Глава пятнадцатая

Заброшенный дельфинарий находится в пяти кварталах от моего дома; может, немного дальше. Не помню, кто предложил туда пойти. Кажется, про него рассказала Яна. Раньше там был бассейн, куда в детстве она ходила плавать, потом в здании оборудовали дельфинарий, однако дельфинарий не принес надежды на прибыль, и его закрыли, а дельфинов перевезли. Я нашел в сети фотографии внутренней заброшенности помещения: снимки погибающего здания выглядели многообещающе. Автор фотографий писал, что договорился с охранницей дельфинария, она впустила его пофотографировать внутри за небольшой презент. Идея побывать в этом месте мне приглянулась. Кажется, это было в мае; обычная ростовская жара еще не успела наступить, сирень цвела вовсю, город накрыла удушающая волна пыли. Я созвонился с Димой, Ромой и Крупковским. Дима и Рома захотели пойти, а Крупковский отказался. В последнее время его не тянуло с нами в заброшки. Может, перегорел, нашел новое увлечение. Я уже писал, что он менял увлечения как перчатки. Возможно, была и другая причина: Крупковский перестал с нами ходить после посещения завода в Красном Сулине, маленьком умирающем городе к северу от Ростова; поездка вышла насыщенная, мы бродили по цехам, забирались на крыши зданий, поднимались на кран; после посещения завода отправились к красносулинскому карьерному озеру, поплавали у берега, развели костер; ночевали неподалеку в палатках. Помню, Влад спал как убитый, несмотря на великое нашествие комаров, случившееся вечером. Вышло отличное приключение. Правда, на самом заводе кое-что случилось, из-за чего, возможно, Крупковскому и расхотелось ходить с нами в заброшки; но, быть может, причина не в этом.

В дельфинарий мы отправились вечером после работы. Несколько остановок на автобусе — и мы на месте. Уже начинало темнеть, но у меня в рюкзаке были заготовлены фонарики. Кроме того, я захватил фотоаппарат и недорогой китайский штатив, купленный на днях в магазине электроники. Рома свой фотоаппарат брать не стал: он купил к тому времени подержанный полнокадровик, но у того что-то случилось с затвором, и фотоаппарат был в ремонте. Решено было обойтись моим «Никоном», к которому Рома относился с легкой иронией. Дима с собой как всегда не захватил ничего, кроме юношеского задора.

Дельфинарий располагается посреди тихого спального района. Обычное трехэтажное здание: высокие окна первого этажа забраны ржавой решеткой, которая иногда не подходит по размеру к окнам, но все более-менее широкие отверстия, куда можно пролезть, забиты кусками фанеры. От здания на уровне второго этажа отходит надземная переходная галерея; раньше она вела в соседний дом, но даже снизу видно, что проход заложен кирпичами. Многих стекол в переходной галерее не хватает, а стены дельфинария исписаны граффити. У самого здания припарковано несколько машин; впрочем, скорее всего, владельцы этих машин живут в соседних хрущевках. В одном из окон на первом этаже горит свет.

— Там, наверно, сидит старушка-охранница, — сказал я.

— Постучим?

— Давайте сначала обойдем здание, проведем рекогносцировку.

С фасада в здание проникнуть не представлялось возможным. Старая деревянная дверь главного входа была заперта на новенький цилиндровый замок. Дима подергал ручку.

— Мне бы кусок проволоки, — сказал он. — Враз бы открыл!

— До-о. — Рома был ироничен и саркастичен. — Тут у нас одни взломщики, смотрю, собрались.

— Шпильку бы, — сказал Дима.

— Пошли дальше, взломщик.

Мы завернули за угол. В торце дельфинария отыскалась новенькая металлическая дверь. Судя по всему, ею часто пользовались. Дима подергал ручку: закрыто. Мы зашли за дом. Сзади все заросло высокой травой; под ногами хрустели осколки стекол. Задний фасад проходил рядом с кирпичным забором, далее в стену дельфинария почти упирались гаражи соседнего гаражного кооператива, а в самом конце фасада, у дороги, стояли контейнеры для мусора. Проход между зданием и забором был совсем узкий, сложно разойтись двоим, а ближе к середине здания коридор завалили обломками кирпичей, ржавой арматурой, останками мебельных гарнитуров, канцелярскими отходами; как будто мусор сваливали не только в контейнеры, но и непосредственно сюда. С улицы пространство между забором и зданием практически не просматривалось, и мы внимательно оглядели задний фасад. Однако и здесь все окна на первом этаже были закрыты решетками и фанерой. В правой части стены у самой земли обнаружилось окно без решетки; скорее небольшая прямоугольная дыра. В дыру при желании можно было пролезть. Мы посветили фонариками в темноту: в пыли и зарослях паутины сложно было что-то разглядеть, но стало ясно, что до пола метра три или чуть больше вниз. Подвал был завален досками и камнями, виднелся угол большого деревянного ящика неизвестного назначения. Дима сунул голову в дыру, чтоб все внимательнее разглядеть.

— Думаю, я смогу пролезть и спрыгнуть, — сказал он. — Тут не так уж высоко. Вот только как потом выбираться.

— Ты туда башкой вперед провалишься, если полезешь, — сказал Рома. — Не дури.

Дима подумал:

— Я бы рискнул.

— Не стоит, — сказал я. — Давайте еще посмотрим.

Мы шагали вдоль забора, стараясь не напороться на арматуру; внимательно разглядывали окна дельфинария. На одном из них сварная решетка закрывала только три четверти окна; оставшаяся четверть была кое-как прикрыта обрезками фанеры, натыканными беспорядочно: лишь бы держалось. Если эти обрезки убрать, в окно можно будет протиснуться. Дима схватил один обрезок и неожиданно легко его вытащил — как гнилой зуб. Образовалась дыра: Рома посветил туда. В глубине помещения блеснула плитка. Мы поочередно посмотрели внутрь.

— Бассейн, — сказал Рома. — Маленький детский бассейн. Пыли сколько! — Он чихнул.

Дима попытался вытащить еще один кусок фанеры, но тот сидел крепко. Дима стал его расшатывать: не поддается. Дима уперся кроссовкой в стену: никак. Уже совсем стемнело; в небе лежали слепящие осколки звезд.

— Давайте все-таки попробуем договориться с охранницей, — предложил я.

Мы обошли здание, вернулись к светящемуся окну. Дима с Ромой переглянулись.

— Ну?

Я постучал по стеклу. Мы подождали. Свет горел, но к окну никто не подходил. Не раздавалось ни звука. Я снова постучал: еще несколько минут ожидания и ничего.

— Может, ее там и нет, — сказал Рома. — Ушла, а свет оставила, чтоб думали, что на месте.

Предположение показалось логичным. На всякий случай я постучал еще раз, уже без всякого стеснения: ясно было, что договариваться не придется, никто нам не откроет.

— Ну что, домой? — предложил Рома.

— Давайте еще раз попробуем то окно, — сказал Дима. — По-моему, в последний раз мне удалось расшатать доску.

Мы завернули за угол. Дима расшатывал фанеру, а мы с Ромой зубоскалили. Дима вспотел от напряжения.

— Пацаны, хватит ржать, помогите, что ли!

Рома взялся за фанеру и выломал кусок вместе с гвоздем. Дыра стала немного больше, но все равно недостаточно, чтоб пролезть. Работа кипела.

— Пить хочется. Кто-нибудь воды захватил?

Я достал из рюкзака бутылку минералки. После получаса непрерывного труда мы все тяжело дышали и вытирали пот. Дима нашел на земле камень и долбанул им по доске: раздался звук, похожий на выстрел, по дереву пошла трещина, но доска выдержала.

— Эй, тише, — шепнул Рома.

Кто-то подошел к контейнерам выбросить мусор. Мы замерли. Отсюда было видно контейнеры и человека с мусорными пакетами в руках, но очень смутно, потому что совсем стемнело, а электрический фонарь возле контейнеров едва светил и помаргивал. Не знаю, заметил ли нас человек; в любом случае он ушел, ничего не сказав. Дима еще раз ударил по доске: безрезультатно. Дима чертыхнулся и отбросил камень.

— Давайте завтра лестницу притащим, — предложил он. — На втором-то этаже решеток нет, легко залезем.

— Как ты себе это представляешь? — хмыкнул Рома. — Лестницу на глазах у всех переть? Тогда уж точно вызовут ментов.

— Да мы осторожненько. На тачке привезем.

— До-о.

— Сам ты «до-о», блин.

— А лестница у тебя есть вообще?

Дима почесал затылок.

Я вспомнил:

— У Крупковского есть складная лестница, можно одолжить. Но ее не хватит: тут высоко. Можно скинуться, конечно, и купить новую.

Дима нахмурился. Потом улыбнулся:

— Тю. К черту лестницу. У меня ведь гвоздодер есть. С гвоздодером мы тут быстро расковыряем.

Было предложено собраться здесь завтра, но уже с инструментом. Однако завтра не получалось у Ромы. А послезавтра нашлись дела у Димы. Таким образом, приехали сюда снова мы только через три дня в пятницу вечером. Ничего не изменилось. Здание выглядело таким же серым и обшарпанным; все те же решетки на окнах первого этажа. Свет в комнате охранницы горел. Мы постучали туда на всякий случай: никто не открыл. Внезапно нас окликнул проходивший мимо старик в спортивном костюме:

— Вам Любаша нужна?

Мы переглянулись.

— Здравствуйте, — сказал я. — Да, хотели с ней поговорить.

— Да она у внуков! — Старик подмигнул. — Это уж точно, кошелка старая! — Он глядел на нас без подозрения, очень доброжелательно. — На другом конце города. Свет зажигает, чтоб хулиганов отпугивать, а сама — фьють!

— Жаль.

— Она вам свой телефон не оставила?

— Нет.

Старику хотелось поговорить. Он проводил нас до угла здания, не переставая громко рассказывать о старой кошелке Любаше; видно, они давно были знакомы. Мы узнали, что Любаша — вредная, но добрая бабка. Печет отличные блины, которыми угощает весь двор. А сама блины не ест: у нее диабет. Кроме того, она глуховата: вы на всякий случай еще постучите, вдруг не услышала. Хотя, конечно, куда там не услышала: у внуков она!

На углу дома мы вежливо попрощались со стариком и остановились возле кирпичной стены; я притворился, что роюсь в рюкзаке. Старик, бормоча под нос, побрел по грунтовой дорожке между старыми тополями.

— Любопытно, что он не удивился, что у нас какие-то дела к этой Любаше, — заметил Рома.

— Может, она травой торгует? — Дима сделал круглые глаза. — Чего смеетесь? Чем еще бабке заниматься? Вот и устроила маленький бизнес.

Мы нырнули в узкий проход между забором и зад-ним фасадом дельфинария. Дима достал гвоздодер.

— Ого, какая фомка! — усмехнулся Рома. — Если нас с этим поймают, точно решат, что мы грабители.

— Но мы ведь не грабители. — Я ткнул себя пальцем в грудь. — Мы — честные потрошители заброшек.

— Звучит круто, — сказал Дима.

Даже с фомкой не так уж легко было отдирать куски фанеры. Мы провозились больше часа, вымокли от пота и были злы как собаки. Под конец уже не заботились о тишине и, если надо, колотили по доскам камнями и гвоздодером. Затихали, только если слышали голоса возле мусорных контейнеров; потом снова продолжали. К тому времени, когда дыра стала достаточно широкой, чтоб в нее можно было пролезть, в городе наступила ночь. Как самый худой первым в дыру ныр-нул Дима. Я передал ему рюкзак, штатив и фотоаппарат. Полез сам: из нижней части рамы торчал железный прут, и это было довольно сложно. Упираясь ногой в едва выступающий над стеной кирпич, изогнувшись, я как змея просачивался внутрь.

— Блин, аккуратней, тут стекло, — сказал вдруг Дима.

Я как раз спрыгивал с подоконника. Замер на полу. Посветил фонариком: из рамы торчал острый осколок стекла. Если бы я сдвинулся немного в сторону, залезая внутрь, то мог бы напороться на него животом, а если б неудачно наклонился, то и шеей.

— Ром, погоди.

Я забрал у Димы гвоздодер и выбил осколок стекла. Раздался громкий звон.

— Порядок, лезь.

Роме пришлось сложно: он был крупнее любого из нас и чуть не застрял. Но, подбадриваемый нашими советами и отшучиваясь в ответ, все-таки пролез. Наконец все были в сборе.

Мы включили фонарики.