

Когда родители выбросили Брюса, шатающийся табурет, Мо плакала неделю. И так и не смогла оправиться, увидев, как двое мусорщиков похищают сломанный телевизор Энтони. Мо бежала за грузовиком шесть кварталов, запомнила номер машины и позвонила 911, когда вернулась домой. Разговор между ее отцом и двумя пришедшими на вызов полицейскими вышел очень неловкий.

Маме ничего не оставалось, кроме как сказать Мо, что помятый абажур по имени Мередит сбежал с бродячим цирком. До конца года Мо получала от Мередит письма, в которых та рассказывала ей о своих приключениях в пути. К счастью, Мо так и не заметила, как почерк Мередит был похож на мамин.

Именование затронуло и двор. Каждое дерево, растение и камень обзавелись сложной предысторией, которую Мо была очень рада изобрести и рассказать маме.

– Я и не знала, что клен раньше жил в Швейцарии, пока не оказался у нас во дворе, – сказала миссис Исикава. – Почему он решил переехать в Штаты?

– Потому что влюбился в кедр, они хотели пожениться и создать семью деревьев, – отвечала Мо.

– Папа по той же причине переехал сюда из Японии, – сказала миссис Исикава. – А вон тот валун? Почему он или она с нами живет?

– Он просто выглядит как валун, мам, – объяснила Мо. – Когда-то это была падающая звезда, она миллион лет летела через галактику, пока не упала сюда!

– Это удивительно, милая, – сказала миссис Исикава. – Я очень люблю твои истории. Можешь кое-что сделать для меня? Скоро мне придется ходить на всякие встречи – ничего интересного, просто взрослые дела – и было бы очень здорово, если бы ты писала истории для меня. Я могла бы брать их с собой и радоваться.

– С удовольствием, мам!

Мо с восторгом взялась за новый проект и подошла к делу очень серьезно. Слов она знала немного, но писала подробные рассказы про жуков в саду, про птиц, что живут в деревьях, про звезды в ночном небе. Порой сюжеты выходили слишком сложными, и Мо для наглядности рисовала картинки мелками и фломастерами, чтобы мама не запуталась.

– Чудесные рассказы, малышка! – сказала миссис Исикава. – То, что надо. Слушай, мне скоро снова нужно будет идти на встречу. Давай ты и дальше будешь писать истории для меня? Они всегда поднимают мне настроение.

– Конечно!

Каждый день, когда миссис Исикава уходила на встречу, Мо отдавала ей новый рассказ. На встречи маму всегда возил отец, а Мо оставалась с тетей Коко, и когда родители возвращались, новый рассказ для мамы уже был готов. Встречи становились все чаще, и Мо все труднее и труднее было успевать писать.

– Прости, мамуль, – сказала Мо. – Я еще не дописала историю про соседскую собаку.

– Ничего, милая, – ответила мама. – Я немножко устала и, наверное, все равно не прочитала бы сегодня много. Давай ты ее закончишь, а я завтра погляжу?

Мо очень увлеклась рассказами и совсем не замечала, что с тех пор, как начались все эти встречи, мама с каждым днем все больше устает.

– Мама, а почему ты всегда такая уставшая? – спросила как-то Мо. – Это из-за встреч тебе хочется спать?

– Да, милая, из-за них, – ответила миссис Исикава. – У взрослых важные дела, но они бывают порой такими скучными. Только думаю о них – и уже спать хочется. Но не волнуйся, малышка, мамочка будет веселой как раньше, когда встречи закончатся.

Мама Мо теряла не только силы. Она все больше бледнела и худела, с каждой встречей становилась все слабее.

– Мам, а почему ты такая худенькая?

– Я… иногда забываю пообедать на встречах, – ответила миссис Исикава.

– А что с твоими бровями и ресницами? Они выпали?

– Ну… может быть, я линяю, как соседская собака? Лето ведь уже не за горами.

– Мам, люди не линяют. Что с тобой, правда?

– Милая, иди сядь сюда, и я объясню, – сказала мама. – Я давно хотела кое о чем с тобой поговорить, но все ждала подходящего времени. Понимаешь, на встречи я ходила в больницу, к докторам.

– А зачем тебе в больницу, мам?

– Потому что… потому что… – с трудом выговорила миссис Исикава. – Потому что доктора думают, что у твоей мамы могут обнаружиться суперсилы! Вот они и проводят тесты, чтобы это проверить.

– Суперсилы? – рассмеялась Мо. – Да неправда!

– А как же еще объяснить все эти перемены? – лукаво спросила миссис Исикава. – Твоя мама – Невероятная Суперженщина и умеет спать, уменьшаться и линять. Только никому из друзей не рассказывай, а то обзавидуются.

– Поэтому папа теперь так много молчит? Потому что хранит твой секрет?

– Да, именно поэтому, – ответила мама. – Но не волнуйся, папа тоже станет прежним, как только я пройду все тесты на суперсилы.

– А как их можно использовать? – спросила Мо, все еще не до конца поверив маме.

– Это врачи и пытаются выяснить. Получается долго, потому что воображения-то у них маловато. Эх, вот если бы мог кто-нибудь им помочь!

У Мо загорелись глаза, и она широко улыбнулась.

– Так ведь у меня же отличное воображение! – воскликнула она. – Может, если я напишу рассказов про Невероятную Суперженщину, то помогу врачам!

– Малышка, это замечательная идея! – сказала миссис Исикава. – Мне скоро снова нужно будет ходить на встречи – на этот раз придется на пару дней остаться в больнице, чтобы пройти еще несколько тестов на суперсилы. Давай ты напишешь для меня еще рассказов, и мы вместе их почитаем, когда я вернусь?

– Запросто! – ответила Мо.

Пока мама была в больнице, Мо старательно работала над историями про Невероятную Суперженщину, которая умела спать, сжиматься и линять. Она написала, как с помощью своих сил мама проспала самый громкий шум на планете, как она сжималась до размеров мышки, чтобы достать упавшие за диваны и шкафы вещи, а волосы подбрасывала в еду в ресторанах, чтобы ее там бесплатно кормили.

Мо с нетерпением ждала, когда сможет поделиться с мамой новыми историями – она знала, что та будет смеяться над ними до упаду. Тетя Коко не так сильно любила творчество Мо, поэтому та мечтала, чтобы родители поскорее вернулись.

Почти через неделю папа наконец пришел домой.

Один.

– Папуль, мама уже прошла все тесты на суперсилы?

– Нет, – сказал мистер Исикава. – Никаких тестов больше не будет.

Отец избегал смотреть Мо в глаза, и она испугалась, что он за что-то злится на нее.

– А когда мама вернется домой? – спросила Мо.

– Мама не вернется, – ответил он.

– Почему? Где она?

Мистер Исикава немного помолчал, как всегда бывало, когда он мысленно переводил слова на английский. На этот раз, однако, он прекрасно знал, что сказать, просто говорить не хотелось.

– Мамы больше нет.

– Нет? А где она есть? Я должна отдать ей новые рассказы.

Мо попыталась дать отцу стопку рассказов, но он их не взял.

– Не нужно больше рассказов, Морико, – сказал отец. – Мама умерла.

Со временем Мо узнала, что ее мама боролась с раком два года. Затем во время простой процедуры в больнице у миссис Исикава отказали почки, и она так и не смогла оправиться. Мама Мо не догадывалась, что их разговор про Невероятную Суперженщину станет последним.

Но тогда ничего этого отец Мо не объяснил. После смерти жены мистер Исикава больше никогда не говорил о ней и вообще почти не разговаривал. Шесть дней в неделю он работал допоздна, а все остальное время сидел у себя один и смотрел японское телевидение. Друзей у него не было, почти все родственники остались на другом конце света, а с дочерью он общался исключительно указаниями вроде «Уберись в комнате», «Учи уроки» и «Иди в Стэнфорд». Мо казалось, что умершая мать ей теперь куда ближе, чем отец – именно он стал настоящим призраком в их доме.

За тринадцать лет Мо с отцом так и не научились жить вдвоем и с каждым днем все больше походили на незнакомцев, живущих под одной крышей.

– Папа сегодня задерживается больше обычного. – Мо посмотрела на часы. – Интересно, почему? Неужели у нас так много японцев, которым вечером субботы нужна консультация юриста?

Этажом ниже поднялась гаражная дверь, и комнату Мо затрясло. Мо слышала, как отец паркуется и входит в дом.

– Господи, пришел, – пробормотала Мо. – Пора! Персик, пожелай мне удачи.

Вместо поддержки кот посмотрел на Мо мрачно, будто желая ей пойти и сброситься с моста. Она аккуратно сложила буклеты Колумбийского университета в нужном порядке, спустилась вниз и нашла отца в столовой. Он ел суп и читал японскую газету.

– Привет, пап. Как работа? – спросила Мо.

Мистер Исикава от газеты не отрывался никогда.

– Нормально, нормально, – пробурчал он. – Ты собралась на завтра?

– Почти. – Мо откашлялась, готовясь начать речь. – Пап, нам нужно поговорить. Прости, что вот так застала тебя врасплох, но мы должны обсудить мое образование…

– «Врасплох»? – переспросил мистер Исикава. – Что значит это слово?

Мо не планировала, что отец будет ее перебивать, но не удивилась. Большая часть его знаний английского умерла вместе с его женой, отчего Мо пришлось стать для него виртуозным учителем и переводчиком.

– Застать врасплох значит удивить, – объяснила Мо.

– Удивить? – спросил отец. – Ты хочешь меня удивить?

– Да не то чтобы, пап, я просто хочу поговорить с тобой кое о чем и не хочу, чтобы эта тема тебя смутила.

– Что-то не так?

– Это от тебя зависит, – сказала Мо и вернулась к речи: – Знаю, ты всегда мечтал, что я пойду в Стэнфорд…

– О да. – Мистер Исикава кивнул. – Это прекрасный университет. Благодаря ему ты найдешь отличную работу и будешь хорошо жить.

– М-м-м… да, – сказала Мо. – Но после долгих раздумий я решила, что Стэнфорд не…

– «Раздумий»? – переспросил мистер Исикава.

– Да, это значит размышления, мысли. Я думала об этом.

– Да, да, конечно, – сказал мистер Исикава. – Ты умная девочка, а умные девочки много думают. Потому тебя и взяли в Стэнфорд.

Все оказалось сложнее, чем ожидала Мо, – а она продумала почти каждый возможный сценарий, включая тот, при котором прямо во время разговора начнется война. Она пыталась говорить все как было задумано, но чем больше отец перебивал, тем сложнее было сосредоточиться.

– Как раз про Стэнфорд я и хочу поговорить, – сказала она. – Взрослые порой принимают непростые решения, а я не хочу жить, жалея об упущенных возможностях. Я решила, что Стэнфорд мне не подходит.

– Ты слишком к себе строга, Морико, – сказал мистер Исикава. – Ты так прилежно училась и получала отличные оценки. Ты не меньше прочих заслуживаешь поступить в Стэнфорд. Не бойся.

Больше всего Мо боялась, что он не станет ее слушать, и начала волноваться. Да, ее отец плохо знал английский, но дураком он вовсе не был. Возможно, мистер Исикава уже понял, что хочет сказать дочь, и просто делал вид, что не понимает.

– Пап, ты меня не слушаешь…

– Многие подают документы в Стэнфорд, но принимают только лучших.

– Да, я тебя услышала, послушай и ты меня…

– Стэнфорд – отличная возможность и гарантия отличной карьеры…

– ПАП, ДА НЕ ХОЧУ я в СТЭНФОРД!

Мо изумилась своему выпаду даже больше отца. Мистер Исикава уронил ложку в суп и уставился на пустые стулья за другим концом стола. Повисло молчание, пока Мо наконец не собралась с духом и не положила перед ним папку.

– Меня приняли в программу писательского мастерства в Колубийском университете в Нью-Йорке, – сказала она. – Я хочу поступить туда и именно туда собираюсь пойти. Вот информация о программе и о курсах, которые я буду посещать. Знаю, ты хотел для меня другого, но это моя жизнь, и я писатель, а не бизнес-леди. Пожалуйста, поддержи меня.

Мистер Исикава открыл папку и пролистал бумаги, но видно было, что прочитать он ничего даже не попытался. Затем он вернул папку Мо и скрестил руки на груди.

– Колумбийский университет – это ошибка, Морико, – сказал он. – Стэнфорд – разумный выбор.

– Пап, Колумбийский – отличный колледж, и там прекрасная программа по экономике, которую я могу изучать дополнительно.

– Писательство – не настоящая профессия. Чтобы стать успешным человеком, тебе нужна достойная работа.

– Ты даже никогда не читал, что я пишу! Может, если посмотришь, то передумаешь!

Мистер Исикава резко ударил ладонью по столу, отчего Мо подпрыгнула, а его суп разлился на письмо о приеме в Колумбийский.

– Хватит разговоров! – рявкнул мистер Исикава. – Ты пойдешь в Стэнфорд, и это не обсуждается!

– Пап, ну пожалуйста!

Мистер Исикава заставил дочь умолкнуть – он больше не бил по столу, просто впервые за вечер посмотрел Мо в глаза.

– Пусть мама гордится тобой, – мягко сказал он.

Никогда еще не бывало, чтобы Мо не нашла слов, но сейчас она вдруг утратила дар речи. Отец заговорил о маме впервые за тринадцать лет – и не затем, чтобы утешить Мо, а чтобы настоять на своем!

– Ступай к себе, – сказал мистер Исикава. – Отдохни перед поездкой.

Мо взяла папку со стола и в слезах вернулась в свою комнату. Она захлопнула дверь, взяла Персика на руки и насильно обняла, свернувшись калачиком на кровати.

– Похоже, придется нам переезжать в Калифорнию, – шепнула Мо на ухо коту. – И о чем я только думала? Папа не знает, что такое сочувствие и здравый смысл. Только правила и указания.

Персик сумел наконец выцарапаться из ее объятий. Не получив поддержки ни от отца, ни от кота, Мо села за компьютер и нашла утешение в том единственном, что могло ей помочь – в творчестве.

Слезы капали на клавиатуру, а Мо печатала первый абзац новой главы романа-фанфика по «Чудо-ребятам». Получалось не в таком эротическом ключе, как до того.

Мо писала, писала и смогла уснуть только к утру. Имена, лица и места были чужими, но любовь между доктором Конфузером и доктором Персико стала величайшей любовью в ее жизни. Да, она была вымышленной, но Мо решила, что это лучше, чем совсем ничего. И потому держалась за Персикон, как за спасательный круг, надеясь, что он убережет ее в страшную темную бурю.