— Вы совершенно правильно поступили, придя ко мне, мистер Вудхоуп. Я изучил венецианские письма мистера Стренджа самым тщательным образом и, помимо того ужаса, который вы справедливо отмечаете, увидел в них многое, чего обыватель просто-напросто не заметит. Могу без ложной скромности утверждать, что в настоящее время я, наверное, единственный человек в Англии, способный правильно понять то, что вложил в свои слова ваш свояк.

Разговор происходил в сумерках дня за три до Рождества. В библиотеке дома на Ганновер-сквер еще не зажигали ни ламп, ни свечей. Было то странное время дня, когда небо светится разноцветными яркими красками, а улицы сумрачны и темны. Даже стоящая на столе ваза и цветы в ней казались черными.

Мистер Норрелл сидел возле окна, держа в руке письма Стренджа. Ласселлз сидел возле камина, посматривая на Генри Вудхоупа внимательным холодным взглядом.

— Признаюсь, с той минуты, как получил первое из этих писем, я в полной растерянности, — признался Генри Вудхоуп. — Не знал, к кому обратиться за помощью. Честно говоря, магия меня не интересует. В модных разговорах и спорах на эту тему я не участвую. Однако все в один голос утверждают, что вы — величайший волшебник в Англии, вы когда-то учили мистера Стренджа. А потому, сэр, буду крайне признателен за любой совет.

Мистер Норрелл кивнул.

— Не вините мистера Стренджа, — произнес он. — Профессия волшебника опасна. Ни одна другая не чревата в такой мере опасностями тщеславия. И политика, и право в сравнении с ней — детские забавы. Постарайтесь понять, мистер Вудхоуп, что я изо всех сил стремился оградить и направить своего ученика. Однако его гений — тот самый, что так нас восхищает, — уводит в сторону разум. Эти письма ясно показывают, что он забрел куда дальше, чем мог предположить даже я.

— Забрел? Так вы не верите, что моя сестра жива?

— Ни единому слову, сэр, ни единому слову. Все это лишь его собственные несчастные фантазии.

— А! — воскликнул Генри Вудхоуп и тут же замолчал, словно пытаясь взвесить собственные разочарование и облегчение. Наконец он нашел силы заговорить:

— А как насчет странного сетования мистера Стренджа на то, что время остановилось? Что вы можете сказать об этом, сэр?

Здесь в беседу вступил Ласселлз:

— Из сообщений наших итальянских корреспондентов мы делаем вывод, что в течение нескольких недель мистера Стренджа окружает вечная тьма. Неизвестно, впрочем, сотворил ли он ее нарочно или это невольное следствие какого-то заклинания. Вполне вероятно, что ваш родственник разгневал некую великую силу — и вот результат. Определенно можно утверждать лишь то, что какое-то действие мистера Стренджа нарушило естественный порядок вещей.

— Понимаю, — отозвался Генри Вудхоуп. Ласселлз сурово взглянул на него.

— Именно этого мистер Норрелл всегда пытался избежать.

— А, — снова произнес Генри. Потом повернулся к самому мистеру Норреллу. — Что мне делать, сэр? Надо ли ехать к нему, как он умоляет?

Мистер Норрелл поморщился.

— Я считаю, что первостепенная задача — решить, каким образом вернуть его в Англию, где друзья смогут приглядеть за ним и снять опасное наваждение.

— Может быть, вы напишете ему письмо, сэр?

— О, нет. Боюсь, что я давно уже исчерпал тот небольшой запас влияния на мистера Стренджа, которым располагал. Все испортила война в Испании. До вояжа на полуостров он прислушивался к моим советам и с охотой учился, но, вернувшись… — Норрелл вздохнул. — Нет, нам придется полагаться исключительно на вас, мистер Вудхоуп. Именно вам предстоит убедить его вернуться домой. Ваша поездка в Венецию лишь продлит его пребывание в этом городе и убедит нашего друга, что хотя бы один человек на свете принимает его фантазии всерьез, поэтому я со всей ответственностью рекомендую вам воздержаться от путешествия.

— О, сэр, должен признаться, что очень рад слышать подобные слова. Я последую вашему совету, а если вы соблаговолите отдать мне письма, то и задерживать вас больше не буду.

— Мистер Вудхоуп, — снова вмешался Ласселлз, — ради бога, не спешите так! Наша беседа еще не закончена. Мистер Норрелл ответил на все ваши вопросы искренне и без утайки. Отплатите той же монетой!

Генри Вудхоуп слегка нахмурился, такой поворот его явно озадачил.

— Мистер Норрелл снял камень с моей души, и я рад был бы его отблагодарить. Однако не совсем понимаю…

— Возможно, я недостаточно ясно выразился, — прервал Ласселлз. — Разумеется, я имею в виду, что мистеру Норреллу ваша помощь необходима, чтобы, в свою очередь, помочь Стренджу. Что еще вы можете рассказать нам о его поездке в Италию? Как он вел себя до того, как впасть в это печальное состояние? В каком настроении пребывал? Казался ли он жизнерадостным и спокойным?

— О, нет! — негодующе воскликнул Генри, словно вопрос содержал какое-то оскорбление. — Смерть моей сестры тяжко его потрясла! Во всяком случае, на первых порах. Поначалу он выглядел чрезвычайно несчастным. Однако по приезде в Геную все изменилось. — Вудхоуп помолчал. — Сейчас он ничего об этом не пишет, но в то время письма его изобиловали хвалебными одами одной молодой особе; она принадлежит к тому семейству, с которым он вместе путешествовал. Я уже начал было подозревать, что он собирается жениться снова.

— Жениться снова! — воскликнул Ласселлз. — И так скоро после смерти вашей сестры? Боже мой! Как эти неприятно! И как, должно быть, обидно для вас!

Вудхоуп лишь молча, с несчастным видом, кивнул. После непродолжительной паузы Ласселлз продолжил наступление:

— Полагаю, прежде он не проявлял такой заинтересованности в обществе других дам? То есть, я хочу сказать, при жизни супруги? Это наверняка доставило бы миссис Стрендж немало горьких минут.

— Нет-нет, что вы, разумеется, нет! — горячо возразил Генри.

— Прошу прощения, я не хотел вас обидеть, равно как и не подразумевал ни малейшего неуважения к вашей дорогой сестре, самой очаровательной женщине на свете. Однако, знаете ли, подобные вещи случаются, тем более среди джентльменов с определенным складом ума.

Ласселлз протянул руку к столу, на котором лежали письма Стренджа к Вудхоупу и, перебрав их, нашел нужное.

— Вот в этом письме, — начал он, просматривая листок, — наш друг пишет следующее: «Джереми сообщил мне, что ты не выполнил мою просьбу. Впрочем, не важно. Джереми сделал это сам: все так, как я и предполагал».

Ласселлз положил письмо и мило улыбнулся мистеру Вудхоупу.

— О чем мистер Стрендж вас просил? Что вы не сделали? Кто такой Джереми и о каком результате речь?

— Мистер Стрендж… мистер Стрендж просил меня, ни много ни мало, вскрыть гроб сестры, — с трудом выговаривая слова, ответил Генри и опустил глаза. — Разумеется, этого сделать я не мог. Потому Стрендж и обратился к своему слуге, Джереми Джонсу, человеку без всяких моральных устоев.

— И что же, этот самый Джонс действительно эксгумировал тело?

— Да. У него в Клане есть друг, могильщик. Они вдвоем выкопали гроб. Не буду описывать свои чувства при известии о том, что это все-таки случилось.

— Да-да, понимаю. И что они обнаружили в могиле?

— Что они могли обнаружить в могиле, кроме тела моей бедной сестры? Тем не менее они предпочли сообщить, что его там нет. Сочинили смешную сказку.

— И что именно они сказали?

— Не собираюсь повторять бредни слуг.

— Конечно, конечно! Но мистер Норрелл попросил бы вас на секунду отступить от своих благородных принципов и рассказать все, как есть — искренне и открыто. То есть точно так же, как он сам отвечал на ваши вопросы.

Генри Вудхоуп закусил губу. Ему потребовалось не меньше минуты, чтобы собраться с духом.

— Они заявили, что в могиле, в гробу, лежало полено, кусок черного дерева.

— А тела не было? — едва слышно уточнил Ласселлз.

— А тела не было, — словно эхо, повторил Вудхоуп.

Ласселлз взглянул на мистера Норрелла. Мистер Норрелл смотрел на свои руки.

— При чем тут смерть моей сестры? — нахмурившись, поинтересовался Генри, а потом, повернувшись к мистеру Норреллу, добавил: — Из того, что вы изволили сказать ранее, я заключил, что в смерти Арабеллы не было ничего экстраординарного. Насколько мне удалось понять, магия здесь не играла никакой роли?

— О, напротив! — возразил Ласселлз. — Магия определенно имела место. Сомневаться не приходится. Вопрос лишь в том, чья это была магия.

— Прошу прощения? — не понял Генри.

— Для меня это слишком глубокие материи, — заявил Ласселлз. — Лишь мистер Норрелл способен в них разобраться.

Генри растерянно переводил взгляд с одного джентльмена на другого.

— Кто сейчас рядом с мистером Стренджем? — спросил Ласселлз. — Полагаю, его слуги?

— Нет. Думаю, слуги того дома, в котором он квартирует. А дружит он с одной английской семьей. Довольно странные, на мой взгляд, люди. Обожают путешествовать — и джентльмен, и дамы.

— А фамилия их?..

— Грейстоуны или Грейфилды. Точно не помню.

— И откуда же они, то ли Грейстоуны, то ли Грейфилды?

— Не знаю. По-моему, Джонатан мне этого не писал. Насколько я понял, джентльмен служил корабельным доктором, а жена его, ныне покойная, француженка.

Ласселлз молча кивнул. Сумерки сгустились настолько, что Генри Вудхоуп уже не мог разглядеть лиц собеседников.

— Вы выглядите бледным и усталым, мистер Вудхоуп, — заметил Ласселлз. — Может быть, вам не на пользу лондонский климат?

— Я очень плохо сплю. С тех пор, как начали приходить эти письма, мне постоянно снятся кошмары.

Ласселлз понимающе кивнул.

— Иногда человек держит в сердце такое, что ни за что на свете не скажет вслух, даже наедине с собой. Вы очень любите мистера Стренджа, не так ли?

Генри Вудхоуп явно растерялся, что вполне простительно: ведь он не имел ни малейшего понятия, к чему клонит Ласселлз. Однако вслух он произнес лишь следующее:

— Благодарю за совет, мистер Норрелл. Я поступлю так, как вы сказали. Ну, а теперь мне можно забрать письма?

— Что до писем, — опять вмешался Ласселлз, — то мистер Норрелл просил бы оставить их на некоторое время в его распоряжении. Он считает, что из них можно немало почерпнуть.

Генри Вудхоуп собрался было возразить, однако ему не дали произнести ни слова:

— Мистер Норрелл думает лишь о благе Стренджа! — укоризненно воскликнул Ласселлз. — Все исключительно ради него самого!

Вот так и случилось, что Генри Вудхоуп оставил письма мистеру Норреллу.

Едва посетитель ушел, Ласселлз заметил:

— Наш следующий шаг — послать в Венецию своего человека.

— Да, — согласился Норрелл. — Я очень хочу узнать истинное положение вещей.

— Отлично. — Ласселлз коротко и презрительно усмехнулся. — Истинное…

Норрелл стрельнул маленькими острыми глазками, но продолжения не последовало.

— Не знаю, кого мы сможем туда послать, — заговорил волшебник. — Италия слишком далеко. Насколько мне известно, путешествие растянется недели на две. Отпускать на такой срок Чилдермаса я не хочу.

— Хм, — неопределенно произнес Ласселлз. — Я имел в виду вовсе не Чилдермаса. Более того, против его поездки можно привести целый ряд возражений. Вы сами подозревали его в симпатии к Стренджу. Так что мне представляется крайне нежелательным, чтобы эти двое оставались вместе в чужой стране — там, где они могут сговориться против нас. Нет, я знаю, кого надо послать!

На следующий день слуги Ласселлза отправились в различные районы Лондона. Они посетили даже самые неприглядные места, в частности, трущобы Сент-Джайлс, Севен Дайлс и Саффрон-хилл. В богатых и роскошных районах они тоже побывали — на Голден-сквер, в Сент-Джеймс и Мэйфере. В итоге им удалось собрать странную, пеструю компанию: портных, перчаточников, шляпников, сапожников, ростовщиков (их оказалось очень много), судебных приставов, владельцев питейных заведений. Все эти люди явились в дом Ласселлза на Брутон-стрит, где их впустили на кухню (вполне понятно, что хозяин не захотел принимать подобных посетителей в гостиной). Ласселлз спустился собственной персоной и каждому из присутствующих заплатил определенную сумму, якобы переданную кем-то другим. Холодно улыбнувшись, он пояснил, что это пожертвование. Действительно, почему бы не проявить благотворительность накануне Рождества?

Три дня спустя, как раз в день святого Стефана, в Лондон внезапно приехал герцог Веллингтон. Уже больше года его милость жил в Париже, где командовал союзной оккупационной армией. Больше того, можно было без большого преувеличения утверждать, что на самом деле герцог правит Францией. В те дни особенно живо обсуждалось, должна ли армия союзников остаться во Франции или лучше распустить солдат по домам (как хотели французы). Герцог весь день провел с министром иностранных дел, лордом Каслри, обсуждая насущные проблемы, а вечером приехал пообедать с министрами в дом на Гросвенор-сквер.

Обед только начался, как вдруг наступила пауза (редчайший случай, когда собираются вместе так много политиков), словно каждый ждал, пока беседу начнет кто-то другой. Премьер-министр, лорд Ливерпуль, нервно откашлялся и произнес:

— Может быть, вы еще не слышали, но из Италии пришло известие о том, что Стрендж сошел с ума.

Герцог застыл, так и не успев поднести ложку ко рту, потом молча обвел взглядом присутствующих и лишь после этого продолжил есть суп.

— Судя по всему, новость не слишком вас огорчила, — заметил лорд Ливерпуль.

Его милость промокнул губы салфеткой.

— Нет, — ни секунды не сомневаясь, ответил он, — нисколько не огорчила.

— А не расскажете, почему? — поинтересовался сэр — Уолтер Поул.

— Мистер Стрендж настолько эксцентричен, что может казаться сумасшедшим. Полагаю, у нас не привыкли к волшебникам.

Министров, однако, довод не убедил. Они стали доказывать, что Стрендж безумен: верит, будто его жена не умерла, у людей в голове горят свечи. Еще они рассказали, что в Венецию теперь невозможно ввозить ананасы.

— Те, кто доставляет фрукты с материка в город, — пояснил лорд Сидмут, маленький, сморщенный, словно высохший человечек, — утверждают, что ананасы вылетают из их лодок, словно ядра из пушки. Разумеется, в Венецию привозят не только ананасы, но и другие фрукты — яблоки, груши и прочее — и в этих случаях все проходит тихо и мирно. А вот летающие ананасы уже ранили несколько человек. И, главное, никто не понимает, за что волшебник невзлюбил именно этот фрукт.

И вновь рассказ не произвел на герцога никакого впечатления.

— Это ровным счетом ничего не доказывает, — парировал он. — В Испании мистер Стрендж откалывал и не такое. А если он и впрямь сошел с ума, значит, у него были все основания. Послушайте моего совета, джентльмены, не волнуйтесь по пустякам.

Наступило молчание, министры обдумывали слова герцога Веллингтона.

— Вы хотите сказать, что Стрендж сошел с ума по собственной воле? — с сомнением произнес наконец чей-то голос.

— Весьма вероятно, — ответил герцог.

— Зачем? — поинтересовался кто-то еще.

— Понятия не имею. В Испании мы быстро научились ни о чем его не спрашивать. Рано или поздно выяснялось, что якобы несуразные действия — часть колдовства. Дайте ему работать и ничему не удивляйтесь — вот основное правило обращения с волшебником, милорды.

— Ваша милость знает еще не все, — энергично вступил в обсуждение первый лорд Адмиралтейства. — Утверждают, что он окружил себя вечной тьмой. Да, да! Мистер Стрендж нарушил естественный порядок вещей, и целый район Венеции погрузился в бесконечную ночь!

— Даже вы, ваша милость, при всей симпатии к этому человеку, должны признать, что вечная тьма до добра не доведет, — снова подал голос лорд Сидмут. — Какую бы пользу он ни принес стране, мы не можем утверждать, будто вечная тьма — благо!

Лорд Ливерпуль тяжел вздохнул.

— Мне очень жаль, что так получилось. С мистером Стренджем всегда было очень легко общаться, он разговаривал, словно самый обычный человек. Я всегда надеялся, что он сможет толковать нам действия Норрелла. А теперь вдруг оказалось, что кто-то должен толковать нам действия самого Стренджа.

— Можно спросить мистера Норрелла, — предложил лорд Сидмут.

— Вряд ли мы услышим непредвзятое мнение, — возразил сэр Уолтер Поул.

— Так что же делать? — спросил первый лорд Адмиралтейства.

— Надо написать австриякам, — с характерной решимостью заявил герцог Веллингтон. — Напомнить о том горячем интересе, который испытывают к судьбе мистера Стренджа и принц-регент, и британское правительство. Подчеркнуть, сколь многим обязана Европа искусству и знаниям этого выдающегося волшебника. Сообщить, что малейший причиненный ему вред вызовет наше огромное неудовольствие.

— О! — воскликнул лорд Ливерпуль. — Тут я никак не могу с вами согласиться, ваша милость! Мне кажется, если кто-то и причинит вред мистеру Стренджу, то не австрияки, а он сам.

В середине января Титус Уоткинс опубликовал книгу под названием «Черные письма», якобы представлявшую собой письма Стренджа Генри Вудхоупу. Ходили слухи, будто расходы по изданию взял на себя мистер Норрелл. Генри Вудхоуп клятвенно заверял, что не давал разрешения на публикацию. Кроме того, он утверждал, что некоторые из писем претерпели существенные изменения. Так, исчезли все ссылки на действия мистера Норрелла по отношению к леди Поул, зато появились новые отрывки, многие из которых открыто подводили читателя к мысли, что мистер Стрендж сам убил жену с помощью магии.

Примерно в то же самое время один из друзей лорда Байрона — некий Скроуп Дэвис — вызвал в обществе истинную сенсацию, заявив, что намеревается судиться с мистером Норреллом от имени поэта из-за того, что волшебник пытался при помощи колдовства завладеть личной корреспонденцией лорда Байрона. Скроуп Дэвис отправился в Линкольнсинн, к адвокату, и дал под присягой письменное показание, в котором утверждал буквально следующее. Он получил от лорда Байрона несколько писем, в которых его светлость рассказывал о столпе вечной тьмы над приходом Мария Зобендиго в Венеции, и о безумии, охватившем мистера Джонатана Стренджа. Скроуп Дэвис положил письма на туалетный столик в своей квартире на Джермин-стрит в Сент-Джемс. Однажды вечером — кажется, седьмого января — он одевался, намереваясь отправиться в клуб. Письма Байрона лежали на столе. Когда Скроуп Дэвис потянулся за расческой, письма вдруг зашуршали и зашевелились, словно сухие листья на ветру.

Никакого ветра в комнате не было, поскольку окон не открывали. Дэвис поначалу растерялся. Взяв письма в руки, он заметил, что почерк на них тоже ведет себя довольно странно. Все росчерки словно срывались с петель, а строчки раскачивались, подобно бельевым веревкам. Скроуп Дэвис догадался, что письма, скорее всего, заколдованы. Будучи, профессиональным игроком, мистер Дэвис обладал сообразительностью и хладнокровием, свойственными этому разряду людей, а потому быстро нашел выход и положил письма в Библию, между страницами Евангелия от Марка. Впоследствии, рассказывая друзьям о произошедшем, мистер Дэвис подчеркивал, что, несмотря на полную неосведомленность в магической теории, он догадался прибегнуть к Священному Писанию как к лучшей защите от чар. Он оказался совершенно прав, письма остались в его распоряжении и даже сохранили первоначальный вид. После этого во всех клубах шутили: удивительно не то, что мистер Норрелл посредством колдовства хотел завладеть письмами поэта, а то, что Скроуп Дэвис, всем известней распутник и пьяница, держит у себя дома БИБЛИЮ.