Объявившийся в Волхове лжепророк творил чудеса три дня и три ночи подряд без перерыва и смутил многих.

Надлежало пресечь брожение умов в самом начале, пока лавина преувеличенных слухов не набрала ход. Мы с Марией отправились в Волхов, причем не порталом – Учитель настоял на пешем способе передвижения: посмотреть на людей, «понюхать воздух», как он выразился.

Шагали по дороге, которая когда-то называлась Мурманским шоссе М-18, потом федеральной трассой Р-21 «Кола», а сейчас, после Выплеска, ее правильнее было бы назвать кладбищем автомобилей. По крайней мере на первом, ближнем к Зоне участке, до пересечения с Невой в районе Кировска.

Кое-где дорожное полотно свободно от ржавеющих остовов, но такие разрывы не велики, длина их исчисляется отнюдь не километрами, сотнями метров, а затем снова скопления легковушек и грузовиков. Жители разросшихся после Прорыва областных городков и жители вновь отстроенных поселков бежали здесь, спасались от Зоны, выплеснувшейся за пределы КАДа. Спастись удалось отнюдь не всем.

Некоторые машины сброшены с дорожного полотна, валяются под откосами – там, где вояки пытались пробиться на своей тяжелой технике сквозь заторы. Далеко не пробились, но ни одного танка или БТР мы с Марией сейчас не видим, их отсюда убрали в первую очередь.

И трупы убрали… Некоторых погибших забрали родственники, но большинство лежит здесь, в захоронениях, нескончаемой цепочкой протянувшихся вдоль нашего пути. Когда дорога перестает быть дорогой, ее кюветы очень удобно использовать под братские могилы.

Нет ни крестов, ни других обыденных для кладбищ памятных знаков. Лишь торчат вкопанные в землю железные трубы с маленькими табличками «№ ***», словно альтернативные километровые столбы.

Прежнего Питера Пэна, истеричного и агрессивного слабака, зрелище бесконечных могил могло бы расстроить… Но могилы появились не его стараниями, а моими (вернее, в том числе моими). А Петр к рефлексиям не склонен. Все когда-то умрут, через сто лет не останется никого из ныне живущих. Чуть раньше или чуть позже – невелика разница при бессмысленной, бесцельной жизни.

Я не искал их смерти… И Учитель, и другие ученики не искали. Но когда строишь новый прекрасный дом, мало обращаешь внимания на муравьев, обитающих на избранной для стройки поляне. Успеют спастись из-под гусеницы бульдозера – им повезло. Не успеют – значит судьба такая.

Сейчас Зоны вокруг трассы нет… почти нет…

Созданный нами Прорыв 2.0 никто Лоскутом не называл, не те масштабы. Огромных размеров пятно прорвавшейся Зоны накрыло безопасные доселе земли к юго-востоку от Петербурга, докатившись почти до Новгорода, – колоссальное пространство, тысячи квадратных километров.

Новая Зона обрушилась на густонаселенные районы. Творившееся там походило на самое первое Посещение многолетней давности: фокусы с пространством, проявление неведомых дьявольских сил, избирательно действующих на поселки и небольшие города. И на их обитателей. Воцарился хаос, толпы обезумевших людей метались, не зная, куда бежать.

Так это выглядело со стороны… У нас же все шло по плану, эксперимент завершился удачно.

Инцидент назвали Выплеском – и название оказалось на удивление точным. Словно волна выплеснулась на морской берег и отступила обратно, оставив на песке лужи, рыбешек, моллюсков и прочую водную живность.

Ловушки Зоны на мертвом шоссе попадались, но очень редко. Две или три мы походя прихлопнули, уничтожили, а одну «сучью прядь», заботливо огороженную вешками, осушили на пару с Марией. Подкрепились, ибо шагать без сна и отдыха со скоростью десять-двенадцать километров в час – занятие весьма энергозатратное. (Чемпионов по спортивной ходьбе такими скоростями не удивишь, но они-то за финишной чертой валятся, обессилевшие, а нам предстояла работа.)

Чувствовали, что и по сторонам, поодаль от дороги, тоже притаились ловушки. И даже мини-Зоны – локальные нехорошие места, отмеченные зонными аномалиями. Задерживаться и заниматься ими не было времени. Сами рассосутся. Волна схлынула, а лужи постепенно высохнут сами. Хотя некоторые, наверное, не высохнут до Великого Дня. Ну и пусть…

До города Волхова чуть больше сотни километров. Если составить и решить простенькую школьную задачку про пункты А и Б, скорость движения идущих между ними пешеходов и время в пути, то получается: выйдя утром, мы придем в Волхов еще засветло.

На деле все не так просто.

Школьные задачки, например, не берут в расчет блокпосты, расположенные между А и Б.

Первый из них, что на Периметре, мы с Марией миновали без труда.

Ученый народец сидел на том блокпосту… Не знаю уж, кто их обучил уму-разуму, может, и сам Учитель. Засекли нас, подходящих, издалека, узнали наши плащи, раздвинули ворота, а сами забились куда-то в глубь своей бетонной коробки и носа не казали.

Но не всюду путешествие проходило так гладко… Блокпост при Ладожском мосту охраняли люди, кое-что о нас слышавшие, но к истине даже мимолетно не прикоснувшиеся. Духовные слепцы… или скопцы… Или то и другое разом.

Короче, они начали стрелять и даже попытались поднять разводной пролет.

Пролет я им до конца поднять не позволил, затем аккуратно вернул на место. А Мария сделала то, что умеет лучше всего, – щедро, с избытком одарила слепцов любовью…

Не своей, разумеется, и не в низменном значении этого слова. Просто у стерегущих мост жаб резко, взрывообразно выросло желание любить и быть любимыми… Сублимировать дары Марии можно во что угодно: в гениальную музыку, или в эпохальные научные открытия, или во что-то еще, все зависит от задатков человека… Или от задатков жабы.

– Ты знала, что все завершится этим? – спросил я, когда мы проходили мимо сооружений блокпоста.

Судя по доносившимся оттуда звукам, гарнизон претворил дар Марии в банальный извращенный секс, шумный и разнузданный. Жабы, такие жабы…

– Нет, я плохо предугадываю последствия… Когда-то я пыталась их планировать, но вообще получалась какая-то ерунда. И больше я не пытаюсь. Я просто дарю любовь.

Вот такая она, наша Мария…

За Невой места пошли свободные от последствий Выплеска. И как следствие – более опасные (не для нас опасные, конечно). Волна зонных аномалий прошла стороной, но взамен восточные районы области затопила волна другая – толпы обезумевших беженцев. Разумеется, нашлись желающие погреть лапки на чужой беде. Шныряли банды вооруженных мародеров, лжепроповедники бойко дурили головы, вербуя неофитов в секты – и в новые, свежесозданные, и в старые, обретшие второе дыхание.

Власти ситуацию не контролировали от слова «никак». В крупных населенных пунктах еще сохранялась видимость прежних порядков: стояли гарнизоны, висели триколоры на госучреждениях, но и там, чтобы «порешать вопрос», люди зачастую шли на поклон не к чиновникам, а к главарям шаек, именуемых «дружинами самообороны». В деревнях и в лагерях беженцев, разбитых в чистом поле, даже номинального двоевластия не было, бандиты единолично правили бал.

Разбираться со всей этой помойкой не хватало времени – ни сейчас, во время нашей с Марией миссии, ни вообще.

Учитель лишь следил, чтобы среди толпы самозваных проповедников и пророков не появлялись сильные аномалы, способные натворить дешевых «чудес», смутить умы и переманить паству бурно растущей Общины Чистых.

Община сейчас ничем, кроме названия, не напоминала те немногочисленные коммуны девственниц, что существовали в изоляции от мира. Проект вступил во вторую фазу: запертые двери широко распахнулись, принимая всех желающих, вне зависимости от их возраста, пола и сексуального опыта.

Желающих хватало. Еще бы, ни одна обитель не была разрушена при Выплеске, ни одна послушница не пострадала… Поневоле поверишь, что Община находится под покровительством высших сил.

Люди верили, шли, приводили детей, несли деньги и имущество, отписывали земельные участки под строительство новых обителей… Храмы традиционных конфессий пустели: и в самом деле, кого заманишь обещанием райского блаженства после смерти, если Ад пришел на землю при жизни, сейчас, и надо от него как-то спасаться.

Переломный момент наступил, когда в Общину потянулись люди значимые. Вернее, считавшие себя таковыми. Элита, сливки обреченного на гибель мира. Бизнесмены, крупные чиновники, политики… Ну, к последним у меня вопросов не возникало: эти объявят себя верующими в кого угодно, в любого Мумбу-Юмбу, если паства Мумбы-Юмбы составит значительную часть электората.

Не знаю, что думал на сей счет Учитель, но мне не раз приходила крамольная мысль: запущенный им процесс создания псевдорелигии вышел из-под контроля. Неофиты сами сочиняли священные тексты (безбожно перевирая и перетолковывая известные им обрывки информации об Учителе и нас, его учениках, и не брезгуя плагиатом из Библии, Корана и Торы), сами разрабатывали все более усложняющиеся ритуалы, формировали духовенство со сложной иерархией.

Доходило до смешного. Чистые из Зеленогорской обители собрались предать меня (меня!) мучительной смерти. Как лже-Петра, не знающего основ священного канона. Я, конечно, вправил им мозги на место, но случай показательный.

Успел произойти и раскол. Лодейнопольские еретики, проповедовавшие догмат о первородстве Зоны над Учителем при нынешней их равновеликости, были осуждены Сосновоборским собором, но не раскаялись и продолжали раскольническую деятельность.

Учитель не обращал на всю эту возню внимания. Община продолжала делать свое главное дело – просеивала неофиток, отбирая тех, кому предстояло отправиться в Потаенную обитель. Все прочие аспекты деятельности Чистых, по его мнению, не стоили разговора. Чем бы дети ни тешились…

– Сделаем привал, Петр.

– Ты устала? – удивился я.

– Посмотри на свои ноги.

– М-да-а…

Привычка отключать боль, полностью снимать усилием воли болезненные ощущения сыграла со мной дурную шутку. Кроссовки практически развалились, ноги кровоточили, а я шагал и не замечал.

Зря вообще связался с кроссовками… Представил, как придется отшагать сотню с лишним верст в «берцах» (кому приходилось, тот поймет), – и сменил обувь на более легкую. И, как оказалось, менее долговечную.

– Дошагаю, – решил я по завершении осмотра. – Хоть босиком, а дойду. Осталось-то километров тридцать.

– Не годится, Петр. Про Семена-чудотворца рассказывают вещи поразительные… Мы оба должны быть в форме, когда столкнемся с ним.

– Знаю я эти слухи… Столько всего слышал, например, про себя, любимого. Все надо делить на десять.

– Боюсь, здесь не тот случай. Он действительно сильнейший аномал, не знаю уж, как избежавший нашего внимания. И окружен тысячными толпами одураченных поклонников.

– Да хоть стотысячными… Разбегутся, как напуганные тараканы.

– Разве мы посланы их разогнать? Мы должны показать им истинный путь, отвратив от ложного. Негоже делать это босиком и оставляя за собой кровавый след на земле.

– Уболтала… Ты, Марианна, мертвого уболтаешь. Какие будут предложения?

«Марианну» она пропустила мимо ушей, хотя когда-то каждый раз поправляла. Марианной я называю Марию, если нечего возразить на ее слова, не больно-то мне нравящиеся.

Она излагает предложения:

– Передохнуть. Полечить твои ноги. Раздобыть обувь. Переночевать где-нибудь неподалеку от Волхова и явиться туда утром, свежими и бодрыми.

– По-моему, впереди еще один блокпост. Обувь можно раздобыть там, а потом разберемся с остальными пунктами программы.

Блокпост был временный – два грузовика перекрыли трассу, поблизости постовые растянули большую палатку – и не имел отношения к тщетным попыткам властей удержать ситуацию под контролем. Вообще к властям отношения не имел.

Возможно, небритые личности числом около десятка, обмундированные и вооруженные с бору по сосенке, были бандитами из «самообороны». Возможно, просто бандитами, меня мало интересовала их видовая принадлежность и прочие анкетные данные. А вот размер их обуви – очень даже.

Грузовики – армейский тентованный «Урал» и «ЗИЛ» затрапезно-фермерского вида – стояли так, что в щель между кабинами можно было проходить по одному. У щели нас поджидали трое, все с автоматами. Асфальт рядом с троицей был странного цвета, словно там небрежно замыли пятна крови.

Еще один бандит сидел в кабине «Урала», распахнув водительскую дверцу и свесив ноги наружу, у этого под рукой имелся ручной пулемет.

Остальные копошились поблизости, занимаясь своими делами, и даже не подумали залечь, укрыться, взять нас под прицел. Много чести для двух пешеходов.

– Кто такие будете? – спросил один из троицы, высокий, белобрысый, до одури самоуверенный; видно, что главарь или хотя бы в большом здесь авторитете.

Судя по тону, бандиту не хотелось со мной знакомиться, и вопрос он задал исключительно для проформы. Ну, зачем знать имена тех, кого грабишь и убиваешь?

Судя же по взглядам, ему с коллегами хотелось поближе познакомиться с Марией. Поплотнее. Потеснее. В разных позах и не по одному разу.

– Я примас Петр, а это Мария.

Главарь о нас не слышал. Или слышал, но не поверил.

– Значит, так… Ты, Примус, идешь куда шел. Быстро-быстро двигаешь булками и не оглядываешься. А ты, мадамочка, изволь-ка в палатку для проверки документов и составления, значит, протокола.

Он сделал паузу, ожидая возмущенных вопросов: «Какая палатка?! Какой еще протокол?!». Не дождался и продолжал:

– Очень ты, мадамочка, одну домушницу с лица напоминаешь, чё в Войбокало, значит, домов так с десяток выставила.

Былой Питер Пэн после таких слов уже затеял бы стрельбу или что-нибудь еще членовредительное. А обладай он, тогдашний, моими нынешними возможностями – бандиты повалились бы на дорогу обмякшими куклами с мозгами, очищенными от всего, даже от простейших рефлексов, и прожили бы ровно столько, сколько способен выдержать человеческий мозг без доступа кислорода. Мы ведь дышим и не задумываемся о том, что внешнее дыхание тоже рефлекторная деятельность.

Мне, Петру, такой подход кажется диким и чуждым. И я во время короткого обмена репликами с постовыми всего лишь потянулся мыслью к Учителю, но он явно был чем-то всерьез занят и, мгновенно оценив проблему, отпасовал меня к Пабло, словно шарик для пинг-понга.

С Пабло особо не пообщаешься… Ни словами – он не знает ни английского, ни русского, я не в ладах с испанским, – ни ментально, такой уж Пабло человек, суровый и необщительный. Он просто наделил меня тем, что я хотел получить.

– Чё застыл-то, Примус? Шагай, шагай, пока отпускают.

– Сделаем иначе, – сказал я. – Ты и ты – разуваетесь. Остальные сворачивают лагерь и грузят имущество. Ваш пост ликвидируется.

Белобрысый главарь засмеялся так, словно услышал от популярного комика лучшую шутку сезона. И, не прекращая смеяться, потянул спуск автомата, направленного на меня. Вернее, бандит считал, что на меня, – и не потрудился опустить глаза, чтобы проверить этот очевидный для него факт.

Очередь не прозвучала, первый выстрел стал последним. И вот тогда-то главарь уставился на автомат, на его развороченную ствольную коробку, на ствол, изогнувшийся вопросительным знаком. Клешне белобрысого тоже досталось при мини-взрыве – кровь все обильнее капала на асфальт. Как раз туда, куда проливалась кровь застреленных отморозком.

Оружие остальных – и тех, кто был поблизости, и тех, кто слонялся в отдалении, – постигла схожая судьба: стволы изогнулись где крючком, а где и штопором.

Пабло (а заодно и я сейчас) сильнейший «резонансник», для него (и для меня сейчас) такие фокусы – легкая разминка.

Тот бандит, что сидел в «Урале», уже при звуке наших имен проявил признаки мозговой деятельности: наморщил лоб, как будто вспоминая что-то… А сейчас, едва взглянув на изуродованный пулемет, отреагировал иначе, чем его товарищи. Не стал хвататься за нож или пистолет, а буквально выпал из кабины и пополз к нам с Марией. На коленях.

Тем временем я продолжил использовать таланты Пабло. Воздел руки над головой величественным жестом (я долго его репетировал, избавляясь от порывистой, суетливой пластики движений Пэна), затем медленно развел в стороны.

Повторяя мой жест, машины поднялись над дорогой, как два пролета разводимого моста, застыли вертикально кабинами вверх, словно вообразили себя космическими ракетами и собрались газовать прямиком на небеса. Но полет не состоялся, машины рухнули по обе стороны дороги. Одна зацепила палатку, там кто-то истошно завопил.

Бандиты оставили в покое пистолеты, сильно деформировавшиеся в кобурах, и ножи, намертво сросшиеся с ножнами. Бросились наутек кто куда, а послушались бы сразу – могли бы уехать на колесах, как белые люди.

Сбежали не все. Двоим я не позволил, памятуя о нужде в обуви: с бедолагами приключился временный паралич нижних конечностей. А пулеметчик, лишившийся пулемета, и не пытался скрыться. Пресмыкался у наших ног, заглядывая снизу в лица. Пытался что-то объяснить, получалось не очень.

– Петр, да? Я сразу… да, тот… а я… с ними, но я…

Заглянул к нему в душу. Да, нагрешил парень, еще как нагрешил. Но не лицедействует, действительно раскаивается, ищет тропку к истине и свету.

Возложил руку ему на чело, пометил печатью Учителя. Выдал инструкцию:

– Ступай в ближайшую обитель Чистых. И покайся там в убийствах своих, и в блудодеяниях своих, и в воровстве своем – покайся и будешь прощен. Ступай!

Он отправился каяться. Причем проявил личную инициативу – так и пополз, не вставая с колен.

– Зря ты его отправил в ближайшую обитель… – задумчиво произнесла Мария позже, на привале.

Я не ответил, занятый общением с Мбару. Она сильнейший аномал-«химик», а мне как раз потребовалось провести кое-какие химические манипуляции с трофейными ботинками, не хотелось надевать их сразу после прежнего владельца.

Мбару (с ударением на последнем слоге) отличается редкой отмороженностью и специфичным чувством юмора. До встречи с Учителем она куролесила на границе Эфиопии с Южным Суданом, прославившись многими бессмысленными чудесами. Например, однажды ее трудами все ручьи и колодцы в обширной округе заполнились вместо воды напитком, чье название с местного наречия можно перевести как «рыгаловка». Любители дурно очищенного финикового самогона были счастливы, а владельцы подыхающего от жажды скота – не очень.

К тому же Мбару весьма общительна. И, выполнив мою просьбу, так просто не отвязалась: спроецировала мне в мозг нечто вроде комикса, серию картинок о том, как мне надлежит использовать способности «химика». Советы были весьма затейливы и непристойны, хоть и забавны.

Избавившись и от Мбару, и от вони бандитских ног, я обулся и наконец ответил Марии:

– А что не так с ближайшей обителью? И какая здесь ближе всего, кстати?

– Староладожская… Ходят слухи, что они впали в ересь. Приносят жертвы Зоне, причем из числа неофитов.

– Непорядок… Но ты хотела где-то заночевать, помнится? Давай там и остановимся, заодно вернем заблудших на путь истинный.

На том и порешили.

Лишь когда мы сошли с трассы «Кола» и до Волхова осталось немного, а до Старой Ладоги еще меньше, я решился обратиться к Марии с просьбой. Понял, что затягивать дольше не стоит.

Нерешительно мялся я неспроста. Нигде это не записано и никем не произнесено, но все же среди двенадцати не принято обращаться друг к другу с такими просьбами: об использовании способностей в личных интересах другого ученика, ключевое слово «личных».

Но я ведь не совсем для себя… Вернее, не только для себя… Короче, решился и спросил:

– Мария, ты не могла бы немного помочь нам с Еленой? У нас, видишь ли, нечто вроде отношений… И не вчера все началось… В общем…

Она спрашивает с улыбкой:

– Ничего не получилось в постели?

Как она умеет улыбаться… Можно влюбиться. Но не нужно. С двенадцати лет ее, тогда еще Марианну Купер, насиловал отчим. Иногда не один, в компании пьяных приятелей. Закончилось все банально: отчим и его подельники получили длинные срока, а Марианна, а затем Мария, с тех пор ни разу не была близка с мужчиной… Она любит всех, но платонически.

– Все получилось… – уныло говорю я. – С физиологической точки зрения все в порядке. Но… Нет искры… Ничего нет… Вообще ничего. Чистой воды телесная механика, а эмоции на нуле. Причем у обоих. Попробовали еще пару раз – то же самое, уныло и пресно.

– И чего же ты хочешь от меня, Петр? – спрашивает она, хотя прекрасно понимает, чего я могу в такой ситуации хотеть.

– Ну… ты не могла бы нам немного… Нет, не надо пылающих страстей и любви до гроба. Просто чтобы было как раньше, когда мы…

– Когда вы изменяли твоей жене и ее мужу, ночевавшим неподалеку, за стенкой?

– Вроде того…

– Думаешь, я не пыталась помочь сама, без просьб? Я же вижу, что между вами происходит.

– Пыталась? Странно… Не почувствовал. А когда-то на Садовой резко и неожиданно полюбил Жужу, как родную дочь. С твоей, между прочим, подачи.

– Пойми, Петр… Любовь как дерево: на подходящей почве разрастется, вытянется, а на душевной мерзлоте будет как деревце в тундре, захудалое, карликовое… Но чтобы выросло дерево, нужно семечко. Или саженец. Иначе – как ни поливай, как ни удобряй – не вырастет ничего. А у меня, продолжая сравнение, саженцев нет. Я не могу развить любовь совсем из ничего, без малейших предпосылок к ней. Улавливаешь суть?

– Понял, не тупой… Ладно, проехали. Вон уже обитель показалась.

Слухи не врали.

Что во дворе Староладожской обители находится «давилка», я почувствовал еще снаружи, стоя за воротами. А что она активно поработала совсем недавно, мог почувствовать кто угодно, аномальные способности для этого не требовались, – терпкий запах крови мог уловить любой человек, не страдающий насморком. Случайной гибелью здесь не пахло, в прямом и переносном смысле, – после Выплеска времени прошло достаточно, чтобы призвать из Рая кого-либо, способного обезвредить ловушку. Не говоря уж о том, что огородить ее, закрыть от доступа потенциальных жертв послушники могли и своими силами.

«Давилку» я уничтожил, не заходя во двор. Нечего тут разводить кровавое мракобесие. Сейчас и с мракобесами разберусь…

Мой кулак забарабанил по воротам, запертым по позднему времени. Изнутри прошаркали чьи-то шаги, недовольный голос посоветовал мне отвалить, а подношения принести завтра утром.

Неладное творится с обителью… Ворота должны отпираться для страждущих в любое время дня и ночи.

Кулак снова пошел в ход, с каждым ударом бил все сильнее, ворота содрогались, их створки прогибались внутрь. Я чувствовал, что массивный засов подается и скоро не выдержит. Привратник заявил, что отправляется спускать собак, – и тут ворота рухнули внутрь, первыми не выдержали петли.

– Ибо сказано было: стучите, и отворят вам! – прогремел мой голос на всю обитель.

Внутрь я прошел по упавшей правой створке, под которой ворочался хамовитый страж ворот. Не забыть бы покаяться Учителю в грехе мелкой мстительности.

Мария, разумеется, прошагала по левой створке.