Глава 9
Никогда не затеряешься в глуши. Никогда. В любой крохотной деревеньке тебя найдут и вычислят, потому что там каждая тварь на счету. Даже в тайге не скрыться. Ты обязательно там наследишь. Капканами на зверя. Лыжней. Запахом дыма из печной трубы. Развороченной грибницей и помятой травой.
Люди, окруженные огромными пустотами, крайне любопытны к редким окружающим. Им важно знать: как там поживают соседи. Что они покупают в сельском магазине? И откуда у них на все это деньги? Они тянутся к общению, пристают с вопросами. И если ответы их не устраивают, начинают терзаться подозрениями.
Он очень быстро это понял и уехал из глухой таежной деревни, где им слишком интересовались. Слишком пристально рассматривали. Через полгода он вернулся в город.
– Ты урод! Ты что творишь?! – орал на него троюродный брат, на которого он работал с первого дня. – Ты понимаешь, что вашими рожами все столбы и заборы обклеены! О чем ты вообще думал, когда возвращался?! Как на улицу собираешься выходить? Тебя же первый постовой считает!
Он молчал. Молчал и не соглашался.
Во-первых, он кардинально поменял внешность. Отрастил длинные волосы, усы и стильную бородку. Волосы зачесывал назад и убирал в хвост. Это придавало ему вполне интеллигентный вид. Он стал похож на умненького выпускника престижного вуза. Он поменял гардероб. Короткие куртки косухи и джинсы ушли в прошлое. Им на смену явились узкие клетчатые брючки, ботинки на толстой подошве, укороченные пальто и тренчи. И еще шарфы. Целая коллекция длинных объемных шарфов, которые он мастерски научился накручивать вокруг шеи. И еще стильные очки в черной оправе с обычными стеклами.
Его было не узнать. Он сам себя не узнавал в зеркале. Что говорить о каких-то тупых постовых, давно замявших в карманах его композиционный портрет.
Во-вторых, он поменял документы. И из Ивана Смолянского превратился в Вадима Андреевича Серегина, тридцати трех лет от роду. Холостого, не судимого, с хорошей кредитной историей.
В-третьих, он поселился в семнадцатиэтажной новостройке.
Выбор был не случаен. Он давно понял: в таких домах затеряться проще всего. Он там превратился даже не в иголку в стоге сена, он превратился в пылинку в этом самом стогу. Никому из жильцов не было дела друг до друга. Они даже здоровались редко.
Прошло полгода. Потом еще полгода. Его брат удивленно пожимал плечами.
– Ты не так уж и глуп, Вадик, – делал он нажим на его новом имени. – Новый образ. Новые документы. Теперь тебе все это надо легализовать.
– Каким образом?
– Тебе надо устроиться на работу. Может, даже жениться.
– На работу? На какую такую работу? – морщил он высокий лоб.
– Ты же у нас бухгалтер по образованию, – хмыкал троюродный брат. – Вот и давай.
– В офисе сидеть?! – ужаснулся он тогда.
– А что? Чисто, тепло, сухо. Это не на зоне деревья валить, – ядовито ухмыльнулся брат. И добавил: – Все лучше, чем на зоне.
– А диплом? Где я возьму диплом на новое имя? Сейчас все по базам пробивают.
– А ты на курсы сходи. На платные. Деньги-то есть.
Деньги были. Он до сих пор благодарил небеса. И хотел даже свечку в храме поставить собственной предусмотрительности. Не решился. Счел богохульством. Потоптался на пороге церкви и не вошел.
Деньги были.
Их хватило на новый облик. На квартиру. На то, чтобы поделиться с братом. И на нормальное житие-бытие.
– И как это у тебя ума хватило пару сумок прихватить! – неоднократно хвалил его потом брат. – Как чувствовал!
Да ничего он не чувствовал в тот момент, когда они после налета решили разделиться и встретиться через день для дележа. Ничего даже в душе не дрогнуло. Ничего не подсказало, что опасность близко. Он ликовал в тот момент, когда они бросили угнанные у Кадашова тачки и расходились дворами по хатам, которые заранее сняли для такого дела. Хат было три. Две на день, где они должны были спрятаться сразу после дела. В третьей они должны были встретиться для дележа.
Предполагалось, что Вадик, тогда еще Иван, выполняющий роль водителя, укроется один в квартире на набережной. А двое других его подельников с добычей спрячутся в квартире через пару кварталов от того места, где они бросили машину. Сумки должны были забрать подельники. Он должен был уйти пустым. Потому что до квартиры на набережной идти было прилично. И когда обсуждались детали предстоящей операции, он был со всем согласен. Но стоило подельникам похватать сумки из машины и тронуться с места, как он заартачился. И потребовал пару сумок себе.
– Вы идиоты, что ли! – начал он их урезонивать, когда его предложение не нашло отклика. – У вас поклажи, как у верблюдов. Сразу заподозрят. Любая бабка вас срисует во дворе и тут же в полицию позвонит.
Со второй попытки у него получилось. Он их убедил. И ему передали пару сумок с деньгами Кадашова. Они разошлись в разные стороны. И залегли на сутки.
На второй день, ближе к вечеру, он пришел на третью съемную квартиру, где они должны были делить деньги на четверых. Там никого не было. Он прождал до самого утра. Никто не пришел. И тогда он понял: его кинули. И чуть не на коленях возблагодарил судьбу за то, что вытребовал у подельников две сумки. Или собственную жадность он возблагодарил. Потому что именно она потребовала возмутиться в тот момент, когда они разбегались.
Или судьба улыбнулась? Или все же жадность?
Его подельники пропали. Слились. Никто их не нашел. Нигде. И то, что они унесли с собой, нигде позже не всплыло. Ведь кроме денег в одном из саквояжей были камни.
– Если бы, Вадик, мы смогли их найти. Смогли их обналичить, то хватило бы не только нам, но и нашим внукам, – горевал потом его троюродный брат.
Вадик так не думал. Ему почему-то все время казалось, что камни эти проклятые. Вот Кадашов связался с ними и сына потерял. Его подельники прихватили именно их с одной из сумок и тоже как в воду канули. Нигде ни следа их, ни отзвука. Так же не бывает. Тем более в криминальном мире.
Подельников не было нигде в стране. И ее пределы они не покидали тоже. Вадик сам выправлял им всем чистые документы, по которым они должны были улететь куда-нибудь подальше.
Они пропали. А ему пришлось полгода прятаться в глухой Сибири. Но он там стал слишком заметен. И пришлось вернуться. И пришлось начать новую жизнь. И неожиданно она ему пришлась впору. Как удобные летние туфли, которые можно носить без носков, не натирая при этом ногу.
Он последовал совету брата. Он всегда его слушался. И поступил на платные курсы бухгалтеров. Блестяще их закончил. И очень быстро нашел себе работу. Работа не пыльная, не сложная, не ответственная. Подписи его на документах никакой не требовалось. Он тихо сидел в самом углу за столом в удобном офисном кресле. Делал вид, что работает. Нет, он работал, конечно. Но с его навыками он успевал выполнить свою работу за час. Все остальное свободное время он торчал в Сети. Смотрел, и смотрел, и смотрел на миллионы лиц, запечатленных на фотографиях в разных уголках земного шара. Он все еще не отчаялся найти их – своих подельников. Не надеялся, но и не отчаялся.
Их нигде не было. И девки той, что сидела, скрючившись, на скамейке в тот день, тоже нигде не нашлось.
Это уже потом он узнал, что на месте проведения их операции была какая-то девка. И ее потом гнали по городу охранники Кадашова. И она благополучно от них скрылась.
Это он уже потом узнал, что с ее именем связывают нападение на кортеж Кадашова.
Он думал иначе. Он просто знал, что ее в их деле не было. Она не принимала участия в нападении, в разработке самой операции. Но она…
– Это точно эта тварь, брат! Точно она! Все сходится!
Вадик, потратив не один месяц на анализ происшедшего, пришел к выводу, что эта девка как раз стоит за нападением на нападавших. Она ограбила грабителей! И все средства, включая камни, у нее.
Да, да, да, она тоже куда-то пропала. Но это не значило, что ее нельзя найти.
И он начал это делать. Он начал ее искать. Он, как старый лис, пошел по ее запутанным заячьим следам. И начал с той самой больницы, где потерялся ее след в день нападения на кортеж Кадашова. И он много узнал интересного. Очень много!
А как ему это удалось? А просто. Он устроился волонтером в отделение интенсивной терапии. Мыл полы, выносил утки, помогал с документацией. Попутно узнавал пароли для доступа, держал в руках связки ключей, от архива в том числе. И не забывал делать себе дубликаты. Он располагал к себе персонал больницы. Мигрировал со своей волонтерской помощью из одного отделения в другое. Он обрастал знакомыми, друзьями. Заводил интрижки. В основном с замужними женщинами, чтобы интрижки не затягивались слишком надолго. Замужние женщины, кстати, любили поговорить. Он не препятствовал. Узнавал их семейные тайны. И тайны городской больницы. И легенды этой самой больницы. И с одной из таких легенд со щекочущими нервы подробностями его и познакомила одна из его любовниц.
Той ночью в хирургическом отделении было тихо. Так тихо, что казалось, в палатах нет ни одного пациента. Все благополучно выздоровели и отправились по домам. Дежурная медсестра Инга, с которой у него завязался романчик всего лишь пару недель назад, убавила звук стационарного телефона на вахте, провела его в сестринскую, заперла дверь изнутри и тут же скинула с себя все до последней тряпочки. Они быстро и страстно трахнулись. Оделись. И пошли в столовую пить чай. Инга любила после секса пожрать пирожных. Пожрать, поржать, поболтать.
– Не вредно столько углеводов ночью? – поинтересовался он с вялой улыбкой, кивнув на коробку, из которой Инга вытащила уже третью корзиночку.
– Нет. Норм. Заряжает. А то до утра не протяну. По двенадцать часов дежурить – жесть, конечно. Я сейчас привыкла. А когда только пришла сюда, это вообще было…
– Что было? – поинтересовался он, чтобы не молчать.
Если он будет молчать, его станет клонить в сон. И Инга обидится. И больше его сюда не допустит. А это отделение было просто клондайком разных страшных историй и легенд. И главным рассказчиком была она – Инга.
– Было то, что я неоднократно засыпала на посту! – округлила она миндалевидные от агрессивной подводки глаза. – И однажды меня застукал заведующий отделением. И такое было!
– Он заставил тебя раздеться? – глумливо предположил Вадик.
– И это, кстати, было тоже. Но позже. Но сначала он меня отчитывал. Три часа! Нудным, противным голосом он перечислял мне пункты правил внутреннего трудового распорядка. Заставил написать заявление об увольнении. Без даты. Положил его к себе в стол. И потом постоянно косился на этот ящик.
– Зачем?
– Ну, когда я делала что-то не то, он как будто намекал мне, что вот там, в верхнем ящике стола, лежит мой волчий билет. Неприятный тип!
– Он еще работает?
– Нет. Три года, как уволился и улетел к себе. Ну, может, чуть больше трех лет. Точно не помню даты. Улетел.
– Это куда?
– Ой, вот точно не знаю. Какой-то север. Острова. Что за страна, не знаю. Не интересовалась. – Она взяла из коробки четвертое пирожное и улыбнулась ему. – Это он, кстати, приучил меня есть углеводы ночью. Утверждал, что это заряжает энергией, и спать совсем не захочется. И не могу не согласиться.
Он утратил интерес к беседе. Подавил уже пятый по счету зевок. И всерьез подумывал, чтобы поехать домой и как следует выспаться, как она произнесла ЭТО.
– Что? Что?
– Говорю, доктор этот наделал дел перед увольнением. Такое сотворил! Такое… Если бы не улетел к себе, его бандиты точно нашли бы. – Она со вздохом откусила от пирожного и закончила с набитым ртом: – Или полиция.
– А что? Что он сделал?
У него не только во рту пересохло. Он будто весь высох. До самых пяток.
– Он помог сбежать из этого отделения кому-то.
– Кому?
Вадик присел на край стола, за которым она нажиралась углеводами. Руки чесались от желания схватить ее за толстый загривок, сжать побольнее, и прижать ее пухлую морду к столу, и заставить говорить внятно.
– Ой, тут три года назад, за пару дней до его увольнения случилось что-то. Подробностей, сразу предупреждаю, не знаю, – выставила она щитом ладошку. – Короче, среди белого дня полиция оцепила территорию больницы. Пропускала всех туда или обратно только по пропускам и тщательно осматривая. Шмонали, как скажет мой благоверный, очень тщательно.
– Кого искали?
Он знал. Знал это лучше ее. Но уточнить был обязан. Чтобы не наткнуться снова на ложный след и не пойти по нему. И не потерять драгоценное время. Его и так ушло немало. Оно не просто уходило, оно таяло. А вместе с ним таяли и средства, которые у него увели из-под носа. А он за эти средства под пули подставлялся!
– Я не знаю, кого искали в тот день полицейские. Но я знаю, кого прятал наш завотделением. – Она вытащила из кармана халатика бумажный носовой платок и вытерла им рот от крошек пирожного.
– И кого же? – спросил он негромко, изо всех сил стараясь заглушить вибрирующий в нем интерес.
– Он прятал какую-то женщину. Судя по ногам, молодую, – скривилась она, вспомнив стройные лодыжки и красивые колени.
– Как это? – вытаращился Вадим. – Что значит, судя по ногам? А головы не было, что ли? Лица?
И он обвел пальцами вокруг своей бородатой физиономии, стараясь, чтобы они не дрожали.
– В том-то и дело! – Инга откинулась на спинку стула, закинула нога на ногу, заболтала в воздухе стопой в белой парусиновой туфле. – Он замотал ей голову.
– Что?! – У Вадика отвисла нижняя челюсть. – Как это – замотал?!
– Он сделал ей круговую повязку на лоб и лицо. – Она помахала перед глазами ладошками. – Уложил на койку в палате интенсивной терапии. Я захожу туда, а там пациент. Я в шоке. Знаю же, что пациента оттуда перевели еще утром. Палата была пустой. А тут пациент. С явными проблемами. Да с какими! И Ирве над ней хлопочет.
– Ирве?
– Да, такой была его фамилия. Олег Ирве.
– И что было дальше?
Чтобы освежить ее память, он даже погладил ее по ногам, хотя уже пресытился этой медицинской сестрой. Ей понравилось. Она сладко улыбнулась.
– А дальше он велел мне молчать. И никого не пускать в палату. Но полиция туда все равно заглянула.
– И?
– А что? Как заглянула, так и выглянула. Лежит человек под аппаратами. В бинтах. Что они скажут? Предъявите документы?
– Ну да, ну да. – Он не без восхищения мотнул головой. – Умно! Умно, ничего не скажешь. Крут твой доктор.
– Ты погоди. Послушай, что дальше было, – подхватила Инга, будто похвала прозвучала в ее адрес. – День к вечеру, оцепление не снимают. Тут еще какие-то сомнительные личности начали по больнице сновать. Мне девочки из травматологии звонят, спрашивают, у вас были? Я только успела головой мотнуть, как они нарисовались. Тоже обошли все палаты. Даже под койки заглянули и во все подсобки.
– Кто же такому беспределу позволил твориться? – спросил Вадик, хотя прекрасно знал ответ.
– Не знаю. Но наш доктор даже бровью не повел, когда они шастали по отделению. Просто заставил их надеть халаты и бахилы. И все.
– Какая лояльность! – фыркнул Вадик, качнув головой, и сместил свои ладони выше под ее халат. Замурлыкал. – И чем закончилась такая жуткая криминальная история?
– Окончательный финал мне неизвестен. – Она шумно задышала, почувствовав его пальцы под резинкой ее утягивающих трусиков.
– Она так и осталась в отделении до конца твоего дежурства?
Вадик соскользнул со стола, зашел к ней за спину и слегка коснулся воротника ее халата. Он выжмет из этой похотливой коровы все! Даже если ему снова придется тащиться с ней в подсобку.
– Ну да. А потом мне пришлось ее отвозить в другую клинику.
– Тебе?! А чего это тебе? – Его пальцы замерли на ее позвонках.
– Ну… Он считал, что может доверять мне. Как-никак я была единственной в отделении, с кем он спал.
– Кроме этой пациентки, – пробормотал Вадик задумчиво.
– Ой, знаешь, вряд ли. У меня вообще сложилось мнение, что он ее не знает. Проскочило, знаешь, что-то такое.
– А чего тогда он так с ней возился? Кругом полиция, бандиты, а он ее спасать бросился?
Он недоверчиво вывернул нижнюю губу, замотал головой, прекрасно зная, что она видит его отражение в стеклянной двери сестринского медицинского шкафа. И прекрасно зная, что могло двигать доктором. Алчность! Эта девка ему что-то пообещала. Награду! Которую она увела у Вадика из-под носа. Как уж она ухитрилась это сделать, ему еще это предстоит узнать. Может, напала на его подельников, когда они с сумками наперевес топали на съемную квартиру. Хотя вряд ли. По времени не выходит. Может, вообще с ними в сговоре была!
Все это ему еще предстоит узнать. Вот только бы найти ее.
– Мотив мне неизвестен. Он вообще очень странный был, Олег этот. Иной раз уставится на тебя вот так. – Инга изобразила остановившийся вытаращенный взгляд. – И замрет. Смотрит и не шевелится. Даже не дышит, кажется. Как не в себе, знаешь!
– Так с чего ты решила, Ингуля, что он ее не знает?
– Так он не знал, куда ее везти. Вызвал меня в палату интенсивной терапии. Показывает на пациента и спрашивает: знаешь, кто это. Говорю, нет. – Инга дотянулась до его ладоней и сместила их себе на грудь, слегка сжимая. – А он мне: и я, говорит, не знаю. Но помочь обещал.
– Кому обещал? – насторожился Вадик.
– Не знаю. – Инга выгнула спину, когда он влез к ней в лифчик. Зашептала что-то, зашептала.
– И что было дальше? – Он прекратил шевелить пальцами в ее белье, боясь, что она отвлечется и без лишних разговоров потащит его в подсобку. – Ты говорила, что вывозила пациента куда-то.
– Вывозила, – кивком подтвердила Инга. – Он позвонил кому-то. Долго разговаривал. Все при мне было. Потом вызвал машину. Велел мне сопроводить пациента. Снабдил пропуском. Полицейский кордон мы проехали беспрепятственно. Полицейские только дверь открыли, кивнули и захлопнули снова. И мы прямиком отправились в другую клинику. Там нас уже ждали. Пациентку переложили на другую каталку. Мы с водителем вернулись обратно.
– И все?
– И все.
– И он больше ни слова не говорил?
– Кто?
– Доктор?
– А чего ему разговоры говорить? – фыркнула Инга, вставая со стула и поправляя на себе туго сидевший халатик. – Налицо должностное преступление. Если не уголовное. И мне резона не было языком молоть. Я ведь так и не знаю, кого он прятал. А невольно стала соучастницей. Да он и уволился через пару дней. Мы с ним больше не виделись.
– А с пациенткой?
Вадик чуть не захныкал, заметив, как ее взгляд жадно шарит по его штанам. Значит, его любопытство будет платным.
– Скажешь тоже! – фыркнула Инга.
Уцепилась за рукав его халата и поволокла к выходу из сестринской. А там дальше по коридору в сторону подсобки, которую они не так давно покинули. Вот корова ненасытная!
– А что? – дышал он ей в затылок, пока она отпирала подсобку. – Может, прошли годы. Она пришла к тебе с благодарностью. С шампанским. Конфетами.
– Скажешь тоже! – повторила она свое фырканье и втащила его внутрь тесной душной комнатки без окон, тут же цепляясь за ремень его штанов.
– И ты ее больше никогда не видела?
– Господи, малыш, ну о чем ты! – жарко зашептала ему на ухо Инга, судорожно дергая пуговицы своего халата, пытаясь от него освободиться. – Если бы и увидела, не узнала бы никогда.
– А, ну да, ее лицо же было в бинтах.
Он закатил глаза в небо, когда Инга прижалась к его бедрам горячим голым задом. Но тут же насторожился.
– Что ты сказала? – Он положил ладони ей на поясницу и надавил, заставляя прогнуться.
– Я сказала, что даже если бы не было бинтов, я бы все равно ее не узнала впоследствии.
– Потому что клиника, куда ты ее отвезла… – повторил он сказанную ею минуту назад фразу.
– Была клиникой пластической хирургии, малыш.
