– Мистер Беннетт все еще находится под воздействием анестетика, – сообщила нам сестра, когда мы узнавали, где палата моего друга. – У него перелом нижнего эпифиза правой лучевой кости, и доктор Гроснэл под эфиром делал операцию.

– Гм. Лечение было правильным, мадемуазель. А шофер, который их вез, где он? Говорят, что он также пострадал.

– Да, вы найдете его в палате «Д», – ответила девушка. – Он не очень пострадал, и был в сознании, когда я его видела.

– Гм, – снова пробормотал де Гранден и развернулся к палате, где лежал таксист Беннеттов.

– Mon vieux, – француз наклонился над раскладушкой пациента и дружески положил ему руку на плечо. – Мы пришли, чтобы расспросить вас. Скажите нам, пожалуйста, что произошло?

– Если ты из страховой компании, то уходи, да побыстрее, – ответил шофер. – Я не был пьян, что бы там ни говорили эти люди. Я не пью с рождения.

– Ну, конечно, – согласился, кивнув, де Гранден. – Я это понимаю. Но опишите, пожалуйста, несчастный случай.

– Ладно, как хошь, – отвечал тот грубо. – Я вел такси по Майнот-авеню в хорошее время, и юный жентльмен сказал мне, что иметь свиданье на ужин. Когда мы съехали на Текумсе-стрит, я увидал кусок дерева или что-то такое посреди дороги, и свернул, чтоб объехать его. Черт меня возьми, если эта тварь не двигалась прямо на меня! Хошь верь, хошь нет – клянусь Евангелием! – это был лигатор. Я знаю лигаторов, я видел их много на лигаторных фермах в Майами, кады работал там на такси. Да, сэр, это был лигатор, самый большой из виденных, шестнадцати или восемнадцати футов в длину, на многодюймовых или агромных ногах, бежавший быстро. Я сказал, он так быстро бежал прямо на меня по Майнот-авеню, что я не мог его обогнуть. Я ничего не знаю о ящерах, но тут увидел, что это прапрадед всех лигаторов, пошедших на чумоданы и бумажники. Я объезжал его, а он шел на меня! И тут он встал на задние лапы перед такси и открыл пасть в десять футов! И так стоял передо мной, пока я не потерял управление и не врезался в дерево, разбил лобовое стекло… надо взять двойную плату за проезд! Это правда, хошь верь, хошь нет.

– Cordieu, превосходный мой! Мы верим вам на все сто, – уверил его де Гранден. – Этот аллигатор, напоминающий отвратительного ящера, был на месте аварии и действительно заставил вас столкнуться с придорожным деревом, пока не прибыла машина «скорой помощи».

– Ну, ты сказа-ал, чтоб разыграть меня! – воскликнул травмированный мужчина.

– Ни в коем случае, мы верим всему, что вы нам сказали. Вы можете быть откровенны с нами и ответить на наши вопросы?

– Ладно, – пациент успокоился после слов де Грандена. – Потом пошла забавная шутка, сэр. Когда это ухажер потребовал у меня обратно плату за проезд, я сказал, что видел лигатора, он сказал, что дело кончено. Этот парень был пьян больше, чем положено по закону старины Вольстеда. И что он мне говорил, совсем трезвому, как на духу!

– Ужас! – поддакнул де Гранден. – Но sine qua non вашего несчастного случая, этот чудовищный аллигатор, где он был?

– Ну, что вы на такое скажете? – доверчиво ответил водитель. – Он исчез в никуда. Если б не видел своими глазами, никогда б такому не поверил! Мне стыдно, но я не пил ни капли, и я не свихнутый, чтобы принять призрак за нормального живого лигатора. Я с Флориды знаю лигаторов, и тут видел лигатора!

– Mais oui, друг мой, – кивнул француз, – ваша история отличается правдоподобием!

– Отличается, да? Это правда! – закричал оскорбленный шофер. Но де Гранден уже поднялся и, дружески поклонившись, на цыпочках вышел из комнаты.

– Теперь всё объяснилось, – порадовался я, когда мы медленно шли по коридору. Необычность событий этого вечера подействовала мне на нервы, и я предполагал, что несчастья с моим другом могли быть следствием древнего проклятия. Но теперь дело объяснялось естественными причинами. – Если этот человек не был пьян и не находился под воздействием кокаина, тогда я ошибусь. Я лишь удивлен, что он не настаивал на розовом или нежно-голубом цвете вместо обычного. Эти таксисты…

– Этот малый говорил правду, – мягко, словно про себя, перебил меня де Гранден. – Когда он уверял, что не пьет, в его словах была несомненная доля правды. Кроме того…

– Да? И кроме того?.. – спросил я после примерно дюжины шагов в полной тишине.

– Tiens, это странно, но не невозможно, – ответил он. – Это Себек, я узнал его.

– Вы узнали его? Себека? Как же в этом мире… – я запнулся.

– Конечно, друг мой. Себек, которому поклонялся жрец Каку, был воплощением темных сил солнца. Воды Нила были представлены в его правление. Его представляли как божество с головой крокодила, тогда как Анубиса – с головой шакала. Он всегда был злым, очень злым. Представьте, заклятие жреца сработало, он загипнотизировал мадам Беннетт так, что она проспала как мертвая больше тысячи лет. Что же станет более естественным, когда этот самый бог в его традиционном образе помогает своему жрецу? Вспомните формулу проклятия: «Тень моя, и тень Себека, бога моего, падет на нее».

– Чушь! – усмехнулся я.

– Возможно, – признал он, словно это не стоило споров. – Возможно, вы правы, но тогда, снова…

– Прав? Конечно, я прав! Старый жрец, наверное, был в состоянии приостановить жизненные процессы Пелигии своего рода супергипнозом, неизвестным нам, но как он мог пригласить бога, который никогда не существовал? Едва ли вы будете утверждать, что языческие боги древнего Египта фактически существовали, так ведь?

– Есть различие между индивидуальным сознанием и абстрактной силой, злой ли, доброй ли… – начал он, но резко прервался от внезапного звука, порвавшего в клочки могильную тишину больничной ночи.

Это не был вопль замученного языка освободившейся плоти после прекращения анестезирующих средств. Любой хирург, прошедший школу скорой помощи, не может спутать крик пациента, возвращающегося в сознание после анестезии. Это был нечеловеческий долгий крик женщины в смертельном испуге. И он раздавался из палаты Пелигии Беннетт, все еще погруженной в анестезию.

– Mon Dieu, – выдохнул де Гранден, – garde-malade!

Схватив меня за руку, он бросился через холл.

Приятная молодая женщина, заботе которой была препоручена Пелигия, когда де Гранден закончил исправлять ее изувеченное тело, сидела в дальнем углу палаты, и ее обычно розовое лицо было меловым под плафоном прикроватной лампы.

– Она вышла из стены! – выдохнула она, когда мы ворвались. – Из стены, говорю вам… и не было никакого тела!

– А, что вы говорите? – рявкнул де Гранден. – Что вышло из стены, мадемуазель? У чего не было тела, пожалуйста?

– Рука… рука, которая протянулась к ее горлу! – Медсестра вжалась в угол, будто ограждая себя от нападения со стороны.

– Рука? Ее горло? Grand Dieu! – де Гранден прыгнул через небольшую комнату как кошка, атакующая беззаботного воробья, и отвернул целомудренно-белую простыню, закутывающую лежащее на спине тело Пелигии.

– Троубридж, Троубридж, друг мой, – скомандовал он голосом, хриплым как у каркающей лягушки, – смотрите!

Я подошел к кровати и бросил взгляд туда, куда он указывал.

Еще один кулон исчез из ожерелья на шее Пелигии. Из семи камней там осталось только два.