Наши дни
– Повесилась в бане, – вслух проговорил Петр Сергеевич и отшвырнул от себя листы. Резким, нервным жестом сорвал с носа очки и немедленно засунул дужку в рот, принялся покусывать, сам того не замечая. Он всегда делал это в минуты особенно сильного напряжения, волнения, и избавиться от противной привычки пока не получалось.
Принесенную ему рукопись Петр Сергеевич читал уже третий час. Он пока не мог понять, кто автор этой писанины. Знает ли он эту женщину-журналиста лично или нет? Но особа эта была ему малосимпатична.
Петр Сергеевич прекрасно знал такую породу женщин, которых принято называть успешными. Сейчас они повсюду: в банках, турбюро, юридических фирмах. Читают лекции в университетах, лечат больных в платных клиниках, строчат бойкие статейки в газеты и журналы.
Образованные, остроумные, напористые, самостоятельные, никогда не забывающие о собственной выгоде, они бодро двигаются по жизни, чеканя шаг, наступая другим на пятки и не стесняясь пнуть более слабого, если подвернется случай.
Эгоизм – вот что составляет их суть. Ее суть. Суть этой самой Марьяны.
Вот только стержня – нет. Вертлявость одна. Все «я» да «я», а чего хочет – сама не поймет. Вроде и муж с детьми ни к чему, только карьера, а при этом отцу с матерью, сестре с мужем, которые сумели хорошие семьи создать, завидует. Беда случилась, так она быстрее свою задницу спасает: прикрылась Журналом своим, а мать и отец – побоку.
Петр Сергеевич обнаружил, что грызет дужку, как дворняга – мозговую кость.
– Чтоб тебя! – Он бросил очки поверх рукописи и выбрался из-за стола, потирая затекшую шею.
В спине что-то хрустнуло, и Петр Сергеевич в сотый раз подумал, что надо бы сходить к специалисту, проверить, как поживает давняя подруга – позвоночная грыжа. На упражнения он давно наплевал, того и гляди так защемит, что не разогнешься.
Он был в одной рубашке и галстуке, пиджак остался висеть на спинке кресла. Снова забыл повесить в шкаф, на плечики, досадливо подумал Петр Сергеевич. Жена непременно заметит новые складки на пиджаке и станет ворчать. В остальном общались они давно уже как соседи, но пилила его жена как родного.
Петр Сергеевич прошелся по кабинету, рассеянно глянул в окно. Скоро закончится рабочий день, сотрудники потянутся к выходу. Сам он частенько задерживался подольше, постоянно находились какие-то дела. А сегодня уж точно засидится допоздна. Нужно дочитать рукопись – и сделать это здесь, не под приглядом жены.
Он покосился на открытую папку, как на гремучую змею. Она таила что-то, о чем ему не хотелось знать. Петр Сергеевич прислушался к себе.
По правде говоря, вовсе она не плохая, эта несчастная Марьяна. Может, не так уж и много в ее характере от пробивных стервозных баб, которых нынче пруд пруди. Просто в голове намешано всякого разного, да и одинокая она. И перепугана до чертиков…
Как и он сам.
Пора признать: его страшит ниточка, которая привела Марьяну к нему.
Петр Сергеевич подошел к шкафу со стеклянными дверцами. Там, за стеклом, приткнулась на полке большая фотография, сделанная еще в молодости: он сам, его жена, Хрусталев и Наташа, как всегда – с улыбкой до ушей.
Ната и Хрусталев прожили семь лет, пока она не погибла в аварии. Петр Сергеевич до сих пор не мог взять в толк, что сестра нашла в этом мужчине. Малосимпатичный, угрюмый, брюзгливый, занудный тип, хотя голова, конечно, светлая.
Петр Сергеевич с Хрусталевым знали друг друга сто лет – еще со студенчества. Учились на одном потоке, но в разных группах. Могли даже считаться приятелями, мало того, что долгое время были еще и родственниками. Но Хрусталев упорно, даже наедине, обращался к Петру Сергеевичу на «вы». Петру Сергеевичу приходилось делать то же самое.
«Какого рожна ты приволок мне эту дрянь?» – подумал он.
Неужели Хрусталев знает про Галку? Нет, не может быть. Откуда ему знать?
Выходит, просто совпадение?
Нужно выпить кофе. В углу небольшого кабинета был, как любил говорить хозяин, обеденный угол: маленький холодильник, микроволновка и низкий столик, на котором теснились электрический чайник, посуда, банки с кофе, чай, печенье и прочее.
Петр Сергеевич надавил на тугую кнопку, и вскоре чайник деловито заурчал, зашумел, грея в своем брюхе воду. Вопроса, что пить, не стояло: чай Петр Сергеевич держал только для гостей. Не считал себя заядлым кофеманом, однако чашки две или три в день выпивал обязательно. Предпочитал, конечно, молотый. У него и кофеварка в кабинете имелась. Только молотый, как на грех, сегодня утром закончился. Поэтому придется довольствоваться растворимой бурдой.
Напиток был готов, и Петр Сергеевич полез в холодильник за сливками. Открыл дверцу и ощутил неприятный запах.
«Надо бы сказать кому-то из девчонок – пусть разморозят, вымоют», – в который раз подумал он, в глубине души зная, что позабудет об этом, как только закроет холодильник.
С чашкой в руках, осторожно помешивая ложечкой содержимое, Петр Сергеевич вернулся за свой стол. Подумал секунду, взял рукопись и переместился на небольшой диванчик, что стоял у стены. Здесь можно устроиться удобнее: снять тесные ботинки, вытянуть ноги, подложить под спину диванную подушку. Читать, судя по всему, придется долго. Он сделал глоток и поморщился – горячо.
«Муж пострадавшей работал в ветеринарном управлении. А еще разводил собак. Женщину звали…» – прочел он, скользнув взглядом по строчкам. Ему не нужно было читать об этом. Он прекрасно знал, что случилось шесть лет назад в Марий Эл.
Петр Сергеевич не помнил, как и когда познакомился с Галкой. Они жили на одной улице, в пригороде Йошкар-Олы. Там, где сейчас селятся состоятельные люди, а раньше был обычный окраинный район. А поскольку он не мог вспомнить, когда Галка появилась в его жизни, то получалось, что она была всегда, сделавшись частью его самого. По-настоящему звали ее Зиной, а Галкой прозвали из-за фамилии – Галкина. Она терпеть не могла своего имени – не признавала ни Зины, ни Зинаиды. Так и стала для всех Галкой. Даже выйдя замуж, фамилии не меняла.
Была она шустрая, остроглазая, блестящие волосы с рыжиной струились мягкими волнами до самой попы. Петр Сергеевич не мог припомнить никакого другого человека, в котором жизнь так кипела бы, фонтанировала, сверкала, лилась через край.
Галка не могла усидеть на месте – ей постоянно нужно было куда-то мчаться, кого-то выручать, в чем-то участвовать. При этом не была она ни чересчур шумной, ни надоедливой – просто никто никогда не видел, чтобы эта девочка бездельничала. Она умела делать быстро и ловко все, за что принималась: читать, шить, готовить, мыть пол, вязать шарфы и варежки (ее мать потом продавала их). И училась Галка на отлично.
В общем, она была совершенством. Так думал Петр Сергеевич – в те далекие годы просто Петюня. Сколько он знал Галку, столько же и любил. Она вся была – огонь и огненный ветер. Ни одна женщина за всю его последующую жизнь не могла хоть чуточку сравниться с нею, а уж тем более превзойти. Все меркли в сравнении с яркой рыжей Галкой, казались тусклыми серыми тенями. Жена – тоже.
Галка и Петюня учились в одном классе. Отмечали дни рождения с разницей в неделю. Делились секретами и проблемами. Выручали друг друга, когда нужно было – а бывало это нередко. Вместе ездили в пионерлагерь, вместе гуляли по вечерам после школы. Оба были из небогатых семей и мечтали о лучшей жизни.
Много было общего, и только одно различие. Галка Петюню не любила.
Она была его дыханием, его небом.
Он был для нее просто друг – и ничего больше.
Даже сейчас, когда ее нет, а он мужчина средних лет, у которого болит спина и пошаливает печень, это больно. А уж в те годы…
Галка бегала на свидания, а он скрипел зубами от тоски. Поначалу она рассказывала другу детства о своих кавалерах, но после того, как Петюня не выдержал и признался ей в любви, перестала. Да и вообще отдалилась. Наверное, не хотела причинять ему боли. Или чувствовала себя неловко рядом с ним – знала, что никогда и ничего между ними быть не может.
Петюня окончил школу и уехал поступать в Казань. Казанский медицинский славился на всю страну, но главное – Казань была далеко. Ему хотелось уехать, чтобы больше никогда не видеть Галки. Он думал, что так сумеет выжечь ее из своего сердца.
Правда, в Йошкар-Оле оставались отец и мать, и, приезжая навестить их, Петюня волей-неволей узнавал, как живет Галка. Ему и спрашивать не нужно было: мать, не подозревающая о том, какая буря бушует в сердца сына, подробно рассказывала, чем нынче заняты Петюнины друзья детства.
Галка училась в родном городе, но вуз не окончила. Поначалу жизнь ее не складывалась, и подружки, наверное, злорадствовали: самая красивая и заметная из них, она никак не могла ни женского счастья найти, ни профессионального успеха добиться.
Замуж Галка вышла на втором курсе и сразу забеременела. Или, может, шла под венец, будучи в положении. Институт пришлось бросить, и после доучиться не удалось. Дочка родилась болезненная, и, пока Галка мыкалась с ней по врачам, муж ушел из семьи.
Петюня решил было, что это его шанс. Купил цветы, шампанское, девочке набрал игрушек и сладостей – надеялся оказаться тем самым надежным плечом, на которое любимая сможет опереться. А там, глядишь, и разглядит, и тоже полюбит…
Только ничего не вышло. Не нужно было Галке ни плечо его, ни сердце.
Она во второй раз отказала Петюне, и на этот раз куда резче, чем в первый.
– Нашел бы ты себе кого-нибудь, – сказала Галка, глядя сквозь него усталыми равнодушными глазами. – Не будет у нас ничего. Неужели не ясно?
Теперь ему было ясно все. К любви примешалась обида – такая горькая, горше которой и на свете нет. Как бы ни было ей плохо, а с ним, выходит, еще хуже. Каким бы хорошим он ни был, для нее, получается, все равно плох.
Когда Петюня вернулся в тот день от Галки, мать наконец-то все поняла и больше в редкие его приезды в родной город о ней не заговаривала.
Он сосредоточился на учебе и работе, обзавелся женой и квартирой, из Петюни превратился в Петра Сергеевича. Детей у них с женой не было.
Но всегда, все эти годы Галка не отпускала его. Его чувство уже не было открытой раной, которая сочилась кровью. Осталась лишь ноющая, глухая боль, которая становилась сильнее по ночам.
Приехав хоронить отца, он снова, впервые за долгое время, увиделся с Галкой. Жены с ним не было – укатила на конференцию в Москву.
Первая и единственная Петюнина любовь похорошела и расцвела так, что многолетние усилия забыть о ней рассыпались в прах. И почти сразу же он сообразил, в чем причина этих перемен. Галка снова вышла замуж – и на этот раз ей повезло. Новый муж удочерил ее дочь, и теперь все, чего ей хотелось, – это подарить ему родного ребенка.
Петр Сергеевич видел, как Галка смотрит на этого мужчину (ничего особенного, парень как парень, невысокий, жилистый, темноглазый), и отчетливо понимал: Галка чувствует к мужу то же самое, что ее друг детства все эти годы чувствовал к ней. Но муж отвечает ей взаимностью. Эти люди любили друг друга – такое было невозможно скрыть, и, уезжая обратно в Казань, Петр Сергеевич впервые окончательно поверил, что их пути с Галкой разошлись навсегда.
Валерий – так звали второго мужа Галки – был родом из какой-то деревни. Переехал в Йошкар-Олу, стал жить с Галкой в ее доме, и многие снова ехидничали: первый муж был гулена, второй – вроде приживалки, да еще и моложе на одиннадцать лет. Только злые языки быстро приумолкли.
Новый муж оказался хватким и деловым. Быстро продвигался по карьерной лестнице в ветеринарном управлении, а помимо этого занимался разведением собак. Стаффордширских терьеров чаще других пород называют собаками-убийцами. Но популярность их высока, и потенциальные собаковладельцы готовы отдать немалые деньги, чтобы получить правильно воспитанную, отлично выдрессированную собаку.
Очень скоро на смену Галкиной развалюшке пришел роскошный двухэтажный дом из красного кирпича. Валерий купил еще и соседний участок, и теперь за высоким забором была территория в тридцать соток. Бассейн, беседка, баня-сруб, по размерам не уступающая иному дому. Галка разъезжала на собственном внедорожнике и отправила старшую дочь учиться в Москву, как та и мечтала.
В тридцать пять Галка родила второго ребенка – снова девочку.
Этими сведениями Петра Сергеевича опять снабжала мать: она и помыслить не могла, что сын, приближаясь к середине жизни, будучи давно и (вроде бы) счастливо женатым, до сих пор не утратил чувств к бывшей соседке и однокласснице.
Во второй половине жизни у Галки все складывалось образцово. Никаких слабых мест – сплошная превосходная степень: материальное благополучие, любящий муж, замечательные дети. Это было счастье, каким его рисуют себе тысячи женщин, не зацикленных на карьере.
А потом…
Потом все оборвалось наиболее ужасным, невероятным из всех возможных способов. Что в точности произошло в тот день в доме Галки, никто так и не узнал.
В момент трагедии ее мужа не было дома. А когда Валерий вернулся, то обнаружил жену и трехлетнюю дочь мертвыми.
У девочки был диабет первого типа, она нуждалась в ежедневных инъекциях инсулина. В тот страшный день Галка по какой-то причине вколола ребенку смертельную дозу. Неправильно рассчитала? Или сделала это сознательно? С уверенностью сказать невозможно.
Оставив мертвую дочь в детской, Галка пошла в баню и повесилась на бельевой веревке.
Перед тем как пойти на смерть, написала записку. На листочке, криво вырванном из записной книжки, было всего одно слово: «Простите». Снова непонятно, за что она просила прощения: за ошибку или за душегубство, которое у нормального человека и в голове не укладывается.
Следствие решило, что женщина была в шоке от содеянного, обезумела от горя и страха, потому и покончила с собой, даже не попытавшись позвать на помощь, позвонить мужу или вызвать «скорую».
Валерия, само собой, никто и не думал обвинять. Не было ни мотивов, ни поводов, ни причин. Но сам он во всем винил себя и не сумел пережить гибели жены и ребенка. Ничто, кроме смерти, не могло принести ему успокоения, и он воспользовался правом купить билет в один конец.
В один из особенно темных осенних дней, когда тоска заедает даже куда более счастливых людей, несчастный вдовец не выдержал. Схватил охотничье ружье и перестрелял всех своих собак, в которых прежде души не чаял. А после уселся в гараже на табурет, разулся, засунул дуло в рот и нажал на курок большим пальцем ноги. Должно быть, видел что-то подобное в фильмах. Там это срабатывало – сработало и в его случае.
Никакой записки Валерий писать не стал.
Петр Сергеевич почему-то часто представлял себе именно эту, последнюю сцену. Вот Валерий аккуратно развязывает шнурки на ботинках, ставит их рядышком, ровненько, бок к боку. Усаживается на табурет. Поднимает оружие. Металл холодный, и руки у него ледяные, а глаза – стеклянные. Они смотрят прямо перед собой и видят… Нет, никому не нужно знать того, что они видят.
Галки нет уже больше шести лет. Мать Петра Сергеевича умерла в том же году, что и она, и Петр Сергеевич продал родительский дом, чтобы больше никогда не возвращаться в места, где прошли его детство и юность. Это было его попыткой забыть, избавиться от прошлого.
Петр Сергеевич не мог разобраться в себе. Любовь, которую он всю жизнь испытывал к Галке, любовь, которая прежде мучила его и возносила к небесам, теперь пугала. Ему казалось, он никогда не знал этой женщины. Он хотел и не мог понять: случайно она перепутала дозу, а потом покарала себя или все-таки убила свою малышку-дочь намеренно?
Если убила, то, выходит, Галка была опасной сумасшедшей, жестокой и одержимой непонятно какими бесами. То, что она сотворила, уничтожало ее образ, рушило тот замок, который с годами Петр Сергеевич выстроил в душе, куда заключил свое сердце. Он чувствовал себя обманутым, преданным и одиноким как никогда.
В первые месяцы после смерти Галки Петр Сергеевич против воли постоянно думал о том, что было бы, ответь она ему взаимностью. Тогда на месте Валерия мог оказаться он сам. Петр Сергеевич гнал эти мысли, слишком болезненные и тяжелые. Сначала получалось плохо, но потом, видимо, сработал защитный механизм, и постепенно он запрятал их в дальний уголок души, в темное место, куда старался не заглядывать.
Петр Сергеевич сделал еще один глоток, но ароматный напиток казался теперь безвкусным. Он опустил взгляд на раскрытую страницу и увидел, что она трясется в его руке. Имя Галки, отпечатанное на бумаге, набранное чьей-то равнодушной рукой, отзывалось глухой болью в сердце.
Для Марьяны судьба Галки, так тесно сплетенная с судьбой Петра Сергеевича, не имела особого значения. Ее имя было лишь еще одним именем в списке – сухим, безликим, ничего не значащим набором букв.
В списке…
До этой поры Петр Сергеевич не задумывался о том, что за смертью Галки и ее дочери может стоять какая-то тайна, может крыться что-то другое, не просто небрежность, ошибка, помрачение сознания или не выявленная вовремя душевная болезнь. Он не подозревал, что были и другие женщины, совершившие нечто похожее. Между этими женщинами была какая-то связь, обнаруженная Марьяной Навинской. Возможно, ей удалось докопаться до сути, и тогда разгадка тайны – вот она, лишь руку протяни.
«Но хочу ли я знать? – внезапно подумал Петр Сергеевич. – Не лучше ли оставить все как есть?»
Однако выбора у него не было. Он одним глотком, как водку, допил кофе и отодвинул от себя чашку. Перелистнул страницу, где Марьяна описывала смерть Галки и ее дочери, и стал читать дальше.
