Ангел покорно склонил голову, поднимая ладони. Картафил, Малх и Агасфер окружили его, сжав в руках оружие. Мидас остался у «шалаша» – он с удовольствием наблюдал за паникой невесты, забившейся в дальний угол. Картафил пристально посмотрел на маску, но не увидел в ней ничего.

– Если ты с нами, – произнес он, не снимая пальца со спуска автомата, – то отойди в сторону – не мешай. Мидас закончит свое дело, и мы разбежимся.

– Я помогу ему, – кивнул Малх, вытаскивая из-за пояса нож. – Тот, кому ты служишь, исковеркал нашу жизнь. Дай нам спокойно умереть. Ты должен это понимать… за столько сотен лет мучений мы заслужили нормальную смерть.

Края маски дрогнули – казалось, что ангел вздохнул.

– Ребята, – вкрадчиво заговорил Аваддон. – Я абсолютно с вами согласен. Бог не простит нам, если мы сорвем Апокалипсис. Превращайте ее в статую, нет проблем. Но у меня плохая новость. Вы все равно не сможете умереть.

Упади луна в центр площади, это произвело бы меньшее впечатление.

– Почему? – настороженно спросил Агасфер. – Это конец всего живого, не так ли? Праведники попадут с Иисусом в небесный Иерусалим, а такие, как мы, – будут умерщвлены, брошены в озеро, кипящее лавой. Вот оно, совсем рядом. – Вытянув руку, он показал на открывшиеся Врата, плюющуюся жидким огнем яму рядом с руинами Архангельского собора. – Я давно мечтаю попасть туда. Упаду и обнимусь с огнем – словно с любовницей.

– Твой И и с у с, – было видно, что произнесение и м е н и далось Картафилу с трудом, – не имел права так поступать с нами. Почему именно мы? Да, я ударил его. Может, даже сильнее, чем следовало. Но скажи мне, ангел, а кто тогда его не бил? Каждый из первосвященников малого Синедриона отметился и ударом, и плевком в лицо. А Пилат, приказавший провести экзекуцию? А палач, засекший Христа кнутом в кровавое мясо? Солдаты, подгонявшие уколами мечей на Голгофу? Легионер Лонгин, пронзивший его сердце копьем? Почему они не понесли наказания? Да, все эти люди умерли не своей смертью. Но они все же – УМЕРЛИ. А мы навечно остались жить. Зачем он сделал с нами это? Разве мы поступили с ним хуже остальных?

Мидас зацепил обычной рукой ногу невесты. Улыбаясь, он тащил ее наружу, Светлана, теряя волю к сопротивлению, слабо цеплялась за камни. Трое мужчин подступили вплотную к Аваддону: полные злобы и отчаяния, они испытывали уколы буйной радости, зная – сейчас все закончится.

– Вам был дан шанс, – донеслось из глубин маски. – Понять и осознать свою ошибку. Дойти своим умом – этого делать НЕ СЛЕДОВАЛО. И самое главное – р а с к а я т ь с я. Если бы вы провели свои жизни праведно, ожидая второго пришествия думаю, Иисус обязательно простил бы вас.

Ангел поднял голову: маска слепо смотрела на всех троих. Мидас уже вытащил невесту из шалаша. Светлана, сжавшись в комочек, покорно лежала у его ног – ее тело судорожно вздрагивало от беззвучных рыданий.

– И какого хрена, мне любопытно, вы этого не сделали? – Тон Аваддона повысился до неприкрытой злобы. – И почему сейчас думаете, что Он так спокойно позволит вашей группе вмешиваться в Его личные дела?

– Он блефует, – скороговоркой сказал Малх. – Слышите? Он тянет время.

– Ты не ошибся, – подтвердил Аваддон, срывая маску.

Взгляд черной бездны посеял страх в душе Малха. Подкрепив успех молниеносным ударом по лицу стражника, ангел вырвал из ослабевшей ладони нож. Одним прыжком он достиг Мидаса, замахиваясь лезвием, – резко пригнувшись, тот ушел от удара. Однако сразу же, не делая новых попыток уклониться, царь двинулся на Аваддона, тот не ожидал столь скорой атаки, и преимущество было утрачено. Сжавшись, как лев, Мидас прыгнул…

ОН УСПЕЛ КОСНУТЬСЯ ЕГО РУКИ.

Ангел упал на колени. Положив поверх обломка кирпича ладонь, на коже которой расползалась оранжевая паутина, он ударил по кисти тяжелым ножом – опустив его вниз с такой силой, как будто это был топор. Кровь из артерии брызнула фонтаном; перехватив другой рукой отрезанную конечность, уже превращенную в золотой слиток, Аваддон ударил Мидаса этим бруском в коленную чашечку. Затем, когда тот упал, прямо между глаз. Три удара последовали один за другим, прежде чем до него добежал Картафил – рассыпая ругательства на десятке языков, офицер начал избивать ангела ногами. Резво откатившись по брусчатке, Аваддон вскочил, придерживая изуродованную кисть, однако ситуацию это не спасло: со спины на него налетел Агасфер, а спереди ударил головой в живот подоспевший Малх. Вся компания рухнула на землю: раздался хряск и хрип, перемежавшийся тупыми ударами, словно повар готовил к прожарке сочную свиную отбивную. Мидас застыл на камнях с залитой кровью головой, Светлана также лишилась чувств. Несмотря на рану, ангел отбивался весьма успешно, но ему приходилось действовать лишь одной правой, а кто-то из врагов постоянно бил по кровоточащему обрубку. Серебряная маска валялась в пыли – лицо Аваддона искажалось гримасами боли: соперники усиленно старались не смотреть ему в глаза. Наблюдая, как трое бьют одного, окрестная публика предпочла занять нейтральную позицию: старушки обдирали мебель, стрельцы пили денатурат, поседевший продюсер фильма «Гитлер капут!» посыпал голову пеплом. Лишь зодчие Барма и Постник, любовавшиеся собором Василия Блаженного (построенного ими как храм Покрова), обратили внимание на четырех людей, дерущихся в тумане.

– Однако, – отвлеченно сказал Барма. – Даже огонь небесный храму ничего не сделал. Зришь, как лепо мы с тобой построили: недаром балку двойную склали. Ишь, благодать какая. Так и хочется чарочку за здоровье государя.

– Я тут в летописях читал, – промямлил Постник. – Там вообще глаголят, что государь-батюшка повелел нас с тобой ослепить, чтобы такого храма второго на Неметчине не построили. Брешут, аки «Твой день», и не краснеют. Эвон, очи-то мои на месте, да и твои тоже. Ничего, царь-милостивец к ним еще до Страшного Суда в музей заедет, пропишет уж батогов по первое число.

– Ишь, разгулялись, – перевел тему Барма, посматривая на драку. – Может, вмешаемся, Постничек? Трое одного бьют – негоже так. Семеро надо, а лучше десять. Хорошо бы разгуляться: раззудись плечо, размахнись рука.

– Хорошо оно хорошо, да не очень-то, – мудрено ответил Постник в стиле заученных в детстве былин. – Зри, лик у одного черный: Христом-Богом клянусь, негра заграничная. А их в Московии бить приучены, аль не узрел добра молодца с головою бритою? Издавна скинхедами они прозываются.

Истово перекрестившись, зодчие снова воззрились на храм.

Драка продолжалась с переменным успехом. Учитывая то, что у Аваддона уже сформировалась новая рука, какой-либо стороне было трудно одержать верх. Противники ангела покрылись кровью и синяками – в сочетании с белой пылью ожесточенная потасовка походила на битву чокнутых Пьеро, сбежавших из провинциального театра. Пока что им удавалось блокировать любые попытки ангела вырваться из круга, дабы оказать помощь невесте.

– Мидас! – орал Малх, утирая льющуюся из носа кровь. – Очнись, твою мать!

Предложение запоздало на секунду: Мидас уже обрел сознание. Светлана – тоже. Девушка отталкивалась ногами, загребая пыль и щебень, пытаясь отползти как можно дальше. Царь устремился вслед за ней на четвереньках – из-под пальцев по камням брусчатки побежали сплетения золотых нитей. Сделав сильный рывок, он изловчился коснуться розовой кроссовки – невеста сбросила его с ноги, словно ядовитую змею, послышался металлический звон. Мидас давился кашлем – черный кровоподтек заполнил все лицо, от лба до подбородка, он сплевывал кусочки раскрошенных зубов. Царь двигался, как раненый тигр, ускоряясь с каждым движением, он знал – выхода из ловушки нет, Светлана никуда от него не денется. Минуло несколько секунд, и она уперлась спиной в разогретую солнцем стену. Из глаза выкатилась слезинка. Мидас встал – его бросало из стороны в сторону. Левая рука перестала шевелиться: такое случалось после священного лавра.

Но зато отлично действовала правая.

Скрючив пальцы, он сделал шаг, улыбаясь Светлане, предвкушая радость прикосновения. Аваддон отчаянно рванулся, попытавшись раскидать врагов, но рывок, на который ушли почти все силы, не позволил ему продвинуться даже на сантиметр. Утробно рыча, Агасфер отчаянно вцепился зубами в лодыжку ангела – его мозг, как цунами, захлестнула всепроникающая мысль:

Светлану и Мидаса разделяло сантиметров десять. Он склонился над ней, терзаясь сладостными укусами возбуждения между бедер. Разбитый рот ощерился обломками окровавленных зубов. Царь медлил, растягивая последнее наслаждение: утопая в глазах невесты, он купался в ее страхе.

– Чего ты медлишь? – ревел Кар, нанося Аваддону короткие удары по почкам. – Прикончи ее сейчас. Слышишь, Мидас? ПРИКОНЧИ ЕЕ!

Пальцы Мидаса развернулись, как цветок – Светлана видела каждую подушечку, в ее зрачках отпечатались линии на молочно-белой коже.

Лед. Изморозь. Холод. Господи, какой же здесь страшный холод…