Глава 13
Сколько суку ни корми, а она все на кобеля смотрит… И если бы только смотрела. Алла сидела на стиральной машинке, а Фикус вкручивал в ней свой шланг. Она голая, он со спущенными штанами. Оба пьяные. Но Фикусу хватило ума испугаться.
— Соус! Она сама!.. Я просто руки зашел помыть!
— Помыл?
Соус ударил его в челюсть, но Фикус успел повернуть голову так, что кулак прошел вскользь. Он подался назад, натянул штаны. А когда Соус ударил его ногой, отскочил в сторону и толкнул его.
Соусу понадобилось мгновение, чтобы восстановить равновесие, но Фикусу этого хватило. Он выскочил из ванной и бросился наутек.
— Я такая пьяная! — Алла бестолково улыбнулась, глядя на Соуса.
Похоже, она даже не понимала, что происходит. Как будто и не было ничего. Как будто она всего лишь платок дала Фикусу, чтобы он высморкался. Халат валялся на полу, и она даже не пыталась его поднять. Сидит на машинке голая и мокрая после душа, хоть бы ноги сдвинула.
Не должен был Соус устраивать пьянку, но у Фикуса был сегодня день рождения, он выставил целый ящик водки. Соус обозначил норму, но начатое так хорошо пошло… Он утащил Аллу в спальню, задал ей там жару. Его потянуло в сон, а она пошла в душ. И сделала там Фикусу подарок на день рождения.
Да, он виноват был в том, что братва нажралась. Но прежде всего он виноват в том, что притащил в дом эту шлюху.
— Иди ко мне! — Она протянула к нему руки, закатывая глазки.
— Одевайся. И проваливай.
— Куда проваливать? — не поняла Алла.
— Если ты сейчас не уйдешь, я тебя убью.
— Убьешь?!
Угроза подействовала, Алла начала трезветь.
— У тебя всего пять минут. Время пошло.
Он вернулся в спальню, собрал все ее вещи и вместе с чемоданом вышвырнул в холл второго этажа. А сам спустился вниз. Фикус сидел за столом, с пацанами. Его затрясло, когда появился Соус.
— Сам застрелишься?
— А что он такого сделал? — спросил Горбун.
— Алка сама к нему полезла, — кивнул Синай.
В их поведении еще не было вызова, но уже запахло бунтом на корабле. Пьяным бунтом, бессмысленным и беспробудным.
— Алки больше нет, — качнул головой Соус.
Он вовсе не хотел терять команду из-за какой-то блуди.
— Убил? — оторопело протянул Кошмар.
— Много чести.
— Не надо убивать, — сказал Горбун. — Пусть она просто уйдет. Нам всем так будет спокойней.
— Андрей, гадом буду, она сама! — Фикус приложил к груди обе руки.
Кто-то тронул Соуса за плечо. Он обернулся и увидел Аллу. Она стояла перед ним растрепанная, но уже в платье. И смотрела на него коровьими глазами.
— Мне уйти? — спросила она.
— А ты хочешь остаться?
— Ну, я бы хотела…
— Ну, оставайся!
Он схватил ее за шею, швырнул на стол. Горбун поймал ее, обнял.
— На круг? — спросил он.
— На круг, — кивнул Соус. — А утром вышвырнуть на улицу!
Пусть эта шлюха возвращается на панель, пусть корячится под своим Скунсом. Но сначала пусть она отработает бабки, которые Соус потратил на нее. А ведь она жила с ним, как сыр в масле каталась, купалась в Черном море, ужинала в дорогих ресторанах, а сколько шмоток он ей купил… Да, пусть отрабатывает. Но только до утра. А со следующего дня в этом доме будет царить сухой закон. И запрет на серьезные отношения с бабами. Только проститутки, только бессмысленный трах…
* * *
Не зря Захара терзало дурное предчувствие, не зря ему снились плохие сны. Обвинение нанесло удар точно в «солнышко». И защита сбилась с дыхания. Прокурор уличил свидетеля в ложных показаниях. Он доказал суду, что в момент, когда убивали Коломийцева, Курников Игорь Семенович находился в другом районе города и не мог ничего видеть. И судье ничего не оставалось, как завернуть дело на доследование. А Захару он назначил меру пресечения — содержание под стражей. Там, в зале суда, его и взяли под белы ручки.
— Захар, это какая-то ошибка! — Жанну трясло от возмущения.
И Зойка смотрела на Захара с бледным видом. Она тоже уверена была в том, что его ждет оправдательный приговор.
— Свидетеля оговорили! — во весь голос крикнул Жак.
Он смотрел на судью с таким видом, как будто собирался наброситься на него с кулаками. Бедняга, вжав голову в плечи, поспешил ретироваться.
— И я это докажу! — разорялся Жак.
Но Захар что-то не очень верил ему. Это Жак поставил на дохлую лошадь. Это из-за него Захар фактически признал свою вину. Да, это он ударил Коломийцева ножом. Не нарочно ударил, в бессознательном состоянии, но это сделал он, а не кто-то другой.
— Выходим!
Конвоир взял Захара под руку и повел к служебному выходу. Сначала его поместят в камеру, которая находилась в здании суда, а затем этапируют в СИЗО. Так не должно было быть, но Захар внутренне был готов к такому повороту. Невидимый враг нанес очередной удар.
— Захар, мы тебя вытащим! — Жанна потянулась за ним.
— Узнай, кто занимался свидетелем, — тихо сказал он.
— Свидетелем?.. Да, я все поняла, — кивнула она.
Шумный, всполошенный зал суда остался где-то там, на свободе, Захара спустили по лестнице в подвал, закрыли в камере.
Но не прошло и десяти минут, как появилась Жанна. Ее провели в камеру, закрыли за ней дверь.
— Прокурора перекупили, — сказала она, порывисто обняв Захара. — Этот козел мне за все ответит!
— Ответить должен тот, кто перекупил.
— Я обязательно узнаю, кто это сделал. И очень скоро ты будешь на свободе.
— Не знаю… Возможно, это наша последняя встреча.
— Не говори так!
— А это значит, что нужно, как в последний раз!
Захар зажал Жанну в угол, который не просматривался через глазок, залез к ней под платье. Она подалась к нему, забросила на него ногу.
На свободе секс — дело добровольное и далеко не всегда обязательное. Его можно отложить на потом, а в неволе такая роскошь просто непозволительна. Захар уже всем своим существом находился в этом зарешеченном мире. И раз уж подвернулась возможность почувствовать радость жизни, он будет полным идиотом, если упустит ее.
Он уже вошел в Жанну, когда в голову ворвалась боль. Перед глазами поплыло, закачалось, почва стала уходить под ногами. Но Захар не остановился. Он все еще болен, но ему с этим жить, и нельзя капитулировать перед болью. Особенно в такой момент, который, возможно, уже никогда не повторится…
* * *
Фикус махал руками, как будто жонглировал. В пальцах сигарета, в зубах дым; отвязанный, расхристанный.
— Ну, я подкатываю к ней и в лоб! Девушка, а можно я вам вдую?
— В лоб? — засмеялся Горбун.
Братва вышла покурить. Вчера весь день лил дождь, а сегодня распогодилось, солнышко выглянуло. В доме не сидится, поэтому толпа вывалила во двор. И Соус вышел на крыльцо. Но сигарету он достанет в машине. Ехать надо, он знал куда.
— Ну, сначала в лоб! А потом чуть пониже!
Фикус рассказывал о какой-то воображаемой шлюшке, но имел в виду Аллу. Во всяком случае, так решил Соус. И в нем взыграла злость на Фикуса и на самого себя. Надо же было додуматься, бросить Аллу на круг. Ее реально до утра хороводили. Сначала она смеялась, потом плакала, но пацаны не останавливались, отвертолетили ее до упора. А началось все с Фикуса. Не должен он был входить в ванную, когда в ней находилась Алла.
— Я же сказал, днем во двор не выходить, — сказал Соус, в упор глядя на Фикуса.
— Да мы тихонько, — усмехнулся Фикус.
Он уже, казалось, не воспринимал Соуса всерьез. И правильно делал. Этого урода нужно было приглушить на месте, а Соус его простил. И еще Аллу ему на растерзание отдал. И теперь эта мразь делает правильные выводы.
— И я тихонько, — кивнул Соус.
Он подошел к Фикусу и с ходу рубанул его головой в переносицу. Фикус упал как подкошенный.
— Он что-то там про лоб говорил, — сказал Соус, сурово глянув на Горбуна.
— Да байду какую-то нес, — усмиренно кивнул он.
— Давайте в дом.
Пацаны закивали, побросали сигареты. Синай помог Фикусу подняться, завел его в дом. Соус завел машину, сам открыл ворота и рванул в город.
Он должен был найти Аллу, поговорить и объясниться с ней. Она должна знать, как ему плохо без нее. И какой камень лежит у него на душе.
Соус всю дорогу думал о ней. И даже не заметил, как пролетело время. Очнулся он только во дворе ее дома. Выкурил сигарету, причесался, только тогда вышел из машины.
Но зря он готовился к встрече с ней. Аллы дома не оказалось. Поговорить он мог с ее матерью.
— Не было ее сегодня. К подруге вчера ушла…
— А когда будет?
Женщина пожала плечами, обреченно вздохнула и закрыла дверь. Она уже привыкла к постоянным исчезновениям дочери. Как знала, чем она занимается.
Соус понимал, к какой подруге могла уйти Алла. И телефон у него был, по которому он мог связаться с ее организацией. Позвонить, заказать проститутку Аллочку… Да, наверное, так он и сделает.
Он вышел из подъезда и нос к носу столкнулся со Скунсом. Тот испуганно шарахнулся от него, но Соус не позволил ему далеко уйти.
— Ты за Аллочкой? — спросил он.
— Ну-у…
— А разве она не с тобой?
— Да нет… — мотнул головой крысеныш.
— Гонишь!
— Дашка позвонила, сказала, что Аллочка вернуться хочет. Ну, я подъехал…
— Зачем?
— Ну, если она вернуться хочет, что здесь такого?
— Прием ей устроить хочешь? С мордобоем?
Беглых проституток наказывают, даже если они возвращаются сами. Соус представил, как Скунс избивает Аллу, затем ставит ее на колени, хватает за голову… Он и не думал его бить, но рука сама пришла в движение…
Скунс поднялся с земли, бросился бежать, но Соус догнал, снова сбил его с ног. И уже лежащего ударил ногой в живот.
Его вдруг схватили за руки. Это могли быть дружки Скунса, поэтому Соус разбираться не стал. Он ударил в ответ, под его локтем хлюпнул чей-то нос.
Сильный удар по ногам уложил его на землю. Только тогда он понял, что это менты пытались его остановить.
— Да он мне нос сломал! — донеслось до него.
Его заломали, надели наручники, а потом уже ударили по почкам. Это была месть за сломанный нос. И Соус понял, что это всего лишь начало.
И точно, его ударили снова. Но на этот раз ментовский кулак не смог сделать ему больно. Потому что наткнулся на пистолет, спрятанный под курткой.
— Да у него ствол!
Соус заскрипел зубами. Пистолет, сломанный нос — это верный путь в следственный изолятор. И если Капеллан не выкупит его, будет суд и приговор. Вот тебе и съездил к Аллочке!
* * *
Жизнь — штука непредсказуемая. Живешь себе, работаешь, воспитываешь детей, и тут вдруг раз, и мешок на голову. А затем и удавка на шею. Земля, могила, черви…
Именно это и говорила Жанна, глядя в глаза следователю, который так подло пустил под откос ее любимого человека. Говорила без слов, одним только взглядом.
— Вы хоть понимаете, что это похищение? — возмущенно простонал Сажков.
— А кто об этом знает? — сухо спросила Жанна.
— Узнают!
— Если только на том свете… Ну да, будет небесный суд…
С обвинителем она связываться не стала. Подлог со свидетелями раскопал следователь, который вел дело, с ним она и решила поговорить. И организовала она сама, отец помог ей только с людьми.
— Что вы такое говорите? — с бледным видом спросил Сажков.
— Кто тебе сказал, что свидетель ненастоящий?
— Кто сказал?! Да это по нему было видно! Он терялся, путался в показаниях…
— Когда ты это понял?
— Когда понял, когда понял… Какая разница, когда я это понял?
— Ты понял это еще до суда? Почему ты никому ничего не сказал?
— А почему я должен отчитываться перед тобой?
— Потому что я твоя последняя инстанция… — Жанна достала из сумочки и выложила на стол «дамский» револьвер. — И я сама тебя застрелю.
— Ты не сможешь.
Жанна холодно улыбнулась, взяла револьвер в руку, приставила ствол ко лбу Сажкова. И представила себя в холодной постели. Захар где-то там, в далеком лагере, а она одна, в тоске и печали. Годы проходят, Захара все нет, она стареет, чахнет… И все из-за этого урода, который мог, но не захотел спасти Захара. А ведь ему заплатили. Жанна лично договаривалась с ним об оплате.
— Не надо, не надо! — задергался Сажков.
Он прочувствовал всю глубину ее женского страдания и поверил Жанне. А она действительно могла убить. Потому что ненавидела всех, кто мешал ее счастью с Захаром.
— Кто тебя перекупил? — стараясь сохранять спокойствие, спросила она.
— Никто меня не перекупал…
— Ты должен был утопить Захара, и ты это сделал. Почему?
— Я его не топил… Я просто докопался до правды.
— До тебя никто не докопается. Я лично позабочусь, чтобы тебя закопали глубоко-глубоко… У тебя есть дети?
— Детей трогать не нужно!
— Я их не трогаю. Я просто не хочу, чтобы они остались сиротами… Я не хочу, чтобы твоя жена обслуживала дальнобойщиков, чтобы прокормить их…
— Ко мне подъезжал человек, он сказал, что свидетель липовый, — не выдержал Сажков.
— Что за человек?
— Я не знаю.
Жанна беззвучно засмеялась, не раскрывая рта. Насмешил ее господин Сажков, а вместе с тем и разочаровал.
— Нет, он, конечно, представился, но документы он мне не показывал.
— Как он выглядел?
— Ну, высокий… Волосы с проседью… Глубокая носогубная складка…
— Вы следователь, вам не трудно будет составить фоторобот. Программа для этого есть.
Жанна велела принести ноутбук, Сажков принялся за дело. Через полчаса фоторобот был готов. Это был портрет незнакомого человека, но Жанну это ничуть не смущало. Если человек засветился, то его обязательно найдут.
— Спасибо вам, Олег Яковлевич, — Жанна официальным тоном поблагодарила следователя.
И направилась к двери.
— Я свободен? — спросил он.
— Да, конечно… Я распоряжусь, чтобы вас похоронили в хорошем сухом месте. А вашу семью возьму на содержание.
— Что?! — Сажков, казалось, едва не задохнулся от нахлынувшего на него ужаса.
— Я не могу вас отпустить, — с сожалением сказала Жанна. — Вы обвините меня в похищении, посадите в тюрьму. А мне сейчас нельзя за решетку. Мне Захара Афанасьевича нужно оттуда вытаскивать.
Разумеется, она не собиралась убивать следователя, просто нужно было нагнать на него страху, чтобы он затем сам, по собственной инициативе призвал себя к молчанию.
А Сажков испугался не на шутку. Потому что прекрасно понимал, с кем имеет дело. Жанна давно уже осознавала свою причастность к мафии, а сейчас она фактически возглавляла ее. И Сажков знал обо всем.
— Я никому ничего не скажу!
— Я не могу рисковать, — качнула головой Жанна.
— Этот человек заплатил мне… Он дал мне взятку… Мне никак нельзя придавать этот факт огласке.
— Хорошо, вы напишите признание в том, что получили взятку. И вас отпустят… — мило улыбнулась Жанна. — Обещаю, никто никогда об этом не узнает. Если вы будете хорошо себя вести.
Сажков кивнул. Да, он готов попасть к ней в кабалу, лишь бы вернуться к своей семье.
* * *
Сильный удар в живот смял печень, заставив ее взвыть от боли. Но сам Соус даже не пикнул. Заскрипел зубами, зажмурил глаза — вот и вся реакция.
— Откуда у тебя ствол? — спросил опер в расстегнутой до пупа рубашке.
В кобуре под мышкой у него болтался пистолет, кисти рук оттягивали кожаные перчатки. Соуса не пытали, с него просто спрашивали за сломанный нос. Руки у него скованы за спиной, живот открыт. И как ему после этого уважать ментов?
— Нашел.
— Нашел?
— Нашел, — подтвердил Соус.
— Труп ты нашел.
— А труп не находил.
— Труп на твоем стволе числится. А ты не знал?
— Быть этого не может.
Ствол у Соуса «чистый», он уверен был в этом на все сто. С армейского склада пистолет, не пользованный. Он отстреливал его, готовил к бою.
— А почему не может? — напирал опер. — Откуда ты знаешь?.. Если ты нашел этот ствол, то не можешь знать, есть на нем труп или нет?
— Я не знаю.
— А труп есть… Знаешь, какая это статья? Знаешь, сколько лет?
Соус знал, что ствол ему могли подсунуть. Тот, который был с ним, отложат в сторону, а к делу пришьют ствол из какого-нибудь висяка.
— Сколько дадут, столько и будет.
Капеллан уже дал о себе знать, весточку передал. Адвокат будет уже завтра. И следователю он обещал занести. Но пока что дела у Соуса дрянь. Уж очень больно бьет оперок.
— Еще раз спрашиваю, откуда пистолет?
— Нашел.
— А сам откуда?
— Из Челябинска. А что, нельзя?
— А здесь что делаешь?
— К подруге приехал.
— К проститутке ты приехал.
— И что?
— И сутенера ее избил.
Соус вздохнул, насмешливо глядя на мента. Машина зарегистрирована на его имя, документы в полном порядке, а связь с проституткой в Уголовном кодексе не прописана. И за сутенера его не осудят. Так что зря опер сотрясает воздух. А вот за ствол ему могут выписать пару лет лишения свободы. И если Капеллан не вытащит его отсюда… Соус мрачно усмехнулся себе под нос. Ничего не будет Капеллану. Потому что не сдаст его Соус. Чтобы не светить самого себя. Уж лучше отбыть срок за «железо», чем зачалиться за ограбление казино. А если еще Караван узнает, кто гонял его по горам, то до суда Соус просто не доживет.
* * *
Медосмотр был пустой формальностью, но врач все же распорядился отправить Захара в санчасть. Там он провел два дня, а на третий его выставили за дверь, с переводом в общую камеру.
Все два дня Захар чувствовал себя неплохо, а сегодня он едва держался на ногах. Голова болела, кружилась, координация движений разбалансирована, и еще его тошнило. И когда его вели в камеру, он думал только о том, как поскорее принять горизонтальное положение.
Но все шконки в камере были заняты, а на некоторых теснились по два человека. Хата большая, но народу в ней с избытком. Воздуха здесь не было, сплошь табачный дым, который не мог перебить вонь от грязной одежды и немытых тел. Камера сырая сама по себе, а еще здесь на веревках под самым потолком сушилось нижнее белье, носки и даже портянки. Кто это, интересно, здесь носил сапоги-прохоря. Впрочем, этот вопрос Захара интересовал едва-едва. Если, конечно, обладателем таких сапог не был какой-нибудь древний вор старинной, «нэпмановской» формации.
Но за столом-дубком гнездилась молодая поросль. Самому старшему блатному лет тридцать, не больше. В запах табачного дыма вмешана была вонь от сгоревшей ваты. Вроде бы телевизор есть, электричество к нему подведено, можно было соорудить кипятильник, так нет, «чифир» приготовили по старинке — на горящей вате из матрасов. Понты не усиливают вкус, но придают ему особое настроение. Обо всем этом Захар подумал вскользь, из тошноты головокружения.
«Деготь» еще только готовился, на стол не накрыли, поэтому сортир можно было занимать. А оттуда воняло, хоть святых выноси. Захар слышал, как пролилась вода, как лязгнуло ведро. С толчка слез мордастый толстяк с короткой толстой шеей. Он вышел прямо к Захару.
— О-о, новенький! — обрадовался он.
И протянул ему руку, якобы для приветствия. На самом деле Захара тупо проверяли. Нельзя пожимать руку «петуху» и человеку, который только-только справил нужду на виду у всех.
— Помочь хочешь? — Захар обозначил движение, как будто собирался отдать ему свою скатку из матраса и постельного белья.
— Я с тобой здороваюсь, брат!
— Мои братья руки после параши моют.
— Умный? — набычился арестант.
— Не зли меня, — спокойно и даже с улыбкой сказал Захар.
— А то что?
Захар пропустил вопрос мимо ушей. Всем своим видом он давал понять, что толстяк умер для него. Но если он вдруг воскреснет, придется зажмурить его по-настоящему.
Он подошел к столу, за которым собрались избранные. На него демонстративно не обращали внимания, но все же он поздоровался.
— А чего так тихо? — спросил паренек с большими глазницами под маленькими бровями.
Глазки такие же маленькие, как и брови. Зато наигранной наглости в них выше крыши. Но это все на показуху. Он спросил, а сам невольно огляделся: как реагируют на него остальные.
Захар едва коснулся его взглядом. Он смотрел на коренастого парня с широким приплюснутым носом и полузакрытым правым глазом. Зрачок этого глаза безжизненно смотрел куда-то сквозь Захара. Ненастоящий зрачок, стеклянный.
— Шумно тут у вас, поэтому и поздоровался тихо, — сказал Захар. — Все равно ведь не услышите.
— Зато увидим, — усмехнулся одноглазый.
— Ну ты же смотрящий, ты должен видеть.
— У меня на лбу ничего не написано.
— Написано. Для тех, кто читать умеет.
— А ты, значит, умеешь?
Захар кивнул, и его повело в сторону. Он стал терять равновесие, но кто-то схватил его за плечи.
— Ниче се, у него тут распахано!
Это был толстяк с толчка, и он рассматривал шрам у него на темечке. Мало того, что Захару трепанировали череп, ему еще пластину титановую вставили, волосы на которой совсем не росли.
По этой пластине и щелкнул пальцами толстяк. Захар едва не потерял сознание от боли.
— Зачем?
Он чуть не упал, поворачиваясь к толстяку.
— А вдруг ты робот? — засмеялся тот.
— Не робот. Но уродов распознаю на раз.
Под мышкой у Захара матрас, в руке сумка, он просто не мог ударить толстяка кулаком. И ногой тоже. А бить головой — смерти подобно. Он просто сдохнет от боли, если сделает это. Или даже впадет в кому. Но толстяк перешел черту, и Захар просто обязан был ответить.
— А кто урод? — взвыл мордастый.
И Захар ударил. Со всей силы. В голове взорвалась бомба, земля ушла из-под ног. И он даже увидел себя летящим вниз с отвесной скалы в бурлящую горную реку.
Но в себя он пришел в положении стоя. Его качало из стороны в сторону, его выкручивало вокруг своей оси, но он стоял и смотрел на толстяка, который с трудом поднимался с пола. Поднимался и при этом испуганно пятился. Как будто поверил в то, что имеет дело с роботом.
— Гуня, а ты в натуре урод, — раздалось над ухом.
Кто-то стоял сзади и в упор смотрел на Захара.
— Что там? — спросил одноглазый.
Он находился совсем рядом, но Захару казалось, будто он говорит издалека, причем и сверху и снизу одновременно.
— Да ему в больничке надо быть, а его к нам закинули…
— Захара, говорят, на больничку приняли, — сказал кто-то.
Захара повело в сторону, он снова стал терять равновесие, но упал почему-то на какую-то шконку. Кто-то кому-то что-то говорил, кто-то поднимался с этой шконки, освобождая Захару место. Говорили все, говорила вся камера, говорили даже стены, пол и потолок, но Захар уже ничего не понимал. Он стремительно терял сознание.
