«Привет, Алёнка! Пишет тебе твой боец-погранец и очень по тебе скучает. Надеюсь, ты тоже. На последнее мое письмо из учебки ответ от тебя пока не приходил. Почтари обещают, что придет по новому месту службы, только может задержаться. Граница – это ведь не просто каемка на карте, она иногда там проходит, куда Макар телят не гонял. Призывают – не знаешь, где окажешься, за полярным кругом или в песках, на морском курорте или на голой скале. И с какой стороны Родина – тоже неизвестно. Кругом заграница. Вроде, ничем уж красноярского пацана не удивить. Однако меня удивили в первый же день, как прибыл в часть. Но об этом писать не положено. А ты пиши, как раньше, на в/ч 16380, должно дойти. Привет моим и твоим, всем нашим. Учись там хорошо, вернусь – буду догонять. Целую твои зеленые глаза. Любящий тебя Андрей».

Туда везли самолетом. Долго летели, на север ли, на юг, в Мары или на Кушку – неизвестно. Под конец качало здорово, потом кидало, потом наизнанку выворачивало. Но сели, отдышались, отмылись, сходили на обед – и стройся. Без слов, без музыки – шагом марш на занятия. Вот тут-то мы и припухли. Потому что занятие вел поп.

Отец Роман – молодой совсем, хоть и бородища до пупа. В рясе черной, просторной, как занавес, сам на голову выше любого бойца. Первым делом заставил нас зубрить молитвы.

– Пока молишься, в штаны не навалишь, – приговаривал. – Невместно. Хотя… случаи, конечно, разные бывают. Иной раз и не удержишься. Но статистика, с Божьей помощью, показывает, что нейролингвистическое программирование способствует стабилизации очагов возбуждения в коре головного мозга. Пока думайте так, нехристи, потом поймете, как на самом деле. Аминь.

Вот такой он у нас, отец Роман. Первые дни только с ним и занимались.

После молитвы, бывает, построит в шеренгу да как рявкнет вдруг:

– Сомкнись! Плотнее строй, воинство православное! Вас сюда прислали боевую задачу выполнять, а не краснеть удушливой волной, едва соприкоснувшись рукавами!

Однажды начал вдруг читать нараспев, не по-церковному:

– «Гектор пылал разорвать у Данаев ряды и пытался

Всюду, где видел и гуще толпы, и оружия лучше;

Но разорвать их нигде он не мог, беспредельно пылавший;

В встречу данаи, сомкнувшися башней, стояли, как камень…» Ясно, нет?

Мы молчали, неопределенно переглядываясь.

– Сомкнувшися башней, стояли, как камень, – повторил отец Роман. – Фалангой они воевали. Плотным строем.

– Так перестреляют плотным строем, батюшка! – рискнул поднять хвост Ванька Свиридов, второй номер минометного расчета. – Один снаряд – и взвода нет.

Отец Роман насупился, утопив половину лица в бороде. В первый раз я тогда заметил, что борода у него с сединой.

– Видал бы ты тот снаряд… – сказал он угрюмо. – Ну, да это вам командиры доведут. После присяги.

Тут он ошибся. Присяги-то нам дожидаться не пришлось. Добрые люди ее еще в учебке принимают, а у нас по-другому вышло. Совсем по-другому…

Обитаемого жилья вокруг расположения части, говорят, на много дней пути нет. Не знаю, кто это измерял и как, разве что с самолета, поскольку дорог тоже в пределах видимости не обнаружено. Зато аэродром – будь здоров, в три полосы, по пять тыщ каждая, хоть «Руслан» сажай, хоть «Мрию». Да они и гудят день и ночь – не «Русланы» с «Мриями», а всякие. В основном транспортные, конечно, причем знающие ребята подметили, что плюхаются к нам не только «Илы» с «Тушками», а попадаются и «Боинги» с «Миражами». Хотя в наше время это не в диковинку. Зато нехватки ни в чем нет, и кормежка зачетная. Ну и слава богу.

А вот в увольняшку сходить некуда. Не говоря уж – в самоволку сбегать. Кругом колючка да патрули. Только и остается развлечений – самому в патруле прогуляться. Тут иногда и сюрпризы бывают.

Раз как-то поставили нас со Свиридовым в патруль, а начальником – батальонный замком по вооружениям, целый майор Томилин. Маршрут новый, я тут ни разу еще не ходил. Ну, надели, как положено, повязки, нацепили штык-ножи на ремни и бредем, не торопясь, по вечернему холодку. Обогнули горку, на которой высотомер стоит – кивает, и тут я прямо запнулся от неожиданности. И Ванька тоже замер. Смотрим – перед нами, в низинке, натуральный город! Улицы, дома этажей по двенадцать. Кинотеатр!

Машин, правда, нет, светофоры не мигают. И ни души.

– В первый раз тут? – Майор не обернулся даже.

Видно, не одни мы с Ванькой клювы разевали на этом месте. Бывали и другие вороны.

– Да… жил когда-то город, – Томилин постучал каблуком в крайнюю плитку тротуара, будто боялся, что провалится. Потом быстро, как по тонкому льду, пошел вперед. Стены звонко возвращали эхо шагов. Но стоило остановиться, и наступала такая тишина, какой в нормальном городе никогда не услышишь.

– А что тут случилось, товарищ майор? – Я разглядывал мутные отсветы заката в окнах. – Авария какая-то?

Стекла везде были целы, хоть и запылились. Сдуру можно было подумать, что жители сплошь увлекаются фотографией. Сидят по домам, фотки печатают под красными фонарями.

– Может, радиация тут? – Ванька деловито прокашлялся и сплюнул.

– Не трясись, – сказал майор, – ни черта тут нет. Просто время его подошло… – он остановился на мгновение, к чему-то прислушиваясь. – Подползла граница. Пора город сдавать…

– Виноват! Как это так – сдавать?! – блеснул патриотизмом Свиридов. – На каком основании? У нас ведь границы – нерушимые! Я правильно понимаю? Мы же договор со всеми странами подписали!

Томилин покачал головой:

– С этими не подписывали.

– Так надо подписать! – горел Ванька. – А то городов не напасешься!

– Вот ты когда-нибудь и подпишешь, – невесело усмехнулся майор. – Неизвестно только, с какой стороны…

Вижу, не хочет дальше объяснять командир. Будто стесняется или стыдится чего-то. Или просто тошно. Я давно заметил – тут многие так: начинаешь расспрашивать, а они только отнекиваются. Мол, придет время – узнаешь. Что надо – доведут. По особому распоряжению. После присяги. В части, касающейся. Так толку и не добьешься.

Но Ванька Свиридов, он дотошный. Он и с начальства живого не слезет.

– Разрешите еще вопрос? – говорит.

Но майор вдруг поднял руку.

– Тихо!

Насторожился. Мы тоже прислушались. И действительно, откуда-то доносился строевой ритмичный топот.

Томилин удовлетворенно кивнул и двинулся дальше.

– Это тоже патруль.

– Ничего себе, – пробормотал Свиридов. – Во службу тянут ребята! В патруле в ногу ходят!

Из-за угла ближайшего дома показался человек в странном камуфляже. Вместо брюк на нем были шорты и гольфы, на голове – берет с большой пестрой кокардой. За плечами – ранец с торчащей из него антенной. Следом шли еще четверо в таком же прикиде, но на головах – каски.

Увидев нас, передний вскинул ладонь к берету.

– Командир патруля французского легиона лейтенант Лефевр! Приветствую, господин майор!

– Салют, мушкетеры! – Томилин пожал лейтенанту руку и вдруг вскрикнул от боли. На его пальце выступила капля крови. – Ты чего творишь, лейтенант?!

– Прошу простить, господин майор! Распоряжение по сектору. – Лефевр поднес к глазам нечто вроде брелка с торчащим из него коротким шипом. – Все в порядке! Прикажете также подвергнуться анализу?

– В другой раз, – буркнул Томилин, облизывая палец. – А в честь чего проверка?

Лейтенант помрачнел.

– У нас вчера двоих увели. В том числе полковника Вилье…

– Не может быть! – Томилин резко повернулся и посмотрел в ту сторону, где солнце падало в просвет между домами. – А, черт! Бедный Шарль…

Лефевр покивал.

– Через два дня полковник должен был улететь на материк… – Он снова козырнул. – Мне нужно идти. Будьте осторожны, господин майор. Этот сектор больше не может считаться безопасным. Не стоит патрулировать его с новобранцами…

Французы ушли.

– С новобранцами, – проворчал Свиридов тихо, чтобы не слышал майор. – Штаны бы сначала надели, дембеля с понтом! И где это они научились так чисто шпарить по-нашему? – прибавил он громче.

– По какому это, по-вашему? – рассеянно спросил Томилин, думая о чем-то своем.

– Ну, по-русски. Ведь без малейшего акцента! Если бы не форма, так прямо свои!

– Тут все свои, – оборвал его майор. – И французы, и американцы, и немцы. И остальные. Все в одной лодке… Кстати, чтоб наперед ты знал, боец: говорил-то он по-французски.

– То есть – как? – Свиридов посмотрел на майора с опаской. – Виноват, не понял…

Томилин посуровел лицом.

– Все, отставить разговоры! Кругом марш! Возвращаемся в расположение части. С таким отрядом тут делать нечего…

– А я считаю, ему просто в лом было пешком топать! – заявил Свиридов, садясь на койке. – Вот он и намотал нам лапши на уши – про границу да опасность. А сам просто в дежурку торопился, к домашним котлетам!

Казарма мирно похрапывала, только в дальнем углу кто-то криворукий все никак не мог пришить подворотничок. Дедовщины тут не было, дедов вообще держали отдельно, и были они какие-то тихие. Пуганые, что ли? В общем, заткнуть Ваньку было некому.

– Про опасность не Томилин говорил, – все-таки возразил я. – Это француз предупреждал.

– Да какой там, в задницу, француз?! – отмахнулся Свиридов. – Ты что, серьезно поверил, что эти клоуны – иностранцы?

– А кто?

– Да самые обыкновенные ролевики! Знаешь, такие придурки, что сами себе шьют форму и бегают с игрушечными автоматами. Ты, кстати, автоматы видал у них?

– Ну…

– Может, марку назовешь? – Ванька прищелкнул языком. – То-то! Нет такой марки! Фуфло пейнтбольное!

– Да откуда здесь ролевики? – не сдавался я. – Кто их сюда пустит? Пограничная зона, пропускной режим…

– Это тебе кто сказал? – ехидно улыбнулся Свиридов. – Товарищ майор сказал? А еще он сказал, что тот чудак по-французски с нами говорил. Этому ты тоже веришь? А я так сомневаюсь. Тут, может, до пограничной зоны еще километров пятьдесят! Просто нас, салабонов, стращают, чтобы бдительность не теряли. Может, это вообще специальный такой город – для игры в пейнтбол! А что? Вон целые корабли в море топят, чтобы дайверов развлекать. Может, и здесь так?

Ванькины слова меня злили. Во-первых, потому, что возразить было нечего. А во-вторых, просто хотелось спать.

– Ну и что ты собираешься делать со своими сомнениями? – устало спросил я. – Пойдешь и скажешь Томилину, что он врет?

Ванька пожал плечами:

– Зачем? Пусть врет, если ему нравится. Красиво даже выходит. Только задешево меня не купишь. Я вот пойду и проверю, что там за французский легион и что там за сектор у них такой!

От неожиданности мне даже спать расхотелось. Я тоже уселся на койке.

– Ты что, сдурел?! Как это ты проверишь?! Когда?!

– Да прямо сейчас! – Ванька принялся натягивать штаны. – Ну, чего сидишь? Одевайся!

– А я-то здесь при чем?!

– Ссымневаешься? Ну правильно. Я и один схожу. Только уж тогда не говори, что вру! Будешь каждому слову верить, как проповеди отца Романа!

– Не дождешься! – сказал я и тоже начал одеваться.

Ночью город был еще мрачнее, чем на закате. Вообще на человеческое жилье не похож – ущелья какие-то, а не улицы. Мало того что тихо, как на ватном складе, так теперь еще и тьма кромешная, какой вблизи жилья сроду не бывает. Фонарик-то мы из дневальной тумбочки сперли, но толку от него здесь, как от свечки в чистом поле – все равно дальше своего носа ни черта не видно.

– Ох, напоремся мы на патруль, – вздыхал я.

Мне было холодно и, откровенно говоря, страшновато. Правда, спать больше не хотелось. Хотелось самому себе морду набить – за то, что согласился на Ванькину авантюру.

– Ничего, – шептал в темноте Свиридов. – Не убьют, поди. Ну, зарядят в лоб пейнтбольным шаром, подумаешь!

– Тебе-то, конечно, без разницы! – огрызаюсь потихоньку, – А у некоторых во лбу не только кость!

Ну, кость или не кость, а иду за Ванькой, не бросать же…

Вот и перекресток тот прошли, где французов встретили.

«Этот сектор больше не может считаться безопасным».

А в чем опасность-то? Заминирован он, что ли?

– Да от кого тут минировать? – фыркнул Свиридов, будто мысли мои прочитал.

Потом помолчал и прибавил:

– Может, утечка газа где… или стена обвалилась…

Ага, думаю, пробрало все-таки! Опасается, краевед хренов! Присмирел…

– Тихо!

Ванька ткнул меня в бок.

– Гаси фонарь!

Тут и я услышал. Голоса. Неразборчиво пока, но явно приближаются.

Влипли.

– Быстро во двор!

Сквозанули через газон, по кустам, за угол. Ждем. Может, пронесет…

– Ну вот, заблудились! – сказал кто-то неподалеку. – Говорил тебе – давай такси возьмем!

– А?! – Ванька так дернулся, что мне пришлось ухватить его за руку.

– Да поставь ты чемоданы, – раздраженно произнес женский голос. – Зажги хоть спичку! Надо же посмотреть, какой номер дома!

– Мама… – прошептал Ванька. – Мамочка! – заорал он в голос, оттолкнул меня и рванул на середину улицы.

Вспыхнула спичка. Огонек маленький, а все же видно над ним два лица – мужское и женское.

– Мама, папа! Я здесь! – Ванька включил фонарь и сразу нарисовался в темноте силуэтом – встрепанный, хэбэшка нараспашку, пилотку где-то потерял – ну прямо дембель. Женщина увидала его, руками всплеснула.

– Ванечка!

И навстречу.

– Вот здорово! – орал Свиридов. – Ко мне родители приехали!

И вдруг откуда-то сбоку метнулась тень, сшибла его на бегу, не дала прикоснуться к матери.

– Бегите, идиоты! Спасайтесь!

Я даже не сразу узнал голос – и злоба в нем, и обида на нас – прямо до истерики. Но громче всего слышен был страх.

Ванька шлепнулся было, но тут же вскочил, направил на орущего фонарь. И видим – это майор Томилин! Мечется, руками машет, а лицо серое, застывшее, будто понял он уже, что не спастись. Тогда я в первый раз и увидел, как это бывает: родители Свиридова набросились на майора сзади и впились зубами – один в шею, другой в плечо. Даже повалить не пытались. Вцепились, повисли и не шевелятся. А глаза радостные.

– Мам, пап… – растерянно произнес Ванька. – Вы чего?

– Это не… – и голос майора погас. Он опустился на асфальт, как большой, равнодушный бизон, у которого на шее висят два равнодушных льва. И он, и они ждут одного – когда придет смерть.

Голова Томилина свесилась на грудь, и мало-помалу сомлел майор. А эти двое только урчали сыто.

– Зачем вы?! – по-детски как-то, с обидой спросил Свиридов. – Мама?!

Еле я успел ухватить его за хэбэшку.

– Стой! Не подходи к ним! Тут дерьмо какое-то творится, Ванька!

Томилин вдруг поднял голову. Я аж попятился: он смеялся! Подмигнул нам, как родной.

– Ну вот и все, – говорит, – и совсем не больно…

Отпихнул Ванькиных родителей, будто пару котят надоедливых – те только молча облизывались да рукавами утирали кровь с подбородков.

– Теперь, ребята, можете подойти, – майор встал как ни в чем не бывало, весь такой пружинистый, энергичный, ни страха в глазах, ни злобы. – Идите, идите, не бойтесь! Сразу не убежали – теперь уж поздно…

Все трое двинулись к нам, неторопливо, вразвалочку. И тут я понял, что начинается самое страшное. Больше всего пугала эта томилинская улыбочка.

– Вы спрашивали, почему город пустует? – сказал он. – Это ненадолго. Скоро мы снова его заселим. Он меняет хозяев, только и всего. Вам еще доведется здесь погулять. И поохотиться всласть…

И руку к нам протягивает, а рука-то темная, вены под кожей почернели и шевелятся, как черви…

Знаю, знаю – не мог я всего этого рассмотреть. От Ванькиного фонарика свету было всего ничего. Но я видел. И в полной темноте увидел бы. И до сих пор каждую ночь вижу эту руку. И когда-нибудь она до меня дотянется…

Но тогда я ни о чем таком не думал, было просто страшно. Ведь вот она – рука, сейчас вцепится…

И вдруг, будто с неба – голос отца Романа:

– Запрещаю тебе!

Не знаю, откуда выскочил поп, я и глазом моргнуть не успел, как он оказался между Ванькой и майором. В одной руке фальшфейер – искры фонтаном, в другой – точно такая же несерьезная пукалка, как у начальника французского патруля – что-то с толстым стволом и баллоном, ну точь-в-точь пейнтбольное ружьё. Однако и майор, и родители Свиридова, как это ружьё увидели, причмокивать аппетитно перестали, хоть нехотя, но попятились.

– Прощай, Томилин, – спокойно сказал отец Роман. – Ты был хорошим солдатом…

– Не торопись, отец, – ответил майор с усмешечкой. – Дай бойцу с родителями повидаться.

– Повидается, когда время его придет, – угрюмо отвечал поп. – Нечего живому с вами разговаривать.

– А сам-то разговариваешь, – майор, будто с ноги на ногу переминаясь, незаметно подступил к отцу Роману на шаг. – Ведь знаешь, что все в конце концов наше будет. Не пора ли утихомириться?

– Назад! – рявкнул поп. – Отойди от меня, бес прельщения! От глаз моих, от ушей моих, от чутья и касания моего – отступись, отвратись!

Он покосился на нас со Свиридовым грозно вытаращенным, налитым кровью глазом.

– А вы чего молчите?! Жить надоело?! Врежьте «Отче наш», да так, чтоб стекла повылетали!

– Ванечка! – сейчас же захныкала свиридовская мать. – Как же нам тяжело без тебя! Одиноко! Холодно!

– Не молчите, дурни! – взвыл отец Роман. – Глушите ее! Она же щупальца вам в мозги запускает!

Я посмотрел на Ваньку и понял, что он совсем раскис – ни черта не врубается, только слезы по мордасам размазывает. А тетка-то не молчит!

– Ну иди же ко мне, сыночек! Не бойся! Все с нами в порядке! И с тобой все будет хорошо!

Вижу – он уж к ней тянется. Да и самому-то мне тошно, чувствую – вот-вот разревусь. Ну я и заорал что есть силы:

– Господи! Иже еси на небеси! Да святится имя Твое! Да приидет Царствие Твое! Да будет Воля Твоя яко на небеси и на земли…

Ванька обернулся, смотрит на меня как на идиота. Но, главное, остановился, к упырям не приближается.

Томилин взъярился, пытается меня переорать.

– Отдай хоть одного! – кричит отцу Роману. – Он уже наш! Меченый! Все равно не убережешь! Уступи!

– Не сегодня, брат! – Батюшка поднял ружье и нажал на спуск в тот самый момент, когда все трое разом кинулись на нас. Их смяло ударной волной и сдуло куда-то в темноту, будто конфетные фантики ветром. Я и глазом моргнуть не успел, как мы остались втроем.

С минуту стояли в полной тишине. Потом Ванька повалился на землю и остался лежать. Я наклонился и потряс его за плечо.

– Ничего, с Божьей помощью оклемается, – сказал поп.

– Что это было?

– Так. Инцидент на границе.

– На границе чего?

Отец Роман не ответил. Он поднял выроненный Ванькой фонарь и протянул мне.

– Свети да не зевай. Этот светец вам жизнь спас. Только по нему и нашли…

– Кто нашел?

– Мы с Томилиным, – он вздохнул. – Быстро бегал майор… Разве угонишься? Не успел я…

Он щелкнул ружьем, отсоединил баллон и последние капли жидкости вытряхнул в лицо Свиридову. Ванька зашевелился.

– Подымай его, – сказал поп. – Нечего тут разлеживаться. Ночь не кончилась…

Вместе мы поставили Ваньку на ноги и повели, держа с двух сторон.

Отец Роман перезарядил ружье и часто оглядывался, наставляя ствол в темноту. Мне тоже все время казалось, что оттуда прямо в спину мне глядят строгие глаза майора Томилина.

– Придете сегодня в церкву, – сказал поп, будто мысли мои услыхал, – свечку поставьте за упокой. Выручил он вас, балбесов, себя не поберег.

– От чего выручил? – спросил я. – Что с ним случилось?

– Узнаешь в свое время, – буркнул отец Роман. – В части, касающейся…

«Здравствуй, Алёнушка. Не представляешь, как я по тебе скучаю. Очень хотел бы тебя увидеть. Только не здесь. То есть ты не подумай, у меня все хорошо. Просто не выспался сегодня. Было трудное дежурство. Это же не на тумбочке стоять – граница все-таки. Может быть, когда-нибудь расскажу, но пока что-то не хочется. Да и нельзя. Одно могу сказать: после того, что со мной… в общем, после сегодняшнего дежурства меня перевели в другую роту. Не для солобонов, а поопытнее. В общем, служба продолжается. Целую тебя. Передавай всем приветы. Скажи, что у меня… нет, лучше не говори. Вернусь – там видно будет. Андрей».

– Занимай шконку, – старшина кивнул в угол. – Да не расчехляйся там особо, скоро на обед строиться. Или пропустишь? Смотри, заставлять не буду.

Он смотрел на меня так, будто я только что из госпиталя после ранения.

– Пойду, – сказал я, хотя в животе и в горле сидело что-то такое, что аппетитом не назовешь. – Две кормежки пропустил. Так недолго и ноги протянуть.

– Силен! – Старшина поощрительно хлопнул меня по плечу. – Некоторые по трое суток на еду смотреть не могут… после первого свидания. А тебе, говорят, еще родня встретилась.

– Не мне. Ваньке Свиридову. Мы с ним в одной роте. Были…

– А что с ним?

Я пожал плечами:

– В санчасти он. Отец Роман говорит, комиссуют…

Старшина нахмурился:

– Отцу Роману, конечно, виднее. Ну, пошли… – и прибавил громко, для всех: – Первая рота! Выходи строиться!

Хотел я его порасспросить, раз уж такой душевный старшина попался, но приказано строиться, значит, стройся. Рота ждать не будет. Война войной, а обед по расписанию.

Однако до обеда опять дело не дошло. Только спортплощадку миновали, как зазвенело со всех сторон – тревога.

– Рота, кругом! – командует старшина. – Бегом – марш!

Вернулись в казарму, а там уж отцы-командиры задачу ставят. Оказывается, самолет-нарушитель вторгся в запретную зону со стороны материка, наши «Миражи» его, конечно, перехватили, взяли в коробочку и ведут сажать. А нас, значит, – в оцепление. Надеялся я, что раздадут ружбайки, как у отца Романа, пощупаю наконец, что это за агрегат. Но нет, не дали. И вообще, закралось у меня подозрение, что против нормальных людей пушки эти не годятся.

Ладно, запрыгнули в «КамАЗ», двинули на аэродром. Лейтенант Баранов, новый мой комвзвода, в дороге сказал нам так:

– Самолет пассажирский. Похоже, просто сбился с курса. Значит, будут гражданские. Поэтому вести себя корректно. Дипломатично.

– Как в прошлый раз? – уточнил чернявый младший сержант.

– Отставить как в прошлый раз! – Баранов погрозил ему кулаком. – Без команды – пальцем не трогать! Особисты сами разберутся, что с ними делать. Наша задача – теляча: обеспечить оцепление. Следить, чтобы никто из задержанных под шумок от кучи не отбился и не уполз с поля в расположение части.

– А если напролом попрет? – спросил кто-то.

– Ну, тогда уж в зубы, что поделаешь… – лейтенант развел руками. – Но корректно и дипломатично. А самое главное – не болтать. Кого стережем, от кого и почему – молчок! – Он повернулся ко мне: – Тебе понятно, молодой?

– Так точно, тр-щ лейтенант! Только… – тут я споткнулся.

Надо ли при всех дураком себя выставлять?

– Ну, ну, – подбодрил командир. – Говори, раз начал. Больше на инструктаж времени не будет.

Эх, думаю, была не была!

– Я ведь правда не знаю, кого от кого мы тут стережем. Что это за город рядом? Откуда там взялись свиридовские родители? И что вообще с нами было сегодня ночью?

– Не торопись, – лейтенант отвел глаза, будто застеснялся. – Все доведут. Еще не рад будешь, что узнал…

Самолеты появились минут через пятнадцать после того, как мы выехали на поле. Мне повезло, я сидел в кунге прямо под окошком, хоть одним глазком, да увидел представление. Первая пара «Миражей» ловко спрыгнула с неба в начале полосы и тут же стала гасить скорость, чтобы нарушитель не вздумал выкинуть номер – для виду сесть и сразу снова оттолкнуться. Взяли его плотно – замыкающая тройка французов прижимала толстенький пассажирский «Эмбраер» к земле, пока тот не плюхнулся на полосу и не покатился послушно прямо к нам. Когда он остановился, два «КамАЗа» тут же заблокировали полосу.

– Ну, вперед, гвардейцы! – скомандовал Баранов. – Вылезай! Быстро! Пошел, пошел, пошел!

Высыпали из машин, оцепили самолет, стоим. Не сказать, чтоб на нас тут главная надежда была, стоим безоружные, цепь редкая, до самолета от меня метров тридцать. К самому-то фюзеляжу полезли, конечно, «космонавты» – морпехи. Лихие ребята, ничего не скажешь. Подкатили свои хитрые трапы, вмиг облепили самолетик, как муравьи – банку сгущенки, и уже вскрывать приготовились. Но не пришлось. Люк отъехал в сторону без уговоров и консервного ножа – сам. Показался человек в пилотском кительке – машет руками, показывает, что пустые.

В общем, потарзанили наши «космонавты» по фюзеляжу, овладели самолетом и вывели троих. Двое по виду – пилоты, а третий – пожилой дядька, борода лопатой, патлы седые во все стороны торчат, тараторит что-то без умолку, жаль, далеко, слов не слышно. Он бы и руками махал, да держали его с двух сторон нормальные такие Сильвестр с Арнольдом, у них не размахаешься. Подъехал «Хаммер» штабной, пожилого повели туда сажать одного, без пилотов. А он все травит, наседает на майора-особиста, да так убедительно, что тот уж не знает, какому богу молиться, кого слушать – то ли начальство, которое в рации шипит, то ли этого патлатого. Подошли они ближе, и тут я наконец разобрал слова:

– Всех офицеров собрать немедленно! – вещал пожилой. – Каждый в отдельности уже не надежен. Только всех вместе, иначе я говорить не буду!

– Да вы только и делаете, что говорите! – не выдержал майор. – Чего тут еще говорить? Вооруженный захват и угон самолета! Влипли по полной, гражданин Тессель!

– Это не важно, – поморщился пожилой.

– Что не важно?! Вы угрожали пилотам оружием, заставили их вторгнуться в запретное воздушное пространство, вы хоть представляете, какой вам срок светит?

– Я должен был предотвратить большую беду, – с достоинством сказал пожилой. – Рядом с нами находится человек, представляющий крайнюю опасность! Его нужно немедленно изолировать, никого к нему не подпускать, провести проверку рефлексов. При малейшей активности – баптизалп на поражение.

– Откуда вы знаете про баптизалп? – быстро спросил майор.

– Не важно! – повторил патлатый. – Я все объясню потом. Поймите! Мы можем опоздать! Он здесь, в вашей части!

– И кто же это? – Особист подошел ближе к задержанному. – Можете назвать фамилию, звание?

Патлатый смерил его недоверчивым взглядом с головы до ног, пожевал губами и наконец решился.

– Могу, – сказал он. – Это должны знать все. Его зовут Свиридов Иван Григорьевич. Рядовой. Сегодня ночью он потерял родителей. Сгорели в своем доме…

Я, как услышал, чуть не сел тут же на полосу, на манер грузового «Ила». Но приземлиться мне не дали. Над полем, в той стороне, где кончалась полоса, поднялась вдруг сигнальная ракета, за ней еще несколько, цепочками, да не в одном месте, а сразу в трех. По всему аэродрому взвыли сирены.

– Ну, держись, славяне! – Лейтенант сплюнул, вглядываясь в горизонт. – Прорыв Периметра!

Сразу весь аэродром забегал, будто кипятком на поле плеснули. Морпехи запрыгнули в свой бронесундук и укатили вслед за «Хаммером», в который сели Тессель с майором. Пилотов самолета увезли на «КамАЗе». А мы стоим. Потому как задача пока не ясна.

Тут, смотрю, несется к нам от башни штабной «уазик-буханка», а из задней двери у него торчит-мотыляется пучок длинных прутьев каких-то, арматура, что ли?

Остановился, распахивает все двери – подходи, получай. Я думал, наконец-то ружбайки выдадут. Не тут-то было!

– Пика четвертого ряда, одна штука… – Прапор выдернул из пучка трехметровую жердину с острым серебристым наконечником. – Хватай, чего стоишь? – Потом сунул мне в руки короткий тесак в ножнах из тертой кожи, а потом еще смешнее – протягивает медное блюдо.

Я не удержался, спрашиваю:

– А сковородки нет?

Он глянул хмуро:

– Будет тебе сейчас сковородка. В три дня не оближешь. Следующий!

– Рота, стройсь! – командует лейтенант.

Ребята опытные – не мы, первогодки – сразу стиснулись в плотный строй. Хотел и я встать, но Баранов меня погнал.

– Куда ты лезешь в переднюю шеренгу?! Жить надоело? Стой в гуще! – Он поставил меня в затылок старшине. – Фалангой ходил?

– Ходил… на плацу.

– Значит, главное знаешь – делай, как все.

– Рой на три часа! – закричал кто-то.

Я поднял голову, но сначала ничего особенного не увидел. Только далеко впереди, у самого начала взлетной полосы, будто пыль столбом поднялась – прозрачный такой вихорек. Крутит юлой сметь всякую и несет прямо на нас. Пакеты полиэтиленовые, что ли?

Потом смотрю – а пакеты-то все с глазами! Носятся, круги нарезают, прозрачные белые лица!

– Пики подвысь! – скомандовал Баранов.

И сразу не фаланга стала, а массажная щетка. Передние выставили пики вперед, те, что за ними, подняли повыше, третья шеренга – еще выше, а меня уж вовсе заставили пикой в небо целить.

– Двумя руками держи, а то вырвут, – не оборачиваясь, сказал старшина. – Щит сдвинь до локтя. Как увидишь, что прямо на тебя глядят – прикрывай голову!

– А что это за морды? – спросил я, вцепившись в тяжелое древко.

– Сам ты морда, – буркнул ефрейтор. – Там, может, бабка твоя…

– Какая еще бабка?! – не понял я.

– Клевцов! Отставить треп! – прикрикнул на него лейтенант. – Разлагаешь молодого!

– Виноват, – мне показалось, что старшина вздохнул.

Рой, однако, не торопился нападать. Лица мелькали уже совсем близко, летали вверх, вниз, влево, вправо, быстрыми зигзагами, не уследишь – ну как стрижи перед дождем!

– Темя береги! – завопил кто-то рядом.

Я вскинул голову и вдруг увидел прямо над собой огромные, внимательно рассматривающие меня глаза.

Захлестнуло ужасом.

Ничего, кроме этих глаз, я увидеть не успел, да там вряд ли и было еще что-нибудь, но я узнал их сразу. Это были глаза майора Томилина. Он смотрел на меня совсем так же, как сегодня ночью, в темном пустом городе – со спокойной уверенностью, что никуда мне не деться, и глаза у него были не свирепые, а усталые.

– Пригнись, дурак!

Тяжелая пятерня Клевцова легла мне на плечо и заставила согнуться в три погибели. Сейчас же над головой что-то клацнуло, будто гигантские акульи челюсти захлопнулись с костяным хрустом.

– И-и! Ко-оли! – пропел лейтенант, и вся рота, вытянувшись вслед за отхлынувшими тенями, подхватила крик на последнем слоге и мощно ударила пиками в небо.

Я тоже попытался попасть острием в одну из мелькающих над нами призрачных фигур, но удар у меня вышел совсем паршивый – больше похоже, что мальчонка голубей гоняет хворостиной. Мне снова что-то крикнули, но я не расслышал, потому что в это самое мгновение кто-то со страшной силой рванул пику у меня из рук.

Упругое древко хлестнуло пустоту перед самым моим лицом и улетело неизвестно куда.

– Пику прибери! – запоздало повторил Клевцов. – Эх, солобон! Все, садись на землю, укройся щитом и не отсвечивай!

Мгновение тишины, только шелест над головой, а потом снова крик лейтенанта, подхваченный хором:

– И-и! Ко-ли!

Я не удержался, выглянул из-под щита и успел заметить, как пика Клевцова дотянулась до призрачной фигуры, проносящейся над нами вместе с роем таких же полупрозрачных тел, и ударила ее в спину. Словно кто-то разрядил фотовспышку прямо мне в лицо! В глазах потемнело, и на месте бледного призрака я вдруг увидел человека. Обыкновенный парень в джинсах и клетчатой рубашке, ничего в нем страшного и странного – только что в воздухе висит. И никакой злобы на лице, наоборот – какая-то беспомощная растерянность. Будто только что от обморока очнулся и понять не может, где он и как сюда попал.

Однако долго разглядывать парня мне не пришлось. Позади него в воздухе вдруг кляксой расползлось черное пятно… нет, не пятно, а дыра, провал без дна, уходящий в абсолютную черноту. И сейчас же какая-то сила рывком, ломая, комкая, складывая пополам, втянула его внутрь этой черноты. Последнее, что я успел увидеть, – перекошенное от боли лицо, а рядом из дыры нелепо торчит нога в черном ботинке… И все исчезло.

– Что… Кто это? – прошептал я, как мне казалось, одними губами, но Клевцов услышал.

– Не видишь, что ли? – отозвался он. – Упырь. Серебром его обожгло, потому и проявился.

– Волна! – пронеслось по строю. – Осторожно, волна!

– Снарядов берегись! – бросил мне Клевцов.

«Видал бы ты тот снаряд», – вспомнились почему-то слова отца Романа.

Это и в самом деле было похоже на морскую волну. Призраки разом отхлынули, выстроились стеной напротив нашей фаланги и снова двинулись вперед. На гребне «волны» вскипела пена. Неожиданно подул сильный ветер. Ураганными порывами пену срывало с гребня и бросало в нас белыми округлыми комьями.

– Мечи вон! – скомандовал лейтенант Баранов. – Рубай спиногрызов!

Не успел я прикрыться щитом, как что-то вдруг влажно шлепнулось мне прямо в руки. Инстинктивно я хотел отбросить осклизлый ком прочь, но глянул на него и замер. У меня на руках копошился, умильно шевеля ручками и ножками, новорожденный младенец!

Пока я глядел, разинув рот, на мокрое бледное тельце, на беззубый рот, сосредоточенно пускающий пузыри, на бессмысленные эти глазенки, со всех сторон до меня доносились совсем не умильные звуки – хрип и хруст, яростные крики, свист и удары клинков.

– Чего встал? Руби! – толкнули меня в бок.

– Кого? – не понял я.

– Скорее, дурак! Сейчас бросится!

И тут я увидел. Хотелось бы мне никогда больше такого не видеть да и первый раз забыть, но теперь уж не выйдет. Картинка такая, что до смерти не отвяжется.

Младенец распахнул пасть – да, то, что я поначалу принял за маленький беззубый ротик, пускающий пузыри, оказалось широченной пастью в полголовы, усаженной рядами крючковатых, как у щуки, зубов. Белесое тельце изогнулось дугой, а затем вдруг распрямилось со звонким металлическим щелчком – будто капкан сработал. Страшного младенчика высоко подбросило в воздух, и не успел я толком испугаться, как он вцепился когтистыми ручонками и ножонками… да не в меня, а прямо в затылок Клевцову!

Старшина ахнул глухо и выронил пику. Челюсти зубастой твари заработали со страшной скоростью, кровь брызнула во все стороны, послышался визг, как при работе циркулярной пилы.

Клевцов вскрикнул отчаянно и опрокинулся навзничь. Я подхватил его и попытался оторвать тварь, упорно вгрызающуюся ему в позвонки, но у меня ничего не вышло – она была скользкой и водянистой, почти бесплотной, как желе.

Появился лейтенант Баранов, оттолкнул меня и точным ударом рассек извивающуюся гадину, срезав ее с затылка Клевцова. Но было поздно. Глаза старшины стали мертвыми. Радостный вой раздался над полем. Сразу несколько прозрачных фигур бросились с разных сторон, вцепились в одежду, в волосы, обвили шею и плечи Клевцова тонкими плетьми и подняли его в воздух.

– Куда?!

Я вскочил, ухватил его за ногу, повис, пытаясь вырвать из лап упырей.

– Отпусти! – Баранов рывком сдернул меня на землю. – Пусть забирают. Кончено…

Снова над нами разлилось черное пятно, открылся провал, и Клевцова затянуло во мрак.

– Да что тут у вас творится?! – Я все еще не хотел верить глазам. – Так просто – раз и нет человека?! И мы отдадим?!

– Отставить истерику! – оборвал меня лейтенант. – На войне как на войне… Подровнять ряды! – громко крикнул он. – Еркулаев, заменишь старшину! – И снова повернулся ко мне: – А ты держись в тылу. Будешь на подносе воды…

Я и спросить не успел, что за вода.

– Рой на двенадцать! – крикнули в передних рядах.

Меня живо оттеснили назад. Без пики, с одним коротким мечом и щитом-сковородкой я вряд ли годился для боя, даже если бы что-то умел. Вдобавок руки тряслись так, что толку от моего меча было мало, муть поднималась к горлу каждый раз, когда перед глазами вставала жуткая скользкая тварь, прикинувшаяся младенцем. Но больнее всего жгло то, что старшина сгинул из-за меня, бесполезного солобона. Как я могу сражаться со всей этой нечистью, если я ее боюсь?! Нет, не боюсь, а просто мне противно до жути, до дрожи, до слепоты, до потери сознания!

– Воду везут!

Я обернулся. По летному полю несся пожарный «ЗИЛ» – красный фургон с белыми стволами брандспойтов на крыше. Удивительное дело, призраки, которые зигзагами сновали над полосой, не нападали на машину, а наоборот, бросались врассыпную. Видимо, агрегат был им знаком. Он заложил вираж и осадил в тылу фаланги. Из кабины выскочил отец Роман и принялся что-то кричать, но за общим гамом ни я, ни остальные сразу не разобрали, что он вещает. Молитвы, наверное, творит, как обычно…

– Наконец-то, отче! – радовался Баранов. – Мы уж думали, не дождемся! Благослави, владыко, водосвятием!

– Тихо! – Отец Роман гаркнул так, что все притихли. – Воды нет!

– Как нет?! – ахнул, кажется, весь строй.

– А ну, стоять бодро, воинство православное! – Поп грозно выкатил глаза. – Китайцы противу драконов стоят, не жалуются! Вопрос с водой Божиим изволением решается. Рядовой Груздев! Ко мне!

Я сообразил, что он вызывает меня, только когда в спину толкнули.

– В машину! Быстро! – приказал отец Роман.

– Но… Как же я брошу… – я растерянно оглянулся на строй.

– Исполнять приказание! – хмуро произнес лейтенант Баранов и сейчас же отвернулся. – Волна! – крикнул он. – Рота, равняйсь! Мечи вон!

Отец Роман схватил меня за шкирку, втянул в кабину и захлопнул дверь. Машина рванула с места и понеслась по взлетной полосе, будто собиралась улететь от всех этих кошмаров.

Где-то в глубине души я чувствовал облегчение, страх отпустил, но от этого только хуже стало – теперь мне казалось, что я предаю ребят.

– Зачем вы меня забрали?

– Спросить забыли! – зло прохрипел поп, сворачивая со взлетной полосы на рулежку. – Приказы исполняются моментально и без рассуждений!

– Из-за меня только что человек погиб. Старшина Клевцов…

– Не скули! Ты-то тут при чем?

– Как при чем?! Я за ним в фаланге стоял. Должен был спину прикрывать. Тварь-то в меня прилетела! А загрызла его.

Отец Роман помолчал.

– Клевцов… – вздохнул он, – ведь на дембель уже провожали… – и, повернувшись ко мне, добавил: – Не кисни. И себя не вини, ибо сказано: ничего нет опаснее депрессии. На этой войне опытные погибают чаще молодых.

– Почему?

– Потому что место это проклято! – Он еще прибавил газу, мрачно вглядываясь в побагровевший горизонт. – Человек здесь незаметно к смерти привыкает. Начинает задумываться… Такого легче перетащить на ту сторону. А молодой вроде тебя ничего не знает, от всего мертвого шарахается, ко всему живому тянется – пойди уговори его!

– На какую это, на ту сторону? – спросил я. – Кто уговаривает?

Поп поморщился:

– Вот потому вам, солобонам, и не объясняют все сразу. Меньше знаешь – дольше живешь.

– Почему тогда молодых не ставят в охранение?

Отец Роман только покосился в мою сторону.

– От тебя много толку было?

Мы выехали за территорию аэродрома и понеслись по дороге, ведущей в гарнизон. Мотор «ЗИЛа» надсадно выл.

– С водяными пушками продержались бы, – буркнул я, – это не мечом махать и не пикой тыкать…

– Воды не будет, – жестко произнес поп.

Озноб пробежал у меня по спине. Я вспомнил волну призраков, накатывающую на узкий строй ребят, и черный провал, комкающий людей, как бумагу.

– Вы их что, умирать оставили?!

Отец Роман упорно смотрел на дорогу.

– Не думай, что там самое горячее место…

И только он это сказал, как прямо перед нами из-за холма вдруг поднялась громадная крылатая тень и заслонила собой весь горизонт от края до края.

– С нами Крестная Сила! – яростно выкрикнул отец Роман, ударяя по тормозам.

Грузовик развернуло боком и понесло юзом, но все равно по дороге, вдоль осевой, навстречу чудищу, летящему над самой землей.

– Прыгай! – завопил поп, и в ту же секунду темный перепончатый силуэт плюнул огнем.

Я увидел быстро расползающийся вширь пламенный шар, понял, что он летит прямо в меня, изо всех сил толкнул плечом дверцу и выпрыгнул, сам не знаю куда…

Я очнулся в полной темноте. Мне было тепло, мягко, даже уютно. Так уютно, что сразу стало понятно – я дома. Надо будет Аленке рассказать, какой дурацкий сон сегодня приснился – будто меня забрали в армию и отправили служить черт знает куда – к чудищам каким-то! Что там у них к чему – непонятно, говорю же, сон дурацкий. Страшно, но почему-то неинтересно. Совсем неинтересно, когда наших убивают, а защищаться нечем – волшебной воды против чудищ нет. Почему, кстати, нет? Во сне никогда так не бывает. Обязательно есть средство – заклинание какое-нибудь, молитва… Надо вспомнить слова, повернуться на другой бок и досмотреть сон как следует. Только узнать, который час. Не пора ли вставать? Я протянул руку к выключателю – он у меня прямо над диваном… и тут же отдернул. Под пальцами оказался пучок жесткой травы, посыпалась сухая земля. От неожиданности я резко дернулся и тут же взвыл – адски болела шея, саднило расцарапанную спину, ушибленный локоть отказывался сгибаться. Вдобавок чья-то широкая и твердая, как лопата, ладонь зажала мне рот, и кто-то прошептал в ухо:

– Тихо! Она близко!

Я узнал голос отца Романа. Все-таки не сон! Черт! До чего обидно!

– Кто – она? – Я отпихнул его ладонь.

– Гарпия! Слышишь?

Он наконец дал мне повернуть голову и немного оглядеться. Темнота вокруг оказалась не полной, просто мы лежали на дне канавы, заросшей густым бурьяном. Сквозь лопухи и репейник над нами еще теплилось вечернее небо.

Где-то по соседству вдруг зашуршал гравий, послышался хруст, будто армейскую брезентовую палатку волоком тянули через сухостой. Мне сейчас же вспомнились перепончатые крылья налетевшей на нас твари.

– Тсс! – Отец Роман снова прижал меня к земле.

С минуту или две мы слышали только шорохи, то удаляющиеся, то совсем близкие.

– Кругами ходит, падаль! – прошептал с досадой поп. – Теперь не отвяжется…

– Что еще за гарпия? Откуда она взялась?

– Откуда и все они. С той стороны.

– А что там, на той стороне?

Отец Роман вздохнул:

– Все тебе надо знать! Потерпи…

Он поднялся, осторожно выглянул из канавы, тихо сплюнул.

– Самое поганое, что эта мертвечина не дает нам добраться до святой воды. Иди сюда!

Я встал рядом с ним и осторожно раздвинул ковыли. Военный городок был совсем рядом. За крышами казарм полыхали отблески огня, порой откуда-то издалека доносились крики: «И-и! Ко-ли!» Крылатого чудища видно не было, но со стороны зарослей по берегам речки по-прежнему доносился треск.

– Водонапорную башню видишь? – спросил отец Роман.

– Вижу.

– Вот это и есть наша Иордань. В случае прорыва мертвяков вода должна по трубам поступать во все части. Но кто-то ее перекрыл…

– Так они и перекрыли, что тут думать?

– Не так все просто. Они к трубе боятся и близко подойти. Но, видно, нашли другой способ. Разыграно как по нотам – одновременная атака на аэродром, на казармы, блокада башни…

– Так наколдуйте новой воды! – предложил я. – Вы же поп!

– Наколдуйте… – презрительно повторил он. – Эх, нехристь сопливая! Чем ты заменишь Крещенскую Воду, свяченную Большим Обрядом?!

– Не знаю, – честно признался я. – Виноват, в этом деле от меня мало толку.

Отец Роман посмотрел на меня в упор.

– Не скажи… – задумчиво протянул он. – Только на тебя и надежда. Иначе не тащил бы… Все, отставить вопросы! Держи! И храни тебя Господь!

Он снял с шеи тяжелый серебряный крест на цепи и повесил мне на грудь.

– …Это против мертвых. А вот это – против живых, – и он сунул мне в руку такой же тяжелый «макаров». – Задача ясна? Бегом до башни. Дальше – по обстановке. Надо дать воду.

– А гарпия? – спросил я, поглядывая на колышущиеся заросли.

– Я постараюсь ее отвлечь, – сказал он. – Все, бегом марш!.. Стой! Вот еще что: если снова меня увидишь – близко не подходи…

Он вдруг легко выпрыгнул на край канавы, как на бруствер окопа и, не скрываясь, пошел прямо на заросли.

– Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас! – услышал я его голос, звучавший все смелее и громче.

Я кинулся в другую сторону – по дну канавы. Я знал, что пока слышу этот голос, можно не опасаться, по крайней мере, удара в спину, и бежал не оглядываясь.

– …Господи, Вседержитель, Крестом поразивший Змия и узами мрака в Тартаре связавший, огради нас от козней его, избавь от духов злобы, от чародейства, проклятия, сглаза и от вся…

Голос вдруг оборвался, захлебнулся, будто говорившего с головой накрыло волной. Но я-то знал, что это за волна…

Спасти меня теперь могла только башня. Если я до нее доберусь. Если там есть вода. Если воду можно пустить по трубам. Если от меня вообще будет хоть какой-нибудь толк. Нет, не какой-нибудь, а такой, за который отцу Роману стоило отдавать жизнь. Слишком много «если»…

Однако пока мне, можно считать, везло. Вот она, на пригорке, водонапорная башня. Наша Иордань. И вокруг – никого. Опасаются, твари, святой воды Крещенской! Еще бы не опасаться! Видел я недавно, как сметает без остатка целую их компанию один баптизалп. Даже не залп – один только выстрел отца Романа. Эх, батюшка…

Неужели он теперь на их стороне? Не верю. Не хочу верить. Но он ведь так и сказал – не верь. Действуй по обстановке и не будь дураком… Ничего, Бог даст, еще постреляем. Осталось подняться на пригорок да войти вон в ту дверь. Она, кажется, и не заперта!

– Стой!

Я резко обернулся и увидел в стороне от дороги, под деревом, человека в военной форме.

– Кто такой? Куда идешь? – спросил он, выходя из тени.

Луна уже выкатилась из-за казарменных крыш, и я смог рассмотреть его лицо.

Да это же майор-особист, который арестовал Тесселя, самолетного угонщика! Даже на душе как-то сразу отлегло.

– Рядовой Груздев, – торопливо представился я. – Выполняю приказ отца Романа – проникнуть на водонапорную башню и пустить воду!

– Это еще зачем? – поморщился он. – Отставить! А ну, рядовой, ко мне!

Я было рванул к нему, но что-то вдруг неприятно шевельнулось у меня внутри. Что значит, «зачем»? Он не знает, зачем нужна святая вода? Или она ему не нравится?

– Виноват, товарищ майор, – я остановился. – Имею приказ ни к кому близко не подходить и соблюдать повышенную осторожность. Идемте в башню, там переговорим.

– Да ты что?! – взъярился майор. – Ты с кем препираешься, солобон?! Живо сюда!

– Насчет бдительности вы нам сами занятие проводили, – сказал я, отступая вверх по склону, в сторону башни. – Вам ведь тоже положено меня проверить, вдруг я уже того… этого? Вот Крещенской водичкой и…

И тут он прыгнул. Никогда до той поры я таких прыжков не видел. От него до меня было метров двадцать, и он пролетел их по воздуху, ни разу не коснувшись земли. С испугу я сначала наставил на него пистолет, но тут же сообразил, что ствол тут не поможет, и успел-таки выпростать из-под хэбэшки крест.

Майор будто на стену налетел, взвыл совершенно по-волчьи, упал на четвереньки и оскалился злобно, показывая клыки. На человека он уже совсем не был похож – какая-то зверюга с вытянутой мордой, с глазами в кровавых кругах и длинными когтями на руках.

Больше я разглядывать его не стал – повернулся и что есть духу побежал к башне.

– Господи, сущий на небе! – тараторил я на бегу, хоть язык слушался плохо. – Да святится имя Твое, да приидет Царствие…

Только когда влетел в цокольный этаж и, навалившись, захлопнул за собой дверь – тогда понял, что погони не было. Через забранное решеткой оконце я видел, что майор, или, вернее, то, что раньше было майором, бродит кругами поодаль, сверкает глазами на луну, но подойти к башне близко не решается.

В круглом, как колодец, помещении под винтовой лестницей тускло светила лампочка. Толстая труба спускалась с верхнего этажа, от бака, и уходила куда-то под землю. Я сразу метнулся к трубе и даже застонал – на вентиле не было ни рукоятки, ни колеса – ничего, что можно было бы повернуть и пустить воду. Кто-то предусмотрительно снял и унес. А может, спрятал?

Я пошарил по углам. Ничего. Оставался еще верхний этаж с баком, там могли быть хоть какие-нибудь инструменты. Без них я тут, как голый на лесоповале – могу только обнять трубу и плакать.

Деревянные ступеньки скрипели и визжали под ногой так, будто я делал им больно. Несколько раз я останавливался и прислушивался, но ни внутри башни, ни за стеной ничего подозрительного не уловил, только ветер завывал где-то в проводах. До меня не сразу дошло, что это не ветер, а оставшийся снаружи упырь…

И тут я увидел тело. На верхней площадке лестницы, возле черной клепаной стенки бака, уткнувшись лицом в пол, лежал человек, одетый в гражданское. Я сразу понял, что он мертв – живые так не лежат – будто куча тряпья брошена на полу. Не знаю, откуда у меня такая уверенность взялась, сроду я с мертвецами дела не имел, но сегодня, видно, урожайный день выпал. И главное, чему меня этот день научил – не приближаться к мертвым. Если он мертвый, почему за ним свои не прилетают и в черную дыру не утаскивают, по местной моде? Значит, не так просто он здесь лежит? Значит, сейчас встанет и на горло мне кинется?

Спокойно, подумал я, объяснение есть всему, нужно только соображать правильным местом. Ясно, почему за ним не прилетают, тут полный бак святой воды рядом – слабо им сюда прилететь! Тогда спрашивается, кто его здесь угрохал? И кто это вообще такой?

Я набрался храбрости и, держа наготове крест, перевернул покойника на спину. Седая окладистая борода задралась торчком, в потолок уставились слепые мертвые глаза Тесселя.

Так. Два мертвеца – майор-особист и Тессель. А ведь они вместе уехали с аэродрома. Уехали, чтобы встретиться с…

Я вдруг уловил какое-то движение поблизости и резко выпрямился, невольно заслоняясь крестом. Передо мной стоял Ванька Свиридов.

– Не бойся, – сказал он, – живой я. Чего размахался?

Он небрежно отбросил чугунное колесо водопроводного вентиля, которое держал в руке.

– Ванька! – обалдело спросил я. – Ты что здесь делаешь?!

– Тебя жду, – ответил Свиридов. – Для открытия переговоров нужны представители обеих договаривающихся сторон…

Я ничего не понимал.

– Каких сторон?! Какие представители?!

– Пошли, присядем, поболтаем, – сказал Свиридов.

– Некогда болтать! Нужно пустить воду!

Ванька спокойно кивнул:

– И об этом тоже поболтаем…

Мы обогнули круглый бок резервуара с водой и оказались в закутке, где стоял обшарпанный буфет, столик и два кресла. Ванька плюхнулся в одно из них – прямо возле приоткрытого люка резервуара и показал мне на другое:

– Садись, садись! В ногах правды нет!

Голос его отражался от стенок внутри бака и возвращался гулким эхом. Я сел.

– Ну что, – спросил Ванька, – ты уже понял, куда нас служить занесло?

– Да, проясняется помаленьку, – осторожно сказал я. – А ты как считаешь?

– А мне и считать нечего. Я теперь точно знаю, растолковали.

– Может, и меня просветишь? Только побыстрее. Там люди гибнут.

– Люди везде гибнут, – сказал Ванька. – И все попадают сюда, какой бы ни были веры. Здесь начинается Страна Мертвых… – он махнул рукой куда-то на юг. – А то, что нам рассказывали про ад и рай – это все, мягко говоря, сказки. Аид на всех один…

– И кто тебе это растолковал?

– Они и растолковали, – сказал Свиридов. – Мама с папой…

Ну конечно, подумал я. Все было разыграно как по нотам.

– Нельзя верить упырям, Ваня, – сказал я как можно мягче. – Они твоих маму с папой нарочно убили, чтобы тебя заполучить!

– Я знаю, – Свиридов кивнул. – Но… у них не было другого выхода. Им нужно место. Страна Мертвых растет. Прикинь, сколько там народу накопилось за все эти поколения… Они хотят только одного – чтобы мы поделились с ними территорией.

– Тебя-то оно почему колышет? Ты же живой!

Ванька вздохнул:

– Никто не живет вечно. А что нас ждет в будущем? Лет хотя бы через сто.

– Нашел о чем беспокоиться! Через сто будет через сто! Нарожаешь детей, наплодишь внуков – вот тебе и будущее!

– Неправда! – запальчиво перебил Ванька. – Привыкли красивые слова говорить, мол, наше будущее в потомках… А на самом-то деле оно здесь! В Стране Мертвых! Мы все попадем сюда, и уже навечно!

– Вот что, Ваня, – сказал я озабоченно. – Я знаю, что с тобой происходит, мне отец Роман объяснил. Кто начинает задумываться, тот постепенно поддается мертвякам. Его легче на ту сторону перетащить. Так что ты бросай свои рассуждения, и пошли воду открывать!

– Не поможет вам вода, – угрюмо сказал Свиридов. – Вот, смотри…

Он вынул из кармана пробирку с темно-красной жидкостью и показал мне, но издали.

– Это еще что?

– Простая вещь, – усмехнулся он. – Кровь убийцы. Одна капля на бочку – и вся святая вода станет грешной…

Я вскочил.

– Зачем ты это делаешь?!

– Не подходи, – предупредил он, держа пробирку возле люка. – Иначе тебя прямо здесь порвут. И всех остальных… Усвоил? Значит, переговоры продолжаются. Лишние мертвецы Стране Мертвых не нужны, там и так тесно. Забирают только тех, кто мешает продвигаться. Но и тут можно договориться. Новый рубеж – город Армолинск. Если эти территории отходят мертвым, они объявляют десятилетний мораторий на наступательные операции.

– А потом?

– А потом – суп с котом! – ответил Ванька. – Через десять лет пусть решают те, кто будет жив. С теми, кто будет мертв…

Я лихорадочно пытался сообразить, что к чему. Теперь было ясно, зачем отец Роман вытащил меня из фаланги и привез сюда. Он знал, что мертвые не способны сами уничтожить святую воду, поэтому используют живого, задурив ему мозги. Через родителей, например. А значит, известно, кто будет этот живой…

– Где ты взял кровь убийцы? – спросил я.

– Помог один дедок заполошный, – скривился Ванька. – Там, у лестницы лежит…

– Откуда тебе знать, что он убийца?

– Дурак ты, Груздь, – вздохнул Ванька. – Это моя кровь…

Я вспомнил чугунное колесо от вентиля и надолго умолк. Значит, выхода нет. Нужно уступить мертвым часть земли живых. Не такую уж большую, если рассудить. И этого хватит на десять лет. Не такой уж малый срок. Но есть и другой вариант. Стоит обсудить…

– Есть другой вариант… – сказал я задумчиво.

– Ну? – Свиридов повернулся ко мне.

– Вон там, на складе техники, – сказал я и наклонился к окошку, за которым была уже чернильная ночь, – стоят эти штуки здоровенные, не помню, как они называются…

– Какие еще штуки? – Ванька привстал и тоже сделал шаг к окошку.

Тогда я резко повернулся, схватил его руку с зажатой в ней пробиркой и рванул на себя изо всех сил. Мы оба полетели на пол. Пробирка хрустнула и рассыпалась, кровь брызнула во все стороны. Однако Свиридов сумел оказаться сверху, взял меня на захват, так что хрустнуло плечо, а потом я вдруг почувствовал, что он вытаскивает у меня из кармана пистолет. Последним усилием я вывернулся, высвободил руку, сорвал с шеи крест и ударил Ваньку по голове в тот самый момент, как раздался выстрел. Меня отбросило к стенке бака и будто кувалдой припечатало. Я медленно сполз на пол и вдруг почувствовал, что на лицо льется вода. Пуля, пробив мне плечо, продырявила и тонкую дюраль. Из бака струей била святая вода… Святая?

Многоголосый вой и клекот вдруг раздались с улицы. В нижнем этаже башни с треском слетела с петель дверь. Лестница загудела под копытами, окошко со звоном вылетело, впуская крылатых тварей. В чем дело? Что с водой?! Я повернулся к Ваньке. Он лежал неподвижно. В глазах его застыло удивление и обида. Я понял, что он мертв. И кровь его убийцы попала в резервуар с водой…

– Стойте! – раздался повелительный голос. – Он нужен нам живым!

Я поднял голову. Надо мной стоял отец Роман, рядом с ним – окровавленный Тессель, зверообразный майор-особист, угрюмый Томилин, склонивший голову набок старшина Клевцов и еще какие-то призрачные фигуры.

– Зря ты убил его, парень… – хрипло провыл особист.

– Зря ты убил меня, – эхом отозвался Ванька, поднимаясь и занимая свое место в их строю.

– Теперь нашим представителем у живых будешь ты, – заявил Тессель.

– Нет, – ответил я, прикрывая глаза здоровой рукой.

С души меня воротило смотреть на мертвяков, которых я знал настоящими людьми, способными любить жизнь и ненавидеть смерть.

– Ни за что на свете не заставите! Нет у вас такой силы!

– Напрасно ты так думаешь, – глухо произнес отец Роман. – Смотри!

Не нужно смотреть, убеждал я себя. Ни в коем случае нельзя делать то, что они говорят!

Но сил не хватило. Я открыл глаза и задохнулся от ужаса.

Передо мной стояла Аленка…