Ощущение жара во всём теле, словно лава растекается по венам. Прикосновения губ и рук обжигают болью, вызывают дурноту, желание закричать. Но я не могу издать ни звука. Пытаюсь звать на помощь – всё тщетно. Жажду укрыться от ненавистных ласк, но сил нет даже на то, чтобы пошевелиться.

Никак не получается забыться. Перед глазами всё плывёт. Лица смазаны, словно кто-то намеренно перемешал краски, которыми неизвестный художник рисует картину моего собственного ада. Голоса впиваются в виски острыми иглами, сливаются в невыносимую какофонию и почему-то кажутся мне отдалённо знакомыми. Терпкий запах одеколона, смешанный с дорогим алкоголем, отравляет воздух, мешает дышать. Я задыхаюсь и что-то неразборчиво шепчу, мечтая вырваться из плена проклятых рук, но вместо этого всё глубже погружаюсь в пучину своего кошмара.

Кажется, ещё немного и сойду с ума.

Но как и в прошлую ночь, и тысячи ночей до неё, мне снова удаётся проснуться…

…Сев на постели, шумно выдохнула, дрожащей ладонью провела по влажному лбу, вытирая капли пота, слыша, как в груди исступлённо колотится сердце. Ещё один страшный сон, который должен помочь вскрыть рану, затянувшуюся коркой забвения, и воскресить похороненные чужими стараниями воспоминания.

Благодаря этим ночным ужастикам мне постепенно открывалась правда о моих первых мгновениях в Эльмандине, но прозрение это не приносило облегчения. Наоборот, становилось ещё больнее. Никогда я не чувствовала себя так мерзко.

Сложно сказать, сколько раз просыпалась с криками на устах, вырываясь из паутины кошмарного сновиденья, а потом рыдала до изнеможения, уткнувшись лицом в подушку. Чтобы на следующий день всё повторилось: магический транс, в который вводил меня Эшерли, пытаясь добраться до глубоко запрятанной истины, и следующая за этим мучительная страшная ночь.

Маг предупредил, что работа предстоит долгая и кропотливая: разрушить чары за один сеанс не получится. И что его вмешательство причинит мне боль. Но если с физическим дискомфортом я привыкла справляться, то выносить душевные терзания с каждым днём становилось всё тяжелее.

В какой-то момент моя ненависть к высшим достигла своего апогея.

Воспоминания возвращались постепенно, обрывочными фрагментами. Неясными образами выплывали на поверхность сознания. Я была почти уверена, что встречалась с надругавшимися надо мной негодяями здесь, в Морияре, уже после того как покинула пансион мадам Луари. Вот только попытки узнать насильников пока что успехом не увенчались.

Кажется, Эшерли уже успел пожалеть о своём предложении. Раньше он убеждал меня набраться терпения и быть сильной, а теперь – плюнуть на всё и забыть. Однако ступив на тропу прозрения, я не хотела с неё сворачивать. Больше всего на свете мечтала собрать воедино осколки воспоминаний.

И отомстить.

Эту, быть может, не самую удачную, но единственно верную мысль в мой ум тоже вложил наш любознательный гений. Которому мне пришлось сознаться во всём. Хоть и непросто было поведать Грэйву о первых месяцах в Эльмандине, знакомстве с Торсли и последовавшими за этим событиями. Ещё сложнее оказалось рассказать ему о своих снах.

Наверное, Эшерли стало по-настоящему меня жаль, раз он проникся ко мне не только состраданием, но и загорелся желанием поскорее найти ублюдков-высших и заставить заплатить их за всё.

Каждое утро у нас начиналось с одного и того же вопроса:

– Кого-нибудь вспомнила?

За которым следовал один и тот же лаконичный ответ:

– Пока ещё нет.

Незаметно от официального обращения мы перешли к простому «ты», и обиду на мага за то, что ограничил мою свободу, я больше не держала. Сейчас мне было не до променадов и не до посиделок в кофейнях с Бастианом.

Хоть, признаюсь, я по нему скучала и порой представляла, как с улицы доносится скрип отворяющихся ворот. Рисовала в уме, как спускаюсь вниз в надежде увидеть господина Мара. Который принёс бы интересные вести или же заглянул просто так на чашечку чая. Но, разумеется, это были всего лишь мои фантазии.

Должна сказать, маг заслужил и порцию упрёков. Он меня очень разочаровал, когда объявил о прекращении расследования. Я была почти уверена, что с убийствами пришлых всё не так просто и гладко, как хотелось бы здешней полиции. Но, похоже, дознавателя устраивал такой вариант. Беря пример с верильского общества, он обвинил во всех злодеяниях мадам Луари и на том успокоился.

Я же чувствовала, что моя Сара осталась неотмщённой.

Увы, поквитаться с настоящим убийцей подруги я не могла, зато в моих силах было отомстить хотя бы за себя. При посильной помощи герцога Уайнрайта, разумеется.

В мастерскую которого я сейчас и направлялась, желая забрать позабытую там накануне вечером шаль. Обычно в неё я куталась дома. Точно помню, что оставила подарок Маэжи на спинке кресла, когда Грэйв начал сеанс магического на меня воздействия.

Коротко постучав, надавила на ручку и толкнула дверь. Но внутрь так и не вошла. Замерла на пороге, застав странную сцену: Маэжи в обществе Эшерли. Не то чтобы меня смутило, что девушка проводила время тет-а-тет с Грэйвом. Просто… открывшаяся моим глазам картина была, скажем так, необычной.

Подопечная его светлости сидела на том самом столе, на котором Эшерли уже не раз проводил надо мной эксперименты. Выкачивал эмоции, восстанавливал память. Каюсь, я так и не научилась генерировать в себе чувство счастья, поэтому башковитому нашему приходилось перед сеансом «вампиризма» угощать меня своим фирменным веселящим напитком. Благодаря которому я впадала в своего рода наркотический транс, и все дальнейшие события помнились смутно. Знаю только, что он что-то на меня цеплял, окружал странного вида приборами и не отпускал, пока состояние эйфории не сменялось полной опустошённостью.

Как оказалось, в подопытных кроликах числилась не только я. А ведь была уверена, что Маэжи занимает в жизни высшего особое место, и он бы ни за что и никогда не стал проводить над ней испытания. Увы, ошиблась, потому как ни на что другое увиденное похоже не было.

Девушка сидела, не шевелясь, прямая как стрела, с остекленевшим взглядом, устремлённым куда-то вдаль. Может, наблюдала за тем, как за окном пляшут снежинки, и мечтала вырваться из плена этого места.

К лицу бедняжки была прикреплена маска – жуткий аналог той, что используют в операционных для усыпления больного. Сделанная из рыжеватого металла с кучей медных заклепок, при помощи широкой трубки маска соединялась с монотонно урчащим прибором. В стеклянной сердцевине которого клубилось нечто голубоватое. Его-то, по всей видимости, и пропускала через себя несчастная.

– Я… попозже зайду, – промямлила еле слышно и, отвернувшись, бросилась к себе, теперь уже сама пытаясь выкинуть увиденное из памяти. Жаль, что безуспешно.

Вот, значит, почему Маэжи то весела, то вообще на человека не похожа. Вероятно, всему виной чёртовы эксперименты Грэйва! А он, вместо того чтобы наконец оставить девушку в покое, продолжает её истязать.

Господи, а ведь ей всего восемнадцать. Как давно она стала его лабораторной зверушкой? А миссис Кук? Тоже хороша! Делает вид, что всё у них расчудесно и что она, Маэжи и этот чокнутый – одна большая дружная семья.

Или любовь настолько слепа, что экономка не видит, во что превращает её обожаемый Эшерли бедняжку Маэжи?

Сумасшедший дом, ей-богу. И я застряла в нём чёрт знает насколько.

К тому моменту как в дверях нарисовался его светлость, я успела так себя накрутить, что чуть до потолка не подпрыгнула при его появлении. По телу пробежала волна озноба, стоило мне встретить тяжёлый взгляд холодных серых глаз.

Судя по его виду, маг собирался начать меня отчитывать, но то ли уловив мои эмоции, то ли всё поняв по выражению моего лица, лишь процедил глухо:

– Я ведь просил, не дёргать меня, когда работаю.

– Значит, Маэжи – это твоя работа? – Не знаю, чего во мне в тот момент было больше: страха или желания подскочить к высшему и отхлестать его по щекам. Хотя бы таким незначительным образом наказать за то, что использовал нас в своих треклятых опытах, нисколько не заботясь о возможных последствиях.

Кто знает, куда заведут Грэйва эти его эксперименты: может, и я в недалёком будущем тоже превращусь в подобие Маэжи.

– Ты всё неправильно поняла. – На лице у мага заходили желваки – признак того, что он злится и раздражён. Понятное дело, источником его недовольства опять стала я.

– Ты превратил её в бесчувственную куклу, – отвернулась, не в силах вынести прожигавшего меня взгляда. – Она ведь не живёт. Существует. Что это, результат неудачного эксперимента? Или ты намеренно сделал её такой?

В комнате повисло молчание, мрачное и гнетущее, словно все негативные эмоции, что когда-либо испытывали и он, и я, вдруг сконцентрировались в одном месте, отравляя сам воздух и туманя разум.

Звук приближающихся шагов нарушил тишину и заставил моё сердце тревожно забиться.

– Намеренно. – Эшерли коснулся моего плеча и тихо закончил: – В противном случае Маэжи бы умерла.

Вздрогнув от лёгкого прикосновения, я отошла, продолжая безотчётно вглядываться в припорошенный снегом сад, и услышала позади голос, полный горького сожаления.

– Печально, что ты так отчаянно пытаешься увидеть во мне чудовище. Не пойму, то ли я действительно столь ужасен, и ты меня боишься, то ли всему виной пагубное влияние Мара.

Говорить о Бастиане не хотелось совершенно, тем более с Грэйвом, который при одном лишь упоминании имени дознавателя сразу начинал заводиться. А у меня сейчас не было ни малейшего желания спорить и выслушивать очередное признание Эшерли в ненависти к Мару.

– Возможно, если бы ты был со мной хоть чуточку откровенней, я бы сумела тебя понять. И бояться бы перестала, – прошептала, бросив на него взгляд.

Эшерли стоял рядом, заведя руки за спину, и, беря пример с меня, делал вид, что сосредоточен на созерцании сада, до которого никому и никогда не было дела.

– Маэжи – моя сестра. Ты, наверное, уже слышала от миссис Кук жалостливую историю моего детства. Одна из её любимых. – Дождавшись от меня осторожного кивка, высший негромко продолжил: – Так уж повелось в нашем мире, что завести ребёнка от рабыни, за которую отвалил целое состояние, – почётно и престижно. Такие дети наследуют и родительский титул, и все богатства. А вот выродок от служанки – позор для всего рода.

Когда выяснилось, что моя мать беременна от молодого лорда, её сразу же отправили в деревню к родне. Удивительно, что мне позволили появиться на свет. Покойная герцогиня, моя бабка, оказалась сердобольной. А вот дед до последнего надеялся на выкидыш. Отцу же и вовсе было безразлично, что станет со мной. – Эшерли мрачно усмехнулся, отчего в уголках его серых глаз обозначились едва заметные морщинки. – Спустя несколько лет после моего рождения мать вышла замуж. Потом появилась Маэжи. К сожалению, родители погибли, ещё когда она была малышкой, и нас растила тётка. Миссис Кук.

Сила во мне проснулась рано, и по настоянию герцога я был отправлен в колледж совершенствовать свои таланты. К тому моменту его светлость понял, что маг из Эйрона никудышный и что он не в состоянии продолжить славный род Уайнрайтов, поэтому и вспомнил обо мне, своём бастарде. Я стал для него запасным вариантом. Невесть каким, но всё же…

– Кажется, твой отец просчитался. Эйрон не может, а ты намеренно не хочешь обзаводиться семьёй, – помимо воли вырвались слова.

– Это никогда и не входило в мои планы, – равнодушно пожал плечами Грэйв. – Ни жениться, ни заводить потомство. Будет лучше, если на мне род Уайнрайтов закончится.

Наверное, таким образом Эшерли хотел отомстить отцу за долгие годы безразличия к его судьбе. Сейчас он больше походил не на расчётливого, порой жестокого и даже в некоторой степени беспринципного человека, а на обиженного мальчишку, чувства которого когда-то сильно ранили.

Высший не позволил мне сфокусироваться на этой мысли, вернулся к истории Маэжи. Голос его звучал спокойно, хотя я чувствовала, что за этой напускной невозмутимостью скрывается давняя боль.

– Из-за учёбы мне редко удавалось навещать семью. Возможно, будь я рядом, ничего бы не случилось… Но меня с ними не было. Я не сумел защитить сестру, и она подпала под влияние одного мерзавца-высшего. Это случилось около трёх лет назад, когда ей и шестнадцати не было.

Глупышка влюбилась в мага, начала с ним встречаться. Обеспокоенная её судьбой, миссис Кук отправила мне письмо, в котором просила вмешаться и образумить сестру. Но я опоздал. К тому моменту, как увиделся с Маэжи, читать нотации ей уже было поздно.

Высший посчитал, что их отношения развиваются слишком медленно, и решил поторопить события, от ухаживаний и прогулок под луной сразу перейдя к постели. Обманом заманил Маэжи к себе, а когда сестра попыталась воспротивиться, мистер Керрент, – с усилием выговорил Эшерли ненавистное ему имя и поморщился, точно его со всей силы ударили хлыстом, – не пожелал принимать отказа. Он сбежал, прежде изнасиловав мою сестру и выпив её эмоции. Опустошил безжалостно.

– Но она выжила, – с дрожью в голосе прошептала я, не хуже любого высшего сейчас ощущая все чувства и переживания его светлости.

Эшерли горько усмехнулся:

– Я приехал вовремя, чтобы успеть вырвать её из лап смерти. Но недостаточно быстро, чтобы вернуть к жизни. В полном смысле этого слова. Маэжи – не высшая и не умеет забирать эмоции у других. Своих же у неё не осталось. Мне приходится постоянно её подпитывать. Вот только очень быстро она возвращается к своему прежнему состоянию. – Герцог скосил на меня взгляд и грустно улыбнулся: – Ну что, теперь я достаточно с тобой откровенен?

Рассеянно кивнула в ответ, всё ещё находясь под впечатлением от его признания. Бедная Маэжи. Бедная девочка с покалеченной судьбой. Обречённая на полную зависимость от брата, от чужих эмоций. С одной стороны я понимала, почему Грэйв так поступил. Сложно терять близких и ещё сложнее отказаться от искушения их спасти, когда есть такая возможность.

Хотя ту жизнь, что подарил сестре маг, и жизнью-то с трудом можно назвать. Скорее, только неким её подобием.

Наверное, стоило закрыть эту тему, но мне было важно узнать, как поступил с насильником Эшерли.

Лицо высшего приобрело привычное отстранённое выражение:

– Тогда я думал, что если его убью, станет легче. Не стало. Но хотя бы мистер Керрент послужил на благо будущего Верилии. В смерти он оказался полезнее, чем в жизни.

Последняя фраза мага была не совсем понятна, вернее, совсем непонятна, но уточнять я не стала. Слишком уж зловеще она прозвучала. Лучше буду думать о Грэйве, как о заступнике сестры, чем как о безжалостном убийце.

– Можешь считать меня монстром, Ива. Тираном, деспотом. Кем угодно. Эгоистом, не желающим расставаться с сестрой, которой наверняка было бы лучше в ином мире. Я такой, какой есть. И я единственный протянул тебе руку помощи. Вспомни об этом в следующий раз, когда будешь снова делать поспешные выводы и меня осуждать.

Тот, кто делился со мной самым сокровенным пару минут назад, исчез, уступив место человеку холодному, безразличному ко всем проявлениям бытия, живущему по своим собственным правилам и законам. Способному запросто ранить словами, вселить в сердце страх.

Вот и сейчас его светлость не постеснялся высказать всё, что думает о моём поведении. После чего, наградив на прощание ледяным взглядом, от которого мурашки пробежали по коже, вышел из будуара, оставив меня один на один с мыслями о девушке, лишённой возможности чувствовать.