4
КРЫЛАТАЯ КОМНАТА
Весть о событии в Малом Порту распространилась быстро и столь же быстро обросла многочисленными слухами и домыслами. Но, несомненно, главным во всем произошедшем народ счел храбрый поступок своего нового короля: только о нем на улицах и шептались. Всего за два дня Дуан получил в дар от менестрелей три балладных оды и одну певческую поэму о «великом сражении с морским змием». Правды во всех четырех произведениях было немного; Кеварро упоминался только в одном, да и там звался просто «чернолицым оруженосцем». Мысленно хохоча и вспоминая по ходу основы стихосложения, Дуан подправил по несколько строк в каждом тексте и вернул авторам, разбавив это искренней благодарностью и вознаграждениями в виде приличных сумм. За время путешествий он давно сделал вывод, что поэтов, независимо от государственного строя, при котором они живут, проще поощрять, чем перевоспитывать. Разве виноваты люди, что просто обитают в каком-то другом, своем мире?
Впрочем, из всех следствий катастрофы, — а по сути произошедшее было все же катастрофой, а отнюдь не развлечением, — поэтическое оказалось самым безобидным. Остальные: значительный урон порту, две дюжины раненых и убитых стражников, полдюжины повредившихся умом, а также паника, на некоторое время овладевшая горожанами, — были куда серьезнее и болезненнее. Дуан отказался от предложения устроить в свою честь праздник и вместе с советницей по Призрению позаботился, чтобы убитые стражники были похоронены как герои, а их семьи получили пособия. Подписал план по восстановлению порта и утвердил выплаты владельцам, чьи суда пострадали. А в очередном выпуске печатных новостей по мере сил подбодрил альраилльцев, осторожно пообещав не допускать повторения случившегося.
Впрочем, он не без злорадства понимал, что в «случившемся» испуганные люди винят не его. Винили ле Вьора, и небрежно брошенное зерно о Соколах давало неплохие всходы. Этим предстояло воспользоваться в ближайшее время, пока впечатления свежие. С такими мыслями Дуан собирал три дня спустя Совет, на котором бывшему другу отца предстояло попытаться спасти свое пошатнувшееся положение.
В назначенный утренний час оба полусовета, Правый и Левый, собрались в полном составе, что бывало отнюдь не всегда. Явились все, видимо, надеясь получить сведения из первых рук. Впрочем… одного человека Дуан недосчитался. Кеварро не явился ни спустя три, ни спустя пять швэ после того, как стрелка с кругляшом на конце отметила восьмую ступень на Лестнице Лувы. Хмурясь, Дуан позвал двух пажей и отправил за советником. Отдавая распоряжение, он не мог не заметить: ле Вьор внимательно за ним наблюдает и, кажется, усмехается.
Когда мальчишки убежали, Дуан решил начинать. В конце концов, Кеварро произошедшее было известно не понаслышке. И все же… свербящая тревога поселилась внутри, едва на глаза попалось пустующее место нуц, и уже не отпускала. Дуан начал привычно тереть виски.
— Вы не здоровы?
Габо ле Вьор уставился на него в открытую. Дуан опустил на стол руки, сдержанно вздохнул и откликнулся:
— Когда у короля нет возможности просто сиять с трона, как ему рекомендуют, у него случаются мигрени.
Советник слегка позеленел. Дуан в свою очередь улыбнулся.
— Прошу вас начать отчет.
Но прежде чем ле Вьор открыл рот, что-то затрубило в коридоре. Дверь распахнулась. Знакомый Дуану краснощекий, пухлый мальчик в красном камзоле влетел в зал, протрубил еще раз и объявил:
— Ее светлейшее королевское величество маара Канилла Мартиньеза ле Спада!
Закончив, он сунул в рот конфету, которую прежде держал в кулаке. Двое дюжих Дворцовых тем временем внесли тонконогий трон и подсадили шествовавшую следом королеву, за которой, как и всегда, волочился длинный меховой плащ. С достоинством поблагодарив и отослав свое сопровождение, бабушка сообщила:
— Мне хотелось бы присутствовать на совете, дорогой внук, очень уж завлекательна тема.
— Счастлив и польщен, — коротко отозвался Дуан.
На самом деле ему было почти все равно. Он опять покосился на недвижную стрелку, мысленно прикидывая, сколько у Кеварро займет добраться до Альра-Гана. Тревога усиливалась.
Ле Вьор заговорил. Дуан вслушивался в слова отрешенно, не особенно сомневаясь, что советник по Безопасности будет в его присутствии честным. Члены полусоветов ужасались, слушая подробности. Ле Вьор живо описал неспящих, пораженных шан’, и свое с ними сражение, сорвав даже восхищенные аплодисменты. Дуан, присоединившийся к ним, все же не скрывал кривой усмешки. Едва хлопки стихли, советник вдруг взглянул на него.
— Хотелось бы мне знать, ваша светлость… как вы догадались, что за существо напало на нас?
Дуан не успел ответить. Со своего места подал голос Ноллак, которому тоже не отказали в праве присутствия.
— Наш король читал в детстве правильные книги. И пусть он действовал на свой страх и риск, ему это удалось. Хотя я оборвал бы ему уши за такое разбрасывание своей ценной персоной!
Старый адмирал улыбнулся. Дуан подтвердил:
— Я знаю большую часть созданий, скрывающихся на дне морей. Тем не менее, — он решил воспользоваться тем, куда потихоньку зашел разговор, и окончательно направить его в нужное русло, — в дальнейшем мне не хотелось бы делать чужую работу. Подобные твари расплодились в последнее время, об этом предупреждали в том числе и иностранные гости. Нам нужно быть готовыми, что скоро им станет мало теплых течений и они начнут являться к нам. Это еще одна важная причина, по которой мне хотелось бы заняться возвращением «сокольих пактов».
Как и в прошлый раз, мужчины и женщины с лорнетами и веерами настороженно замолчали, но это молчание уже не было таким… отталкивающим, скорее задумчивым. Тонко почувствовав это, Дуан продолжил:
— Круг знаний и умений Соколов, Волков и даже Крыс широк. Они прекрасно ориентируются в морях, встречали множество чудовищ, справлялись с ними. Они умеют передвигаться незаметно и пробираться туда, куда не пробраться никому. Платить им дешевле, чем за услуги Агонаде. И…
— Так может быть, лучше просто расширить знания и опыт наших собственных вооруженных сил? — это произнес советник ле Вьор и негромко добавил: — Во всяком случае, я могу поручиться за каждого из служащих нам людей. Всегда надежнее, когда тебе служат люди. Разве не так?
— В таком случае не стоит брать на охоту и собак, разве нет? — Старый Ноллак подмигнул.
При его остроте по залу пробежала волна смеха. Ле Вьор с достоинством выпрямился.
— Собаки Королевской Псарни, ко’эрр, достаточно вышколены. Что такое уважение к тем, кто кормит, они понимают, еще будучи щенятами. Пираты же… — Ле Вьор усмехнулся. — Помилуйте, может, вы хотите вырастить их из детей моих солдат?
— Хороших соколов, — неожиданно подала нежный голос советница по Природным Богатствам, — не выращивают в неволе. Их ловят. И приручают.
Дуан одобрительно улыбнулся женщине. Ле Вьор поджал губы.
— Мой король, вы, кажется, не совсем понимаете, насколько в нынешнем мире опасно брать на службу сброд. Он изменился со времени вашего… сна.
Дуан почувствовал, что к щекам приливает краска, но не успел ответить. Бабушка, до того сидевшая молча, неожиданно вмешалась:
— А вы, кажется, не помните, — синие глаза впились в желтоватое лицо, — что если бы не одно необдуманное решение моего сына, которое поддержали, а может, и породили вы, у нас не было бы такой необходимости — искать Соколов среди сброда и делать их из Волков! Династии Соколов в Альра’Илле древнейшие, прекрасные и…
— А вам стоило бы вообще держаться подальше от этих птиц! Равно как и птицам — от королев!
Советник по Безопасности выпалил это и вдруг прижал ладонь ко рту. Глаза его приняли странное выражение: затравленное, злое и торжествующее сразу, насколько только могли уживаться вместе эти эмоции. Дуан вскочил с места в абсолютной тишине и, уже не следя за голосом, рыкнул:
— Та’аш, я попросил бы проявить уважение если не к положению, то хотя бы к возрасту моей…
— Ино, сядь.
Бабушка сказала это сама, негромко, но твердо, и повыше подняла воротник. Впрочем, почти сразу Дуан понял: это не воротник, а белая пушистая кошка, легшая на манер боа. Сейчас кошка открыла глаза — синие, как у хозяйки, синие, как у Дуана, — и обвела внимательным взглядом присутствовавших в зале. Наверное, взгляд почувствовали все, потому что тишина стала еще пронзительнее. Ле Вьор, кажется, прошептал одними губами: «Ведьма».
— Вот и славно.
Королева почесала кошке подбородок и улыбнулась, прямо посмотрев на советника по Безопасности. И неожиданно он покорился.
— Я прошу простить мою резкость, — произнес он, потупив голову. — Просто меня тревожит это нездоровое романтизирование преступников, которое… — Не закончив, он махнул рукой и повернулся к Дуану. Возвысил голос и произнес: — Что бы вы ни решили, ваша светлость, я исполняю на данный момент единственную свою задачу. Искренне прошу у вас прощения, что я и мое Ведомство не сберегли покой Ганнаса. Я сделаю все, чтобы обучить тех, кого возможно, лучше распознавать опасности, и изменю маршруты патрульных судов. Но если вы вынесете на голосование вопрос о «сокольих пактах», я проголосую против. Несомненно, у вас есть неиспользованное право единоличного решения, которое…
«…Которое я не потратил, чтобы тебя вздернуть без суда». Дуан мысленно поблагодарил себя за это благоразумие, открыл рот, чтобы ответить что-нибудь спокойное и миролюбивое, но неожиданно снова подала голос старая королева:
— Скажите мне, мой милый советник… могу я вследствие некой материнской оторванности задать вам один вопрос?
Настороженный странной формулировкой, ле Вьор все же кивнул. Дуан увидел, как его длинные пальцы с небольшой нервозностью сжали перьевую ручку.
— Я вас внимательно слушаю.
— Так вот… Мой бедный сын, чье последнее перед сном дыхание вы застали… он в ту самую швэ сказал бы то же, что и вы сейчас, если бы его спросили? Это он написал бы в своей Воле… пожелай он ее оставить?
Члены Совета, только-только начавшие потихоньку между собой перешептываться, опять замолчали. Бесчисленное множество глаз уставилось вперед. Дуану почему-то казалось, что все смотрят скорее на кошку, чем на старую королеву или подобравшегося советника. Да и сам Дуан смотрел только на кошку, как на предмет самый безопасный. Вопрос казался глупым, ответ — очевидным. И он прозвучал:
— Да. Конечно, несомненно, да. Ваш сын был не из тех, кто предает свои убеждения на последнем ложе. Вряд ли… — Карие глаза чуть сузились. — Вы могли бы этого не знать. А впрочем…
— Я поняла вас. Достаточно. Благодарю.
Они бились взглядами, — это ощущалось остро, почти осязаемо. Неожиданно в своей голове Дуан снова различил этот негромкий голос, говоривший о советнике совсем в другом тоне. «Ушлый мальчишка, мерзкий. Никогда он мне не нравился».
— Тему Соколов, — Дуан вновь заговорил сам, — мы прибережем на более позднее время. Советник прав в том, что пиратов на эти места нужно искать тщательно и осторожно. Пока у нас нет возможности заняться этим, бессмысленно и спорить лишний раз. Не так ли?
Ответом был согласный гул.
— Благоразумно, — это произнес ле Вьор.
«Вы нелогичны, принц». Это услышал Дуан.
Советники стали задавать вопросы, ле Вьор — отвечать. Дуан слушал, почти не встревая. Он внимательно смотрел на свою бабушку, та переглядывалась с Ноллаком. И Дуан готов был поклясться, что в какое-то мгновение тонкие губы отчетливо произнесли короткую туманную фразу.
— Еще рано.
Впрочем… ему могло и почудиться. Это вполне могло быть и что-нибудь вроде «старая обезьяна». В дружеском полушутливом общении двоих чудаковатых стариков такое было бы вполне ожидаемым.
* * *
Отец умер прямо в большом кабинете на первом этаже, — там, где работал намного чаще, чем наверху. Глаза короля сомкнулись, а сердце остановилось на той же софе, на которой он принимал подданных во время аудиенций. Это рассказали Дуану еще по возвращении, и, движимый неким страхом или скорее даже смутным отвращением, он так ни разу и не зашел сюда, облюбовав для жизни только верх флигеля. Зато сейчас что-то вдруг потянуло его на первый этаж, в длинное, но узкое, как коробка, помещение с вытянутыми прямоугольными окнами.
Король Талл, будучи Воителем, работал в солдатской пустоте — в отличие от Дуана, уже загромоздившего свой кабинет самыми разными предметами и вместилищами для предметов. Здесь, внизу, глаз не цеплялся ни за что, кроме стола и двух почти пустых стеллажей; на стенах не было ни оружия, ни картин, ни гобеленов. Пораженный этим, Дуан долго простоял на пороге, осматриваясь и одновременно спрашивая себя о вещах здравых, но крайне малопонятных. Зачем он здесь? Что ищет? И что может найти?
Он отпускал Совет в полной растерянности. Не прояснилось ровным счетом ничего, и даже более того, в голове у короля Альра’Иллы крепли новые и новые вопросы. Большую их часть следовало, наверное, задать бабушке, но она исчезла крайне проворно, кликнув стражу и потребовав унести ее, что крупные мужчины и сделали, подняв трон на плечи. Когда Дуан догнал старую королеву, она, конечно, соизволила уделить ему немного внимания. Впрочем, с тем же успехом могла ничего и не говорить.
— Перестань приставать ко мне с глупостями, Ино. Эта вареная лягушка Габо наверняка просто поссорилась с очередной девкой, потому и говорит со мной так неподобающе. Оставь его в покое, делай то, что должен. Да и потом, он сиротка, где ему знать, как уважать стариков?
Говоря, она гладила кошку так часто, что шерсть у той едва не искрилась. Заглянув в синие глаза бабушки повнимательнее, Дуан тихо спросил:
— Что говорил мой отец, перед тем как умереть? Что-то… важное?
Лицо старой королевы помрачнело и вытянулось; брови сдвинулись к переносице, делая поперечную морщину еще глубже.
— Бредил, Ино. Талли бредил да звал этого гаденыша Габо к себе. Иногда подумаю вот, и начинает казаться, будто он всегда его любил больше, чем меня. Ну да это неважно. Мальчики, побыстрее, мне пора кормить кис!
Стражники почтительно кивнули Дуану, но приказ исполнили. Король Альра’Иллы какое-то время смотрел им вслед, потом вернулся в зал, не совсем представляя, на что надеется. Почти все уже разошлись, один Дариус Ноллак еще неторопливо и степенно направлялся к выходу. Ему Дуан и заступил путь. Старый адмирал вопросительно приподнял густые брови.
— Да, мой герой?
Дуан заколебался. Он сомневался, что следует говорить это, и все же сказал:
— Спасибо, что… прикрыли меня.
— Прикрыл? — вкрадчиво переспросил адмирал. — Чем это?
— Мне самому негоже было бы признаваться, что то существо я победил только благодаря книге, которую заляпывал в детстве сладостями. И в глаза не видел никаких живых чудовищ. Я же спал.
Говоря, Дуан старался улыбаться: даже мысль, что он врет, не так уж и мешала. Ноллак смотрел на него в упор, пристально, серьезно и ласково.
— Ты совершил славное деяние, Ино. Не поспеши ты и мы оплакивали бы куда больше людей. И мне кажется, совершенно неважно, как ты совершил его.
— Я не был один.
Адмирал одобрительно склонил голову.
— Ты прав. Это важно, вот только что-то второго героя не видать.
Дуан закусил губу и быстро, с некоторой надеждой, впрочем, не оправдавшейся, выглянул в коридор. Рука Ноллака коснулась его плеча.
— Могу я идти? Я сегодня спускаю пару кораблей. В том строительном корпусе ну очень хотят, чтобы молитву Рыжей Моуд прочел именно я. Старая память, все такое…
Дуан спешно кивнул и уступил дорогу. Но когда Дариус Ноллак грузно сделал еще пару шагов, капитан «Ласарры» спросил:
— Вы ничего не хотите рассказать мне? Об отце? Или… бабушке?
Адмирал остановился и медленно, с явным усилием, оглянулся, даже не разворачиваясь корпусом. «Корабельный» нос — почти как у Железного, но без шрама и чуть тоньше — сморщился, втягивая особенно большую порцию воздуха. Ноллак смерил Дуана еще одним пристальным взглядом из-под полуопущенных век и поинтересовался:
— А ты мне? О… чем-нибудь? Может быть, о каких-нибудь полезных книгах, по которым научился так хорошо стрелять, плавать и пить крепкое?
По тан Дуана пробежала знакомая волна дрожи, отдалась в животе и коленях сразу. Он покачал головой.
— Вот и мне нечего. У каждого должна быть пара секретов. Удачи, юный Сокол. Свидимся.
…А теперь Дуан, сам не зная, что ищет, стоял на пороге кабинета отца. Царила тишина — почти полная; ее нарушало только отдаленное, почти неразличимое шуршание, будто под половицами скреблись мыши. Едва уловив этот звук, король Альра’Иллы наконец понял, зачем именно явился на почти заброшенный нижний этаж. Понял, но не признался себе в этом. Пока.
Набираясь мужества, Дуан начал с того, что, как он был почти уверен, не принесет никаких плодов: прошелся вдоль стеллажей, беря и проглядывая немногочисленные, приведенные в аккуратный порядок документы. Акты об амнистиях, акты о повешениях, приказы о новых налогах. Пара книг по экономике. Фразеологический словарь Языка Общего Берега — оттуда отец наверняка заимствовал афоризмы, чтобы пользовать в переписке с союзниками. Так делали многие: знать и использовать мертвый Общий язык считалось хорошим тоном.
Затем Дуан последовательно выдвинул ящики, где хранились чернила, перья для ручек, чистая бумага и прочие подобные вещи. Поискал потайные ниши и доски — он облазал в свое время немало знатных жилищ и знал самые изощренные способы спрятать или спрятаться. Правда, вот отец вряд ли их знал и, соответственно, помня его недоверчивость, — вряд ли использовал. Убедившись в этом, Дуан опустился на ту самую софу и осторожно провел пальцами между спинкой и сиденьем, прощупал всю мягкую обивку и остановился. В этом обыске не было смысла. Просто не было.
Откинувшись назад, король Альра’Иллы зажмурил глаза и неожиданно поймал себя на том, что принюхивается, ищет вполне определенный запах. Запах смерти — душный, тяжелый, гнилостный; тот, с которым Дуан сталкивался уже не раз и от которого неосознанно бежал. Но запах, если он и был, давно выветрился. В помещении не пахло ничем, кроме книжной пыли.
Дуан попытался расслабиться и опять услышал в тишине явственное, призывное шуршание. Там будет пахнуть совершенно по-особому, он это знал и поэтому никак не мог подняться. А еще потому, что он кое-что вспомнил.
И Вудэн, повелитель кошмаров, оскалился на него из узкого прямоугольного зеркала.
* * *
Время лихорадки. Одержимые сны
Ино отчетливо видит это место, хотя вокруг темно. Вдыхает запах — запах смерти, смерть так сладко и смрадно пахнет, склоняясь поцеловать его в лоб холодными губами. Смерть пахнет перьями. Мокрыми маленькими перышками, пропитанными кровью.
Смерть пахнет. И смерть светится в самом непроглядном мраке, чтобы юный принц обязательно ее отыскал.
Перышки всюду, они кружат в воздухе, и вязкая кровь не мешает этому движению. Резкие, вспарывающие воздух удары чего-то невидимого сыплются градом, куда бы Ино ни побежал, куда бы ни повернул.
— ПАПА!
Из комнаты есть выход, он точно это знает, но найти этот выход не удается.
— ПАПА!
«Если бы у пиратов были крылья…»
«…были крылья…»
«…крылья».
Низким знакомьш голосом говорят стены и потолок, говорит каждое падающее под ноги перо. Ино бежит, спотыкается, опять бежит, зовет, цепляется за стену, отмахивается. В углу, куда он в конце концов забивается, перьев вроде бы меньше, и здесь он замирает. Уже не кричит, только шепчет два бессмысленных слога, потом замолкает, жадно и хрипло дышит, прислушивается. Они найдут. Они еще доберутся, но пока можно…
— Папа…
…Что-то капает на лицо. Красное, липкое, мажущее губы железным привкусом. Ино медленно поднимает голову и не видит ничего, что могло бы его испугать. Ничего.
На стене — пятиугольный деревянный щит, в который вбит гвоздь. Один щит, один ржавый, длинный, крючковатый гвоздь; шляпка загибается книзу. Ино рассматривает гвоздь бездумно, машинально стирая красные подтеки с лица. Новая капля падает со свистящим звуком. Кап. И Ино наконец кричит, одновременно слыша, как с шелестом несутся учуявшие его мертвые перья.
Он кричит.
Потому что капля упала уже не просто с гвоздя.
На щите теперь отчетливо видна…
— Ино!
Дуан открыл глаза, одновременно подаваясь вперед, и его тут же крепко схватили за плечи.
— Боги… Ино, ты что… плачешь?
Багэрон Тайрэ сидел напротив, на краю постели. Это он держал принца, не давая тому свалиться с койки. «Ласарра» тихонько покачивалась, двигаясь вперед; вибрация ее огненного нутра ощущалась всюду. Это должно было успокоить, но не успокаивало.
— Ино, ты слышишь меня? Да что с тобой?
Грубое лицо склонялось к принцу настороженно и обеспокоенно; бесцветные глаза щурились; в них слабо бликовал свет зажженного ночного фонаря. Ино все еще не осознавал, что происходит, тем не менее усилием воли он поднял руку и вытер щеки. На пальцах действительно остались горячие соленые следы — прозрачные, а не красные. И только это дало сделать вдох.
— Я не знаю…
Тайрэ отпустил одно его плечо и указательным пальцем, все еще хранившим следы недавней распухлости, очертил треугольник у принца на взмокшем лбу. Ино ничего не почувствовал.
— Не одержимый. Уже хорошо.
Сознание возвращалось толчками, болезненными и резкими. Ино сделал еще вдох, убрал прядь волос с лица и сказал:
— Тебе не стоило вставать.
— Я все равно шел на вахту, вас с девочкой пора сменять. Я услышал твой голос. Ты звал…
Ино поджал губы. Ему становилось стыдно.
Семнадцать Приливов. Он увидел уже семнадцать Приливов, а вчера самостоятельно, с помощью одной Дарины, взял на абордаж корабль, пусть и медицинский. А теперь он, возможно, перебудил всю команду «Ласарры» — больную, еще не оправившуюся от эпидемии зураны, — криками. Из-за того, что увидел кошмар.
— Это всего лишь во сне. И заметь, даже там… — С огромным усилием он изобразил ухмылку. — Я помнил, что если позову из-за такой ерунды тебя, ты меня прикончишь.
Но капитан не улыбнулся. Вся его массивная, ширококостная, грозная фигура будто сгорбилась.
— Ты скучаешь по нему?
— Я боюсь его, — коротко отозвался Ино. — Эти сны… это из-за него. А впрочем, — он спохватился и махнул рукой, ощущая, что она тяжелая, как кусок камня, — неважно. Прости, Багэрон. Раз я проснулся, пойду постою за Дарину. Ты прав, она устала. Наверное, Боги просто подсказали мне, что пора сделать именно так, вот и послали кошмар. У нас невероятно нежные отношения с богом Вудэном, сам поражаюсь порой…
Говоря, Дуан уже пробовал слезть с койки, но капитан «Ласарры» заставил лечь обратно — спина мягко спружинила о набитую сухими водорослями подушку.
— Я прекрасно себя чувствую. Медики, которых ты приволок, славно нас подлатали. Завтра все будут на ногах. Зурана — шлюха настырная, но если остывает, то быстро.
— Но…
— Ино. — Тайрэ отпустил его и опять чуть нахмурил брови. — Вы вдвоем провели на ногах четыре дня, пока мы подыхали. Хватит. Да, я деру команду как могу, я ценю всякую там жертвенность… но с трупов ее ведь не стребуешь. Правильно? Какой мне прок, если тебя смоет сегодня волной? Спи.
Ино тяжело вздохнул. Не хотелось признаваться, что он глупо боится засыпать. В детстве, матери или кормилице, об этом сказать было можно: они оставались и что-нибудь рассказывали или пели, ласково гладили по волосам, жалея. Можно было рассказать даже отцу, который окатывал презрительной насмешкой, уверял, что все кошмары чушь, но тоже на какое-то время задерживался рядом. Сейчас же Ино устыдился и только упрямо помотал головой.
Тайрэ потянулся к полке над тумбой и щелкнул креплением, освобождая небольшую, оплетенную веревкой флягу с вином. Отвинтил крышку и поднес к сухим губам принца.
— Выпей немного. Отшибает всякую чушь, которую Вудэн тащит на щупальцах.
Ино улыбнулся и сделал небольшой глоток.
— Не увлекайся. — Капитан забрал вино и тоже отхлебнул, явно побольше.
— Прости меня, — повторил Ино, ощущая, как предательски расслабляется тело. — Я… он…
Он не знал, как смог бы встать, если бы прямо сейчас капитан передумал и все же попросил выдержать предутреннюю вахту. Даже язык уже заплетался.
Тайрэ взял фонарь, а второй рукой плавно провел по лбу принца еще раз, снова очертил треугольник, на этот раз — вершиной вниз. Ино помнил эти два знака: один позволял распознать одержимость, а этот, второй, — огородить от новых плохих снов. Ему казалось, знаки никогда не работали, да и сейчас, скорее всего, сработало скорее хорошее вино. Ино закрыл глаза.
— Никогда не проси прощения за прошлое, юный Сокол. Оно уже было, его не изменить. И оно всегда будет. Но прошлое — не все.
Дверь закрылась. Ино так и не признался, что там, на деревянном щите в той самой Крылатой Комнате, он увидел свою собственную отрезанную голову. Мертвую голову среди лихорадочно бьющихся крыльев.
* * *
Дуан неосознанно вдохнул особенно глубоко, как если бы снова собирался нырять. Фонарь в полуопущенной руке слегка подрагивал, каждый шаг звучал отчетливо, отдавался скрином. Ничто впереди не шелохнулось. В последний раз оглянувшись на залитый дневным светом кабинет, король Альра’Иллы перешагнул порог и поскорее прикрыл за собой дверь. Их не стоило будить.
В комнате пахло так, как он и ждал: сладковатым смрадом гнили и мокрыми перьями. Поднимая фонарь, Дуан оглядывал стены. Щиты. Щиты. Снова и снова пятиугольные, овальные, квадратные щиты. Почти ни одного пустого.
Крылья фексов, большие и маленькие, висели всюду, вбитые гвоздями или примотанные цепями. Белые с золотом, белые с голубым, белые как молоко и светящиеся, как диадема Лувы. Ни одна пара не сгнила, ни одна не упала и ни одна не двигалась. Перья лишь подрагивали от сквозняка, а иногда крылья подергивались, как лапы собак во сне. Чистые, не запятнанные кровью. Подергивание и вызывало звук, похожий на шуршание мышей.
Дуан шел, осторожно касаясь стен, вслушиваясь в скрип каждой половицы. Он все еще надеялся на некий… тайник, тайник с чем-то. Точнее… пожалуй, тайник хоть с чем-нибудь.
Он часто бывал здесь в детстве, когда отец таскал его вместе с гостями. Талл Воитель искренне считал, что если сын выдерживает казни, ему не помешает полюбоваться и на такие трофеи. В полутьме юный принц плохо видел их, старался даже и не смотреть, задерживал дыхание. Позже — научился находить поводы сбежать, едва настроение отца приближалось к точке, в которой его тянуло в Крылатую Комнату. Но сейчас Дуан внимательно, жадно разглядывал все вокруг, перебарывая тошноту: так было необходимо.
Первое время он не замечал ничего, но наконец… Впрочем, он скорее почувствовал, чем заметил, и потому плавно развернулся к очередному трофею. Лисьи крылья, такие длинные, что маховое оперение волочилось по полу, висели на прямоугольном щите. Большом прямоугольном щите, так показалось вначале, пока фонарь не осветил предмет яснее.
Это был не щит, а портрет в грубой раме; он в полный рост запечатлел троих стоявших рядом молодых мужчин в охотничьих костюмах. Отец в середине. Ле Вьор справа. И человек слева, жирно заляпанный чем-то красным, запекшимся. Капитан «Ласарры» поскреб это что-то ногтями. Оно отошло, обнажив холст, вместе с краской.
Дуан попятился и неосторожно махнул фонарем, высветив еще щит. Нет, не щит, картину, — овальный портрет, тоже в красном. И еще один, прямоугольный, почти такой же грязный, вот только…
…На нем виднелись пряди золотых волос. Слегка светящихся, длинных золотых волос.
— Нет…
Дуан знал, кого придворные художники рисовали со светящимися волосами. Только одну женщину королевства, так повелел сам Талл Воитель, и всем даже понравилось это романтичное приказание. Ведь волосы королевы Марисинты действительно были такими легкими и золотыми, что светились, о них слагали песни, и счастлив был тот, кому ее величество отрезала прядь на удачу.
Все остальное место в этой раме занимали крылья и кровь. Дуан поднес фонарь ближе, цепляясь за надежду, что ошибся. Нет. Этого не могло быть, просто не могло быть. Королева, мать, цветок, лелеемый отцом до последнего вздоха, — здесь, в грязи, в гнили, во тьме и…
Мановение руки опять было слишком резким; раскаленный свет обжег мертвое крыло. Оно дернулось, сонно зашевелилось, и движение тут же передалось второму. Воздух заполнился сквозняками, перья замолотили по пустоте. На них выступила кровь.
Дуан выронил фонарь и подхватил его, обжигаясь, прежде чем что-либо загорится. Отступил, неосознанно загораживаясь, сжимаясь. Потревоженные крылья хлопали уже со всех сторон; кровь капала на пол и разлеталась густыми темными брызгами. В звуке белых неуклюжих махин, таких нелепых без своих огненно-алых хозяев, казалось, слышался шепот, шепот сразу нескольких невнятных голосов. «Еще пару комнат… пару комнат для пиратов…»
Дуан рванулся прочь быстрее; одно из больших крыльев задело его по скуле. Он шарахнулся, дернулся, запрокинул голову и увидел теперь уже пустой пятиугольный щит с торчащим гвоздем. С гвоздя ничего не капало; он казался простым черным росчерком. Его приготовили для трофея, но трофей не повесили. Не успели. Не поймали?
Дуан снова перехватил фонарь за кольцо и вылетел за дверь. Свет Лувы показался ему ослепительно ярким.
* * *
Он смог спокойно, с прямой спиной выйти из кабинета. Миновать длинный коридор. Спуститься по главной лестнице и сказать часовым на входе во флигель, что помещения покойного Талла Воителя, да хранит всех его сиятельный взор, можно запирать. После этого Дуан обогнул здание, потом еще два, вышел в сад, пересек несколько аллей… и побежал.
Он мчался через кусты, радуясь, что с исчезновением сестры тут почти перестали гулять. Он спотыкался, падал, пачкался в траве и снова вскакивал. Вломился в колючую стену и оцарапался, выдрал пару клоков волос и понял, что оказался зачем-то в розовом лабиринте. Поняв, — понесся еще быстрее, в самую середину, ранясь о шипастые побеги и бутоны уже почти намеренно.
Наконец Дуан услышал миролюбивое журчание фонтана, с постамента которого взирали Светлые боги. Подлетев к бортику, король Альра’Иллы перегнулся, набрал воды и несколько раз плеснул себе на лицо.
«Чушь. Чушь. Чушь…»
Он поднял руку и, сомкнув мокрые ресницы, начертил пальцем треугольник на своем лбу: сначала вершиной вверх, потом — вниз. Дуан силился сосредоточиться на всем, кроме осознания, что обережные знаки выводит собственный длинный острый ноготь. Представить другое касание — грубее, небрежнее. Вернуть в память голос, всегда держащий на плаву. «Прошлое — не все».
— Ино, ты?
Услышав оклик, а следом и треск веток, Дуан выпрямился. К нему спешил Арро: принц снимал с одежды листья, а, обернувшись и увидев совсем рядом нормальный свободный проход, виновато пожал плечами.
— Немного заблудился. Я искал тебя. Здравствуй.
— Я…
Дуан перевел дух, опустил подрагивающие руки и улыбнулся, готовя нужную ложь.
— Я… заработался. Голова совсем закипела. Ужасное ощущение.
Арро приблизился и вынул что-то из его волос. Белое мокрое перо с красными подтеками блеснуло перламутром в дневном свете. Принц кинул его под ноги, но ничего не произнес, кроме:
— Не хочешь выкурить трубку?
Что-то понял, но… не сунулся. Дуан готов был даже его обнять, но догадывался, что это не оценят. Нирцы слыли холодным и неконтактным народом, не то что альраилльцы, для которых проявления чувств в виде вечных прикосновений, объятий и даже поцелуев были обычным, естественным делом, независимо от пола и степени близости. И он просто кивнул.
— Это было бы замечательно.
Протягивая трубку и мешочек с табаком, принц Арро медленно, осторожно произнес:
— Я искал тебя не просто так. Я кое-что услышал от Дворцовой Стражи. Они тоже тебя ищут.
— Зачем? — Дуан уже чиркал огнивом и медленно, с усилием, сосредотачивался на дыме, сладковатом и слабом, но спасительном прямо сейчас.
Арро пристально посмотрел ему в лицо.
— Ты вроде бы просил доложить о том, что с советником Кеварро. Так вот, если я понял верно, он в королевском госпитальном крыле. Боюсь, наше приключение в порту кончилось не совсем хорошо. Мне очень жаль. Но, может быть…
Дуан ощутил, как что-то колется за воротником, и вынул оттуда второе перо. Белое и окровавленное, оно вернуло отступивший было приступ тошноты. Не отвечая, король Альра’Иллы развернулся и пошел к выходу из лабиринта. Он чувствовал, как взгляды Светлых богов настороженно и насмешливо жгут спину.
