Часть четвертая

Джесс

Суббота, 30 июля 2016 года

Я точно знаю, в какой именно момент был зачат «Г», и поэтому я ничуть не тороплюсь делать тест на беременность. Прошло уже три дня, как у меня должны были бы начаться месячные. Они не начались. Однако я вовсе не сгораю от нетерпения по поводу этого теста – я воспринимаю его скорее как формальное подтверждение того, что я и так уже знаю. Тем не менее, сидя в туалете дома и мочась на тестовую палочку, я с надеждой думаю, как будет замечательно, если появится синяя полоска.

Я говорю «дома», но, если честно, все еще не чувствую, что мой дом – здесь. У меня такое ощущение, что я просто присматриваю за квартирой, в которую в любой момент могут вернуться из отпуска хозяева и вытурить меня отсюда. И мне придется упаковать свои вещи в сумки и вернуться к своей прежней жизни. Привыкну ли я когда-либо к этому своему новому жилью – не знаю. Может, я почувствую себя дома только после того, как мы переедем в какое-нибудь другое место?.. А переехать нам, конечно, придется. В такой квартире, как эта, не очень-то удобно жить с маленьким ребенком. Я хочу, чтобы рядом был сад, в котором «Г» мог бы бегать. Пусть даже не очень большой и не очень красивый, но все же сад. Хватит и небольшой лужайки с травой, на которой можно было бы погонять мяч.

Я поднимаю тестовую палочку и надеваю на нее колпачок, потом спускаю воду в унитазе и мою руки. Я слышала, как некоторые женщины говорили, что они чувствуют себя совсем по-другому после того, как узнают, что беременны. Пусть даже они и не могут физически ощутить появившееся внутри них скопление новых клеток. Я же почувствовала себя по-другому еще с того момента, как мой ребенок был зачат. Я даже вставала каждое утро пораньше и плавала перед завтраком для того, чтобы иметь возможность поговорить с ним, пока Ли этого не слышал. Мне казалось, что мой сын уже находится рядом со мной. Я даже как бы слышала, как он гукает, когда ложилась в воде на спину. Ему это нравилось. Да, я знаю, нравилось. И я люблю его. Я от него без ума. Мне очень нравится, что у меня есть возможность думать о ком-то, кто для меня важнее, чем я сама. О ком-то, ради кого я пожертвовала бы своей жизнью. А может, уже пожертвовала.

Я отгоняю от себя эту мысль, едва она приходит мне в голову. Я не позволяла таким мыслям появляться у меня в голове с начала медового месяца. А еще я не заглядывала в «Фейсбук» после возвращения с Сейшельских островов. Потому что когда я заглянула туда в последний раз, я едва не сорвала свою собственную свадьбу. Больше я уже так глупо себя вести не буду – мне ведь теперь есть что терять. И очень многое. Поэтому я не хочу доводить себя до сумасбродства от чтения всего этого.

Я снимаю с тестовой палочки колпачок и обнаруживаю на ней синюю полоску. Она даже синее полоски на сравнительной диаграмме – показателя положительного результата теста. Синяя, отчетливая, наглядная. «Г» – здесь. Он уже внутри меня. Я-то это уже знала, но теперь у меня есть этому подтверждение и для других людей. Никто не сможет усомниться в моих словах. Никто не сможет сказать, что я всего лишь фантазирую. Вот она – синяя полоска на белом фоне. «Г» уже существует.

Я не планировала говорить об этом Ли сразу же. Думала, что мне, может быть, захочется подержать это в себе – как своего рода секрет – какое-то время. Но я держу это в себе уже так долго, что сейчас, похоже, расколюсь.

Из ванной я иду на кухню. Ли готовит нам кофе. Я вновь надела на тестовую палочку колпачок, но все еще держу ее в руке. Ли оборачивается и смотрит на меня. Его взгляд опускается на тестовую палочку и возвращается на мое лицо. Его брови вопросительно поднимаются. Я киваю, и мое лицо помимо моей воли расплывается в улыбке.

Ли, широко улыбнувшись, подходит ко мне и берет меня на руки.

– О господи, ты не теряешь времени даром, да?

– Так ты ведь сам говорил, что хочешь побыстрее обзавестись детьми.

– Я знаю, и я действительно этого хотел. И хочу. Я просто не ожидал, что это произойдет так быстро.

– А вот произошло. Ты ведь не передумал?

На глазах Ли выступают слезы. Человек, который в моем присутствии никогда не ронял ни одной слезинки и который с большой гордостью заявил мне, что он не плакал даже тогда, когда умер отец львенка Симбы в мультфильме «Король Лев», теперь льет слезы, узнав о том, что скоро станет отцом.

– Я люблю вас, миссис Гриффитс.

– Я тоже вас люблю.

– И его, – говорит Ли, кладя левую руку на мой живот.

Я удивленно поднимаю брови:

– Почему ты говоришь «его»? А может, «ее»?

– У меня просто такое предчувствие, что это будет мальчик. Я ведь говорил тебе, что мне нужна футбольная команда.

– Так футбольная команда может быть и женской.

– Да, может, но я в этом сомневаюсь. Во всяком случае, пусть мой первенец будет мальчиком.

Все, что я в данный момент могу сделать, – так это сдержаться и не сказать ему, что он прав. Соблазн все ему рассказать – очень велик. Ну, может быть, не все, а только часть. Мне хочется принести свой телефон и показать ему фотографии. Но он не сможет их увидеть. И поэтому подумает, что у меня что-то не в порядке с головой. И тогда ему захочется меня бросить.

Поэтому я просто улыбаюсь и говорю:

– Давай подождем и посмотрим.

Ли с сияющим видом смотрит на меня и качает головой. Он сейчас очень похож на маленького мальчика, который только что получил самый лучший в его жизни рождественский подарок. И меня очень даже радует тот факт, что подарок этот ему преподнесла я.

– Ты себя хорошо чувствуешь? – спрашивает он. – Я имею в виду, тебя не тошнит или что-то в этом роде?

– Нет. Я себя чувствую хорошо. Вообще-то даже великолепно.

– Вот и замечательно. О боже, я стану папой! Я все еще не могу свыкнуться с этой мыслью.

– Мне это вполне понятно. Лично я не ощущаю себя достаточно взрослой для того, чтобы быть мамой. Это ведь такая большая ответственность!..

Он смотрит на меня. Он по-прежнему похож на маленького мальчика, но теперь на испуганного ребенка.

– Но мы же справимся? – говорит Ли. – Мы не подведем своих собственных детишек?

– Нет конечно. У нас все будет хорошо. Думаю, мы справимся не хуже, чем справляются все остальные люди.

Ли снова качает головой:

– Придется сказать Карлу, что ему вскоре опять придется искать нового секретаря.

– Я не хочу пока никому ничего говорить. Люди в подобных случаях обычно ждут три месяца. На всякий случай – мало ли что может произойти…

– Да, конечно. Он, кстати, сказал, что одна из девушек, приходивших к нему на собеседование, произвела хорошее впечатление. Может, он возьмет на работу ее. Если ей захочется устраиваться на постоянную работу.

– Постоянную?

– Ну да. Ты ведь не станешь возвращаться на работу после того, как у нас появится малыш, не так ли?

Я смотрю на него и не могу скрыть своего раздражения, вызванного этими его словами.

– А может, я захочу вернуться, – говорю я.

– Да нет, не захочешь. Ты будешь растить нашего ребенка – это ведь намного важнее, да?

Я поворачиваюсь и отхожу в сторону.

– Что? – спрашивает он, и выражение его лица становится каким-то суровым.

– Ты так говоришь, как будто мы живем в пятидесятые годы прошлого века.

Он, став еще более мрачным, засовывает руки в карманы своего халата.

– Понимаешь, я не хочу, чтобы за нашим малышом присматривал кто-то еще, – только и всего.

– А твоя мама хочет.

– Что? – хмурится он.

– Я имею в виду, что она будет мне помогать, когда родится ребенок. Она уже сказала, что ей хотелось бы помогать.

– Когда она это сказала?

– Она говорила об этом до свадьбы. Сказала, что была бы очень рада приходить хоть каждый день, чтобы давать мне возможность отдохнуть.

– Ну, даже в этом случае тебе нет необходимости ходить на работу.

Я качаю головой, пытаясь понять, каким это образом мы перешли от восторга по поводу моей беременности к нашей первой ссоре.

– Я могу чокнуться, если буду находиться каждый день с утра до вечера и с вечера до утра с младенцем. Кроме того, нам могут понадобиться деньги.

Ли тихонько смеется.

– Что такое? – спрашиваю я.

– Ну, если ты будешь приходить на работу в общей сложности пару дней в неделю, это вряд ли сильно увеличит наши доходы.

Его слова меня больно жалят. Ощущение такое, будто он меня ударил.

– Нам понадобится больше денег, потому что мы ведь не сможем и дальше жить здесь. У нас тут даже нет детской комнаты.

Ли поворачивается ко мне спиной и идет к окну.

– У них тут есть квартиры с двумя спальнями. Такие квартиры есть этажом ниже. И стоить это будет ненамного больше. Я наверняка смогу покрыть разницу в оплате и без того, чтобы ты ходила на работу.

Ну вот, он меня разозлил. И я не собираюсь ему уступать, как бы ему этого ни хотелось.

– А разве нам не следовало бы снять не квартиру, а дом? Дом с садом.

– Нам не нужен сад. Вокруг есть парки, скверы и прочее. Кроме того, если у нас будет сад, то это закончится только тем, что мы купим и поставим в нем один из тех дурацких красно-желтых пластмассовых игрушечных домиков – вот и все. Именно это произошло с Карлом и его женой, и я пока что не готов пойти по тому же пути.

Ли выходит из кухни. Я собиралась сказать, что меня совсем не прельщает перспектива подниматься пешком по лестнице, если вдруг сломается лифт, но я не вижу смысла продолжать этот спор. Ли явно не настроен на то, чтобы слушать. Кроме того, я не могу сказать ему, что я на самом деле думаю – а именно то, что «Г» не захочет торчать в квартире целый день. Ему захочется играть в саду. Ему будет нужен свежий воздух. Я хочу, чтобы у него была возможность играть на улице с другими детьми. А здесь никаких детей нет. Я кладу ладонь туда, где через несколько месяцев будет выпирающий вперед живот. Мой «воздушный шарик» лопнет вовремя, в строго назначенный срок.

Я стою на работе за стойкой дежурного администратора, спрашивая себя, заметно ли уже, что я беременна. Чувствую-то я себя уже по-другому, поэтому и не могу избавиться от мысли, что и выгляжу не так, как раньше. Мне вспомнилась беременная женщина-секретарь, которая была здесь, когда я приходила на собеседование. Какой неуклюжей она выглядела на своих высоких каблуках. Я все еще не знаю, кто на нее «косо посмотрел» из-за того, что она пришла в обуви без каблуков. Тогда я подумала, что это, наверное, был Карл, но после ссоры с Ли в субботу я в этом засомневалась.

Вряд ли мои коллеги по работе очень сильно впечатлятся, когда узнают о моей беременности. Двое из них и так уже стали смотреть на меня насмешливо, когда все узнали, что мы женимся. Могу себе представить, что они говорят у нас за спиной. Оно и понятно: один из руководителей устраивает свою подружку на работу в компанию, женится на ней, обрюхачивает ее, в результате чего она уходит с работы. И все это – меньше чем за год. Они, наверное, будут отпускать шуточки в мой адрес, сидя в баре после работы. Я их, правда, никогда не услышу. Меня к тому времени уже давно как не станет.

Дверь открывается, и заходит молодой человек с довольно длинными светлыми волосами. Подходя к стойке дежурного администратора, он улыбается мне ослепительной улыбкой – как на рекламе зубной пасты.

– Здравствуйте, чем я могу вам помочь? – спрашиваю я.

– Здравствуйте. Я пришел к Ли Гриффитсу. Меня зовут Дэн Темплтон.

– Понятно, – говорю я. – Присаживайтесь. Я сообщу Ли, что вы здесь.

Он садится, забрасывает ногу на ногу и слегка ослабляет свой галстук.

Я звоню Ли, но его линия занята. Я кладу телефонную трубку и спрашиваю у посетителя:

– Сделать вам кофе?

– Это было бы замечательно, спасибо. Черный, без сахара.

Я снова пытаюсь дозвониться Ли, но линия все еще занята. Я делаю кофе и несу его Дэну.

– Вот, пожалуйста, – говорю я, протягивая ему чашку.

– Спасибо, – говорит Дэн, чуть сдвинув брови. – Я с вами раньше где-то встречался?

Хотя тон его голоса вроде бы дружески-нейтральный, что-то мне в нем не нравится.

– Хм, я так не думаю. Я здесь вообще-то новенькая.

– А где вы работали раньше?

– Не в рекламной фирме. Я вообще-то работала в одном кинотеатре.

– А-а, вот там-то я вас и видел, – говорит он, тыкая пальцем в воздух. – Я все время туда хожу. Я видел вас за стойкой дежурного администратора, и, думаю, вы пару раз приносили мне по моему заказу еду.

– Ого, я поражена тем, что вы меня помните. Я там выглядела немного иначе.

– Я никогда не забываю симпатичное лицо, – говорит он.

Я улыбаюсь и слегка краснею. И тут вдруг я слышу позади себя шаги. Я оборачиваюсь и вижу, что Ли стоит у лестницы и вопросительно смотрит на меня.

– Э-э… К тебе пришел Дэн Темплтон.

– Я это вижу.

– Я пыталась тебе позвонить, но ты с кем-то разговаривал по телефону.

Он кивает мне с каменным лицом и поворачивается к клиенту:

– Привет, Дэн. Извини, что заставил тебя ждать. Пойдем ко мне в кабинет.

Дэн берет свой кофе и, проходя мимо меня, снова улыбается мне ослепительной улыбкой. Я юркаю обратно за стойку дежурного администратора – как зверушка, бегущая в спасительное убежище. Почему я так себя веду – не знаю: я ведь не делала ничего предосудительного. Меня просто смутило выражение лица Ли.

Следующие полчаса я стараюсь себя чем-то занять, хотя у меня, по правде говоря, вообще нет никакой работы. Услышав шаги двух человек, спускающихся по лестнице, я начинаю старательно печатать что-то на компьютере.

– Еще раз спасибо за то, что пришел, Дэн, – слышу я голос Ли. – Я скоро с тобой свяжусь.

– Замечательно, – отвечает Дэн. – Спасибо за то, что уделил мне время.

Когда он проходит мимо меня, я поднимаю взгляд: мне сказали всегда улыбаться клиентам, когда они покидают это здание.

– Был рад снова вас увидеть, – говорит Дэн с улыбкой.

– А я – вас, – отвечаю я.

Он закрывает за собой дверь. Ли подходит ко мне. Его лицо – мрачнее тучи. Я чувствую на своих щеках его горячее дыхание.

– Откуда ты его знаешь? – спрашивает он.

– Он приходил в кинотеатр – только и всего. Он меня вспомнил.

– Это как-то странно, правда?

– Не знаю. Он сказал, что регулярно ходит в тот кинотеатр.

Ли поднимает бровь:

– В следующий раз я назначу ему встречу в каком-нибудь другом месте.

– В этом нет необходимости.

– Тебе хочется, чтобы он сюда пришел, да? – резко говорит Ли.

Все мое тело напрягается.

– Я этого не говорила.

– Но ты вела себя так, как будто тебе этого хочется.

– Я всего лишь имела в виду, что он меня совсем не беспокоит, – вот и все.

– Да, но он беспокоит меня.

Ли разворачивается и уходит вверх по лестнице.

Я стою несколько секунд неподвижно, все еще толком не понимая, в чем меня обвиняют. Я никогда раньше не видела Ли таким: он никогда не казался мне ревнивым. Да я, собственно говоря, вообще очень мало общалась с другими мужчинами с тех пор, как мы стали встречаться. Единственными мужчинами из числа моих знакомых, приглашенных на свадьбу, были Адриан и его приятель. А с этим Дэном я сейчас даже ни капельки не флиртовала. Реакция Ли была явно неадекватной.

Я вздыхаю и снова обращаю свой взор на монитор компьютера, надеясь, что позже Ли объяснит мне, почему он так себя повел.

Ли не вспоминает об этом инциденте весь вечер, до тех самых пор, когда мы собираемся лечь в постель.

– Послушай, я извиняюсь за то, что сегодня произошло, – говорит он. – Я осознаю, что, пожалуй, повел себя уж слишком жестко.

Я пожимаю плечами. Я не хочу, чтобы он знал, как сильно его поведение меня расстроило. Я весь остаток рабочего дня не могла сконцентрироваться на работе.

– Знаешь, тот парень ведь вообще не создавал никаких проблем, – говорю я.

– Во мне иногда уж слишком сильно срабатывает защитный инстинкт, – отвечает Ли. – Думаю, тот факт, что ты беременная, существенно усугубляет положение. Я как бы чувствую, что мой долг – постоянно оберегать тебя. Точнее, вас обоих.

– Вообще-то я и сама в состоянии за себя постоять. Я думала, что ты об этом помнишь.

– Ну да. Но это было до того.

– До чего?

– До того, как ты вышла за меня замуж. До того, как ты стала носить в себе моего ребенка.

– Я все еще способна назвать козла козлом, если я вижу, что это козел.

– Тебе этого делать не нужно. Больше уже не нужно. Тебя буду оберегать я, понятно?

Я слегка киваю – просто потому, что это легче, чем продолжать спор. Я устала. Сегодня был долгий и нелегкий день. Честно говоря, я очень хочу спать.

Ли притягивает меня к себе и целует. Целует крепким поцелуем, а не таким, каким целуют, желая спокойной ночи. У меня на секунду возникает желание сказать ему, что я слишком устала, но я ловлю себя на мысли, что переживаю о том, какой будет его реакция. Кроме того, мама всегда говорила, что мужчине и женщине никогда не следует ложиться в постель, если возникший между ними спор не был улажен. А нам это нужно. Нам необходимо снова воссоединиться. И тогда все будет хорошо.

Джесс

Сентябрь 2008 года

– Как часто ты думаешь о смерти, Джесс? – спрашивает Эдвард.

Он сказал мне называть его Эдвардом, хотя формально его следует называть «профессор Дженкинс».

Паула, психолог управления образования, направила меня к нему, потому что решила, что я нуждаюсь в дополнительной помощи высококвалифицированных специалистов. Это просто такая вежливая форма заявления о том, что у меня не все в порядке с головой.

– Вы хотите, чтобы я дала вам откровенный ответ или же такой ответ, который мне следует дать вам в том случае, если я не хочу, чтобы вы думали, что я чокнутая?

– Лучше всего – это откровенный ответ, – улыбается он.

– Ну, тогда я скажу, что думаю о ней очень часто. Но ведь это естественно и разумно, не так ли?

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, если человек думает о смерти, то тогда у него больше шансов ее избежать, ведь правда? Я имею в виду, что, например, детям говорят переходить дорогу так, как положено, чтобы их не задавил автомобиль. А это ведь тоже означает думать о смерти, не так ли? Просто люди называют это «быть разумным».

– То есть ты считаешь свои мысли о смерти чем-то вроде предохранителя?

– Да. Раз человеку необходимо быть осторожным, когда он переходит дорогу, то почему бы ему не быть осторожным, когда он садится на поезд или когда выходит из дому? Я не вижу никакой разницы.

– Именно поэтому ты не хочешь поехать в Манчестер?

– Людей в Манчестере убивают из огнестрельного оружия.

– Поэтому ты думаешь, что поехать туда – это небезопасно, да?

– Именно так.

– А если я скажу тебе, что молодые люди, которых застрелили в Манчестере в прошлом году – а все они были молодыми людьми, – были осознанно выбраны в качестве цели нападения? Они не были случайными жертвами.

Я пожимаю плечами:

– При такой стрельбе пуля может попасть в кого-то и случайно, верно? Излишняя осторожность не повредит.

Эдвард кивает и что-то записывает. Про меня уже, наверное, очень много чего поназаписывали. Сначала все время что-то записывала Паула, а теперь вот и Эдвард… Но это вовсе не означает, что теперь они знают и понимают меня уже лучше. Это означает, что они всего лишь думают, что знают и понимают меня уже лучше.

– Но ты не думала так до того, как умерла твоя мама, правда?

– Нет, не думала. Но это все равно как люди не бросают курить до тех пор, пока им не скажут, что у них рак легких. Это как сигнал тревоги, верно?

– То есть ты считаешь смерть мамы своего рода сигналом тревоги, да? Но ведь она умерла не в результате несчастного случая, не так ли? Она умерла от рака кишечника. Она этого предотвратить не могла.

– Еще как могла. Она могла стараться не есть мяса. Я больше не ем красного мяса, потому что если есть его слишком много, то это закончится раком кишечника.

– Ну, это точно еще не известно. Пока что есть только исследования, результаты которых связывают красное мясо с повышенным риском.

– Именно так. Об этом-то и идет речь – о риске. Я просто снижаю свой риск. Врачи только об этом все время и долдонят, не так ли? Не кури. Не употребляй алкоголя. Не ешь жирную пищу. Больше занимайся физическими упражнениями. Сгоняй вес. Все это снизит вероятность того, что ты умрешь. Вот только когда они говорят это, они считаются здравомыслящими, а когда я говорю то же самое о других вещах, меня считают ненормальной.

Произнеся эти слова, я скрещиваю руки на груди. Эдвард ничего не говорит. Я думаю, что, возможно, убедила его в том, что права.

Анджела

Воскресенье, 28 августа 2016 года

Только когда она почти не прикасается к обеду, я обо всем догадываюсь. Она кое-как справляется с йоркширским пудингом, но когда я ставлю перед ней говядину, выражение ее лица становится таким, как будто ее вот-вот вырвет. А еще она бледная, со слегка осунувшимся лицом. Ее лицо раньше никогда не казалось мне осунувшимся. Еще на прошлой неделе я подумала, что она выглядит неважно и не ест столько, сколько обычно, но сейчас она уже вообще почти ничего не ест. Она режет мясо на кусочки и гоняет их туда-сюда по тарелке, но не съедает ни одного. Я вижу, как Ли встречается с ней взглядом и поднимает бровь. Она еле заметно качает головой.

Я решаю, что с моей стороны будет очень даже гуманно помочь ей выкарабкаться из данной неловкой ситуации.

– Ой, Джесс, почему ты мне ничего не сказала?

Я кладу свои нож и вилку на стол и, быстро обойдя вокруг стола, убираю стоящую перед ней тарелку и уношу ее. Вернувшись, я смотрю на Джесс и на Ли, и у меня начинают литься слезы.

– Я очень-очень рада за вас обоих, – говорю я, а затем, наклонившись, обнимаю Джесс и тут же звонко целую Ли в щеку. – Вы, должно быть, на седьмом небе.

Они снова переглядываются. Джесс пожимает плечами, а Ли поворачивается ко мне.

– Спасибо, – говорит он. – Именно так. Джесс хотела три месяца никому ничего не говорить, но ты, я вижу, и сама обо всем догадалась.

– Я чувствовала себя абсолютно так же, когда забеременела, – говорю я, обращаясь к Джесс. – От одного взгляда на приготовленную пищу у меня возникало ощущение, что меня сейчас вырвет. Это было ужасно. И такое у меня было не только по утрам, а, можно сказать, круглые сутки.

– Я знаю. Со мной то же самое. А с прошлой недели стало совсем тяжко. Я почти не могу есть.

– Может, подать тебе что-нибудь другое? Суп и булочку? Или просто сухие крекеры? Мне помнится, я ела много крекеров, когда была беременной.

– Да, я, пожалуй, попытаюсь съесть парочку крекеров, спасибо.

Я кладу два крекера «Джейкобс» на тарелку и приношу их. Джесс сначала чуть-чуть обкусывает их с краю, а затем несколько раз кусает уже побольше.

– Ну, ты, по крайней мере, хоть что-то можешь есть. Возьми с собой всю пачку, милая. Понемножку, но часто – как говаривала моя мама. А когда срок?

– Где-то на второй неделе апреля, но я еще не ходила на УЗИ и не знаю точную дату.

– О-о, это замечательно, когда ребенок рождается весной. Впереди ведь тогда целое лето. Я помню, как в январе, когда я просыпалась рано утром вместе с Ли, все время было темно.

– Думаю, это замечательно, что у меня будет возможность ходить на прогулки с коляской.

– Кстати, я настаиваю, чтобы коляску тебе купила именно я. Хочу подыскать что-то очень практичное. На тот случай, конечно, если мне будет позволено иногда гулять с коляской.

Джесс смотрит на Ли.

– Спасибо, – говорит он, дожевав и проглотив то, что находилось у него во рту. – Это было бы замечательно. Но ты не спеши что-то покупать. У нас еще полно времени.

– Джесс совсем не нужно шататься туда-сюда в поисках коляски на восьмом месяце беременности. Купить коляску необходимо сейчас.

– Может, после того, как меня перестанет все время тошнить, – говорит Джесс.

– Да, конечно. У меня, правда, это продолжалось аж до шестнадцатой недели, но будем надеяться, что тебе повезет больше, чем мне. В любом случае мы можем начать искать по интернету, правда? Так будет намного легче.

Джесс откусывает еще один кусочек от крекера. Ли опять принимается за свое мясо. Я подозреваю, что все эти нюансы заставляют его нервничать. Отцовство – это большая ответственность. Я, впрочем, придерживаюсь той точки зрения, которую уже высказывала. Он преобразится, когда станет отцом. Ему пойдет на пользу, если у него будет жена и ребенок, ждущие его дома. Это не позволит ему уж слишком зацикливаться на своей карьере.

– О-о, – говорю я, озвучивая очередную мысль, пришедшую мне в голову. – Вы ведь теперь, конечно же, переедете.

Джесс снова смотрит на Ли.

– Мы, возможно, снимем более просторную квартиру в том же доме, – говорит он.

Чуть нахмурившись, я смотрю на него, не будучи уверенной в том, что не ослышалась.

– Вам будет нужен настоящий семейный дом, а не квартира, – говорю я.

– Нас устроит и квартира, пока ребенок еще совсем маленький. Мы сможем снять что-нибудь побольше позднее.

– Но это ведь совсем не подходящее место для того, чтобы жить там с малышом, разве не так? А вдруг сломается лифт? Джесс ведь не сможет тащить коляску вверх по лестнице.

Ли слегка закатывает глаза. Он все время делал так, когда был подростком. Когда он начинает говорить, его взгляд становится каким-то стальным. Такое выражение глаз я помню очень хорошо.

– За все то время, пока я там живу, лифт еще ни разу не ломался. Нам нет необходимости переезжать в одно-или двухэтажный дом в пригороде только потому, что Джесс беременна.

Думаю, эта его реплика имеет целью уколоть меня. Ли обожал наш сад, когда был маленьким мальчиком. Он проводил там много времени, играя в мяч или роясь в клумбах. Но когда он стал подростком, он вдруг решил, что ненавидит Горсфорт. Он говорил, что в Горсфорте очень скучно и не происходит никаких событий. Он стал заявлять, что переедет в центр города, как только у него появится такая возможность. Что он в конце концов и сделал. Когда он окончил университет, он стал снимать жилье, а когда начал зарабатывать хорошие деньги, то купил себе квартиру. Однако центр города – это не то место, в котором следует растить маленького ребенка. Совсем не то.

Я хочу что-то сказать, но при этом знаю, что мне нужно быть осторожной. Я не хочу, чтобы он вышел из себя в присутствии Джесс. Он ведь в подобных случаях выглядит отнюдь не привлекательно, и я не хочу, чтобы она видела его таким.

– Ну, может быть, пока еще не время, но вам в конце концов придется переехать ради школы, не так ли? Что-то я сомневаюсь, что в центре города есть хорошие школы.

– Мы, возможно, отдадим его в частную школу, – отвечает Ли.

– А зачем транжирить деньги всего лишь на вычурную школьную форму, если в округе есть очень даже хорошие государственные школы? Начальная школа, которая находится на этой улице, пользуется очень хорошей репутацией. Я видела ее рекламный баннер, когда проезжала мимо.

Ли со звоном кладет нож на край своей тарелки:

– Я сказал, что у нас с жильем пока что все в порядке. Так что спасибо за советы.

Его тон говорит мне, что мне теперь лучше помолчать. Видя, что Джесс хмурится на Ли, я решаю сменить тему. Я не хочу еще больше накалять обстановку. А менять темы я умею. Мне пришлось этому научиться.

– А вы смотрели передачу «Пекарский турнир» на этой неделе? Там участвует девушка из Лидса. Она проявляет себя очень хорошо. Ее заварное тесто выглядело весьма аппетитно.

Дождавшись, когда закончится обед и Ли начнет загружать посудомоечную машину, я иду вместе с Джесс в гостиную.

– Пойдем ненадолго наверх, милая, – говорю я. – Мы можем начать подыскивать коляску через интернет.

Джесс идет вслед за мной на второй этаж в комнату для гостей. Я включаю компьютер и жду. На загрузку компьютера всегда уходит пара минут. Ли говорит мне, что это потому, что компьютер устарел и что нужно его модернизировать, но я не вижу в этом большой необходимости.

– Ага, ну вот, – говорю я, заходя на веб-сайт «Мамочки и папочки». – В Лидсе есть один из таких магазинов, и мы могли бы туда вместе сходить. Давай посмотрим, что у них там есть.

На веб-странице фигурирует просто ошеломляюще большое количество вариантов: это и модульные коляски, и обычные, и детские складные стулья на колесиках, и многое другое.

– Вам, видимо, понадобится универсальная модульная коляска, да?

– Понятия не имею, – отвечает Джесс.

– Я думаю, это очень удобно, когда модуль-люльку можно доставать вместе со спящим в ней ребенком из автомобиля и устанавливать на колесное шасси, и при этом ребенок даже не проснется.

Произнося эти слова, я кошусь на Джесс и замечаю на ее глазах слезы.

– О-о, милая, – говорю я, протягивая к ней руку и сжимая ее ладонь. – Тебе сейчас нежелательно расстраиваться.

– У меня нет обо всем этом ни малейшего представления, – говорит она. – Я не знаю, что мне нужно. Я ничего не знаю о младенцах. Как я смогу о нем надлежащим образом заботиться?

Слезы льются по ее щекам. Я обнимаю ее одной рукой и глажу ее плечо.

– Не переживай, – говорю я. – Все поначалу чувствуют себя подобным образом. Я уж точно себя так чувствовала. Нам всем ведь когда-то приходилось учиться. Никто от тебя не ожидает, что ты большой специалист в данной области.

– Вы и в самом деле не имели обо всем этом никакого представления?

– Не имела.

– Тогда откуда вы знали, что вам нужно делать?

– Думаю, инстинкт подсказывал. И моя мама мне очень много помогала.

Уже произнеся эти слова, я осознаю, что зря это сказала. Джесс всхлипывает.

– Извини, я не хотела сделать тебе больно. Я знаю, что тебе придется нелегко без твоей мамы, но я хочу, чтобы ты помнила: я буду помогать тебе буквально во всем. Ты можешь звонить мне в любое время дня и ночи, и ни один из твоих вопросов не будет считаться глупым. Договорились?

Она кивает и вытирает себе нос рукой. Я встаю, беру салфетку из коробки и протягиваю ее Джесс.

– Я буду приходить помогать тебе каждый день, особенно в самом начале. Я позабочусь о том, чтобы ты не оставалась одна, когда Ли будет находиться на работе.

– Спасибо, – бормочет она. – Это очень любезно с вашей стороны.

– Не говори глупостей. Это мой первый внук, и мне хочется проводить рядом с ним как можно больше времени. Помогать тебе – это будет для меня удовольствием. Считай меня своим бесплатным работником.

Она слегка улыбается, а затем высмаркивается.

– Послушай, – говорю я, выключая компьютер, – давай займется поиском коляски лучше как-нибудь потом, когда у тебя будет соответствующее настроение. Но я хочу тебе еще кое-что показать, прежде чем ты уйдешь из этой комнаты.

Я наклоняюсь, выдвигаю нижний ящик кровати и достаю из него крестильную рубашку, завернутую в оберточную бумагу.

– Это крестильная рубашка Ли. Я хочу, чтобы ты использовала ее и для крещения твоего ребенка.

Она снова начинает плакать – если она вообще переставала это делать. Толком не взглянув на рубашку, она заворачивает ее обратно в оберточную бумагу.

– Спасибо, – шепчет она. – Она красивая. Вы можете похранить ее пока у себя? По крайней мере до тех пор, пока мы не переедем.

– Конечно, – говорю я, забирая у Джесс крестильную рубашку и пряча ее обратно в ящик.

Вставая, я замечаю выражение лица Джесс: она хмурится.

– А вот эти другие вещи – что это? – спрашивает она.

– О-о, это различные предметы одежды для младенца, которые я уже приготовила.

– Но вам ведь стало известно об этом только что.

– Да, только что. Но это ведь было всего лишь вопросом времени, не так ли?

Она идет в сторону двери. Я думаю, что она все еще переживает по поводу того, что недавно сказал Ли.

– Послушай, – говорю я, догоняя ее, – не переживай относительно нашего Ли. Я с ним поговорю. Думаю, он просто немножко нервничает из-за того, что скоро станет отцом и что ему придется заботиться о ребенке. Как только малыш родится, я подыщу что-нибудь в этом районе. Чудесный дом с садом. Я уверена, что Ли образумится, как только родится ребенок.

Она смотрит на меня и, ничего больше не говоря, уходит вниз по ступенькам.

Анджела Гриффитс → Джесс Маунт

15 апреля 2018 г.

Вот он. Маленький Гаррисон, которому сегодня исполняется один год. Он улыбается особой улыбкой своей мамочке, но при этом он хочет, чтобы ты знала, что бабушка о нем очень хорошо заботится. Он любит играть в моем саду (мы всегда говорили, что ему понравилось бы жить в доме с садом, не так ли?). Он уже делает первые шаги и скоро будет гонять по саду мяч – так, как это когда-то делал его папочка. Папочка скоро приедет домой, а пока что Гаррисон здесь, со мной, и нам обоим очень нравится проводить время вместе. Он – самый замечательный внук из всех, которые у меня когда-либо могли быть. Спасибо.

Джесс

Суббота, 15 октября 2016 года

Я зашла в «Фейсбук» только потому, что это был его день рождения. Мне удалось прожить без «Фейсбука» три месяца, но мне так сильно захотелось увидеть его фотографию, что я нарушила свое обещание больше в «Фейсбук» не заходить. Нельзя сказать, что я не знала, чего мне ожидать, но уже при одном виде «Г» я сразу же залилась слезами. Он так сильно изменился! Он теперь настоящий маленький мальчик, и у него уже так много зубов, что сразу и не сосчитаешь. Волос у него теперь тоже намного больше. Они темные и довольно густые. И хотя он все еще однозначно похож на своего папу, мне кажется, что я могу различить в нем и кое-какие свои черты. И мамины. У него такая же нижняя часть лица – вокруг рта, – как у нас с ней.

– Эй, привет!.. – шепчу я и прижимаю телефон к своей груди так, как будто я прижимаю не телефон, а своего сына. Я как бы даю ему знать, что я здесь, рядом. Меня охватывает ужас от осознания того, что я никогда не увижу такого вот «Г» в реальной жизни, что меня не станет уже к тому времени, когда ему исполнится три месяца. Я не хочу верить в то, что это правда, однако все остальное пока что оказывалось правдой, даже когда я пыталась как-то сопротивляться, а потому с какой стати эта часть моей жизни в будущем окажется какой-то другой? Но я не понимаю, почему «Г» все еще живет с Анджелой. После того, как Ли арестовали, «Г» ведь уже должен был бы находиться у папы, не так ли? Наверное, Ли пока еще не признали виновным… Но как только его осудят и посадят в тюрьму, папа должен будет забрать моего сына к себе. Мое письмо ведь сыграет свою роль, верно? Я понимаю, что это не завещание, но в нем все же как бы содержится моя последняя воля. И я однозначно заявила в этом письме Сейди, кого я хочу видеть в роли воспитателя «Г» и почему будет небезопасно оставлять моего сына у Ли.

Я буду бороться за то, чтобы оставаться рядом с «Г», потому что меньше всего на свете мне хочется покидать его. Я не позволю растить его никому другому – и уж конечно не позволю этого делать Анджеле.

Я иду в ванную и умываюсь. Ли дома нет. Он прямо с работы поехал на матч футбольных команд «Лидс» и «Скотт». Я договорилась встретиться сегодня во второй половине дня с папой и Сейди. Я еще не говорила им о том, что беременна, но уже пора сказать. Я на четвертом месяце, и скоро скрывать это станет трудно: мой живот потихонечку начинает выпирать вперед. Мне это кажется чем-то таким невероятно большим и взрослым – сказать своему отцу, что ты беременна. Но я не чувствую себя в данный момент ни большой, ни взрослой. Я чувствую себя маленькой и уставшей девочкой, и меня все еще немного тошнит. Однако я знаю, что это необходимо сделать.

Когда я захожу в наш дом, папа готовит для меня обед. Это как-то странно – приходить в свой родной дом, который для тебя уже больше не дом. Все вроде бы такое же, как и раньше, но при этом уже кажется каким-то маленьким и чужим.

– Привет, – говорит папа, обнимая меня и целуя в обе щеки. – Очень рад тебя видеть.

Я знаю, что говорит он это очень искренне. Я вижу это по блеску, появившемуся в его глазах. И стараюсь не думать о том, как одиноко ему теперь здесь без меня.

– Привет. Как дела?

– Замечательно. Все время чем-то занят.

Я киваю, хотя и подозреваю, что не так уж у него все замечательно. От запаха того, что он готовит, меня уже слегка начинает тошнить. Я не могу придумать, каким образом отказаться от приготовленной папой еды так, чтобы он ни о чем не догадался, а потому решаю сказать ему сразу.

– У меня есть новости, – говорю я, чтобы больше не оттягивать. – Ты скоро станешь дедушкой.

Он смотрит на меня с таким видом, как будто ждет, что я сейчас начну смеяться и скажу, что это была шутка. Увидев, что я не смеюсь, он как-то так вздрагивает, а потом начинает плакать.

– Эй, – говорю я, подходя к нему и обнимая его. – Я вообще-то думала, что ты обрадуешься.

Проходит несколько секунд, пока к нему возвращается дар речи. Когда это наконец происходит, он просто говорит:

– Я радуюсь. И очень даже сильно. А если честно, то я попросту ошеломлен. И давно?

– Уже четвертый месяц. Срок – девятого апреля.

Он смотрит на меня.

– Да, – говорю я. – Я знаю. Это как будто она направила его нам, чтобы у нас появилось что-то такое, что ослабило бы нашу боль.

Папа вытирает глаза.

– Она очень бы обрадовалась, Джесс. Она пришла бы в восторг.

– И, наверное, начала бы что-то вязать, да?

– О да!.. Она начала бы вязать, готовясь к появлению малыша. И к тому моменту, когда он родится, ты уже была бы завалена всяческой вязаной одеждой.

– И она уже наговорила бы мне всякого-разного о том, что делать и чего не делать, что есть и чего не есть. Она каждый день давала бы мне какие-нибудь новые советы.

Папа улыбается, а потом его лицо слегка мрачнеет.

– Я приготовил рыбу. Это тебе подходит?

– Да, вполне, спасибо. Хотя сейчас мне не очень-то хочется есть. По правде говоря, с утра меня довольно сильно тошнило.

– Ой, солнышко мое… Я помню, как это было у твоей мамы. Жаль, что я ничего не знал.

– Я не хотела никому ничего говорить раньше трех месяцев. Ты ведь понимаешь, что может случиться всякое.

– Конечно. Ты скажешь завтра Анджеле?

Пару секунд я размышляю, стоит ли мне соврать, и решаю не делать этого.

– Она вообще-то уже догадалась. Потому что я не смогла съесть ее воскресный обед. Так что все раскрылось раньше, чем мне хотелось бы.

– А-а, ну да, – говорит он, явно стараясь изо всех сил не обидеться. – Готов поспорить, что она обрадовалась.

– Да. Обрадовалась. Честно говоря, даже слишком сильно.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, она захотела начать подыскивать коляску уже сейчас. А еще у нее целый выдвижной ящик набит одеждой для младенца. Вот и скажи после этого, что на меня не оказывается давление!

– Ого! Да уж, в этом мне с ней не посостязаться. У нас, наверное, на чердаке лежит какая-то твоя детская одежда, но, думаю, ничего подходящего.

– А это не старые вещи Ли. Они абсолютно новые. Она купила их для своего внука еще до того, как он был зачат.

– Это как-то странно.

– А еще она показывала мне крестильную рубашку. В которой когда-то крестили Ли. Она хочет, чтобы в ней крестили и моего малыша.

– Мне бы и в голову не пришло, что ты захочешь своего ребенка крестить.

– Я не хочу. Но мне пришлось отложить спор по данному поводу на потом. Я сказала ей, чтобы она пока похранила крестильную рубашку у себя.

Папа на пару секунд задумывается, а потом качает головой.

– Что? – спрашиваю я.

– Я все еще пытаюсь осмыслить эту новость. Всего лишь год назад ты еще даже не была знакома с Ли, и вот теперь вы собираетесь стать родителями. Я полагаю, он этому рад, да?

– Да. Он сам это и инициировал.

– О-о, ты имеешь в виду, что это запланированная беременность?

– Ну ты и сказанул! – говорю я, смеясь. – Ты что, думаешь, что у меня всегда все происходит случайно и абы как?

– Нет, я не имел в виду… Мне и в голову не приходило, что ты захочешь так быстро обзавестись ребенком – только и всего.

Я бросаю взгляд на свою левую руку и начинаю крутить обручальное кольцо.

– Ну, человек ведь никогда не знает, что ждет его за ближайшим углом, правда?

– Да ладно тебе. Ты знаешь, что мама сказала бы по этому поводу.

– Да, и еще она сказала бы мне, что не нужно никогда жалеть о том, что сделала, а нужно жалеть о том, чего не сделала.

Папа некоторое время молчит.

– Ты будешь замечательной мамой.

– Неужели? Не могу себе этого даже представить. Я вполне могу от себя ожидать, что рано или поздно забуду ребенка в поезде, надену ему подгузник наоборот и вообще наделаю всяких разных глупостей.

– Ты будешь своего ребенка обожать, – говорит папа. – А это – единственное, что имеет значение.

Я договорилась с Сейди встретиться возле канала. Мне подумалось, что свежий воздух подействует на меня благотворно, и, кроме того, мне не хотелось сообщать ей о том, что я беременна, в кафе: я опасалась, что она опять устроит мне сцену при посторонних. Я подозреваю, что ее реакция на эту новость будет не такой позитивной, как у папы. Я имею в виду, что в результате рождения у меня ребенка у нее же не появляется внук, верно? У нее вообще ничего не появляется. Она просто продолжает терять свою лучшую подругу. Лучшую подругу, которую за последние два месяца она почти и не видела.

– Привет, – говорит она, подходя и обнимая меня. – Как дела, незнакомка?

– Все хорошо, спасибо.

Она смотрит на меня:

– Почему всего лишь хорошо?

Я решаю сказать ей сразу:

– Ну, последние шесть недель я то и дело занималась тем, что выблевывала из себя свои внутренности.

Когда до нее доходит смысл моих слов, она от удивления аж разевает рот:

– О господи!.. Ты беременна?

Я киваю, слегка улыбаясь в надежде на то, что это даст ей понять, что новость эта – хорошая. По крайней мере, с моей точки зрения.

– Черт побери!..

Я качаю головой:

– Классно сказано. Наверное, следовало бы начать продавать в магазинах открытки с такими словами: «Черт побери, ты беременна!»

– Извини. Я просто шокирована – только и всего.

– Да, женщина рано или поздно выходит замуж, и у нее рано или поздно рождается ребенок. Или такого еще никогда не бывало?

– Но ведь это же не какая-нибудь женщина, а ты, Джесс. Моя лучшая подруга, которая до совсем недавних пор не вставала по утрам раньше одиннадцати. Я все еще никак не могу свыкнуться с мыслью о том, что ты уже вышла замуж. А теперь вот мне уже пора начинать ходить с тобой по магазинам в поисках одежды для будущей мамы и ее ребенка.

– Ну да, именно так и обстоит дело. Если ты мной недовольна, то извини.

Я начинаю идти по дороге, тянущейся вдоль канала. Несколько секунд спустя я слышу, как Сейди, застонав, бросается вслед за мной и догоняет меня.

– Эй, я такого не говорила. Я очень даже довольна. Если ты сама рада тому, что произошло. Ты рада?

– Да, – говорю я.

– А Ли?

– Очень рад. Это вообще-то была его идея.

– То есть это запланированная беременность?

– Ты выражаешься как мой папа. Я вообще-то ходила на занятия по отношениям между полами.

– Но ты не говорила мне, что будешь пытаться забеременеть.

– Да, но ты дала мне однозначно понять, что это совсем не то, чего тебе хотелось бы услышать.

Мы отходим чуть-чуть в сторону, пропуская едущего на велосипеде мальчика, а затем молча идем по дороге. Я знаю, что первой молчание нарушит Сейди.

– Послушай, извини меня, хорошо? – говорит она некоторое время спустя. – Если ты и в самом деле этого хотела и тебя никто не принуждал, то тогда я, конечно, за тебя рада.

– Правда?

– Да. Я ведь теперь становлюсь вроде бы как тетушкой, да? Я буду нянчиться с твоим ребенком, но тут же буду звать тебя, если он начнет капризничать или вдруг обделается.

– Мне приятно осознавать, что я могу на тебя рассчитывать.

– Да, можешь. И это не шутка. Я буду тебе помогать. Я могу даже, если хочешь, присутствовать на родах.

– Не говори глупостей. Ты что, не помнишь, что произошло, когда ты держала меня за руку в тот момент, когда мне делали татуировку «Дары смерти»?

– Ты сейчас про то, что ты визжала, как резаная, и впивалась ногтями мне в ладонь аж до крови? Нет, я про это напрочь забыла.

– Мне, возможно, придется делать кесарево сечение.

– А ты напичкай себя какими-нибудь успокоительными средствами. Возьми их столько, сколько поместится у тебя в ладонях.

– Тебе, кстати, про это совсем не нужно волноваться. Со мной там будет Ли.

– А ты уверена, что хочешь, чтобы он присутствовал? Помнишь, что сказал по этому поводу Робби Уильямс? Он сказал, что это все равно что смотреть на то, как сгорает твой любимый паб.

– О-о, спасибо за то, что меня подбадриваешь.

– Что-что? Ты всегда говорила, что тебе нравится во мне то, что я говорю все напрямик.

– Да, может быть, но не настолько же напрямик! Поэтому, когда я располнею и стану похожей на гиппопотамиху, не начинай звать меня Глория.

– Хорошо, я вместо этого пришлю тебе какие-нибудь безделушки на тему мультика «Мадагаскар».

– Я уже сгораю от нетерпения.

– Кстати, тебе совсем не о чем переживать. Готова поспорить, что у тебя будет такой небольшой и аккуратненький животик, что люди даже не будут замечать, что ты беременна.

– Чего мне по-настоящему хотелось бы – так это чтобы эта была такая беременность, при которой женщина сама не замечает, что она пузатая, пока не наступит тот момент, когда из нее уже начнет лезть ребенок.

– Я никогда не верила в такие россказни, – говорит Сейди.

К ней подбегает большая собака. Она обнюхивает ее ботинки и затем бежит дальше.

– Я тоже уже не верю. Я еще никогда не чувствовала себя такой уставшей и больной.

– Тебе следовало бы мне об этом сказать.

Я пожимаю плечами:

– Я держала язык за зубами, пока не пошел четвертый месяц.

Лицо Сейди выражает сомнение. Я знаю, о чем она сейчас думает. И вижу, как выражение ее лица становится обеспокоенным.

– Но ничего плохого не произошло, да? – тихо говорит она.

– Нет, – говорю я. – Пока нет.

Мы отходим в сторону от дороги, пропуская трех мужчин на велосипедах.

– Все будет хорошо, – говорит Сейди.

– Да, – отвечаю я. – Давай на это надеяться.

Когда я возвращаюсь домой, Ли уже там. Телевизор включен на спортивном телеканале «Скай спортс».

– Привет. Они выиграли? – спрашиваю я, подходя к сидящему на диване Ли и целуя его.

– Да. Два – ноль.

– Прекрасно.

– Ну, и что сказал твой папа?

– Очень обрадовался. Сказал, что поздравляет.

– Я говорил тебе, что он отреагирует нормально.

– Я знаю. Но он, бедняга, поначалу подумал, что я забеременела случайно. Сейди подумала то же самое.

Ли хмурится:

– А когда это ты с ней встречалась?

– После встречи с папой. Мы прогулялись вдоль канала.

– Я не знаю, зачем ты все еще с ней общаешься.

Я делаю шаг назад, удивляясь этому его резкому выпаду.

– Что ты имеешь в виду? Она – моя лучшая подруга.

– Была раньше. Теперь ты с ней уже почти не видишься. Ты переехала жить в другое место.

– Мы с ней подруги еще с того времени, когда нам было по четыре года от роду, Ли.

– Это не имеет значения. Люди встречаются, люди расстаются. У вас скоро не будет ничего общего. Ты будешь растить ребенка, а она будет встречаться с какими-то своими парнями – то с одним, то с другим. Ты вполне можешь с ней расстаться навсегда. Она вовсе не станет для тебя большой утратой.

Я чувствую, как внутри меня закипает возмущение. Мне не верится, что он только что произнес такие слова.

– А я вот не поучаю тебя, с кем тебе следует дружить.

Ли выпрямляется на диване и тычет в мою сторону пальцем.

– Мне не нравится твой тон, – говорит он.

– А мне не нравится, что ты требуешь от меня перестать встречаться с моей лучшей подругой.

Уже через мгновение я понимаю, что мне не следовало этого говорить. Ли хватает пульт дистанционного управления телевизором и швыряет его в меня. Я быстро пригибаюсь, и пульт, пролетев надо мной, ударяется в стену позади меня. Я начинаю плакать.

– Извини, – тут же говорит он, пристально глядя на меня широко раскрытыми глазами.

– Ты вообще думаешь, что ты делаешь?

Я всхлипываю. Он вскакивает с дивана и подходит ко мне, но я его отталкиваю.

– Послушай, я отреагировал неадекватно, я это признаю. Извини.

– Ты мог сделать больно мне. Или навредить ребенку.

Он опускается на колени и обхватывает свою голову руками.

– Мне совсем не хотелось бы это сделать, – говорит он.

– Тогда почему, черт побери, ты так поступил?

Он поднимает голову, смотрит на меня и вздыхает. Его большие глаза молят о прощении.

– Мои мама и папа частенько ссорились, – говорит он. – И когда мы начинаем ссориться, меня это очень сильно пугает. Я переживаю, как бы и у нас все не закончилось так, как у них.

Я кладу ладонь на его плечо. Это происходит машинально: он расстроен, и я пытаюсь его утешить. При этом я осознаю, что вообще-то это он должен утешать меня.

– Мне жаль, что так получилось, – говорю я. – Но это все еще не оправдание тому, что ты сделал.

– Я знаю. Ты ведь беременна. На меня сейчас нахлынули неприятные воспоминания. Я даже начал переживать, какой же это из меня получится отец.

Я не знаю, что на это ответить. Мне хочется сказать ему, что из него получится замечательный отец, но я не знаю, правда ли это. Я сейчас вообще уже не знаю, что правда, а что нет.

Ли встает и протягивает ко мне руки. Я закрываю глаза и позволяю себя обнять с единственным желанием, чтобы этот инцидент побыстрее ушел в прошлое. Мне хочется делать вид, что ничего не произошло.

– Такое больше не повторится, – говорит он.

– Хорошо.

– Я вовсе не хотел тебя расстраивать. Я всего лишь высказывал мнение, что было бы правильно уже поменьше общаться с Сейди. Мне кажется, что она становится каким-то зеленоглазым монстром.

– Любой девушке будет не очень-то легко, когда ее лучшая подруга выходит замуж.

– Как я уже сказал, возможно, тебе пришло время как-то обходиться без нее.

Он садится на диван и хлопает по нему возле себя, тем самым приглашая меня сесть рядом с ним, но мне кажется, что я как бы предам Сейди, если сделаю это. Кроме того, я не хочу, чтобы он заметил, что я вся дрожу.

– Я пойду приготовлю нам чай, – говорю я.

ЛИЧНОЕ СООБЩЕНИЕ

Сейди Уорд

28/05/2018 9: 05

У них есть еще один свидетель. Твоя уборщица Фарах. Женщина, о которой ты мне рассказывала. Женщина-детектив сказала, что эта уборщица раньше им ничего не сообщала, потому что боялась, что потеряет работу и ее депортируют. Срок ее дискреционного разрешения на пребывание в стране вроде бы уже истекает, и ей не хотелось делать ничего, что могло бы помешать ей его продлить. Но ей сказали, что она теперь уже может остаться здесь жить навсегда, а потому она пришла и сделала заявление. Она все знала, Джесс. Знала о том, как он поступает по отношению к тебе. Ты, возможно, этого и не замечала, но они не упускают ничего, эти уборщицы. Они ведь бывают в твоей спальне, в твоей ванной. Они видят мусор, который ты выбросила, они смывают у тебя в туалете. Они убирают за тобой.

Детектив сказала, что Фарах видела на тебе синяки. Всегда в тех местах, которые можно прикрыть, когда выходишь из дому. Она видела и кое-что еще. Детектив не захотела сообщить мне, что именно, но говорит, что это важно. И что это дает нам очень убедительные доводы. Он получит по заслугам, Джесс. Мы скоро навсегда избавимся от этого ублюдка. А еще твой папа нанял адвоката, чтобы попытаться забрать «Г». Он сейчас находится у матери Ли, но ей придется его отдать, если Ли признают виновным. Мы вернем его ради тебя, Джесс. Даже если это будет самым последним, что мы в своей жизни сделаем.

Джесс

Понедельник, 28 ноября 2016 года

Я читаю это, сидя в ванной, и вся дрожу. Наша уборщица, которую я вообще-то никогда даже не видела, собирается дать показания против Ли. Почему? Какая у нее для этого может быть причина? Ну, кроме того, чтобы сказать правду.

Может, Ли пожаловался на нее, в результате чего она теряет свою работу, а потому хочет ему отомстить? Но он ведь всегда говорил, что она очень хорошая уборщица. Она в самом деле хорошая. Когда мы приходим по понедельникам с работы, у нас дома идеальная чистота. У меня даже такое ощущение, как будто мы живем в отеле. А еще она надежная: никогда не бывает, чтобы она вдруг не пришла.

Я кладу мобильный телефон в карман домашнего халата и, подняв крышку мусорной корзины, смотрю на ее содержимое. Что уборщица может увидеть в ней? Что она может в ней найти? Что-то такое, что не сразу заметно?

Стук в дверь ванной заставляет меня вздрогнуть. Крышка мусорного ведра со стуком шлепается на место. Дверь открывается, и из-за нее появляется лицо Ли.

– Ну что, ты скоро будешь готова? Нам нужно выходить в десять с минутами.

– Да, я буду готова через несколько минут.

Он бросает взгляд на мой лифчик и трусики, висящие на тыльной стороне двери. Они – для беременных женщин.

– Ну давай, побыстрее надевай это свое несексуальное белье, – говорит он. – Я не хочу опоздать.

Я выдыхаю, когда он закрывает за собой дверь. Я пыталась убедить его, что вполне смогу сходить на УЗИ сама. Я не была уверена, что ему стоит находиться рядом, когда я увижу изображение «Г» на экране. Боюсь, что я отреагирую на это не так, как другие мамы, которые видят своего ребенка в первый раз. Потому что это будет не первый раз, когда я его вижу.

Но Ли настоял на том, что нужно пойти и ему. Он сказал, что не упустит возможности впервые взглянуть на своего ребенка. И вот теперь я все никак не могу решить, радоваться мне этому или огорчаться. Потому что уже проявились первые признаки – вспышки гнева, неадекватное поведение. Все это заставляет меня думать, что Ли, в общем-то, способен на ужасные поступки, о которых я уже так много читала.

Мы садимся в комнате ожидания больницы. Впервые в жизни я оказываюсь в окружении других беременных женщин. И хотя мне очень не хочется сравнивать себя с ними, от этого трудно удержаться. У большинства из них живот побольше, чем у меня, и лишь у одной – меньше. Почти все они старше меня. Большинство – намного старше. Интересно, не думают ли они, взглянув на меня, что я еще слишком молода для того, чтобы быть мамой. В моей голове начинает звучать песня «История подростка». Я рада, что Ли здесь, со мной, потому что в противном случае они, наверное, решили бы, что я – мать-одиночка. У меня возникает желание повесить себе на живот табличку «Запланированная беременность». Все, с кем мы говорили о моей беременности до сего момента, поначалу думали, что я забеременела случайно – уж слишком увлеклась сексом в медовый месяц. Люди и понятия не имеют, что этот ребенок даже больше, чем запланированный. Он уже существует – существует в том будущем. И все, что мы сейчас делаем, – так это лишь обеспечиваем его появление в надлежащее время.

– Кто из вас миссис Гриффитс? – громко спрашивает женщина в голубой униформе.

Ли приходится слегка толкнуть меня локтем: я все еще не привыкла к своей новой фамилии.

– Это я, – говорю я, вставая.

– Заходите, пожалуйста.

– А можно и моему мужу зайти вместе со мной? – спрашиваю я.

– Да, конечно, – улыбается она.

Мы заходим вслед за ней в комнату с тусклым освещением, посреди которой стоит топчан, окруженный различными медицинскими приборами и экранами.

– Ага, – говорит она, глядя в мою медицинскую книжку. – Прилягте, пожалуйста, на топчан и слегка приспустите свои лосины и приподнимите кофточку, чтобы я могла хорошо осмотреть ваш животик.

Я делаю то, о чем она меня просит. Она закладывает бумажные полотенца вдоль верхнего края моих лосин и нижнего края кофточки.

– Это просто для того, чтобы гель не попал вам на одежду, – говорит она. – Он может показаться вам немного холодным, когда я стану его наносить, но он необходим нам для того, чтобы получить четкое изображение.

Ли берет меня за руку. Его ладонь липкая. А может, это моя ладонь липкая – я точно не знаю. Я смотрю на его лицо: он напряженно всматривается в экран, отчаянно надеясь что-нибудь различить. Я пытаюсь представить себе, каково бы было мне, если бы я не знала, что все хорошо. И если бы переживала обо всем том, о чем в подобных случаях обычно переживают люди, а не о том, что мой муж, возможно, сделает со мной, когда этому ребенку исполнится три месяца.

Женщина елозит по моему животу своим устройством где-то минуту.

– Кое-кто сегодня утром очень активен.

Она снова улыбается.

– Кто он? – спрашиваю я.

Ли смотрит на меня вопросительным взглядом. Врач – тоже.

– Мой муж думает, что это мальчик, – поспешно говорю я.

– Ну, если малыш перестанет дергаться хотя бы на пару секунд, я, возможно, смогу рассмотреть, кто там у вас. Думаю, вам бы этого хотелось, да?

Мы оба киваем. Изображение на экране становится более четким. Ребенок лежит, повернув голову налево, и отчетливо виден его маленький носик. Со стороны кажется, что малыш пускает пузыри. Врач настраивает экран так, чтобы мы могли видеть все более отчетливо. Ли сжимает мою ладонь, и на его лице появляется улыбка.

– Ну что, все вроде бы в порядке, – говорит врач некоторое время спустя. – Ваш муж прав. У вас мальчик.

Ли начинает плакать. Настоящие мужские слезы. Он кладет голову мне на плечо, и я прижимаю его к себе.

– Все хорошо, – шепчу я. – И дальше все будет хорошо.

Я говорю это ему, я говорю это «Г», и – самое главное – я говорю это самой себе.

Позже мы сидим в автомобиле Ли, таращась на черно-белую распечатку. Анджела предлагала нам попросить сделать трехмерное изображение. Она показывала мне на своем планшете, как выглядят подобные изображения, но я подумала, что все они похожи на Добби из фильма про Гарри Поттера. Поэтому я сказала, что двухмерного изображения будет вполне достаточно.

Его и вправду достаточно. На распечатке отчетливо видно, что это «Г». Хотя это и странно, но я узнаю его по той фотографии, которая будет сделана в будущем. Это все равно как переместиться назад во времени. Жаль, что я не могу стереть будущее со своей головы и быть сейчас просто счастливой.

– Он идеален, – говорит Ли. – Да, именно идеален.

– Я знаю. Мне очень нравится его маленький носик.

– Видимо, его носик похож на твой.

– Нет. Наш малыш во всем похож на тебя.

– Теперь мы знаем, что это мальчик, – говорит Ли. – Мне можно уже начинать предлагать имена?

Я чувствую, что мои пальцы сдавили листок бумаги сильнее.

– Да, можно, – говорю я. – Соглашусь ли я с каким-нибудь из них – это уже второй вопрос.

– У меня есть только один вариант, – говорит он. – Ты, возможно, помнишь. Это – Гаррисон.

Я, тяжело сглатывая, киваю. У меня, похоже, появляется еще один шанс. Возможно, я все еще могу изменить ход событий. Но я боюсь, что, если предложу другое имя и Ли согласится на него, Гаррисон на белый свет не появится. Может быть, с этим ребенком что-то случится и я потеряю его. Сейчас я, по крайней мере, знаю, что мальчик с именем Гаррисон точно будет жить в будущем – пусть даже меня в этом будущем и не будет.

– Гаррисон – это замечательно. А может, давай пока будем называть его по первой букве – «Г»? Я не хочу, чтобы люди знали его имя, пока он не родится.

– Не возражаю, – пожимает плечами Ли. – По-моему, это даже прикольно – держать что-то в секрете аж до самого рождения.

Я улыбаюсь ему. У меня такое ощущение, будто я выиграла для себя еще немного времени. И теперь мне нужно использовать это время с умом.

Ли высаживает меня возле подъезда нашего дома. Он договорился, чтобы мне сегодня дали отпуск на полдня – на тот случай, если наше пребывание в клинике затянется. Кроме того, я ему сказала, что хотела бы заглянуть после клиники домой, привести себя в порядок и переодеться.

Уезжая, он машет мне рукой. Он сейчас едет на встречу с клиентом в город Харрогейт. Я захожу в дом через парадную дверь и нажимаю кнопку, чтобы вызвать лифт. Тот приходит почти сразу же. Я захожу, и двери лифта закрываются. Я кладу ладонь на свой выпирающий живот и глажу его.

– Я вижу тебя, «Г», – говорю я. – Я теперь точно знаю, что ты там. И я жду не дождусь встречи с тобой. Я буду очень хорошо о тебе заботиться. Обещаю.

Двери открываются. Я выхожу и, вынув из кармана ключ, вставляю его в замок и отпираю дверь. Я кладу свой рюкзак на пол в прихожей, все еще держа распечатку с изображением «Г» в руке. Иду на кухню, намереваясь прикрепить листок с помощью магнитика к холодильнику. Я буду такой же, как и все другие беременные женщины в нашей стране. Я буду самой что ни на есть нормальной, и это будет самая обычная беременность. Я буду делать всю ту сентиментальную чепуху, которую делают другие женщины, потому что все, чего я сейчас хочу, – так это чтобы все было нормальным.

Дверь ванной открывается. Я чувствую, как внутри меня все похолодело. Из ванной появляется темная фигура, несущая что-то в руках, и я вскрикиваю. Я вскрикиваю так громко, что этот звук, вырвавшись у меня изо рта, еще долго вибрирует где-то внутри. Я слышу, как кто-то ахает и что-то роняет, а потом вижу пристально смотрящую на меня молодую худощавую женщину в хиджабе. В ее темных глазах – испуг.

– Извините, – говорит она на чуть ломаном английском. – Это я, ваша уборщица. Я вовсе не хотела вас пугать.

Я киваю ей, тяжело дыша, и жду, когда ко мне вернется дар речи.

– Все в порядке, – говорю я, наклоняясь, чтобы поднять щетку, которую она уронила, и передаю ее ей. – Я забыла, что вы будете находиться здесь.

– Спасибо, – говорит она, беря у меня щетку. – Вы – миссис Гриффитс. Я видела вас на фотографии. – Она показывает в сторону гостиной. – Простите меня за то, что я смотрела, но это очень красивое платье.

– Спасибо, – отвечаю я, и мое дыхание снова становится нормальным. – Пожалуйста, называйте меня Джесс.

Она вытирает руку о фартук и протягивает ее мне:

– Рада с вами познакомиться. Меня зовут Фарах.

Джесс

Ноябрь 2008 года

Когда поезд трогается с вокзала в Лидсе, вагон, в котором я нахожусь, полностью забит пассажирами. Я поехала в Лидс сразу после окончания занятий в школе, чтобы купить подарок Сейди на ее день рождения, но теперь я жалею, что не подождала до уик-энда. Я обычно не езжу на транспорте в час пик. Мне не нравится ощущение, что чье-то тело прижато ко мне. Я не хочу делать вдох в тот момент, когда стоящие рядом люди делают выдох. Мне нужен собственный воздух, свое собственное пространство.

Можно было бы протиснуться дальше, в глубину вагона, где чуть-чуть посвободнее, но я не хочу находиться слишком далеко от рукоятки аварийного выхода. Если случится какая-то авария, то именно возле этого выхода мне и необходимо быть. В идеале – между нею и той штукой, которой можно разбить стекло. Я пытаюсь найти место, с которого я видела бы и то, и другое. И мысленно прокладываю свой маршрут к ним: пройти мимо женщины с большой розовой сумкой и остановиться как раз перед мужчиной средних лет с бородой и в очках. Они, скорее всего, в случае аварии не предпримут никаких решительных действий. Когда происходит авария, люди цепенеют. Ну, во всяком случае, некоторые люди – я об этом читала. Их парализует страх. Вот почему нужно всегда быть начеку и надеяться лишь на самого себя. Нельзя рассчитывать на то, что другие люди хорошо проявят себя в критической ситуации. Поэтому при каждой своей поездке я в первую очередь продумываю, как выберусь наружу в случае аварии. Иногда мне приходится отходить подальше от толстых людей, поскольку я опасаюсь, что они при аварии могут упасть и придавить меня своим весом. Не было бы ничего хорошего, если бы единственный человек в вагоне, который знает, как себя вести в случае аварии, вдруг оказался бы прижатым к полу чьей-то толстенной задницей.

Сегодня насчет этого все в порядке: люди вокруг меня принадлежат к легкой весовой категории. Крупногабаритного багажа тоже нет, и это хорошо. Чего мне совсем не хочется – так это чтобы меня придавил какой-нибудь гигантский чемодан.

Поезд, выезжая из Лидса, начинает набирать скорость. Я сильнее сжимаю пальцами поручень, за который держусь, и вижу, как суставы на руке белеют. Мне не удалось толком рассмотреть машиниста, потому что я подбежала к поезду как раз в ту минуту, когда он уже должен был отправиться в путь. Обычно, если я стою и жду на платформе, я внимательно рассматриваю машиниста, когда поезд подъезжает к платформе. Машинисты средних лет – самые лучшие. Если машинисты слишком молоды, у них, возможно, маловато опыта. Если машинисты слишком старые, то с ними может случиться сердечный приступ. А еще больше вероятности, что они, управляя поездом, заснут.

Поезд поворачивает на большой скорости, и мужчина, стоящий рядом со мной, невольно делает шаг назад и наталкивается на меня. Он бормочет извинение. Я сдвигаю руку чуть в сторону по поручню, чувствуя, что моя ладонь потеет. Я пытаюсь смотреть в окно, но то, что я за ним вижу, начинает проноситься мимо уж слишком быстро. Я перемещаю свое внимание обратно внутрь вагона: смотрю вниз, на пол, и пытаюсь определить на глаз, какой размер обуви у стоящих рядом со мной людей. Я замечаю, что у одной женщины очень маленькие ступни – может, третьего размера. Или даже меньше. У мужчин это определить труднее, особенно если размер – от девятого до одиннадцатого. У парня, стоящего напротив меня, туфли с длинным носком. Возможно, двенадцатый размер, хотя из-за длинного носка такие туфли всегда кажутся большего размера, чем они есть на самом деле.

Я поднимаю взгляд, когда поезд дергается. Что-то не так – я это чувствую. Я делаю шаг в сторону стоп-крана. Машинист ведет поезд на слишком большой скорости. Обычно поезд так сильно не дергается. Возможно, машинист еще молод и делает это ради собственной забавы. Некоторые парни из моей школы совершают подобные глупые поступки, когда ездят на мопедах. А может, машинист уже очень пожилой и сейчас засыпает, не чувствуя при этом, что поезд чрезмерно набирает скорость.

Я чувствую, что так вспотела, что одежда на спине у меня уже мокрая. Я слышу свое дыхание – быстрое и неглубокое. Если мимо будет проходить проводник, я спрошу у него, в чем проблема. Может, он пойдет и выяснит. Я смотрю сначала в одну сторону, потом в другую, но проводника нигде не видно. Он, возможно, в другом конце поезда. Проверяет там билеты. И не обращает внимания на то, что происходит. Пройдет целая вечность, прежде чем он окажется здесь, возле меня. И будет уже слишком поздно. Я перестаю держаться за поручень и делаю еще один шаг в сторону стоп-крана. Никто вокруг меня, похоже, ничуть не обеспокоен. Все они слишком заняты тем, что разглядывают что-то в своих телефонах, а потому ничего вокруг не замечают. Поезд снова дергается и, похоже, еще больше ускоряется. Никто другой не собирается это сделать. Значит, придется мне. Я вытираю рукой пот со лба, а затем вытираю ладонь о свою юбку. Я слышу, как колеса стучат о рельсы, они уже неуправляемые. Поезд вот-вот сойдет с рельсов, если я это не сделаю.

Я резко двигаюсь всем телом вперед, хватаюсь рукой за стоп-кран и поворачиваю его. Тормоза визжат, вагон сильно дергается, и поезд останавливается. Люди переводят взгляд со своих мобильных телефонов на меня. Какой-то мужчина кричит: «Эй, что ты, черт тебя побери, делаешь?» Я улыбаюсь ему, зная, что я спасла его, спасла себя, спасла всех. Другие люди начинают кричать, ругаться и показывать на меня пальцем. Я опускаюсь на корточки, дрожа при мысли о том, как близко мы находились от катастрофы. Я все еще сижу на корточках, когда приходит проводник. Я сижу на корточках и зову маму.

Анджела

Воскресенье, 25 декабря 2016 года

Я всегда любила Рождество. Столько воспоминаний о том, как Ли просыпался в три часа ночи и нырял руками в глубину мешка с подарками от Санта-Клауса. Он всегда почему-то начинал именно с глубины мешка, а не сверху. Саймон не утруждал себя тем, чтобы понаблюдать при этом за Ли, а вот я не упустила бы этот момент ни за что на свете. Дети ведь растут очень быстро. Не успеешь оглянуться, как они уже становятся раздражительными подростками, которые в рождественское утро не спешат даже подняться с постели.

По правде говоря, празднование Рождества уже много лет совсем не такое, каким оно было раньше. Тем не менее я старательно готовлю ужин для Ли, слегка пританцовывая на кухне под различные рождественские песенки. И не поймите меня неправильно – для меня всегда было удовольствием готовить для него ужин. Просто Рождество – это прежде всего детский праздник. На следующий год в этом доме снова появится ребенок. Понятно, что он будет еще слишком маленьким для того, чтобы понимать, что такое Рождество, но это не помешает нам устроить для него очень даже веселый праздник. Рождество снова станет таким, каким оно должно быть. Настоящее семейное Рождество. Я уже и в этом году приглашу к нам на Рождество Джесс и ее отца. То есть нас будет на два человека больше, чем в прошлом году. Пригласить ее отца – это правильно. Иначе ведь Ли и Джесс пришлось бы рано вставать, чтобы поехать к отцу Джесс домой, а проводить такой важный день в глухомани им было бы совсем не интересно.

Я рада, что у них родится мальчик, а не девочка. Думаю, Ли очень доволен, что у него будет сын, с которым он сможет играть в футбол и ходить на футбольные матчи, когда малыш подрастет. Обзавестись дочерью они еще успеют – времени у них впереди много. Именно поэтому очень хорошо, что они не стали тянуть с первым ребенком. И именно поэтому я рада, что Ли не связал свою судьбу с одной из тех карьеристок, которые ждут лет до тридцати пяти и лишь потом начинают подумывать о семье и детях. Так сказать, в последнюю минуту. Нет, обзаводиться детьми нужно пораньше – пока сам еще молодой. И радоваться тому, что они у тебя есть. Кроме того, при подобном подходе бабушки и дедушки будут еще нестарыми и достаточно сильными для того, чтобы помогать.

Они упорно не говорят мне, какое имя выбрали для ребенка. Они утверждают, что его имя начинается на «Г», и хотя в разговорах с ними я как бы вскользь упомянула поочередно буквально все мужские имена, начинающиеся на «Г», они так и не раскололись. Может, Генри? Имя это ведь достаточно модное для того, чтобы понравиться им обоим. Или же Гамильтон – в честь отеля «Гамильтон», в котором они провели свой медовый месяц. Знаменитости так ведь поступают, правда? Они дают своему ребенку имя в честь того места, где этот ребенок был зачат. По крайней мере, Дэвид Бекхэм и его жена назвали своего сына Бруклин по наименованию района в Нью-Йорке. Жаль, что наш малыш был зачат не в Горсфорте. Впрочем, если бы он и был зачат именно там, я сомневаюсь, что они выбрали бы для него такое имя.

Так или иначе, знать хотя бы первые буквы его имени и фамилии – это уже хорошо. Я уже вышила их на детских одеяльцах. А зная, что это мальчик, я начала покупать детские вещи голубого цвета. Еще мне нравятся лимонный и бежевый цвета, но вещей такого цвета у мальчика не должно быть много.

Я проверяю сначала индюшку, а затем овощи и картошку. Все под контролем. Я всегда готовлю очень вкусный рождественский ужин. Даже Саймон признавал это, пусть и как-то так нехотя. Отец Джесс предложил свои услуги в качестве повара. Я сказала Джесс поблагодарить его и предложила, чтобы он принес нам рождественский пудинг – ну, чтобы он чувствовал, что внес свою лепту. По правде говоря, мне не хотелось бы, чтобы на моей кухне ходил туда-сюда и что-то готовил профессиональный повар. Судя по тому, что я видела о них по телевидению, они далеко не самые опрятные люди. А так он принесет всего лишь одну миску с пудингом, я этот пудинг подогрею – и моя кухня останется чистой.

Я поднимаюсь на второй этаж, чтобы немного отдохнуть перед их приходом. Весь дом красиво оформлен. Ли всегда шутит, что у меня тут как в пещере Санта-Клауса. А мне приятно немножко потрудиться по части праздничного интерьера. Подобная обстановка поднимает людям настроение. Во всяком случае, лично мне уж точно поднимает.

Отец Джесс приходит первым. Для меня это весьма непривычно: мужчина целует меня в обе щеки на пороге моего дома и поздравляет с Рождеством. Он передает мне бутылку какого-то вина. Я мало что соображаю в вине, но мне кажется, что это хорошее вино, потому что я никогда не слышала его названия.

А еще от отца Джесс всегда приятно пахнет. Я заметила это еще на свадьбе. Это, наверное, потому, что в его жилах течет итальянская кровь. Я всегда думала, что люди средиземноморского типа уделяют личной гигиене больше внимания, чем все другие люди. Впрочем, от Ли тоже всегда хорошо пахнет.

– Здравствуйте, Джо. Я тоже поздравляю вас с Рождеством. Наши Ли и Джесс еще не пришли. Заходите и чувствуйте себя как дома.

– Спасибо. У меня здесь пудинг, – говорит он, показывая на сумку, которую держит в руках. – Вам просто нужно его разогреть.

Я беру его куртку и вешаю ее на вешалку, затем веду Джо на кухню. Стол уже накрыт. Крекеры я купила в магазине, где все стоит по одному фунту, потому что все равно никто не сможет почувствовать разницу во вкусе между этими крекерами и крекерами, купленными в дорогом магазине. А еще я украсила стол веточками падуба, чтобы сделать обстановку более праздничной.

– О-о, тут у всего праздничный вид, – говорит Джо, ставя сумку на рабочий кухонный стол и потирая ладони.

– Знаете, а к нам уже давненько не приходили на Рождество гости. Не знаю, как вы, а я жду не дождусь следующего года. Будет ведь так замечательно, когда здесь появится малыш. Я уже буквально считаю дни.

– Джесс, я думаю, тоже их считает. Беременность у нее проходит довольно тяжело.

– Я знаю, но все это будет забыто, как только малыш родится. Весь ее мир тогда изменится. Мой мир, я помню, изменился.

– Да. Мой тоже.

– Она ждет этого с нетерпением, правда? Вот только в последнее время она стала какой-то тихой.

– Думаю, она просто переживает по поводу того, как будет справляться. Ей будет нелегко без помощи ее матери.

– Да, конечно, но я уже сказала ей, что буду делать все, что в моих силах, чтобы ей помочь. Я буду приходить каждый день.

– Спасибо. Я знаю, что она это высоко ценит.

– И наш Ли, я уверена, будет очень заботливым и расторопным папой. Они с Джесс оба преобразятся, когда станут родителями. На свете нет ничего более прекрасного, чем появление в семье маленького ребенка, правда?

– Да. Ничего более прекрасного на свете нет.

Вскоре приходят Ли и Джесс. Она одета в просторный бежевый балахон. Под ее глазами – темные круги. Волосы у нее не такие блестящие, как обычно.

– Поздравляю вас обоих с Рождеством, – говорю я, обнимая их по очереди. – И малыша тоже поздравляю.

Я кладу ладонь на живот Джесс. Она вздрагивает и быстро отступает на шаг назад. Я не знаю, почему она это делает: я ведь и раньше клала ладонь ей на живот, и она никогда этому не противилась.

Ли смотрит на нее, потом на меня.

– Я думаю, она пытается не допустить, чтобы он лягнул тебя ногой, – говорит он.

– Он шевелится? Ты сейчас чувствуешь, как он толкается?

Джесс кивает.

– О-о, как это замечательно! Это уже совсем другие ощущения, правда? Ну, когда ты уже чувствуешь, как твой ребенок двигается внутри тебя.

– Да.

В коридор заходит Джо. Джесс обнимает его, и я вижу, что ее нижняя губа дрожит.

– Ты отнес их? – тихо спрашивает она.

– Да. Поставил их в вазу рядом с моими. Там все чисто и аккуратно.

Он поднимает глаза и встречается со мной взглядом. О чем бы они сейчас ни говорили, они явно не хотят, чтобы кто-то другой понял смысл их разговора.

– Заходи на кухню и садись, милая, – говорю я. – Разгрузи свои ноги.

Джесс расстегивает сапоги, идет вслед за мной на кухню и садится за стол рядом с отцом.

– Ты не мог бы помочь мне с вином, Ли? – спрашиваю я.

Он подходит ко мне.

– С ней все в порядке? – шепчу я, передавая ему открывалку для бутылок.

– Да. Она всего лишь расстроена по поводу своей мамы. В этом году она впервые не была на ее могиле на Рождество, но я сказал, что ей следует относиться к этому проще. И думать в первую очередь о ребенке.

– Абсолютно верно. Ты поступил правильно, милый. Я думаю, в ней просто разыгрались гормоны.

Ли открывает бутылку вина и несет ее к столу, а я тем временем достаю из духовки подогревшиеся тарелки.

– Ну что ж, пора, я думаю, подавать индюшку.

– Можно я вам помогу? – спрашивает Джо.

– Нет необходимости, спасибо. Этим займется наш Ли. Он в этом доме главный резатель мяса.

Я передаю Ли разделочный нож. Однажды я предложила ему купить на распродаже какой-нибудь электрический нож, но он не проявил к этому интереса, сказав, что вполне может обойтись и без такого ножа. Интересно, помнит ли он, как нам приходилось отворачиваться, когда индюшку разрезал Саймон? Тому ведь очень не нравилось, когда мы видели, что у него что-то не получается.

Пока я ставлю на стол большое блюдо с картошкой, морковью и пастернаком, Ли накладывает в тарелки мясо. Затем я ставлю на стол кувшинчик с подливкой и тарелочку с клюквенным соусом, который я в этом году приготовила особенным образом. Ли приносит первые две тарелки, а я иду за оставшимися.

– Ну вот мы и готовы праздновать, – говорю я, садясь за стол и беря свой бокал с вином. – Думаю, пора сказать тост.

Я смотрю на Ли.

– За следующее Рождество, – говорит он, поднимая свой бокал. – На которое, я уверен, будет намного шумнее, чем сейчас.

– И за тех, кого мы любим, но которых с нами нет, – добавляет Джо, поднимая свой бокал.

Я смотрю на Джесс и только тут замечаю, что бокал у нее пустой.

– Ой, извини, милая. Что тебе налить?

Я вижу, как Джо бросает взгляд на Ли, а потом на Джесс.

– Ты вполне можешь выпить немножко вина, милая, – говорит он. – В небольшом количестве оно не повредит.

Она качает головой:

– Нет, спасибо, лучше воды.

– У меня вообще-то есть апельсиновый сок. Хочешь? А еще есть кока-кола, если тебе можно пить газированные напитки.

– По правде говоря, лучше всего подойдет вода.

Я беру ее бокал и иду налить ей воды. Компакт-диск с рождественскими песнями заканчивается, а потому я вновь нажимаю «Воспроизведение» и, передав Джесс ее бокал с водой, сажусь за стол.

Начинает звучать песня «На прошлое Рождество» в исполнении «Уэм!». Мне всегда нравился в ней перезвон бубенцов – в этом чувствуется настоящая рождественская классика. Я обычно подпеваю, но не тогда, когда у нас гости.

– Итак, на чем мы остановились? – спрашиваю я. – Джесс, ты хотела сказать тост?

Ее рот открывается, но она ничего не говорит. Из ее глаз льются слезы.

– Извините, – говорит она, вставая. – Начинайте без меня.

Она отодвигает стул и поспешно выходит из кухни. Я смотрю на Ли и Джо, не зная, что мне в такой ситуации следует делать.

– Ты лучше пойди за ней, Ли, – говорю я. – Посмотри, что там такое.

Ли встает, но Джо, накрыв его руку своей, останавливает его.

– Дай ей несколько минут, – говорит он. – В этот день ей всегда тяжело. Ей потребуется немного времени на то, чтобы взять себя в руки.

– Да, конечно, – говорю я. – Она была очень юной, когда не стало ее мамы. Когда не стало моей мамы, мне было уже пятьдесят, и то для меня это было очень тяжело.

– Давайте начнем без нее, – говорит Джо. – Как она и сказала.

– Вы правы. Будет жаль, если вся эта еда остынет. Может, поставить ее тарелку в духовку, чтобы ничего не остыло? Вы как считаете?

– Я это сделаю, – говорит Ли, вставая и беря тарелку Джесс. – Хотя, по правде говоря, аппетит у нее сейчас не ахти какой.

– Она восприняла это настолько болезненно? – спрашиваю я Джо. – Я имею в виду, когда умерла ее мама…

– Да, ей пришлось очень тяжело, – отвечает Джо.

Ли возвращается за стол, и мы втроем начинаем есть.

– А она получала психологическую помощь? – спрашиваю я, жуя. – За такой помощью вообще-то обращаться никогда не поздно. Я на прошлой неделе слушала по «Радио-2», как кто-то рассуждал об утрате близких людей и о том, как это может отражаться на человеке в последующие годы.

Джо смотрит на меня. Он, похоже, не может подобрать подходящих слов.

– Мы все старались ее поддерживать, – говорит он.

– О-о, я вовсе не говорю, что вы ее не поддерживали. Я уверена, что поддерживали. Просто я имею в виду профессиональную помощь со стороны специалистов. Консультации и прочие услуги можно получить и сейчас.

Джо смотрит на Ли. Никто из них ничего не говорит.

– Что такое? – спрашиваю я.

– Послушайте. Ли, по-видимому, не говорил вам, и я благодарен ему за эту его тактичность, но, наверное, вам лучше знать, что Джесс лечилась в течение некоторого времени в психиатрической больнице после смерти мамы.

– А-а, понятно. Вы имеете в виду, что у нее было что-то вроде психического расстройства?

Джо кивает и опускает взгляд.

– Я думаю, очень важно, чтобы об этом знали все, кто будет помогать ей после рождения ребенка. Просто чтобы мы все могли за ней присматривать.

– Да, конечно. Но означает ли это, что она будет одной из тех женщин, которые впадают в послеродовую депрессию? Я слышала по радио разговоры и про это, и таким женщинам в наше время тоже может оказываться различная психиатрическая помощь.

– Нет-нет, я такого вовсе не говорю. Я всего лишь хочу, чтобы мы все за ней присматривали и заботились о ней. Я хочу, чтобы мы не просмотрели те или иные тревожные признаки. Я уверен, что Ли со мной согласится.

Я смотрю на Ли. Его глаза потемнели, а лицо перекошено. Мне знакомо такое выражение лица. Мне оно очень даже знакомо. Он, похоже, ничего об этом не знал. Джесс, должно быть, от него это утаила. И сейчас Ли устроит ужасную сцену.

– Ой, подождите-ка! – говорю я. – Мы же не надели праздничные головные уборы! Вот, Джо, возьмите вот этот!

Только мы с Джо надели бумажные колпаки, как на кухню заходит Джесс.

– У тебя все нормально, милая? – спрашиваю я.

– Да, все хорошо, спасибо.

– Я сейчас достану твою еду из духовки. Наш Ли поставил ее туда, чтобы она не остыла.

Я ставлю тарелку Джесс на стол перед ней.

– Не переживай, если у тебя не получится съесть все. Съешь столько, сколько сможешь.

Она поднимает взгляд на Ли. Он смотрит на нее, сжав челюсти и нахмурив брови. Она, тоже нахмурившись, опускает глаза и начинает теребить салфетку, лежащую у нее на коленях.

Мне нужно что-то предпринять. Мне нужно как-то разрядить атмосферу, снять напряжение. Я не хочу все снова испортить. Слишком много раз Рождество бывало испорчено в прошлом.

– Итак, с Рождеством, – говорю я, поднимая свой бокал. – За новые начинания.

Бокалы тихонько стукаются друг о друга. Все бормочут поздравления с Рождеством. И некоторое время никто ничего не говорит. Мы едим молча, звучит только музыка с компакт-диска. Лишь когда Джонни Мэтис начинает исполнять песню «Когда рождается дитя», я поднимаю взгляд и вижу, что и у Джесс, и у ее отца на глазах слезы.

– В духовке есть добавка, если кто-то хочет еще, – говорю я.

Никто мне ничего не отвечает. Тогда я встаю и приношу добавку. При этом я нажимаю на проигрывателе кнопку «Пропустить», и начинает звучать «Прекрасное время Рождества» в исполнении Пола Маккартни. Мне нравится подпевать этой песне, но сейчас мне кажется, что это было бы неуместно.

ЛИЧНОЕ СООБЩЕНИЕ

Джо Маунт

25/06/2018 16: 05

Я должен был заметить эти признаки. Вот из-за чего я терзаюсь снова и снова. Когда я оглядываюсь назад, я осознаю, что они были, но я попросту не хотел их замечать. Например, когда ты в то Рождество не приехала на могилу мамы, я списал это на то, что ты сильно устала. Или когда Ли не налил тебе вина, даже не спросив твоего мнения по данному поводу. Я думал, что это было твое решение. Я думал, что ты вообще все решала сама. Я не верил, что какой-либо мужчина может заставить мою дочь делать то, чего ей делать не хочется. Я имею в виду, что ты не из числа очень послушных и застенчивых девочек, не так ли? Ты всегда вела себя по отношению к другим людям так, как они вели себя по отношению к тебе, и ни в чем им не уступала. Я должен был догадаться, ведь я сталкивался с этим достаточно долгое время.

Полагаю, заметив, что ты изменилась, я просто решил, что ты всего лишь взрослеешь. И что брак и материнство сделали тебя более уравновешенной и менее вспыльчивой. Моя маленькая девочка стала мамой – а значит, она, конечно же, будет вести себя уже совсем по-другому. Вот что я сказал самому себе.

Но теперь мне известно, что тогда происходило. Точнее говоря, мне известна только часть из того, что происходило, и я с ужасом думаю о том, как услышу все остальное на суде. Да, я осознаю, что знаю еще не все. И мне жаль – мне очень-очень жаль, что я ничего не понял раньше и не вмешался, чтобы тебе помочь. Если бы я знал о том, что происходит, я немедленно приехал бы и забрал бы тебя домой. Я забаррикадировал бы двери и окна, чтобы не позволить ему даже подойти к тебе. Но я ничего не знал. А ты мне не рассказывала. И поэтому я через несколько недель поеду на твою могилу в годовщину твоей смерти. А еще я буду сидеть в сентябре в зале суда и слушать о том, как этот ублюдок уничтожил тебя и отнял у тебя жизнь. Я доверял ему, Джесс. Я был так глуп, что доверял ему, потому что он всегда был с тобой вежливым и обходительным. И даже когда Сейди пришла ко мне поговорить, первое, о чем я подумал, что ты опять на грани психического расстройства, а не о том, что он толкает тебя к краю пропасти.

Я со страхом ожидаю судебного разбирательства, Джесс. Я порой даже не знаю, как смогу через это пройти. Но я буду присутствовать там каждый день и буду вслушиваться в каждое слово, потому что никто уже больше никогда не затуманит мне глаза.

Джесс

Воскресенье, 25 декабря 2016 года

Мы едем домой в автомобиле в полной тишине. Мне становится еще хуже: выходит, что бы он ни намеревался сказать мне, не может быть сказано в машине. Пока меня не было на кухне, что-то произошло: я поняла это по тому, как изменился тон Анджелы, когда я вернулась на кухню, и по тому, как папа сжал мне руку, когда мы уже уходили от Анджелы. Он сделал это так, словно пытался за что-то извиниться, но я и представить себе не могла, за что. Однако прежде всего я поняла это по тому, как Ли посмотрел на меня за столом. И позже не обмолвился со мной ни словом.

Наверное, папа рассказал что-то о маме и о том, что произошло со мной после ее смерти. Я не знаю, что именно он рассказал, но этого, похоже, было более чем достаточно. Я в свое время предпочла не рассказывать Ли об этом, потому что, если честно, боялась, что это отпугнет его от меня. Я знаю, что если папа и в самом деле что-то рассказал, то только потому, что он переживает за меня, но я все равно очень сильно на него злюсь. Те события ведь происходили с Джесс Маунт, а я уже больше не Джесс Маунт. Я – Джесс Гриффитс, и я больше не имею к Джесс Маунт никакого отношения. Вообще никакого.

Мы останавливаемся возле дома, в котором находится наша квартира. Ли выходит из машины и громко захлопывает за собой дверцу. Обойдя автомобиль, он открывает мою дверцу. Обычно он подает мне руку, поскольку самой мне выйти из машины более-менее грациозно уже тяжело, но на этот раз он этого не делает. Он стоит рядом и смотрит, как я пытаюсь выбраться наружу. Когда мне это удается, он запирает дверцы и быстро идет к входной двери дома. У меня мелькает мысль, что он уедет на лифте без меня и что мне придется либо дожидаться лифта, либо подниматься вверх по лестнице, но он держит кнопку лифта до тех пор, пока в него не захожу я.

По правде говоря, мне не хотелось, чтобы он это делал. Я еще никогда не видела его таким и не знаю, безопасно ли находиться вместе с ним в лифте. Это ведь все равно что оказаться возле вулкана как раз перед началом извержения. Мое тело инстинктивно готовится либо дать отпор, либо броситься наутек, но мой мозг все время напоминает мне, что я на шестом месяце беременности и не смогу сделать ни того, ни другого. Я смотрю прямо перед собой, стараясь не встретиться с ним взглядом в зеркале из опасения, что это заставит его сорваться. Я вздыхаю, когда двери лифта открываются, выхожу из него и жду, когда Ли откроет входную дверь квартиры. Я уже едва ли не слышу, как внутри него шипит пар. До меня доходит, что это может быть как раз тот момент, когда он вспылит и ударит меня в первый раз. Возможно, вот именно сейчас все и начнется… Я захожу в квартиру вслед за Ли. Когда он запрет за нами дверь, я стану полностью беспомощной. Если я закричу, меня никто не услышит. И никто мне не поможет.

Дверь позади нас захлопывается. Я пытаюсь морально подготовиться ко всему, что сейчас может произойти. Ли оборачивается и смотрит на меня так, как будто ждет, что я ему что-то скажу.

– Скажи мне, что случилось, – говорю я. – Пожалуйста, скажи мне.

– Я думаю, это ты должна мне кое-что рассказать. Начни с правды.

– Это про то, что произошло после смерти моей мамы?

– Я не знаю, Джесс. Ты мне сама все расскажи. Я, похоже, ничего про тебя не знаю.

– Мне пришлось некоторое время пробыть в больнице.

– По-видимому, в психиатрической больнице.

– Да. У меня было небольшое нервное расстройство – вот и все. У меня тогда голова шла кругом.

– Но почему, черт возьми, ты мне об этом не рассказала? – кричит он мне.

Я отступаю к стене.

– Я думала, что это не имеет значения. Мне в то время было всего лишь пятнадцать лет. Я ведь тоже не знаю, что происходило с тобой в твои пятнадцать лет.

– Ты знаешь, что я не был в психиатрической больнице.

– Это не имело бы значения, даже если бы ты там и был. Это ничего бы не изменило.

– Ты поставила меня в дурацкое положение, выставила меня дураком.

Он практически выплевывает в меня эти слова. Его лицо – лишь в нескольких дюймах от моего. Я чувствую на своем лице его дыхание. Если он собирается ударить меня, то пусть ударит прямо сейчас, чтобы все это побыстрее закончилось. Я инстинктивно закрываю свой живот руками.

– Послушай, я сожалею, что так получилось. Я не знала, что мой папа про это расскажет. Он не имел права тебе этого рассказывать.

Ли хватает меня за левое запястье и сжимает его так сильно, что мне становится больно.

– А есть ли еще что-нибудь такое, что тебе следовало бы рассказать мне, раз уж у нас начался этот разговор? Если ли еще маленькие секреты? Может, какие-нибудь бывшие дружки, оказавшиеся в Бродмуре?

– Ли, перестань.

– А почему я должен перестать? Что, боишься, что мне может не понравиться то, что я услышу?

Я начинаю плакать.

– А-а, ну да, давай, залейся слезами.

– Что ты хочешь этим сказать?

– А то, что женщины всегда начинают плакать, когда хотят, чтобы их не трогали, не так ли?

– Я уже пять месяцев как беременна, Ли. Сегодня еще одно Рождество, которое я провожу без своей мамы, а тут еще мой муж на меня орет. Как тут не расплакаться, а?

Он придвигает свое лицо почти вплотную к моему.

– Ты мне солгала, Джесс. Ты выставила меня дураком. И я тебе сейчас говорю, чтобы ты никогда больше такого не делала. Ты меня слышишь?

Я сглатываю слюну и киваю. Он выпускает мое запястье и уходит в спальню, хлопнув при этом позади себя дверью.

Я опускаюсь в коридоре на пол, всхлипывая и дрожа. Ну вот, это уже происходит. Он превращается в чудовище, хотя я мысленно твердила себе, что он в него никогда не превратится. Вот сейчас все начинается, вот сейчас все изменяется. И вполне возможно, что дальнейшее развитие событий приведет через шесть месяцев к убийству. Если это правда, то почему, черт возьми, я нахожусь сейчас здесь? «Г» слегка лягает меня изнутри, напоминая мне почему.

Если я сейчас сбегу, Ли меня разыщет – в этом я уверена. И если он меня разыщет, то я могу лишь догадываться, что он сделает со мной и моим ребенком. Поэтому мне необходимо оставаться здесь. Это для «Г» сейчас самое безопасное место. Я не думаю, что Ли причинит ему какой-либо вред, пока я нахожусь здесь.

А может, ситуация улучшится после того, как «Г» родится? Может, Ли изменится? Говорят, что отцовство меняет мужчину. Я, возможно, еще могу это все остановить. Все, что мне надо делать сейчас, – так это защищать «Г». Он – единственное, что имеет значение. Пока с ним все в порядке, все остальное тоже в порядке.

Я поднимаюсь с пола, снимаю сапоги и, достав из кармана куртки телефон, вешаю ее на крючок. Затем я иду в ванную. Меня одолевает усталость, но я ни в коем случае не лягу спать, пока не буду уверенной, что Ли уже уснул. А иначе может получиться так, что он снова на меня набросится.

Я сажусь на унитаз и писаю. Мне все еще как-то непривычно видеть при этом перед собой свой живот. Сейди говорила, что он будет небольшим и аккуратненьким, но он совсем не такой. С таким животом я со стороны кажусь очень толстой. Глядя вниз, я уже не вижу, что находится под ним. Я уже не та девушка, на которую запал Ли. Возможно, именно поэтому он ведет себя так по отношению ко мне. Я ношу специальные трусики и лифчик, предназначенные для беременных. Придя домой, я тут же надеваю лосины и просторный джемпер. Я чересчур быстро устаю, чтобы ходить куда-то развлекаться, и слишком измучена, чтобы заниматься сексом, но иногда мне кажется, что это ничуть не раздражает Ли. Мы если и занимаемся сексом, то чаще всего ночью, с выключенным светом, как будто ему уже стало невыносимо смотреть на меня такую.

Я мою и вытираю руки, опускаю крышку унитаза и тяжело сажусь на нее. Затем я беру свой телефон. Я читаю последнюю публикацию папы, и по моим щекам текут слезы. Мне очень бы хотелось позвонить ему прямо сейчас, рассказать ему все и попросить его приехать и забрать меня отсюда. Попросить его прогнать чудовищ – как он делал это в детстве, когда мне снились кошмары. Но я знаю, что не могу вернуться в родительский дом. Это ведь первое место, куда направится Ли, если станет меня искать. Кроме того, я больше не хочу травмировать папу. Он и так уже немало пережил за последние несколько лет.

Я продолжаю просматривать свою страничку в «Фейсбуке» – ее «нормальную» часть. Люди размещают публикации с соболезнованиями по поводу кончины Джорджа Майкла. Я поначалу не могу понять, относится ли это к будущему или к настоящему. Зайдя на сайт новостей Би-би-си, я вижу, что это уже произошло. Он умер. Ему было всего лишь пятьдесят три. Маме он нравился. Она частенько ставила в автомобиле компакт-диск с его песнями и подпевала им. Я вроде бы тоже неплохо исполняла его песню «Разбуди меня, когда будешь уходить», сидя на заднем сиденье машины.

Я снова начинаю перемещаться по своей страничке в «Фейсбуке». Кто-то опубликовал шутку о том, что это было для Джорджа Майкла последнее Рождество. Но шутка эта совсем не смешная. Да и вообще тут нет ничего смешного. Люди мрут один за другим, и это уже начинает действовать мне на нервы. Я сижу в туалете довольно долго, щелкая по ссылкам на песни Джорджа Майкла, чтобы не уснуть. Когда я уже уверена в том, что Ли уснул, я чищу зубы, смываю макияж и иду в спальню. Я открываю дверь так тихо, как только могу, но дверь все равно при этом слегка щелкает. Ли лежит спиной ко мне. Если даже он до сих пор не спит, он явно не хочет, чтобы я это заметила.

Я раздеваюсь и аккуратно забираюсь под пуховое одеяло. Я ложусь на бок спиной к нему: это в любом случае единственное удобное для меня положение тела на кровати. Я кладу правую ладонь себе на живот и шепчу: «Спокойной ночи, “Г”, я люблю тебя». А другой рукой отчаянно цепляюсь за простыню.

Первое, что я вижу на следующее утро, – это улыбающееся мне лицо Ли. Он уже отдернул шторы, и в спальню проникает такой яркий солнечный свет, что я, чтобы разглядеть Ли, щурюсь.

– Доброе утро, – говорит он. – Я подумал, что завтрак в постели будет очень даже кстати.

Опустив взгляд, я вижу, что он держит поднос с кофейником, кружками и горкой рогаликов. Я тру себе глаза и сажусь в постели, начиная сомневаться, что я и в самом деле проснулась. Он все еще с выжидающим видом улыбается мне – так, как будто вчера вечером ничего не происходило.

– Вот, – говорит он, ставя поднос на мой прикроватный столик, потом берет подушку и пристраивает ее у меня за спиной.

После этого он берет с подноса тарелку.

– С шоколадом или обычный? – спрашивает он.

– Э-э… Обычный, пожалуйста.

Он кладет рогалик на тарелку и передает ее мне, а затем относит поднос на свой прикроватный столик и, вернувшись к моей стороне кровати, садится рядом со мной и улыбается мне.

Я не знаю, что мне говорить и что делать. Я опасаюсь, что, если упомяну о том, что произошло, он снова вспылит. Он поднимает на меня взгляд и видит, что я все еще пристально смотрю на него.

– Послушай, давай просто забудем о вчерашнем вечере, – говорит он. – Я думаю, мы оба были уставшими, и я знаю, что у тебя был нелегкий день. А может, начнем отмечать Рождество заново? Отметим его только вдвоем… Точнее говоря, втроем, – поправляет он себя.

– Но…

Он прислоняет к моим губам палец, как бы замыкая их:

– Ни единого слова. Я не хочу, чтобы ты о чем-то переживала. Ты просто расслабься. Я буду ухаживать за тобой весь день. Можешь даже не вставать с постели, если не хочешь этого делать.

Он берет свой рогалик и откусывает от него кусочек. Я слишком удивлена для того, чтобы что-то сказать, поэтому я просто отвожу взгляд в сторону и смотрю в окно.

Мы собрались отмечать наступление Нового года не у себя дома. Пойдем в какой-то местный бар, где соберутся коллеги Ли и их партнеры. По правде говоря, я не могу себе даже представить, что может быть хуже. Я никогда не любила канун Нового года. Помнится, еще ребенком я долго упрашивала маму разрешить мне не ложиться спать, чтобы я могла дождаться момента наступления Нового года. Она в конце концов согласилась. И я сидела, смотрела и слушала по телевизору бой часов Биг-Бен, ожидая, что затем произойдет нечто необыкновенное. Когда этого не произошло, когда на экране телевизора несколько человек – один из них в шотландской мужской юбке – всего лишь стали обниматься, я повернулась к маме и спросила:

– Что, вот это и все?

Она кивнула.

– Боюсь, что все, – сказала она. – Ты разочарована, да?

После этого наступление Нового года меня уже никогда не интересовало. В последние несколько лет мы с Сейди в новогоднюю ночь просто смотрели фильмы. И если честно, именно этим мне хотелось бы заняться и в эту новогоднюю ночь. Но сказать об этом Ли я, конечно же, не смогла.

Он заходит в спальню – выглядит, как всегда, великолепно даже в мелких деталях.

– Нам уже пора идти, – говорит он, видя, что я все еще сижу на кровати в лосинах и джемпере, в которых я ходила с самого утра.

– Мне, если честно, туда идти не хочется, – говорю я.

– Почему? Что случилось?

– Ничего. Я просто очень устала, и если я туда пойду, то к десяти часам буду уже засыпать на ходу, а мне не хочется заставлять тебя уходить оттуда так рано.

– Хорошо, – говорит он таким неприятным тоном, по которому однозначно понятно, что ничего хорошего он в этом не видит. – Мы не пойдем.

– Нет, ты сходи сам. Я не хочу портить тебе праздник.

– Ты уверена?

– Да. Со мной все будет в порядке. Я лягу спать пораньше.

– Я постараюсь не задерживаться там надолго после полуночи.

– Находись там столько, сколько захочешь.

– Хорошо. Тогда я, пожалуй, пойду – раз уж я готов.

– Да-да, иди. Желаю хорошо повеселиться. Передай там всем от меня привет.

Последнюю фразу я сказала совсем не искренне. Никто из его друзей для меня не друг. Они – люди не моего сорта. Сейди была права: они все самодовольные и заносчивые рекламщики. Никто из них никогда не говорит мне ничего, кроме как «Привет» и «Пока». Они относятся ко мне так, как будто я хуже их, причем только потому, что работаю за стойкой дежурного администратора.

– Договорились. Ну что же, с Новым годом!

Он наклоняется и целует меня в макушку. Свою первую встречу Нового года вместе с ним я представляла себе другой. Совсем другой.

Едва он ушел, я хватаю свой мобильный телефон и звоню Сейди. Есть ведь вероятность того, что она сейчас ничем не занята, а значит, могла бы приехать ко мне. Она здесь еще ни разу не была. Я не представляла себе, как ее приглашать, после всего того, что сказал мне о ней Ли. Даже если бы я выбрала время, когда его нет дома, я невольно переживала бы, что он может неожиданно прийти домой и увидеть ее здесь – и тогда это спровоцировало бы у него очередную вспышку гнева. В телефоне звучит пара гудков, прежде чем Сейди отвечает на звонок. Я слышу какой-то громкий фоновый шум.

– Привет, – говорит она. – Как дела?

– Все в порядке. Немного устала – только и всего. Ты где?

– На работе. Я вызвалась поработать сегодня в вечернюю смену, потому что не нашлось более интересных вариантов. А ты где?

– Дома. Дома у Ли, я имею в виду. Мы собирались пойти кое-куда поразвлечься, но мне этого делать не захотелось.

– То есть у тебя сейчас тихий вечер наедине с мужем?

– Нет. Он ушел. У него там что-то вроде корпоратива. Я сказала, что не против.

– Правильно.

– Во сколько ты заканчиваешь? Мне вдруг пришло в голову, что ты, возможно, захочешь ко мне заглянуть.

– Боюсь, что не раньше одиннадцати. Кроме того, Адриан купил билеты на какой-то концерт здесь, в Лидсе, и я сказала, что пойду с ним.

– Да, конечно. Ну ладно.

– Вообще-то я запросто могу отказаться и вместо этого прийти к тебе. Хочешь?

– Нет, не надо. Я не хочу нарушать твои планы. Тем более что к такому позднему времени я уже, наверное, усну.

– Ну ладно, если ты так считаешь…

– Да. Но я все равно с тобой скоро увижусь. Желаю хорошо провести время.

– И тебе того же самого. Ну, и чтобы сны тебе снились хорошие.

Я нажимаю на кнопку отбоя, прикусив нижнюю губу. Несколько секунд спустя мой телефон издает звуковой сигнал. Это пришло сообщение от Сейди: она прислала мне целую кучу идеограмм, рассматривать которые мне совсем не хочется. Я щелкаю на иконке «Фейсбука». Люди все еще обсуждают кончину Кэрри Фишер и публикуют ссылки на «Звездные войны». Ли отнесся к данному событию абсолютно равнодушно, и это меня удивило. Когда я спросила его, в чем причина его равнодушия, он сказал, что его интересовали в «Звездных войнах» только персонажи мужского пола.

Все заявляют в своих публикациях, как им не терпится дождаться конца этого ужасного 2016 года. И выражают свою скорбь по поводу того, как много умерло в этом году знаменитостей. А меня сейчас одолевают мысли о том, что на следующий год все эти люди будут говорить, каким ужасным был год 2017-й. И будут поминать меня.

Я захожу в свою «Хронику» и нахожу в ней последнюю фотографию «Г».

– Не могу дождаться встречи с тобой, – говорю я, целуя экран.

Затем я ложусь спать, зная, что, когда проснусь, уже наступит год, в который я встречусь с ним и в который я с ним попрощаюсь.

Назад: Часть третья

Дальше: Об этой книге