Часть третья
Анджела
Суббота, 2 июля 2016 года
Я приезжаю в магазин для новобрачных намного раньше Джесс. Я уже заметила, что она не такая пунктуальная, как мы с Ли. Но если это ее самый большой недостаток, то не такой он уж и большой. Я достаю из сумочки список того, что нужно сделать, и начинаю его просматривать. Едва я вычеркиваю из него какую-то позицию, как мне тут же приходит в голову что-то еще, что следует добавить. Нет, я отнюдь не жалуюсь. Мне было приятно помогать в организации этой свадьбы. Некоторые из моих подруг чувствовали себя абсолютно непричастными, когда их сыновья женились. Я же на этой свадьбе буду в какой-то степени не только мамой жениха, но и мамой невесты. Да, именно в такой роли я себя и ощущаю.
По крайней мере, пока все идет довольно гладко. Возникла лишь парочка – не больше – спорных моментов, камней преткновения так сказать. В хлопотах при выборе платья. А еще Джесс упрямилась, заявляя, что ей не нужны никакие подружки невесты, и я с этим согласилась, хотя даже отель – и тот был невероятно податливым в вопросе обеспечения гармонии между цветом салфеток и цветом платьев подружек невесты.
Джесс настояла и на том, чтобы ее отцу позволили составить меню вместе с шеф-поваром отеля, но я вполне справилась бы с этим и сама.
Услышав, как зазвенели дверные колокольчики, я поднимаю взгляд и вижу вбегающую Джесс.
– Привет, Анджела. Извините, что заставила вас ждать.
Кончики ее волос влажные – как будто она только что принимала душ.
– Ничего страшного. Но я рада, что ты решила проводить свадьбу не утром.
– Я всегда чувствую себя измученной в конце недели. Кроме того, мне кажется, что мои внутренние часы еще не привыкли к ранним утренним подъемам.
– Ну, осталась еще неделька – и затем ты сможешь, если захочешь, не вылезать из постели хоть две недели подряд.
Она слегка краснеет. Я тоже краснею, когда до меня доходит, что я только что сказала. Сексуальный аппетит сына – это совсем не то, о чем нравится думать его матери. Хотя я думаю, что такого рода аппетит у него немалый.
– А-а, вот и будущая невеста! – говорит Джулия, быстро выходя из глубины магазина. – Ну, и как у нас дела сегодня утром?
– Прекрасно, спасибо, – отвечает Джесс.
Она не выказывает такого радостного волнения, какое вроде можно было бы от нее ожидать. Может, просто нервничает перед приближающейся свадьбой? Это вообще-то неудивительно, если учесть, что рядом с ней нет ее мамы – а значит, нет и материнской поддержки.
– Хорошо, тогда пойдемте, – говорит Джулия, показывая в сторону примерочной. – Мы подготовили ваше платье. И если потребуются еще какие-то небольшие доработки, у нас достаточно времени, чтобы успеть их сделать до дня свадьбы.
Джесс кивает и исчезает вместе с Джулией в примерочной. Я достаю телефон и просматриваю свою страницу в «Фейсбуке». Джесс не разместила в «Фейсбуке» ничего о своих приготовлениях к свадьбе. Я ее попросила это сделать, но она ответила, что уже практически не заходит в «Фейсбук» (у меня при этом мелькнула мысль, что она, возможно, не хочет размещать сообщения о своих приготовлениях к свадьбе просто из суеверия – боится сглазить). Я просмотрела ее «Хронику», когда мы стали в «Фейсбуке» друзьями. Там было довольно много прошлогодних публикаций, все представляли собой дурацкие селфи, на которых Джесс – как это принято делать у девушек на таких фотографиях – строила рожицы и выпячивала губы. Многие публикации были отмечены ее подругой Сейди – той девушкой, которая будет на свадьбе свидетельницей. Однако размещение публикаций прекратилось примерно в то время, когда она начала встречаться с Ли. Думаю, у нее просто не хватало времени, к тому же, как мне известно, Ли не любит, когда люди, общаясь с ним, то и дело смотрят на свои телефоны. Такая привычка была у Эммы, и это очень сильно злило Ли. Я только один раз слышала, как он накричал на нее, и это было как раз по поводу телефона.
Занавеска примерочной отдергивается, и из-за нее выходит Джесс. Я едва не ахаю, видя ее: она выглядит удивительно красивой. Платье сидит на ней идеально – как будто его сшили специально для нее. И плечи у нее в самом деле весьма красивые.
– О-о, Джесс, – говорю я. – Ты выглядишь просто бесподобно. Я очень рада, что ты в конце концов остановила свой выбор именно на этом платье.
Она слегка улыбается. Это одна из тех ее черт, которые мне нравятся больше всего: она, похоже, даже не подозревает, насколько привлекательна. При общении с Эммой у меня такого ощущения никогда не возникало. Впрочем, женщина, наверное, никогда не станет актрисой, если не отличается большой самоуверенностью.
Джулия суетится вокруг Джесс, поправляя на платье пояс и разглаживая юбку, а потом наконец отступает назад и вздыхает:
– Я не могу не согласиться с Анджелой. Это платье подходит тебе идеально. И когда ты сделаешь себе высокую прическу, на ней будет очень красиво смотреться диадема.
Диадема – это была идея Джулии. Джесс с этим ее предложением согласилась, хотя и с каким-то отрешенным видом.
– В среду мы сделаем пробную прическу и макияж у того стилиста, которого ты порекомендовала, – говорю я Джулии.
– Вы прямо-таки красавица, – улыбается Джулия, глядя на Джесс. – Вашему парню крупно повезло.
– Он про это знает, – говорю я. – И я не позволю ему об этом забыть. Это первое правило свекрови – позаботиться о том, чтобы твой сын относился к своей жене так, как ты хотела бы, чтобы относились к тебе.
Я смотрю вниз, переминаясь с ноги на ногу и осознавая, что мои собственные слова вызывают у меня психологический дискомфорт.
– Мне уже можно его снять? – спрашивает Джесс.
– Да, уже можно, – кивает Джулия. – Позвольте мне пойти вам помочь.
Джулия, выйдя из примерочной пару минут спустя, подходит ко мне.
– Я думаю, что ей очень подошли бы высококачественные колготки цвета слоновой кости, – шепчет она. – Я просила ее принести на сегодняшнюю примерку такие колготки, но она, похоже, об этом забыла.
– Спасибо, – говорю я. – Предоставь это мне.
Я достаю свой листок бумаги и добавляю в имеющийся список еще один пункт. Я чуть позже свожу Джесс в отдел дамского белья какого-нибудь супермаркета. У бедной девочки сейчас, наверное, голова идет кругом.
Джесс появляется из примерочной, все еще выглядя слегка ошарашенной.
– Ты ведь не торопишься домой? – спрашиваю я.
Она качает головой:
– Ли уехал на мальчишник. Он в данный момент, наверное, летит в Дублин.
Я вообще-то спрашивала Джесс, хочет ли она, чтобы я организовала для нее девичник, но она не проявила к этому никакого интереса. Она сказала, что, наверное, просто сходит куда-нибудь вечером с Сейди.
– Ну ладно, давай я свожу тебя куда-нибудь перекусить, а затем мы пройдемся по магазинам и купим кое-что еще. Я сказала Джулии, что мы заберем твое платье на обратном пути.
– Хорошо, – говорит Джесс.
Мы идем в то же самое кафе, что и в прошлый раз, и она снова заказывает шоколадное пирожное с орехами и какао.
– Мне очень хотелось бы, чтобы ты открыла мне свой секрет, Джесс, – говорю я, когда она принимается за пирожное. – Мне ведь стоит только посмотреть на такое пирожное – и я тут же толстею на пару фунтов. Ты, должно быть, сжигаешь калории, тратя, так сказать, нервную энергию? Или что-то в этом роде.
Она смотрит вниз, на свои руки. Я не могу избавиться от ощущения, что она сегодня какая-то напряженная.
– У тебя все в порядке, милая? Может, начинаешь немного нервничать перед свадьбой?
Она пожимает плечами:
– Думаю, что да. Я все еще не могу поверить, что на следующей неделе выхожу замуж.
– Ну, это вполне объяснимо. Если это только из-за волнения, а не из-за каких-то слов или поступков Ли.
Она поднимает глаза и впивается в меня взглядом. Мне впервые за все время общения с ней становится неловко. У нее такой взгляд, как будто она подозревает меня в том, что я что-то утаиваю.
– Он хороший человек, Джесс. Он будет хорошо о тебе заботиться.
Она теребит свое кольцо и смотрит в окно, часто моргая.
– Твой отец рад тому, что ты выходишь замуж? – спрашиваю я.
– Да. Хотя ему потом придется тяжело. Он ведь будет жить один – и все такое прочее.
– Он привыкнет. Мне самой было тяжко, когда Ли улетел из моего гнездышка, но я в конце концов привыкла. И потом, ты ведь будешь жить не так уж далеко от своего отца. Кроме того, может ведь так получиться, что очень скоро число его близких родственников увеличится на одного человечка.
Она с грохотом ставит свою чашку на стол и таращится на меня.
Мне вдруг приходит в голову, что она сегодня, возможно, такая тихая по той простой причине, что кое-что скрывает.
– А ты не… Я имею в виду, тебе ничего не нужно мне сказать?
– Нет. Нет, конечно же нет.
– Ну ладно. Я просто подумала, что мне лучше переспросить. Но это, конечно же, не стало бы проблемой. Во всяком случае, для меня. И я уверена, что и для Ли тоже. Ты ведь знаешь, как сильно он хочет создать семью.
Она снова смотрит вниз и слегка ерзает на стуле.
– И когда придет время, – продолжаю я, – я не хочу, чтобы ты переживала, что тебе придется управляться самой. Я буду приходить каждый день и помогать тебе. Все эти бессонные ночи будут тебя изнурять, я это знаю. Я буду стирать, ходить гулять с ребенком, да и вообще делать все то, что могу, чтобы дать тебе возможность хоть немного отдохнуть.
Джесс встает.
– Извините, – бормочет она и идет в сторону женского туалета.
Я никак не ожидала увидеть ее такой. Она никогда не казалась мне впечатлительным человеком. Думаю, что на ней начало сказываться общее нервное напряжение от всех этих недавних и предстоящих событий. Может быть, мне следует пойти вслед за ней? Нет, я решаю этого не делать: ведь я ее еще недостаточно хорошо знаю.
Я допиваю кофе, достаю телефон и отправляю сообщение Ли.
Джесс выглядит в этом платье очень классно. Желаю тебе хорошо провести время. Веди себя хорошо! X
Он и в самом деле будет вести себя хорошо. Он умеет себя ограничивать. Он ничего не испортит. Он ведь поехал не с целой толпой молодых парней. Их всего трое, это его товарищи по работе, и они старше его. Я уверена, дело ограничится лишь несколькими литрами пива «Гиннесс» – и все. Ничего более зазорного.
Джесс возвращается через несколько минут. У нее такой вид, как будто она только что плакала.
– Прости меня, – говорю я, когда она садится за стол. – Ты тут сидишь и переживаешь по поводу того, что и как будет происходить в следующую субботу, а я разглагольствую о детях и всем таком прочем, еще и навязывая свое мнение. Словно бы хочу узурпировать твою жизнь.
Она смотрит на меня широко раскрытыми глазами.
– Думаю, я сейчас поеду на поезде домой, – говорит она несколько секунд спустя. – Я чувствую себя не очень хорошо.
– А платье?
– А вы не могли бы забрать его сами и отвезти на своей машине домой? Я заберу его у вас на репетиции в четверг. Это будет в любом случае легче, чем везти его с собой сейчас на поезде.
– Да. Да, конечно. Меня это совсем не затруднит. Ты уверена, что чувствуешь себя достаточно хорошо для того, чтобы идти пешком? Я могу, если хочешь, довезти тебя до вокзала.
– Я и сама справлюсь, спасибо, – говорит она, надевая куртку и беря свой рюкзак. – Думаю, свежий воздух подействует на меня благотворно.
Вернувшись домой, я вешаю платье на внешней стороне двери платяного шкафа в свободной комнате. Мне вообще-то даже нравится, что оно находится у меня дома. Оно является как бы подтверждением того, что все это происходит на самом деле. Я активно занималась приготовлениями, но большей частью через интернет или по телефону. Теперь же, когда свадебное платье здесь, у меня, я как бы убеждаюсь, что все это мне не снится. Просунув руку под полиэтиленовый чехол, я глажу юбку платья, вспоминая, как сильно я волновалась в день своего бракосочетания. Я вспоминаю о том, как я была полна надежд и планов на будущее, и стараюсь не думать о том, что происходило потом, уже после моей свадьбы.
Я вздыхаю. Ждать теперь, по крайней мере, осталось недолго. Ли не станет тратить время попусту после того, как они поженятся. А Джесс такая молодая, что забеременеет, наверное, сразу же. Это у женщин на четвертом десятке шансы забеременеть тают чуть ли не с каждым днем.
Опустившись на колени рядом с кроватью, я выдвигаю из нее нижний ящик. Количество вещей в нем увеличилось. Поскольку Джесс и Ли объявили о помолвке, я уже не видела причин, чтобы сдерживать себя.
Я достаю маленький кремово-бежевый спальный мешок. Одеяла для детских кроваток в нынешнее время уже никто, похоже, не использует. Но я все равно купила три одинаковых. Я уверена, что будет много таких ночей, когда малыш будет спать здесь, и я хочу быть уверенной, что у меня все готово для выполнения мною обязанностей бабушки. Я должна стать расторопной бабушкой. Это замечательно, что я буду жить так близко от Ли и Джесс. Я смогу заходить в любое время и брать у нее из рук младенца на пару часов, давая ей вполне заслуженный отдых. И они с Ли смогут ходить куда-нибудь вдвоем по вечерам – как ходят в нынешнее время молодые парочки, – не переживая об уже начавшем ходить малыше, которого они оставили дома. Детскую кроватку я куплю позднее – после того, как станет известно, что Джесс беременна. А то вдруг она отнесется к этому болезненно? Мне не хотелось бы, чтобы она, увидев кроватку, почувствовала, что на нее оказывается какое-то давление.
В том, что рядом с ней нет ее мамы, есть и положительный момент – не будет никакого вмешательства со стороны ее семьи. Я имею в виду, что ее отец вряд ли захочет возиться с пеленками и подгузниками.
Нет, не захочет. Мой первый внук будет целиком и полностью моим внуком. Мой внук (или моя внучка) ни в чем не будет нуждаться. И как только ребенок появится на свет, я тоже уже ни в чем больше не буду нуждаться. У нас будет счастливое семейное гнездышко – такое же, как много лет назад. Пока он его не разрушил.
Джесс
Суббота, 2 июля 2016 года
Сейди организовывает девичник. Я не собиралась устраивать ничего подобного, но когда я рассказала ей, что Ли уезжает на уик-энд на мальчишник, Сейди настояла на том, что мне нужно устроить девичник. Я согласилась при одном условии: в нем будем участвовать только мы вдвоем. Без Анджелы.
В приглашении, которое Сейди прислала мне по электронной почте, было написано, что я должна прийти к ней в 19: 30 – прийти «в сногсшибательной одежде» и взять с собой средства личной гигиены.
Меня охватывают странные чувства, когда я иду домой к Сейди. Я словно вернулась в то время, когда мне было четырнадцать лет. Джессейди вернулась, пусть даже лишь на один вечер. Я звоню в дверь и вскоре слышу шаги. Кто-то с громким топотом сбегает по лестнице. Мама Сейди всегда называла ее слоненком. Конечно же, ласково, с любовью.
Сейди распахивает дверь. Она одета в желтый комбинезон – костюм цыпленка.
– Сейди! – говорю я. – Я в кои-то веки пришла вовремя, а ты еще даже не оделась.
– Ничего подобного. Я вот в этом и пойду.
– Очень смешно. Я, с твоего позволения, напоминаю тебе, что ты написала что-то про «сногсшибательную одежду».
– Это была приманка. Поверь мне, я одета самым подходящим образом.
– Подходящим для чего?
– Пойдем наверх, я тебе все покажу.
Я иду вслед за ней на второй этаж, слегка сердясь из-за того, что я, получается, наряжалась абсолютно напрасно. Сейди открывает дверь своей спальни. На ее постели и на полу валяется множество постельных и диванных подушек. Шторы – задернуты, лампы – включены. На прикроватном столике – самый большой запас попкорна и шоколада из всех, которые я когда-либо видела, бутылка вина и два бокала. А перед шторами – гигантский экран для проектора, соединенного с портативным компьютером.
Я поворачиваюсь к Сейди и улыбаюсь:
– Наш собственный частный кинотеатр.
– Да, – сказала она. – Как раз то, чего ты всегда хотела.
Она права. Мы раньше часто об этом говорили, ища на сайтах, посвященных недвижимости, дома с домашним кинотеатром.
– Это здорово, – говорю я взволнованным голосом. – Спасибо.
– Знаешь, я не смогла взять напрокат экран на работе, потому что эти жадные ублюдки не захотели сделать мне большую скидку, но вот это – самое лучшее, что я смогла найти. Один из папиных друзей одолжил мне этот экран. Но тебе придется переодеться. Прямо здесь.
Она протягивает мне большой подарочный пакет. В нем лежит желтый комбинезон – точно такой же, как у нее.
– Посмотри на другую сторону пакета, – говорит Сейди.
Я смотрю. Там написано: «Девичник Джесс, июль 2016 года». Чуть ниже изображено большое сердце с подписью «Дж. М. любит Л. Г.» и с дурацкими стрелами, пронзающими это сердце. Такие сердца мы рисовали на своих пеналах в школе. И она нарисовала его вот здесь. Вопреки тому, как она относится к Ли, она нарисовала для меня такое сердце. Я чувствую себя скотиной из-за того, что так гадко относилась к тем действиям, которые Сейди предпримет в будущем. Я подхожу к ней и обнимаю ее.
– Спасибо. Все это – просто замечательно.
– Вот и хорошо. Я подумала, что это наша с тобой последняя возможность провести вечер вдвоем. Может, даже засидимся допоздна. Нам тут есть что посмотреть.
Она показывает на лежащую на полу кучу DVD-дисков. Среди них я вижу по меньшей мере два фильма о Гарри Поттере и фильм «Красотка».
– Начнем вот с этого, – говорит Сейди, беря диск с мультфильмом «Побег из курятника».
– О господи, я обожаю курицу Джинджер.
– Да, идеальный материал для девичника. А еще нам очень скоро принесут пиццу. Кроме того, я обещаю, что не буду потом заставлять тебя собирать с пола рассыпанный попкорн.
Я улыбаюсь и снова ее обнимаю.
– Я буду очень сильно по тебе скучать, – говорит она.
Я с трудом сглатываю. Она себе еще даже не представляет, как сильно она будет по мне скучать.
– Послушай, я ведь всего лишь выхожу замуж, а не уезжаю жить куда-то за границу.
– Я знаю. Но все будет уже не так, как раньше, верно? Я уже скучаю по тебе и на работе, и в поезде. А теперь, когда ты станешь жить в Лидсе, мы станем видеться еще реже.
– Мы все еще можем встречаться во время обеденного перерыва.
– Знаю. Но, боюсь, все будет уже не так, как раньше.
Я надеваю свой комбинезон, а Сейди тем временем ставит первый DVD-диск.
– Вот черт!.. – говорит она, когда, обернувшись, смотрит на меня.
– Что?
– У тебя получается выглядеть сексуальной даже в таком вот комбинезоне. Знаешь, я тебя прямо-таки ненавижу.
– Мне, наверное, следует взять этот наряд с собой на медовый месяц.
– Хм, – морщится Сейди.
– Что опять не так?
– У тебя будет медовый месяц. Это звучит даже более странно, чем то, что ты выходишь замуж.
Я пожимаю плечами:
– Мне кажется, что это вообще был какой-то странный год.
Сейди косится на меня, когда мы усаживаемся на кровать и на экране появляется заставка к мультфильму «Побег из курятника».
– А ты больше не видела какие-нибудь из тех публикаций в «Фейсбуке»? – спрашивает она.
Я обращаю внимание на то, что она произнесла слово «видела» так, как будто речь идет о том, что существует только в моей голове.
– Я не заходила в «Фейсбук» уже черт знает сколько времени, – отвечаю я.
Она передает мне попкорн.
– Я вообще-то переживала, – говорит она. – Я опасалась, что все это может начаться снова.
– Они просто очень сильно удивили меня – только и всего.
– Ты ведь знаешь, что такое происходить не может, да? Люди не могут размещать публикации из будущего.
Она меня прощупывает. Пытается выяснить, все ли в порядке с моим душевным состоянием, не обвиняя меня ни в чем в открытую. Я беру еще одну пригоршню попкорна и, посмотрев, как курица Джинджер предлагает остальным наседкам сбежать из курятника, отвечаю:
– Ну конечно я это знаю.
– Значит, у тебя в жизни еще полно времени на то, чтобы успеть выйти замуж, если ты уж так хочешь это сделать? Тебе нет необходимости торопиться?
– Это еще что такое? Анкета с целью выяснить, все ли в порядке с психикой у твоей подруги? Только мне кажется, ты упустила в ней кое-какие пункты.
– Ну-ну, перестань. Я просто за тебя беспокоюсь.
– Тебе нет необходимости это делать, понятно? Со мной все в порядке. Я знаю, что я делаю.
Но это, увы, неправда. У меня уже нет ни малейшего понятия, что я делаю. Единственное, что я знаю, – так это что мне необходимо через это все пройти ради «Г».
Довольно много времени спустя, когда мы уже умяли привезенную пиццу, посмотрели один из фильмов про Гарри Поттера и начали смотреть «Красотку», Сейди поворачивается ко мне и говорит:
– Знаешь, а ты была права. Я и в самом деле ревновала. Немножко. Я всегда знала, что ты – Вивиан, а я – Кит, но я, пожалуй, не верила в то, что может появиться некий Эдвард, пока ты не стала встречаться с Ли.
– Ты намного лучше, чем Кит.
– Мне нравится Кит.
– Я знаю. Мне тоже. Но ты все равно намного лучше, чем она. У нее, возможно, и есть какой-то потенциал, но ты – уже сложилась как яркая личность.
– Просто скажи мне, что Ли не приедет на белом лимузине в субботу и не полезет вверх по водосточной трубе, чтобы забраться к тебе через окно.
Я улыбаюсь и отрицательно качаю головой.
– Ну ладно, тогда скажи ему, пусть он лучше заботиться о тебе как следует, потому что, если он не будет этого делать, ему придется ответить за это передо мной. Он себе даже и не представляет, как я рассвирепею, если он когда-нибудь причинит тебе какой-либо вред.
Я крепко обнимаю ее, и по моему лицу текут слезы. Он, может, и не представляет, а вот я – еще как представляю.
Этот отель кажется мне еще громаднее, чем раньше. Честно говоря, я не понимаю, зачем нам нужна репетиция. Никто ведь не репетирует какие-то другие важные события своей жизни, верно? Свою смерть, например. Ну что есть в свадьбе такого важного, что должно обязательно пройти точно по плану? Ведь события, которые происходят после свадьбы, имеют гораздо большее значение, правда?
Тем не менее Анджела сказала, что нам необходимо все отрепетировать. А еще она сказала, что отель идеально расположен между Лидсом и аэропортом. А еще – что номера в нем просторные и украшены со вкусом. Лично я полагаю, что Анджела просто начиталась на сайте отеля рекламы, но кто я такая, чтобы подвергать ее слова и действия сомнению?
– Ого, впечатляет, – говорит папа, когда мы выходим из автомобиля.
– Да, – отвечаю я. – Думаю, что да.
– А тебе что, не нравится? – спрашивает он.
– Меня, если честно, вполне устроила бы и обычная регистрация брака, без помпезных мероприятий.
– Почему же ты тогда на все это согласилась?
– Я не соглашалась. Когда Анджела показала мне это место в первый раз, она уже все забронировала.
Папа вздыхает и морщится:
– Ты, похоже, не можешь сказать ей «нет».
– Я уже говорила ей «нет» по нескольким другим поводам. А в данном случае мне было настолько все равно, что я даже не стала спорить.
Мы идем мимо дерева с перекрученным стволом, которое было видно на свадебной фотографии, размещенной в «Фейсбуке». Я узнала его еще в тот раз, когда мы пришли сюда впервые. Было уже слишком поздно для того, чтобы что-то менять: Ли уже сделал авансовый платеж. Помня о том, что произошло с платьем, я подумала тогда, что если пойду и забронирую помещение в каком-нибудь другом отеле, то отель этот следующей ночью сгорит дотла.
Ли и Анджела ждут нас у стойки дежурного администратора. У Анджелы в руке – блокнот и ручка. Ли подходит ко мне и целует меня, и когда он это делает, я думаю о Гаррисоне. Думаю, что Ли будет для него замечательным отцом.
– Рад вас снова видеть, Джо, – говорит Ли, пожимая папе руку. – Я только что прочел ваше меню. Оно прямо-таки восхитительное.
– Спасибо, – говорит папа. – Давайте надеяться, что все будет вкусным. А иначе придется с ними поругаться.
– Вы что, как Гордон Рамзи из Уэст-Йоркшира? – спрашивает Ли. – Тот тоже ругает других поваров.
– Нет, вообще-то он большой добряк, – отвечаю я. – Он никогда даже не повышает голоса – не говоря уж о том, чтобы ругаться.
– Мне хватает и взгляда, – говорит папа. – Если тебя на кухне уважают, то вполне хватает твоего взгляда.
Он оборачивается к Анджеле и целует ее в обе щеки. Я думаю, ей нравится, что он наполовину итальянец. Она из тех женщин, которые, пригласив его на ужин, стали бы разговаривать про все итальянское, полагая при этом, что никто до них этого не делал.
– И снова здравствуйте, Анджела, – говорит он. – Спасибо за все ваши труды и старания.
– Не за что, – говорит она. – Я хочу быть уверенной в том, что в день свадьбы все будет идеально.
К нам подходит Мари – координатор свадьбы со стороны отеля.
– Ну и какие у вас всех ощущения? – спрашивает она.
– Мы готовы действовать, – отвечает Анджела.
Мари оборачивается и смотрит на меня. Я решаю, что лучше не упоминать о том, что я полночи не спала и что нервишки у меня пошаливают.
– Да, готовы, – говорю я, пытаясь выдавить максимум из своей улыбки.
– Вот и хорошо. Если пойдете со мной, я проведу вас по отелю и покажу вам все, что вам необходимо знать. Затем мы разберем всю церемонию шаг за шагом и я отвечу на любые вопросы, которые у вас, возможно, появятся.
Мы идем вслед за ней по отелю. Ли берет меня за руку и сжимает ее.
– Сосредоточь все свое внимание на медовом месяце, – шепчет он мне на ухо. – Ничего из вот этого уже не будет иметь значения, когда начнется медовый месяц.
Я смотрю на него. Это тот Ли, в которого я влюбилась. Добрый, заботливый, веселый мужчина, который будет моим мужем и отцом моего ребенка. Но если это так, то почему я все еще чувствую себя в его присутствии так неловко? Почему мне приходится заставлять себя не шарахаться в сторону, когда он прикасается ко мне? Мне необходимо выкинуть другого Ли из своей головы. Другой Ли представляет собой всего лишь плод моего – или чьего-то еще – воображения. Он в действительности не существует. Бояться мне совершенно нечего. И не о чем переживать.
Когда мы оказываемся в помещении, в котором будет проходить церемония бракосочетания, меня снова поражает тот факт, что всего лишь через два дня я выйду замуж. Это событие уже точно произойдет, и у меня есть два варианта: измучить себя переживаниями по поводу того, правильно ли я поступаю, или же просто жить дальше и наслаждаться жизнью. Мама всегда говорила мне, что не стоит тратить время на переживания о том, что, возможно, никогда не произойдет.
Я иду по проходу между стульями и становлюсь рядом с Ли.
– Знаешь, ты выглядишь умопомрачительно! – говорит он.
– Откуда ты это знаешь? Ты ведь еще не видел платья.
– Я сейчас вижу тебя своим мысленным взором, – отвечает он. – И думаю, что ты будешь выглядеть даже лучше, чем я себе это представляю.
Папа по дороге домой молчит. Я думаю, он размышляет над тем, что в воскресенье ему предстоит вернуться после свадьбы в пустой дом. Он припарковывается на единственном у нашего тротуара свободном месте. Я выхожу и иду к багажнику, чтобы забрать из него платье. Оно упаковано в белый пакет так, чтобы не было видно ни малейшей его детали.
– Мне можно заглянуть в пакет? – спрашивает папа.
– Конечно нет. Ждать ведь осталось совсем недолго.
Он улыбается довольно грустной улыбкой и заходит в дом. Я отношу платье прямиком на второй этаж, в свою комнату, и вешаю его в платяной шкаф. Когда я спускаюсь вниз, папа сидит за кухонным столом. На столе – какой-то подарок: плоская квадратная коробка, завернутая в серебристую бумагу и завязанная голубой лентой.
– Что это? – спрашиваю я.
– Кое-что для тебя.
– И мне позволяется открыть это прямо сейчас?
– Да, но сначала тебе надо прочесть вот это. Имей в виду, это от мамы.
Он протягивает мне какой-то конверт. На нем написано маминым почерком мое имя. Я смотрю на него, и моя рука начинает дрожать.
– Она написала это тебе незадолго до того, как умерла, – говорит папа. – И попросила передать это тебе, когда придет время. Если ты хочешь пойти с ним в свою комнату, я не возражаю. Или же я могу прочесть его тебе.
Я качаю головой, открываю конверт и вытаскиваю из него два листка бумаги.
Дорогая Джесс!
Извини, если это тебя как-то шокировало. Наверное, это воспринимается как нечто весьма странное, даже жуткое: я обращаюсь к тебе из могилы, – но это показалось мне неплохой идеей. Одним из самых тяжелых моментов прощания является осознание того, что я не буду находиться рядом с тобой во время знаменательных событий твоей жизни. Папа – хороший человек, очень хороший человек, один из самых лучших, но бывают ситуации, когда девушке очень нужна мама, и я подумала, что сейчас ты оказалась в одной из таких ситуаций.
Ты выходишь замуж! Я вынуждена признаться, что мне в данный момент как-то странно даже думать о таком, потому что ты сейчас представляешь собой вздорного пятнадцатилетнего подростка, который ходит в разорванных джинсах и ботинках «ДМ» и который, несомненно, закатит в ответ глаза, если я хотя бы просто упомяну что-нибудь о свадьбе.
Впрочем, вполне возможно, что ты не выходишь замуж, потому что я сказала папе, чтобы он дал тебе это, когда ты найдешь себе спутника жизни, поэтому, возможно, ты просто живешь с ним. Это тоже хорошо. Документ ведь – это просто листок бумаги, и он для меня не важен. Что для меня важно – так это чтобы ты была счастливой.
Но в любом случае я тебя поздравляю! Я не знаю, сколько лет тебе будет, когда ты прочтешь это, – восемнадцать (это вряд ли, я знаю), двадцать пять, сорок пять или сколько-то еще, – но я очень рада, что ты нашла человека, с которым хочешь провести всю свою оставшуюся жизнь. А жизнь – она ведь нелегкая. Оттого, что ты выходишь замуж, жизнь легче не становится, но это, однако, означает, что рядом с тобой появляется человек, готовый помочь тебе, когда жизнь станет особенно тяжелой. Я надеюсь, что этот человек достоин тебя и что он любит тебя почти так же сильно, как я (я не верю, что кто-то в принципе может любить тебя так же сильно, как люблю тебя я).
Больше же всего я надеюсь, что он будет любить, лелеять и опекать тебя так, как ты того заслуживаешь. Всегда помни, что ты восхитительная и, чтобы быть достойным тебя, он тоже должен быть восхитительным.
Как я тебе не раз говорила, для меня неважно, насколько круто выглядит парень на стене в твоей спальне (я признаю, что Роберт Паттисон очень даже крут), лишь бы только он относился к тебе надлежащим образом, а иначе тебе нужно от него избавиться.
Папа не идеален (никто из нас не идеален), и он, наверное, еще больше облысел после того, как меня не стало (еще он, наверное, по-прежнему носит тот свой дурацкий кардиган), но ничего из этого не имеет никакого значения, потому что у него золотое сердце и потому что он был для меня в течение этих последних нескольких лет очень надежной опорой.
Когда ты рождалась на свет, Джесс, ты меня очень сильно порвала. Не так, как это иногда бывает при родах, а гораздо хуже: ты, выходя из меня, порвала мне прямую кишку (ты держала руку вокруг головы, но ничего страшного, я простила тебя давным-давно). Меня потом пришлось зашивать в операционной. Очень много стежков: мне даже не сказали сколько, потому что их было уж очень много. И когда меня выписывали из больницы, мне сказали, что, когда я в ближайшее время пойду в туалет «по-большому», может получиться так, что стежки разойдутся. Поэтому, когда мне понадобилось пойти в туалет, я так сильно боялась, что они и в самом деле разойдутся, что твой папа пошел в туалетную комнату вместе со мной и держал меня за руку. Я понимаю, что это, возможно, выглядит не очень романтичным, но именно в этом и заключается настоящая любовь, Джесс. Именно в этом, а не в той чепухе, которую показывают в диснеевских мультфильмах.
В общем, я надеюсь, что человек, с которым ты решила провести всю свою оставшуюся жизнь, – именно такой человек. Человек, который неизменно будет рядом с тобой тогда, когда ты будешь в этом очень сильно нуждаться. Человек, который никогда не бросит тебя наедине с твоими проблемами.
Я оставила тебе подарок. Это то, что я надела, когда выходила замуж за твоего отца. Я надеюсь, что ты будешь такой же счастливой, какими были мы, Джесс. И знай, что и я счастлива оттого, что счастлива ты.
Неизменно люблю тебя.
Мама. X
Я кладу письмо на стол и заливаюсь слезами. Папа опускается рядом со мной на колени и обнимает меня. Он притягивает меня к себе и покачивает меня, поглаживая по волосам. В этот момент я забываю, что мне уже двадцать три года. Я снова чувствую себя ребенком, и мне хочется, чтобы папа обнимал меня так всегда, заставляя все плохое обходить меня стороной.
– Она очень сильно любила тебя, – в конце концов говорю я между всхлипываниями.
– Я знаю, – отвечает папа, убирая влажную от слез прядь волос с моего лица, – но не так сильно, как она любила тебя.
Он берет подарок со стола и протягивает мне. Я дрожащими пальцами развязываю голубую ленту, отдираю клейкую ленту, разрываю упаковочную бумагу и вытаскиваю из нее коробку. Подняв крышку, я вижу красивое жемчужное колье. Оно – такое, как на моей свадебной фотографии. Я уже спрашивала себя, откуда же оно возьмется: его ведь не было среди купленных мне на свадьбу вещей. Я думала, что, наверное, Анджела подарит мне его в день свадьбы утром, однако подарила мне его не Анджела, а моя мама. Я и не заметила раньше, что это точно такое же колье, как на ее свадебной фотографии. У меня снова начинают литься слезы. Папа достает это украшение из коробки и надевает его на меня. Я легонько прикасаюсь к нему и чувствую при этом маму. Она в эту субботу будет со мной. Она будет мне помогать. Потому что она понимает, что никто не может любить другого человека так сильно, как мать любит свое дитя.
ЛИЧНОЕ СООБЩЕНИЕ
Джо Маунт
08/01/2018 21: 39
Джесс, они предъявили ему обвинение. Ли обвинили в том, что он тебя убил. Точнее, совершил непредумышленное убийство. Полицейские говорят, что они не могут обвинить его в умышленном убийстве, потому что не могут доказать наличие умысла, однако это не меняет того факта, что он тебя убил. Мою красивую, милую дочь убил ее собственный муж. А я не делал ничего, потому что не знал, что он распускает по отношению к тебе руки. Я не знал этого, потому что ты мне об этом не рассказывала. Почему, Джесс? Почему ты не могла мне довериться? Возможно, ты не хотела меня тревожить, но уж лучше бы ты это сделала.
Женщина-детектив, которая приходила поговорить со мной, сказала, что иногда женщины стесняются о таком рассказывать, им кажется, что они в какой-то степени сами в этом виноваты. Нет, такого быть не может, Джесс. Никто не заслуживает того, чтобы на него поднимали руку. Мне жаль, что я тебя не защитил. Мне жаль, что я ничего не заметил. Может, мне просто не хотелось ничего замечать. Может, я уж слишком сильно старался одобрять своего зятя, полагая, что он – именно тот, кто тебе нужен. Жаль, что мамы не было здесь. Она бы все заметила. Она бы догадалась о том, что происходит. И я знаю, что ей бы ты точно все рассказала.
Я все еще не могу прийти в себя из-за того, что произошло. Ты как будто бы жила какой-то тайной жизнью. Я не могу все это осмыслить. Но пока что я попытаюсь забрать к себе Гаррисона. Анджела не захочет его отдавать, я это знаю. Но я попытаюсь найти способ вернуть его туда, где он должен находиться, потому что знаю, что именно этого хотела бы ты.
Джесс
Суббота, 9 июля 2016 года
Когда читаю это, я не рыдаю, не кричу. Я вообще не издаю никаких звуков. Возможно, потому, что сейчас четыре часа утра и я не хочу разбудить папу. А может, потому, что я уже не способна издавать никаких звуков. Мое тело, похоже, охвачено какими-то конвульсиями. Я лежу и дрожу неудержимой дрожью. Голова дергается из стороны в сторону. На дисплее моего телефона (он лежит тут же, на кровати) – все еще эта публикация. Ли действительно убивает меня. Мужчина, за которого я сегодня выхожу замуж, станет тем человеком, который оборвет мою жизнь. Я не знаю, каким именно образом он это сделает. Но это и не важно. Что важно – так это то, что он это сделает.
Я зашла в «Фейсбук» только потому, что хотела увидеть фотографию «Г». Последнее время я чувствовала себя более-менее хорошо, потому что не заглядывала в свою «Хронику» в «Фейсбуке» уже не одну неделю. Однако меня мучила бессонница, потому что я нервничала, и единственное, как мне казалось, что сможет как-то поднять мне настроение, – так это если я снова увижу «Г». Я поступила глупо. Очень глупо. Но теперь мне стало это известно и я не могу выкинуть это из головы. Я, конечно, могу попытаться убедить себя, что это какая-то ерунда – просто очередная ложь от брошенной им подружки и от моей ревнивой лучшей подруги. Но я не могу притвориться, что ничего не видела. Об этом ведь написал не кто-нибудь, а мой папа.
Я закрываю глаза, но мне не удается отогнать от себя то, что я только что увидела, оно словно отпечатано на внутренней стороне моих век. Теперь я уже никогда от этого не избавлюсь. Зерно сомнения уже посеяно, и даже если я не буду его поливать, оно станет выискивать щелки с проникающим через них светом и, устремившись к ним, найдет себе путь на поверхность. И когда сегодня во время церемонии я буду идти по проходу среди людей, я буду думать именно об этом. Вместо того чтобы радоваться, что я выхожу замуж за мужчину, рядом с которым хочу провести всю свою оставшуюся жизнь, я буду терзаться мыслями, как именно он меня убьет. И действительно ли убьет.
Дрожь постепенно стихает, и я частично восстанавливаю контроль над своим телом. Я отчетливо осознаю, что у меня все еще есть выбор. Я могу принять решение отказаться от этой свадебной церемонии. Мне даже не пришлось бы давать объяснения: я просто взяла бы и не пришла. С Анджелой, наверное, случился бы нервный срыв. А папа, наверное, в глубине души почувствовал бы облегчение. Сейди уж точно облегчение бы почувствовала.
Но я никогда и никому не смогла бы объяснить свое решение и потом до конца своих дней спрашивала бы себя, а не отвергла ли я свою самую лучшую возможность стать счастливой из-за того, чего в действительности никогда не могло бы произойти. А еще мне, конечно, пришлось бы уйти с работы. Впрочем, это не имело бы большого значения, потому что я уверена, что смогла бы снова устроиться на свою прежнюю работу.
Однако есть одна очень важная причина для того, чтобы не отказываться от свадьбы. Причина, которая важнее всех остальных. Я беру телефон, закрываю последнюю папину публикацию и перемещаюсь ниже, к предыдущей публикации. К новой фотографии «Г». Он улыбается, и его ямочки видны очень отчетливо. А еще видны два зубика. Я даже не знала, что у моего малыша уже прорезались первые зубки. Я за последнее время многое упустила. Я не видела, как он растет. У него уже и побольше волосиков, хотя их по-прежнему немного. Я смотрю на дату этой публикации и на комментарий папы: «Сегодня восемь месяцев». Я не обращаю внимания ни на количество тех, кто нажал «Нравится», ни на все те комментарии, которые размещены ниже. Я слишком занята подсчетами. Получается, что зачатие произойдет в ближайшее время. «Г» – ребенок, зачатый в медовый месяц.
Меня снова начинает трясти. Где-то внутри меня возникает такое напряжение, что кажется: еще чуть-чуть – и я могу взорваться. Если сегодня я не выйду замуж за Ли, «Г» не родится. У него никогда не прорежутся первые зубки, он никогда не будет улыбаться своему дедушке, и его никогда не будут держать на руках любящие его люди – вроде меня. Как я могу лишить его всего этого? Как я могу лишить его жизни, которой он мог бы жить? Он заслуживает того, чтобы жить. Он заслуживает, чтобы ему дали такую возможность. Но я знаю, что мама, если бы была жива, сказала бы мне, что я не заслуживаю того, чтобы моя жизнь оборвалась – как оборвалась ее жизнь.
Я сижу прямо, как истукан, и вдруг вспоминаю, что Сейди как-то написала, что она прочла мое письмо и что она попытается спасти «Г». До меня доходит, что мне необходимо сделать. Я не могу никому ничего рассказать, потому что мне все равно не поверят, но я могу оставить записку – для того времени, когда не поверить моим словам будет уже трудно. Это, видимо, не спасет мне жизнь, но, возможно, после того, как со мной что-то случится (если и в самом деле случится), это поможет спасти «Г». Потому что оставлять его в руках человека, который меня убьет (предположительно), – совершенно недопустимо.
Я встаю с кровати. Спать – нет никакого желания. Я слишком взвинчена. Пытаясь найти бумагу и конверт, я роюсь в шкафу, стоящем в углу моей комнаты. Найдя то, что мне нужно, я сажусь на край кровати и начинаю писать.
Когда наступает рассвет, я лежу в постели с широко раскрытыми глазами. Я уже приняла решение. Точнее говоря, я теперь знаю, что мне необходимо сделать. Я чувствую себя каким-то историческим персонажем – молодой королевой, решившей смириться со своей судьбой. Я медленно приподнимаюсь, спрашивая себя: это Земля стала вращаться быстрее или просто у меня кружится голова? На комоде лежит запечатанный конверт. Он будет вручен адресату, и никакие вопросы задаваться не будут. Хотя нет, задаваться они, может, и будут, но вот ответа на них не будет. Сделав три глубоких вдоха, я встаю с кровати. С царственным видом иду к двери, снимаю с крючка свой купальный халат, укутываюсь в него и открываю дверь – чтобы встретиться лицом к лицу с тем, что принесет мне этот день.
Сегодня моя очередь готовить завтрак для себя и папы. Он очень часто готовил его для меня, и я с душевной болью осознаю, что начиная с завтрашнего дня меня уже не будет здесь и я не смогу оказывать ему эту небольшую услугу. Интересно, все дети такие гнусные или только я. Неужели я так сильно погрузилась после смерти мамы в свое горе, что никогда не замечала, как горюет он? Никогда не замечала, как сильно он переживает из-за меня? Это ведь очень простой завтрак – яичница, гренки и чашка чая. Если бы я была повнимательнее и посообразительнее, я бы приготовила что-нибудь особенное. Но мне это в голову не пришло. Вот такая я никудышная дочь.
Папа удивленно поднимает брови, открывая дверь и обнаруживая, что стол уже накрыт.
– У тебя все нормально? – спрашивает он.
– Да. Мне не спалось, и я подумала, что вполне могу встать и сделать что-нибудь полезное.
– Нервничаешь перед свадьбой? – спрашивает он.
– Думаю, что именно так.
Он подходит ко мне и обнимает меня. С большим трудом мне все-таки удается сохранить самообладание.
– Спасибо, – говорю я. – Мне это было необходимо.
– Знаешь, тебе не нужно ни о чем переживать. Анджела позаботилась буквально обо всем.
– Я знаю.
– Она была права. Все, что тебе нужно сделать, – так это прийти на свадьбу.
Я выдавливаю из себя легкую улыбку.
– Я приготовила тебе яичницу и гренки, – говорю я, подходя к рабочему кухонному столу.
Папа грустно смеется.
– Что? – спрашиваю я.
– Ну, раз уж приготовила, так приготовила, но вообще-то я приготовил для тебя кое-что особенное.
Ожидание меня очень утомляет. Если бы я решила проводить свадьбу утром, мне было бы легче. Мне пришлось бы просто встать с постели, собраться и поехать. У меня не было бы времени раздумывать о том, что я делаю.
Внутри меня – неприятная пустота. Еще слишком рано напяливать на себя платье. У меня еще пара часов до того, как придет женщина, которая займется моей прической и макияжем.
Моя комната уже не кажется мне такой милой и уютной, какой она мне когда-то казалась. Моя комната – это место, где раскрывается правда или же плетется паутина лжи – все зависит от того, как на это смотреть. В ней уже мало что осталось. Большинство своих вещей я перевезла в квартиру Ли – в том числе и упакованный чемодан, с которым я отправлюсь в путешествие на свой медовый месяц. В моей комнате – ощущение пустоты. Ощущение того, что отсюда уезжают. Ощущение того, что воспоминания уже блекнут… Мой телефон издает звуковой сигнал. Это пришло сообщение от Ли.
Я тебя люблю. Не могу дождаться, когда же ты станешь миссис Гриффитс. X
Два соперничающих чувства внутри меня сталкиваются с такой силой, что все мое тело содрогается. Мне необходимо вручить мое письмо адресату.
Я беру конверт, сбегаю вниз по лестнице и направляюсь к задней двери.
– Куда это ты? – спрашивает папа.
– Мне нужно подышать свежим воздухом.
– Ты себя хорошо чувствуешь?
– Да, хорошо. Я скоро вернусь.
Опасаясь, что папа сейчас предложит пойти вместе со мной, я быстренько выбегаю на улицу, лишая его возможности это сделать. Я не хочу оскорблять его отказом. Я направляюсь прямо к каналу. Туда, куда я ходила, когда умерла мама. Мне нравится, что вдоль него можно идти в любом направлении – и все равно придешь туда, откуда начал идти. Я достаю телефон и звоню Сейди. Я уже плачу, когда она отвечает на звонок.
– Привет, что случилось?
– Ты можешь сейчас со мной встретиться? – всхлипываю я.
– Ты еще дома?
– Нет. Возле канала.
– А что ты там делаешь?
Я пытаюсь ответить, но у меня не получается.
– Ну ладно, никуда не уходи оттуда, – говорит Сейди. – Я уже выхожу, понятно?
В ее голосе я замечаю признаки паники. Она, вероятно, думает, что я собираюсь сделать какую-нибудь глупость. Впрочем, наверное, и в самом деле собираюсь. Но только не такую глупость, о которой она подумала.
Она появляется через пять минут. Я вижу по ее выражению лица и прерывистому дыханию, что она всю дорогу бежала. Она обнимает меня, чувствуя, по-видимому, облегчение из-за того, что видит меня живой и невредимой.
Я снова начинаю плакать.
– Что случилось? – спрашивает она.
Все еще не в состоянии говорить, я лишь качаю головой.
– Ты ведь не хочешь этого делать, да?
Я пожимаю плечами.
– Это тяжело, – вот и все, что мне удается сказать.
– Что тяжело? Тебя что, кто-то вынуждает?
– У меня нет выбора.
– Нет, у тебя есть выбор. Ты можешь уйти отсюда прямо сейчас. Если хочешь, я пойду с тобой.
– Нет, ты не понимаешь.
– Если я не понимаю, то помоги мне понять.
Я смотрю на небо, впервые замечая, какой сегодня чудесный день. Очень даже подходящий день для того, чтобы выйти замуж.
– Мне необходимо это сделать. Это для меня – единственный выход.
– Ты все еще говоришь что-то непонятное.
– Если я не выйду за него замуж, кое-какие хорошие события не произойдут.
– Откуда ты это знаешь?
– Я просто это знаю – и все.
Я вижу по выражению ее лица, что до нее кое-что дошло, и мне даже кажется, что я слышу, как где-то внутри ее головы что-то щелкнуло.
– Ты снова видишь эти публикации?
Она думает, что я больна. И все так будут думать, если я это не пресеку. «У Джесс Маунт что-то не в порядке с головой. Всегда было не в порядке. Ну, по крайней мере, с тех пор, как…»
– Нет, – резко говорю я.
– Ты любишь его?
– Да.
– Он любит тебя?
– Да.
– Тогда в чем проблема?
Я с трудом сглатываю. Она же не понимает, что я говорю про Гаррисона.
– Это тяжело. Вот и все.
– Тебя что, охватила предсвадебная нервозность?
– Да. Думаю, что именно так. Но я с ней справлюсь.
– Ты уверена?
Вытирая глаза, я киваю. Сейди сжимает мои плечи еще раз и выпускает меня из своих объятий:
– Вот и слава Богу, потому что я уже купила себе новое платье и все такое прочее.
Мне удается улыбнуться сквозь слезы.
– Я купила даже шляпу, – добавляет она.
– Но тебе не идут шляпы. Ты сама это говорила.
– Я знаю. Но я подумала, что это не будет иметь значения, потому что все в любом случае будут таращиться на тебя – а значит, я смогу немного посумасбродничать.
Я качаю головой:
– Я люблю тебя, сумасбродная ты девушка.
– Но не пытайся меня растрогать. Я берегу слезы на потом.
Я достаю из своего кармана конверт и протягиваю его ей.
– Что это?
– Положи это в какое-нибудь надежное место. Вскрой его только в том случае, если со мной произойдет что-то плохое.
– Перестань, Джесс. Я ведь уже подумала, что мы сейчас все уладили. Или нет?
– Это все, о чем я тебя прошу. Я почувствую себя лучше, если ты возьмешь. Пожалуйста.
Она берет конверт и засовывает его в карман своей куртки.
– Спасибо, – говорю я. – Пожалуйста, помни, что это был мой собственный выбор и что все равно ты не смогла бы меня отговорить. Хорошо?
Она пожимает плечами. Мы молча идем вдвоем вдоль канала.
Я не могу сказать, что я не узнаю девушку, которая смотрит на меня из зеркала. Еще как узнаю. Я узнаю ее по фотографии в «Фейсбуке». У нее такие же волосы и такой же макияж, такое же платье, такое же выражение неуверенности в глазах. Я ее узнаю. Я понимаю, что она делает то, что должна сделать. Я в последний раз окидываю взглядом свою спальню. Так много воспоминаний – хороших и плохих. Но я сейчас хороню Джесс Маунт вместе с ними. Сегодня – новое начало. Новое начало в моей жизни. Новая жизнь.
У папы появляются на глазах слезы, едва он видит меня на лестнице.
– Ой, ну перестань, – говорю я. – Ты испортишь мне макияж, если будешь плакать и растрогаешь меня.
Он улыбается и вытирает лицо.
– Ты такая красивая.
– Я надела под это платье ботинки «ДМ».
– Лучше этого не делать.
Я приподнимаю платье, чтобы показать ему, что я шучу: у меня на ногах – такие туфли, какие должны быть у невесты. Почему подобные вещи могут кого-то всерьез беспокоить, я не знаю, но Анджела настояла.
Когда я дохожу до основания лестницы, папа целует меня в обе щеки. Его взгляд останавливается на моем колье.
– Это идеально, – говорит он.
– Я знаю, – отвечаю я, слегка прикасаясь к украшению.
– Если ты в какой-то момент почувствуешь, что она тебе нужна, просто вспомни о том, что она рядом с тобой.
Я киваю. К нашему дому подъезжает автомобиль. А точнее – белый лимузин.
Я смотрю на папу.
– Честно говоря, я вполне могла бы доехать и на твоей машине, – говорю я.
– Нет, – отвечает он. – Сегодня у тебя очень важный день, и мне захотелось, чтобы автомобиль, в котором ты поедешь, был особенным.
– Спасибо, – говорю я.
Папа сам заплатил за лимузин. Я знаю об этом от Ли. Папа заплатил и за еду. Я попросила Ли позволить папе это сделать, потому что мне не хотелось унижать его отцовское достоинство.
Когда папа открывает дверь, на улице уже собрались люди. Пожилые женщины, которые здоровались с мамой, когда она вела меня в школу и из школы. Дети на велосипедах. Парень из кафе, в котором продают рыбу с картофелем. Несколько человек, которых я вроде бы видела на похоронах мамы. Они все начинают хлопать в ладоши. Я улыбаюсь, потому что не знаю, что мне еще делать.
Шофер обходит свой автомобиль и открывает для меня дверцу. Я приподнимаю подол своего платья и сажусь в автомобиль – сажусь с таким видом, как будто делаю это каждый день и как будто я знаю, что делаю. Папа садится рядом со мной, берет меня за руку и слегка сжимает ее.
– Жаль, что ее нет сегодня здесь, рядом с тобой, – шепчет он.
– Да, – отвечаю я. – Мне тоже жаль.
Автомобиль объезжает фонтан перед главным входом в отель и останавливается перед этим входом. Ну все, сейчас все окончательно решится. Если я ступлю на красную дорожку, которая ведет от автомобиля к входной двери, моя жизнь пойдет в одном направлении; если я попрошу шофера отвезти меня назад, домой, она пойдет совершенно в другом направлении. В направлении, в котором не будет «Г».
Папа снова слегка сжимает мою руку.
– Готова? – спрашивает он.
Я киваю. Перед моим мысленным взором – фотография Гаррисона. Я делаю это ради него. Для меня невыносима мысль о том, что его может не быть, что я могу потерять своего ребенка еще до того, как он будет зачат – не говоря уже о том, что рожден. И если мне придется ради этого рискнуть своей жизнью – ну что же, да будет так. Я выбираю его. Я выбираю своего сына. И я возлагаю на Сейди задачу добиться того, чтобы Гаррисона в будущем передали моему папе, если возникнет такая необходимость.
Я выхожу из автомобиля. Мои ноги слегка дрожат. Папа подходит ко мне и берет меня под руку. Я ему за это очень благодарна. На верхней ступеньке перед входом в отель стоит Мари – координатор свадьбы от отеля. Она широко улыбается мне.
– Добрый день, – говорит она. – Вы выглядите удивительно красиво. Все вас уже ждут в зале.
– Я опоздала, да?
– Нет, как раз вовремя. Пойдемте со мной. Я отведу вас в зал и сообщу регистратору, что вы уже здесь.
Я иду по отелю за ней. Мое платье шелестит, пальцы ног отчаянно пытаются как-то цепляться за мои туфли невесты, которые на размер больше, чем нужно. Я уже выбрала для себя этот путь. И свернуть с него не могу. Может, я сейчас иду к месту своей казни. И может, у меня еще есть шанс быть в последнюю минуту помилованной. Тот факт, что так много из всего этого оказалось верным, еще не означает, что верным окажется все. Возможно, еще в моих силах изменить то, чем все это закончится…
Мы останавливаемся перед дверьми, ведущими в нужный нам зал. Я слышу за ними какие-то голоса, затем начинает играть музыка. Двери открываются. Значит, мне нужно войти. Но мои ноги не двигаются. Я парализована от шеи и до пят. Работоспособной осталась только моя голова: глаза видят мужчину, которого я люблю и который стоит сейчас в этом помещении, а уши слышат крики, которые я издаю, когда он убивает меня, и мой мозг аж начинает болеть в своих отчаянных попытках разобраться, чему же я должна верить.
Я снова начинаю дрожать.
– С тобой все в порядке? – шепотом спрашивает папа.
Я киваю. По моей щеке медленно течет слеза.
– Я тебя держу, – шепчет папа. – Я не дам тебе упасть.
Он держит меня под руку еще крепче. Я поднимаю другую руку и прикасаюсь к колье. Моя мама – здесь. Она рядом со мной. Она понимает, что я должна делать. И она будет ждать меня там, за чертой, на другой стороне.
Я начинаю идти. Покосившись на папу, я вижу, что и у него на лице слезы. Но он все так же крепко держит меня под руку. Я чувствую, что все поворачивают ко мне головы, но я не вижу лиц приглашенных. Я замечаю только какую-то шляпу. Это, видимо, шляпа Сейди, потому что из всех знакомых мне людей только она одна могла додуматься надеть на мою свадьбу огромную черную шляпу. Я слышу приглушенное оханье и аханье, но я не знаю, кто его издает. Мои глаза неотрывно смотрят на мужчину, стоящего посреди этого зала. Мужчину, к которому я подхожу все ближе и ближе. Моя судьба. Моя любовь. Мой убийца. Он уже вот-вот станет моим мужем. Когда я подхожу к нему, он поворачивает голову и улыбается мне. Он говорит мне лишь одно слово: «Красавица». Сердце мое екает, заметавшись между любовью и ненавистью. Я чувствую, что вот-вот упаду, и протягиваю руку вперед в надежде спастись. Он берет меня за руку и поддерживает меня. Регистратор начинает что-то говорить. Я чувствую у себя под ногами в туфлях песок. Совсем немножко, но он как-то туда попал.
«Брак в нашей стране – это союз двух людей, добровольно заключивших этот союз».
Да, я делаю это добровольно. Я сама отдаю себя на заклание. Я – лев Аслан у каменного стола в Нарнии.
«…торжественный и обязывающий характер клятв, которые вы сейчас дадите».
Я смелая и сильная. Теперь наступает моя очередь говорить. Моя очередь рычать, как лев.
«Я торжественно заявляю, что мне неизвестны никакие юридические препятствия, в силу которых я, Джессика Маунт, не могла бы вступить в брак с Ли Гриффитсом».
Это, конечно же, ложь. Мне известна одна очень весомая причина. Но я не могу здесь о ней рассказать. Я должна принять свою смерть с достоинством.
«Я призываю присутствующих здесь людей в свидетели того, что я, Джессика Маунт, беру тебя, Ли Гриффитс, в свои законные мужья».
Ну вот, я сделала это. Не так уж все было и плохо. Ни капельки не больно. Я все еще здесь, я все еще дышу. Все еще. Нас провозгласили мужем и женой. Ли наклоняется ко мне и целует меня. Я закрываю глаза. Я вижу, как мне улыбается «Г». Он уже скоро будет внутри меня. Очень даже скоро.
ЛИЧНОЕ СООБЩЕНИЕ
Анджела Гриффитс
09/01/2018 10: 34
Он не делал этого. Впрочем, мне нет необходимости тебе это сообщать, потому что ты и сама это знаешь. Услышать это нужно совсем другим людям. Тем, кто слушает ложь и верит ей целиком и полностью. В нашей стране человек считается невиновным, пока не будет доказано, что он виновен. По крайней мере, так должно быть. Но люди уже разносят слухи. Показывают пальцем и перешептываются. Разводят очень много дурацкой суеты из ничего.
В этом, конечно же, виноваты они – Эмма и та твоя глупая подружка. Придумывают вдвоем всякие враки, как парочка современных ведьмочек. Я не могу понять, почему в полиции восприняли их заявления всерьез. Их, конечно, выведут на чистую воду, когда начнется разбирательство в суде. Когда будет доказано, что все эти заявления – всего лишь ложь.
А ты, Джесс, точно знаешь, что произошло. Потому что, в отличие от них, ты была там.
Джесс
Воскресенье, 10 июля 2016 года
Увидев, что Ли возвращается из ванной, примыкающей к спальне, я быстренько убираю свой телефон, надеясь при этом, что он не заметит в моих глазах смущение.
– Послушай, я же сказал тебе, что во время медового месяца – никаких телефонов.
Меня ошеломляет, каким резким голосом он это говорит.
– Я не знала, что медовый месяц уже начался.
– Он начался в тот момент, когда я надел кольцо на твой палец. Дай мне, пожалуйста, свой телефон.
Я не могу понять, шутит он или говорит серьезно. Тем не менее я протягиваю ему телефон. Он выключает его и кладет в один из чемоданов – в тот, который мы с собой не возьмем.
– Это вообще-то уже слишком, – говорю я.
В выражении его глаз чувствуется твердость, которая слегка смягчается, когда он видит, что я смотрю на него из-под нахмуренных бровей. Он подходит и садится на кровать.
– Я не хочу, чтобы что-либо мешало мне проводить время с тобой, – только и всего.
– Когда ты собираешься сказать мне, куда мы едем?
– Когда мы будем проходить регистрацию в аэропорту. Но куда бы мы ни поехали, твой телефон тебе там не понадобится.
– Твоя мама уже разместила в «Фейсбуке» наши свадебные фотографии.
– Это меня не удивляет. Ей же нужно чем-то заниматься в своей жизни.
– Твой папа не узнает об этом? Я имею в виду, через кого-нибудь еще.
– Нет, не узнает. А если и узнает, то это не имеет значения. Сейчас уже слишком поздно.
– Вы с ним вообще не контачите?
Ли отрицательно качает головой:
– Он портит все, к чему прикасается. У нас нет ничего общего. Вообще ничего.
Он приближается ко мне и целует меня в губы:
– Кстати, миссис Гриффитс, вам сейчас лучше поторопиться. Нам нужно слопать обильный завтрак на первом этаже и успеть сесть на самолет.
Это как-то странно – пойти в ресторан отеля и снова увидеть всех там. Мои бабушка и дедушка, тетушки и двоюродные братья и сестры из Италии все еще находятся в этом отеле. Я чувствую себя неловко, потому что у меня вчера вечером почти не было возможности с ними пообщаться. Ли только и делал, что таскал меня танцевать и знакомил со своими родственниками и друзьями. Они все, впрочем, пробудут здесь еще несколько дней, поэтому, по крайней мере, папа пообщается со своими итальянскими родственниками после моего отъезда. Ему от этого, думаю, станет легче. Да и мамина сестра Сара все еще здесь. Она очень надеялась привезти сюда бабушку Мэри из дома престарелых в Девоне, но та себя плохо чувствовала и не поехала.
Тетушка Сара подходит ко мне и берет меня за руки.
– Какой вчера был удивительный день! Я сделала много фотографий и покажу их твоей бабушке.
– Спасибо, – говорю я, обнимая ее.
Я поворачиваюсь, чтобы познакомить ее с Ли, но он уже отошел в сторону, чтобы поговорить с Анджелой.
– Ты, похоже, нашла себе завидного жениха, – говорит тетушка Сара. – И он явно влюблен в тебя по уши.
Я тяжело сглатываю и смотрю в пол. Все, что мне сейчас приходит в голову, – так это те печальные идеограммы, из которых будут состоять комментарии тети Сары ко всем публикациям папы после того, как меня не стало. Она, несомненно, тоже будет чувствовать себя виноватой. Она будет думать, что ей следовало бы присматривать за мной после смерти мамы. Я вижу, как папа манит меня рукой, приглашая подойти к нему и окружившим его нашим итальянским родственникам.
– Ну ладно, пойду-ка я пообщаюсь с папой, – говорю я.
– Да-да, иди. Он наверняка будет по тебе сильно скучать.
– Я знаю.
Мы с Ли уезжаем сразу после завтрака в водовороте слез, обниманий и выкриков «Желаю хорошо провести время!». Сейди подходит ко мне и крепко обнимает.
– Желаю тебе классно повеселиться, – говорит она. – Я буду по тебе скучать.
– Я бы бросила через голову букет цветов так, чтобы его поймала ты, – говорю я. – Но я знаю, что ты ненавидишь подобные традиции.
– Совершенно верно, – говорит она.
– Но если бы я все-таки бросала букет, я бы бросила его в твою сторону, – говорю я ей.
С папой я прощаюсь в последнюю очередь. Он тоже не торопится ко мне подходить, опасаясь момента прощания, по-видимому, не меньше меня. Я не вижу его глаз, потому что он надел солнцезащитные очки, но подозреваю, что он очень энергично моргает, отгоняя подступающие слезы. Наконец стоящие вокруг него люди расступаются в стороны, оставляя его одного. Он, похоже, не решается взглянуть мне в глаза. Я обнимаю его, и он, уткнувшись в мои волосы, тихонько всхлипывает. От него исходит очень знакомый и такой приятный запах. Потом он отрывается от меня и берет мое лицо в свои ладони.
– Будь счастлива. – Это все, что ему удается сказать, прежде чем его снова одолевают слезы.
Я вижу, как папу обнимает одной рукой его родственница Нонна. Она тоже плачет. Я стараюсь не думать о том, каково им будет на моих похоронах.
Я чувствую, как на мое плечо ложится чья-то рука.
– Готова? – спрашивает Ли.
Точно такой же вопрос мне задавали вчера. Только на этот раз мне его задал не мой папа, а мой муж. Я киваю и сажусь в автомобиль.
Лишь только когда мы уже летим в самолете, я признаюсь, что не знаю, где находятся Сейшельские острова. Ли смеется и просит у стюардессы салфетку, чтобы нарисовать на ней для меня карту.
– Сегодня вечером мы сделаем промежуточную остановку и переночуем в отеле аэропорта в Абу-Даби. Знаешь, в чем заключается основная разница между Дубаем и Абу-Даби?
– Нет, – отвечаю я.
– Люди в Дубае не смотрят «Флинтстоунов», а люди в Абу-Даби – смотрят.
У меня уходит пара секунд на то, чтобы понять смысл его слов, но когда я его понимаю, мое лицо расплывается в улыбке и я начинаю громко смеяться.
Я пихаю Ли локтем в бок.
– Я думала, ты спрашиваешь о чем-то серьезном, – говорю я. – И снова поняла, что таки слабовата по части географии.
– Тебе следовало бы меня уже получше изучить.
– Да, – отвечаю я, глядя на него. – Следовало бы.
– Кстати, нам лететь в общей сложности четырнадцать часов, мы прибудем в место назначения лишь завтра утром. Но это будет стоить того, можешь мне поверить.
Я в этом не уверена. Мы летим гораздо дальше, чем я когда-либо за свою жизнь летала. Я пытаюсь скрыть от Ли, что отчаянно вцепилась свободной рукой в подлокотник своего сиденья.
Он, однако, это сам замечает и сжимает мою ладонь чуть-чуть крепче.
– С тобой все будет нормально. Я не буду отпускать твою руку в течение всего полета. Обещаю тебе.
– Даже когда нам принесут еду?
– Да, даже когда принесут еду. Как бы неудобно мне не было.
Я улыбаюсь ему, чувствуя, что в глубине души мне становится легче. Я поступила абсолютно правильно. Мне страшно себе это представить, но я ведь едва все не испортила.
– Спасибо, – шепчу я.
– За что?
– За то, что заботишься обо мне.
Он целует меня в макушку:
– Так и должно быть. Это мой долг.
На следующее утро, когда мы приземляемся, я смотрю в окно самолета на взлетно-посадочную полосу, с одной стороны которой море, а с другой – заросшие лесом холмы. Я так очарована красотой этого места, что даже не переживаю по поводу предстоящей посадки. Лишь только после того, как колеса самолета касаются земли, Ли отпускает мою руку.
– Не так уж это было и страшно, правда?
– Да. Не так уж и страшно.
Нас ждет катер: он отвезет нас на остров Силуэт, на котором мы и будем отдыхать. Это хорошо, что я уже больше не Джесс Маунт. Джесс Маунт не делала ничего подобного. Джесс Маунт жила в Митолройде, собирала в кинотеатре с пола рассыпанный попкорн и иногда ела в воскресенье утром на завтрак холодную пиццу. А вот Джесс Гриффитс, похоже, живет в совершенно другом мире – мире, в котором она летит на расположенный на другом краю света остров, море вокруг которого такое синее, что кажется ненастоящим, и в котором тот мужчина, который держит ее руку, похож на фотографию красавчика, вырезанную из какого-то глянцевого журнала.
Ли целует меня сзади в шею. Мое лицо ласкает теплый ветерок. Я выбираю для себя вот эту жизнь. И возможно, если я смогу научиться расслабляться и просто наслаждаться ею, она в конечном счете окажется долгой и счастливой.
Катер подходит к маленькой пристани. Какой-то босоногий мужчина выпрыгивает из катера и привязывает его к пристани. Кто-то еще выгружает наш багаж. Ли берет меня за руку и ведет на пляж с таким белым песком, что он слепит мне глаза. Перед нами – группки курортных домиков, расположенных среди деревьев. Мы идем за мужчиной, несущим наш багаж, вверх по крутым ступенькам отдельно стоящего домика, с одной стороны которого устроен водопад с водоемом, а с другой стоят два шезлонга, обращенных к морю. Я с видом человека, не верящего собственным глазам, поворачиваюсь к Ли. Он улыбается. Носильщик заводит нас через раздвигающиеся двери в огромное помещение, в котором расположены и спальня, и гостиная. У стоящей там огромной кровати с балдахином – кружевные занавески, прикрепленные к кроватным столбикам. Я осматриваюсь по сторонам, будучи все еще не в состоянии что-то сказать.
Как только носильщик уходит, я начинаю плакать. Я сажусь на край кровати. Слезы у меня льются рекой, и я чувствую себя полной дурой из-за того, что усомнилась в Ли. Ведь все, что он делал для меня, было таким обалденным, и чудовищем он становился только в моем воображении. Я думаю, это происходило потому, что где-то в глубине души я понимаю, что недостойна его. Я считаю, что он для меня слишком хорош, и поэтому я невольно как бы занимаюсь саботажем собственного счастья, выдумывая для себя всякие потенциальные проблемы.
– Послушай, – говорит Ли, – если тебе здесь не нравится, мы можем поехать в какое-нибудь другое место.
Произнося эти слова, он улыбается. Я слегка качаю головой, причем делаю это раз двадцать, прежде чем ко мне возвращается дар речи.
– Мне здесь очень нравится, – говорю я. – И мне очень нравишься ты. Я просто чувствую, что я вроде бы всего этого недостойна.
– Не говори глупостей, – возражает Ли, опускаясь на колени передо мной. – Или ты напросишься на то, что я через минуту начну цитировать рекламу компании «Лореаль».
Я глажу его лицо:
– Вот так вот у нас всегда все и будет, да?
– Ну, вообще-то я не могу позволить нам пробыть здесь дольше двух недель.
– Нет, я не про это. Я – про нас. Вот такими будут наши отношения. Мы всегда будем рядом друг с другом такими вот счастливыми.
Ли кивает:
– Да. Но я не хочу, чтобы мы были только вдвоем. Я хочу обзавестись детьми и не намерен откладывать это дело в долгий ящик. А еще я не хочу останавливаться на одном ребенке. И даже на двух. Я хочу, чтобы у нас с тобой была целая футбольная команда.
– Вообще-то мне будут нужны хоть какие-то передышки. А мы не можем усыновить кого-нибудь – как Брэд Питт и Анджелина Джоли?
– Нет, потому что я хочу, чтобы это были наши дети – твои и мои. Не знаю, как тебе, а мне очень не нравилось быть единственным ребенком в семье. Я не хочу, чтобы и у нас был только один ребенок и чтобы он чувствовал себя одиноким.
– Хорошо, но если я превращусь в располневшую мамашку, от которой постоянно пахнет детской отрыжкой, ты все равно будешь меня любить, да?
– Конечно, – говорит он, улыбаясь. – Но ты такой не станешь. Ты будешь восхитительной мамой. Такой же восхитительной, какая восхитительная ты сейчас жена.
Он начинает меня целовать. Я позволяю его словам успокоить меня, позволяю его рукам гладить мою теплую кожу и спрашиваю себя, в какую же все-таки игру я играла эти последние несколько месяцев. Вот это – моя жизнь. Это – мои реалии. Это – то, чего я всегда хотела.
Ли расстегивает мою рубашку. Перед моим мысленным взором – фотография «Г». Малыш улыбается, и его зубки выглядывают из блестящих розовых десен. Я впервые как бы слышу, как он гулит – гулит так, как это делают все развеселившиеся младенцы. И в этот миг я осознаю, что он будет зачат именно сейчас. Да, здесь и сейчас. Это мгновение не могло бы быть еще более идеальным. И это как раз то, чего я хочу для него: я хочу, чтобы у него все было идеальным. Ли укладывает меня на постель, и я мысленно говорю «Г», что ради него я готова на что угодно. Да, на что угодно.
